Текст книги "Шпионский Кенигсберг"

Оценка эффективности советской разведки в Восточной Пруссии

Попробуем теперь оценить эффективность советской военной разведки по вскрытию группировки германских войск на территории Восточной Пруссии, противостоящей войскам Прибалтийского особого военного округа в 1941 году. Напомним, что, несмотря на неоспоримую важность для военной разведки таких данных, сами по себе они не являются самоцелью. Значимость таких сведений для командования резко возрастает, если становятся известными другие, сопутствующие сведения о стратегических, оперативно-тактических планах противника, его мобилизационных возможностях, сроках перехода в наступление и т. д. При отсутствии такой информации аналитические аппараты военной разведки могут с минимальной степенью достоверности спрогнозировать направления главных и вспомогательных ударов противника, представить командованию информацию, которая позволит принять соответствующие меры, но в полной мере выполнить свою основную, прогностическую функцию не смогут.

Как известно, в Восточной Пруссии к началу Великой Отечественной войны германское командование сосредоточило группировку (Группа армий «Север»), насчитывавшую в своем составе 16 пехотных, 3 танковых, 3 моторизованных и 3 охранных дивизии (кроме вспомогательных и отдельных частей). Они были сведены в шесть армейских (1, 2, 10, 26, 28, 38), два моторизованных (41, 56) и один тыловой корпус (101), распределенных по двум общевойсковым армиям (16 и 18) и четвертой танковой группе[330]330
  Иринархов Р. Указ. соч. С. 182–183.


[Закрыть].

Чтобы оценить эффективность советской разведки, сравним эти данные с некоторыми разведывательными материалами штаба Прибалтийского особого военного округа и Разведуправления Генерального штаба РККА. Так, в «Спецсообщении Разведуправления ГШ РККА о группировке немецких войск на 1 июня 1941 года» состав немецких войск в Восточной Пруссии определен в 23–24 дивизии, в том числе 18–19 пехотных, 3 моторизованных, 2 танковых дивизий и 7 кавалерийских полков. Если учесть, что протяженность полосы обороны Прибалтийского особого военного округа несколько превышает зону дислокации соединений германской группы армий «Север», данные советской военной разведки вроде бы не сильно отличаются от фактического состояния.

В разведывательной сводке штаба Прибалтийского особого военного округа от 18 июня 1941 «О группировке войск противника против войск округа на 17.06.1941 года» соединения противника исчисляются в двенадцать пехотных, пять моторизованных, одну танковую дивизию. Как видно из сопоставления данных РУ ГШ РККА с данными разведотдела штаба ПрибОВО, «разницу» в шесть пехотных, две моторизованных, 1 танковую дивизию в условиях постоянного наращивания немецкой группировки в Восточной Пруссии объяснить сложно. Частичное объяснение возможно, если принять во внимание, что в разведсводке штаба ПрибОВО учитываются соединения, относящиеся к группе армий «Центр», на что в документе указывает упоминание левой границы района ведения разведки – города Сувалки и Лыкк (Лик в сводке). Но и располагавшиеся на этом участке две пехотные дивизии (26-я и 6-я) все равно не объясняют имевшуюся разницу[331]331
  Сборник боевых документов Великой Отечественной войны. М.: Издательство МО СССР, 1958. Вып. 34. С. 28–29.


[Закрыть].

Более существенной ошибкой советской военной разведки стала ее неспособность вскрыть бронетанковую группировку противника в Восточной Пруссии. Ошибочные данные о нахождении в составе группы армий «Север» якобы пяти моторизованных и одной танковой дивизии резко искажали картину фактического состояния германских войск.

Как известно, танковые дивизии вермахта не имели единой штатной организации, а число танков в дивизиях колебалось от 147 до 209 единиц. В моторизованной дивизии вермахта, также не имевшей единой организации, они вообще не предусматривались. Если предположить, что советская военная разведка имела представление о штатах германских дивизий, их численности и техническом оснащении, приблизительный суммарный подсчет максимального количества танков, находившихся на вооружении танковой и пяти моторизованных дивизий, давал бы цифру не более 500 единиц. Фактически же в составе 1-й, 6-й, 8-й танковых дивизий, в 185-м, 616-м батальонах истребителей танков (САУ) и пяти отдельных дивизионах штурмовых орудий имелось 684 (по другим данным, 679) единицы бронетехники[332]332
  Иринархов. Указ. соч. С. 186.


[Закрыть].

Абсолютно непонятно, какими методиками подсчета руководствовались в разведывательном отделе штаба ПрибОВО, выводя итоговую цифру в 2473 танка в Восточно-Прусской группировке вермахта. Более чем трехкратное увеличение их численности может свидетельствовать только об одном – отсутствии достоверных данных о танковой группировке в целом, и о штатах и численности германских бронетанковых и моторизованных соединений, в частности[333]333
  СБД. Указ. соч. С. 33–35.


[Закрыть].

В пользу такого утверждения говорит и тот факт, что, по данным советской военной разведки, в группировке вермахта в Восточной Пруссии сверх указанных танковой и пяти моторизованных дивизий имелось еще пять танковых полков и до девяти отдельных танковых батальонов. Как известно, отдельные танковые полки и батальоны в развертываемых на Востоке бронетанковых войсках вермахта вообще отсутствовали. Очевидно, мотивом необоснованного увеличения численности группировки являлся принцип «перестраховки».

Кроме того, советская разведка допустила еще одну принципиальную ошибку, существенным образом повлиявшую на общую оценку состояния германских танковых группировок в целом, и в Восточно-Прусской в частности. Эта ошибка не позволила советскому командованию в полной мере вскрыть планы противника по их использованию.

Во всех известных сейчас документах советской разведки полностью отсутствуют сведения о таких стратегических объединениях вермахта, как танковые группы. Отсутствие такой информации означает, что для советского командования вопрос массированного применения бронетанковых войск был до конца не изучен, что отразилось на непонимании характера боевых действий в рамках германской стратегии «Блицкрига» (вспомним историю Нелидова). Это обстоятельство также сыграло свою негативную роль при планировании Генеральным штабом и штабами ПрибОВО и ЗапОВО оборонительных операций, не обеспечивших требующимися силами оборону вильнюсского направления в полосе наступления части сил 3-й танковой группы и 5-го армейского корпуса (группа армий «Центр»)[334]334
  Иринархов Р. Указ. соч. С. 171.


[Закрыть].

Кроме вышеперечисленных советская разведка допустила ряд других ошибок в определении состава группы армий «Север» и части группы армий «Центр». Так, разведывательные сводки штаба Прибалтийского особого военного округа от 18 июня 1941 года, № 02 от 22 июня 1941 года о группировке войск противника к 20 часам 21 июня 1941 года, и ряд других обобщающих документов не содержат объективных данных о наличии в германской группировке целого ряда крупных войсковых соединений. В частности, полностью отсутствуют упоминания о 56-м и 41-м моторизованных корпусах[335]335
  СБД. Указ. соч. С. 29, 37.


[Закрыть].

Другие ошибки были допущены разведотделом штаба ПрибОВО при установлении нумерации объединений и соединений вермахта на территории Восточной Пруссии. Из выявленных разведотделом 2-х армейских и 6-ти корпусных штабов правильно назван лишь штаб 18-й армии. Нумерация армейских корпусов, якобы установленных отделом (7-й, 8-й, 3-й, 12-й, 22-й АК), полностью не соответствует фактическому состоянию. Из двадцати пехотных и охранных дивизий группы армий «Север» были правильно названы лишь шесть (291, 61, 217, 1, 290, 5 пд), а из 57 пехотных полков, входивших в их состав, – 20[336]336
  СБД. Указ. соч. С. 29, 37.


[Закрыть] (см. приложение 3).

Ошибочные данные разведотдела связаны также с суммарным подсчетом артиллерийских систем, находившихся на вооружении группы армий «Север». По данным отдела, у немцев имелось 6509 орудий (тяжелые, легкие, ПТО, зенитные) и минометов, когда фактически их было 8348.

Как видно из приведенных примеров, советское командование располагало достаточно противоречивыми сведениями о состоянии германских войск в Восточной Пруссии. Они показывают, что в информационной работе Разведуправления РККА и разведотдела штаба ПрибОВО имелись недостатки и упущения, и, соответственно, тезис о «непогрешимости» советской разведки достаточно спорен. Вместе с тем, справедливости ради, необходимо отметить, что работа советской разведки по получению информации о военных приготовлениях Германии проходила в условиях активного противодействия германских спецслужб, главным направлением которого являлось дезинформирование руководства Советского Союза относительно истинных намерений германской стороны. Эта работа проводилась в рамках выполнения указания Штаба оперативного руководства Верховного главнокомандования вооруженных сил Германии «О мероприятиях по дезинформированию советского военного командования в связи с подготовкой к нападению на СССР».

В соответствии с отдельным положением данного документа, доведение до советского командования выгодных германской стороне сведений было возложено на органы германской разведки, имеющие соответствующие возможности. В целях сокрытия планов по подготовке нападения на Советский Союз и внесения путаницы в работу советской разведки по установлению группировок войск вермахта германское командование предпринимало дополнительные меры, включая локальные перемещения своих воинских частей и соединений в непосредственной близости от границы[337]337
  Секреты Гитлера. Указ. соч. С. 208–213.


[Закрыть].

Реализованные германскими спецслужбами мероприятия значительно затруднили работу советской разведки по выявлению истинных намерений германского командования и повлияли на характер направленной руководству СССР информации.

Подводя некоторый итог сказанному, можно сделать вывод о том, что низовые аппараты советской разведки (зарубежные резидентуры внешней и военной разведок, территориальные органы безопасности, оперативно-тактические разведаппараты военной и пограничной разведок), несмотря на все свои ошибки и недостатки, в тех сложных условиях сделали все от них зависящее, чтобы представить в вышестоящие инстанции правдивую и достоверную информацию о ходе подготовки нападения Германии на СССР. Пусть эта информация была противоречивой и не особенно доказательной, ее недостатки были бы компенсированы качественной аналитической работой информационных служб разведки, но только в том случае, если бы к этому была бы добрая воля, исключавшая проявления волюнтаризма и нездоровой «конъюнктурщины».

Но в централизованных аппаратах военной и внешней разведок действовали свои законы, обусловленные сложившейся практикой и тем самым пресловутым «личностным фактором», когда только за руководством было последнее слово в трактовке получаемой снизу информации (вспомним выводы Голикова, резолюции Берии). Следствием этого становилась порочная практика «приглаживания» острых сведений, элементы «очковтирательства», соседствующие с должностными преступлениями, и т. д.

Как ни парадоксально это звучит, накануне войны советская разведка, несмотря на все свои успехи и недостатки, в целом сработала «вхолостую». Но это не ее вина, а беда. Реальная значимость разведывательной информации определяется не субъективными оценками даже сверхпрофессиональных сотрудников разведки, а только тем, как она реализуется в высших руководящих инстанциях государства и его вооруженных сил. Даже самая ценная разведывательная информация не сможет оказать влияние на принятие важных политических решений, если руководство государства допускает ошибки при ее использовании (или неиспользовании). Это, кстати, относится не только к Сталину. История знает множество примеров, когда «сверхценная» информация оставалась нереализованной по причине отсутствия политической воли у руководства стран, подвергшихся агрессии. Достаточно вспомнить эпизод, когда примерно в аналогичных обстоятельствах подготовки Германии к нападению на Францию французская разведка через своих голландских коллег получила исчерпывающие сведения о сроках, планах, силах и средствах, предназначенных к войне, и не смогла убедить свое правительство в реальности германской угрозы[338]338
  Фараго Л. Указ. соч. С. 29.


[Закрыть].

Из всего сказанного можно сделать вывод, что разведка никогда не бывает эффективней политиков и военных, на которых она работает.

В нашем случае ценность полученных накануне войны сведений о составе группы армий «Север», да и всей группировки вермахта на Востоке оказалась минимальной не столько за счет допущенных фактических ошибок, сколько за счет отсутствия политической воли Сталина принять адекватные меры по сдерживанию агрессора.

Как известно, советские войска в Прибалтийской стратегической оборонительной операции понесли летом 1941 года ряд серьезных поражений, в результате которых войска группы армий «Север» за 18 дней боев сумели продвинуться на глубину до 450 км. Были утрачены огромные запасы материальных ценностей, в боях и при отступлении потеряны тысячи танков, самолетов, орудий. Части и соединения Северо-Западного фронта безвозвратно потеряли около 80 тысяч человек кадрового состава. Характерным пейзажем кинохроники того времени стали уныло бредущие в немецкий тыл тысячи советских военнопленных на фоне брошенного вдоль дорог тяжелого вооружения. Такую цену заплатила Красная армия за ошибки своего Верховного командования.

После этих событий Восточная Пруссия непосредственно как объект разведывательного изучения теряет свое значение вплоть до 1944 года, когда в ходе стратегического контрнаступления советские войска вновь подошли к ее границам. Но этот вывод не распространяется на деятельность советской разведки по отслеживанию обстановки на транспортных магистралях, проходящих по ее территории. Уже летом 1941 года в Польшу было десантировано несколько разведывательных групп с задачей изучения характера грузоперевозок и состава воинских частей, дислоцированных в Восточной Пруссии и генерал-губернаторстве. Одной из наиболее результативных была группа «Михай», организационное ядро которой состояло из пяти польских офицеров под командой капитана Миколая Арцишевского. Крайняя граница северного участка ведения разведки включала в себя районы Гдыни, Данцига, Торуня, Каунаса. Задачи по ведению разведки севернее этого «пояса» выполняли другие советские разведгруппы.

Несмотря на сложности, за относительно короткий промежуток времени группа «Михай» сумела создать разветвленную резидентуру, включившую в себя несколько десятков агентов, в основном из числа польских железнодорожников. В условиях продолжавшегося немецкого наступления в 1941–1942 годах группа «Михай» сумела обеспечить советскую разведку большим объемом сведений о воинских перебросках по магистралям генерал-губернаторства и Восточной Пруссии. Активная разведывательная работа резидентуры «Михай» продолжалась вплоть до середины 1943 года, когда в результате противодействия германской контрразведки ее ядро было ликвидировано, а сам капитан М. Арцишевский погиб[339]339
  Кузнецов В. Указ. соч. С. 193–199.


[Закрыть].

Кроме чисто информационной работы советская разведка использовала территорию Восточной Пруссии для заброски в центральную Германию отдельных разведчиков и агентурных групп. Так, в ночь с 16 на 17 мая 1942 года в районе Алленштайна на парашютах была сброшена группа советских разведчиков, состоявшая из германских интернационалистов: Эрны Эйфлер, Вилли Бернера, Эрвина Пандорфа, Вильгельма Феллендорфа. Они были заброшены в глубокий немецкий тыл с задачами восстановления утраченной связи с довоенной агентурой и создания новой подпольной разведывательной организации. К сожалению, их миссия выполнена не была в связи с арестом большинства членов группы[340]340
  Там же. С. 126–127.


[Закрыть].

Вместо заключения

Исторические факты свидетельствуют, что до завершения Сталинградской битвы вермахт был, без всякого сомнения, лучшей армией в мире. В ходе молниеносных военных кампаний им были сокрушены вооруженные силы Польши, Франции, Бельгии. Голландии, Дании, Норвегии, Югославии, Греции. Если военный потенциал последних шести государств заметно уступал Германии, то армия Франции вместе с экспедиционным корпусом Великобритании до мая 1940 года по своим боевым возможностям как минимум ему соответствовал.

Как могло случиться, что победоносная армия Первой мировой войны, которая успешно выдерживала натиск германских войск в 1914–1918 годах, прекратила сопротивление на пятой неделе боевых действий? Ответ на этот вопрос следует искать не только в просчетах французского командования в планировании оборонительных кампаний, которые, кстати, также стали возможны по причине недооценки наступательных возможностей вермахта, и не в ошибках правительства и командования в реализации качественного французского «разведпродукта». Ответ на вопрос о причинах разгрома Франции следует искать просто в абсолютном превосходстве вермахта как самой совершенной армии в мире, важными элементами конструкции которого были разведка и контрразведка.

Красная армия тоже с начала войны и вплоть до Сталинграда несла поражения (кроме важных, но промежуточных побед под Тихвиным, Москвой и т. д.). Но в отличие от военных кампаний на Западе, сопротивление вермахту в СССР нарастало по мере его продвижения в глубь страны. Для этого ей пришлось мобилизовать все свои возможности к ведению вооруженной борьбы. Красная армия несла огромные потери в технике и живой силе, и только путем неимоверного напряжения сил победа была вырвана у немцев из рук в Сталинграде.

В это же самое время подвергшиеся оккупации европейские страны почти полностью утратили волю к сопротивлению. В Чехословакии выражением протеста против оккупантов был траурный цвет одежды рабочих, трудившихся на заводах в интересах Рейха, а в совсем еще недавно мощной и воинственной Франции сопротивление ограничивалось отдельными актами саботажа и диверсий, причем большинство из них было инициировано извне спецслужбами Великобритании и США. Если бы не борьба с нацистами «Свободной Франции», участие воинских формирований Польши, Дании, Голландии, Норвегии, Чехословакии в боевых действиях на стороне антигитлеровской коалиции, эти страны навсегда покрыли бы себя позором как союзники Гитлера. Об этом долгое время не принято было вспоминать, чтобы лишний раз их не обидеть в силу политической конъюнктуры. Но в последнее время в странах Европы, особенно Восточной, все отчетливее прослеживается устойчивая тенденция пересмотра итогов Второй мировой войны. При этом мотивы у отдельных государств несколько различаются. Если для прибалтийских стран политические провокации в виде переноса намятника Солдату-освободителю, чествование военных преступников из национальных легионов СС служат средством поддержания, если так можно выразиться, «национальной идентичности» в противостоянии с Востоком, то для чехов, венгров, французов и других участие в антироссийских политических демаршах с поправкой на «национальную специфику» является одним из способов «отбелить» свою подчас грязноватую историю сотрудничества с нацистской Германией в годы войны.

Такие попытки на какое-то время могут развернуть общественное мнение в свою сторону, но с точки зрения исторической перспективы они обречены на провал. Итоги Второй мировой войны навсегда вписаны в «скрижали истории» Победой Красной армии, сокрушившей самую лучшую армию в мире в мае 1945 года. Это же можно сказать о победе советских спецслужб, которые в исключительно жестких условиях противоборства смогли разгромить аппараты нацистской разведки и контрразведки.

Известные в наше время факты о деятельности германских спецслужб накануне и в годы войны свидетельствуют, что они были одними из лучших в мире. Агентурные возможности абвера и «внешней» СД в странах Европы, США и СССР позволяли им получать значительный объем актуальных разведывательных сведений, помогаваших командованию адекватно реагировать на возникающие угрозы и планировать свои наступательные действия.

После нападения Германии на Советский Союз накал противоборства их спецслужб достиг высшей точки. Счет солдат «тайной войны» шел на десятки тысяч. Известно, что только крупных разведывательных и разведывательно-диверсионных школ абвера и СД, готовивших кадры для Восточного фронта, насчитывалось более пятидесяти. Соответственно, потери с обеих сторон были весьма высоки…

Поздней осенью 1945 года на улице Кранцераллее в Кёнигсберге (ул. А. Невского в Калининграде) можно было наблюдать такую картину. Группы советских солдат, вооруженные топорами, ломами и заступами, входили в полуразрушенные здания и начинали «освобождать» их от сохранившегося деревянного внутреннего убранства: вскрывались полы, выламывались оконные рамы и двери, топорами разрубалась сохранившаяся мебель. Через оконные проемы деревянные детали выбрасывались на улицу, где загружались в кузова «полуторок» и студебеккеров. Но это были не акты вандализма по отношению к поверженному городу, а суровая послевоенная необходимость. Объяснение этих действий было простым – огромные помещения немецких казарменных построек расположенной по соседству гвардейской воинской части нечем было отапливать. Вот и приходилось элементарную потребность в тепле удовлетворять за счет сохранившегося от пожаров внутреннего убранства зданий.

Один из непосредственных участников этих «походов за дровами» поделился с автором своими воспоминаниями: «В одном из поврежденных и полусгоревших в ходе боев за Кёнигсберг зданий имелись все признаки немецкого военного учреждения. Стоявшие вдоль стен пустые сейфы с раскрытыми дверцами, обрывки документов и топографических карт, соответствующее убранство стен с милитаристской символикой (портреты усатых прусских генералов, орлы со свастикой и т. д.) – все указывало на то, что в этом здании располагался крупный немецкий штаб».

Особенное место в воспоминаниях Владимира Ивановича (так звали собеседника автора) занимали два эпизода. Первый был связан со страшной находкой, когда в одном из дальних помещений «штаба» солдаты наткнулись на полуистлевший труп немецкого солдата. Второй – с работами в кабинете одного из начальников. По воспоминаниям Владимира Ивановича, в этом помещении стояла сильно поврежденная мебель, состоявшая из массивных книжных шкафов, большого письменного стола и кресел, украшенных резьбой. Стены кабинета были отделаны красивыми дубовыми панелями, отдирать которые приходилось с большим трудом. Старшина, руководивший «демонтажными» работами, распорядился относительно хорошо сохранившийся стол переместить в свою каптерку, которая долгое время «украшалась» вырезанными на столешнице изображениями львиных голов.

Когда автор попросил собеседника показать на плане Кёнигсберга место, о котором шла речь, он не совсем уверенно указал на три здания по Кранцераллее. За давностью лет твердой уверенности, какое из зданий относилось к рассказу, у Владимира Ивановича не было.

Сейчас мы знаем, что этот район Кёнигсберга являлся своеобразным олицетворением милитаристского духа Восточной Пруссии. В трех сохранившихся до наших дней зданиях общежитий по улице Александра Невского в Калининграде располагались штаб 1-го военного округа и абверштелле «Кёнигсберг». Как знать, возможно, рассказ Владимира Ивановича и является последней страницей истории некогда могущественного регионального органа военной разведки нацистской Германии…