Текст книги "Семьи.net (сборник)"

– Берем мы ваши свисточки! – встряла Света. – Не волнуйтесь так.

– Вам волноваться надо, ваши дети, не мои. Ну не буду мешать, приятного отдыха.

Зоя Павловна шагнула к выходу.

– Шашлычку не хотите? – крикнул ей вслед Паша.

– Спасибо, в следующий раз.

– Мы ведь не будем использовать эту гадость? – спросила Вера.

– Ну не знаю, – скорчила мину Света, – они бывают такие непослушные. Да шучу я! Забыли про свистки. Паш, у тебя там угли не прогорели?

– Вот черт! – Павел метнулся к выходу.

– День был долгий, день был трудный, не пора ли отдохнуть? – Паша потирал руки в предвкушении.

– Пашенька такой трек скачал, песня!

– У кого-то каламбурчик проскочил! – Павел обнял жену.

– Пашка, отстань! Вера, вы оцените!

– Сейчас, уложу Сашу.

– Свисток не забудь! Шутка! Видела бы ты свое лицо!

Вера прошла в комнату к сыну.

– Милый, я не хочу делать из тебя маленького робота. Ты сейчас как хороший мальчик ляжешь в постель и сразу же уснешь. Мама еще немного посидит с тетей Светой и дядей Пашей. А потом обязательно придет тебя проведать.

– Мама, там змея!

Серый безвкусный мир. Слишком резко в него окунули Веру. «Можно, я не буду открывать глаза?» – попросила она мысленно.

– Женя, черт, что случилось? – Светин голос.

– Там змея, она шуршит! Мам, мне страшно!

Девчонка визжит, а Света, когда недовольна, шипит как змея. Та самая, которая шуршит. Вера с детства боялась змей. Лучше открыть глаза, а то померещится всяко.

– Ребята, подождите меня, я быстро!

Света схватила дочь за руку, Вере показалось, что схватила слишком резко, но этот чертов мир вообще слишком резок. И скрипуч. Верните свист, пожалуйста!

– Женя, идем, я сама проверю, кто там шуршит.

Света, слегка пошатываясь, увела дочь. Вернулась через пару минут.

– Дети. Вера, ты меня понимаешь.

– Ну что, продолжим? – подал голос Павел, не открывая глаз.

– Мама!

Это уже старшая.

– Лелик, тебе-то что надо?

– Женя плачет.

– Так. – Света встала. – Веди ее сюда. Быстро.

Через минуту обе девочки стояли перед матерью.

Света дунула в свисток.

– Женя и Лелик. Значит, так, любимые мои дочери. Сейчас вы, Евгения и Ольга Скарабеевы, пойдете к себе в постель. Вставать только в уборную, говорить тихо. Спать. Задача ясна? Шагом марш.

Сашка подошел к окну, пытаясь понять, что же его разбудило. Точнее, выдернуло из дремы, крепко заснуть он еще не успел.

Он вяло оглядывал сад, не в силах спросонья сфокусироваться на чем-либо. И только на третий раз заметил всполохи в окне напротив, теряющиеся в свете уличных фонарей. Такое же окно, как у него. Наверное, там спят девчонки.

Он присмотрелся – четыре вспышки, потом три. Лелик говорила, да, вспомнил: «Иди сюда».

Сашка вышел из комнаты, стараясь не думать, какой гнев навлечет на себя, если встретит кого-то из взрослых.

Путь в то крыло лежал мимо гостиной. Сашка не удержался и тихонько туда заглянул. Взрослые растеклись по креслам. Поразило выражение лица матери – никогда еще она не выглядела такой глупой.

Лелик, лежа в постели, водила лучом из фонарика по оконному стеклу. Когда Саша вошел, она скользнула светом по его лицу, потом выключила фонарик.

– Хорошо, что ты пришел, – прошептала она, – мы не можем вставать или говорить громко. Надо что-то делать с этими свистками.

– Велемир – ангел! Он нас спасет! – включилась Женя.

– Надо взять ту железную штуку, ну помнишь, через которую Женька с ним говорила. Ты же знаешь, где она лежит?

– Прямо сейчас? Я не могу, мать меня убьет!

– Полежал бы, как мы…

Саша, ослепленный фонариком, потихоньку привыкал к темноте. Лицо у Лелика было страшное – почти деревянное, шевелились только губы.

– Ну, и как тут наши девочки? – раздалось из коридора.

– Тише, милая, разбудишь!

– Всем тс-с-с!

Саша застыл, боясь оглянуться. Вот бы стать невидимым. Однако явно не получилось.

– Опаньки, а у девочек гость. Ну, ничего себе оживленная ночная жизнь!

– Молодой человек! Что вы здесь делаете? – Мать всегда переходила на «вы», когда сильно злилась на него. – Посмотрите на меня! Сейчас же! – Саша медленно обернулся. – Мы поговорим утром о вашем поведении. А теперь. – Мать дунула в свисток. – Александр Вольский, марш в свою комнату. Ложишься в постель. И до утра – ни движения, ни звука. Все, иди.

После завтрака они пошли на озеро. У матери к утру запал кончился, так что воспитательная беседа свелась к вялому: «Ну ты же понимаешь, что не можешь приходить к девочкам по ночам. Не делай так больше. Ладно. Иди, купайся!»

Женя подергала Сашу за рукав и показала ему большой палец. Ее пляжная сумка заметно потяжелела.

Она взяла сумочку в раздевалку, вышла оттуда довольная.

– Я думаю, надо каждому просить Велемира. – сказала Лелик.

– О чем?

– Отключить дурацкие свистки. Не тупи.

Лелик сходила в раздевалку, потом протянула сумку Сашке.

– Теперь – ты.

– Я уже в плавках.

– Придумай что-нибудь.

Саша зашвырнул сандалию в кусты, сбегал туда, обернув диск футболкой, стараясь загородить сверток от взглядов взрослых.

Там он приблизил диск к лицу:

– Велемир, здравствуй. Я – Саша, друг Жени…

Не так уж долго они купались – барахтались в озере минут десять. Сашка плавать толком не умел, они с Женькой позорились на мелководье. Хотя, стыдиться было не перед кем – на пляже, несмотря на жару, пустота. Лелик сперва устроила заплыв на середину, но заскучала в одиночестве и вернулась. Тут предки девчонок и решили, что хватит на первый раз. Накупались.

– Дети, вылезайте! Простудитесь! – гаркнула тетя Света.

– Саша, выходи сейчас же из воды! – поддержала мать Сашки.

– Женя, Лелик, а ну быстро!

Саша с Ольгой направились к берегу. Женя крикнула: «Мамочка! Я еще кружок, ну пожалуйста»

– Я кому сказала!

– Мамочка, я мигом!

– Ну пеняй на себя!

Тетя Света жестом фокусника достала из воздуха свисток, яростно подула в него.

– Евгения, быстро плыви к берегу.

Женька демонстративно проплыла несколько метров на спине к центру озера и только потом соизволила развернуться.

– Дурында! – ахнула Лелик.

– Он что, не работает? Вер, проверь свой!

Саша засмотрелся на Женю, поэтому свист застал его врасплох. Он позорно выдал себя, переспросив «Что?» в ответ на мамин приказ идти к ней.

– Тупица, – зашипела Лелик на выползшую из воды сестру, – ты всех нас раскрыла!

– Я хотела убедиться, что сработало!

– У вас просто слетела прошивка. Ну как «просто», такое редко бывает, конечно. Я сейчас все поправлю. Дело нехитрое.

Сегодня Володенька даже причесался.

– Но как такое могло случиться? – бушевала Света.

– У нас барахлит пульт управления. Скоро должны его заменить. Дорогое оборудование, знаете ли, а пока я страхую. Так что будут проблемы – любые – сеть или свет, обращайтесь. Всегда на службе, мэм!

Володенька шутливо козырнул.

Вера хотела было подколоть его, что к пустой голове руку не прикладывают, но сдержалась.

Ее все с утра раздражало. Не покидало чувство вины. Вера не могла понять, что сделала не так. Не корила же она себя за то, что расслабилась ночью.

– Все готово, проверяйте.

– Может быть, не сейчас? Уложим их спать после обеда.

– Да брось, Вер, – встрепенулась Света. – Надо ковать железо, пока наш спаситель здесь. Лелик, иди-ка сюда!

Она чмокнула дочку в темя, свистнула.

– Ольга, попрыгай на одной ноге. Три раза. Молодец. Свободна. Мороженое заслужила.

После обеда слегка тянуло в сон.

Вера направилась было к любимому шезлонгу, но ее остановила Света.

– Ты погоди устраиваться, подруга!

– А что?

– Сегодня без экспериментов. Сразу отправляем их баиньки.

Отсвистели приказы. Света потянулась, сжала руку Паши.

– Дорогой, заводи шарманку!

– Сейчас? – вяло засопротивлялась Вера.

– День нервный выдался. Нужны положительные эмоции.

– Вера, мы же на отдыхе! – поддержал жену Паша.

– Соседка, не ломай кайф.

– Хорошо, не буду!

Сразу расслабиться не получилось.

– Хозяева! Ау!

У калитки растекалась в умильной улыбке ювенальша. Ее появление почему-то не вызвало у Веры раздражения, наверное, она уже привыкла к этой женщине. Светка и вовсе просияла.

– Какие люди! Зоя Павловна, проходите!

– Ой, я на минуточку. Не желаю вам мешать, отдыхайте в свое удовольствие.

Паша развернул на веранде шезлонг.

– Присаживайтесь.

– Ох, спасибо! Набегалась с утра. Ноги гудят. Я чего к вам зашла, Володенька сказал, что у вас пульт барахлил, я хотела убедиться, что все заработало.

– Да-да, спасибо. Лежат наши голубки в своих постельках, усыпленные богатырским свистом.

– Оценили, наконец, по достоинству! – ухмыльнулась ювенальша. – Многие поначалу сопротивляются, не понимают собственной выгоды. И пользы для ребенка. Конечно же.

– Оценили-оценили! – воскликнула Света. – Зоя Павловна, мы тут собрались небольшую сиесту устроить, присоединяйтесь!

– Ой, да мне не положено!

– Не отказывайтесь, Паша такой трек нашел, отзывы сногсшибательные.

– Да правда, что ж вы все на бегу? – поддержал жену Павел. – Часик посидим, расслабимся немного, вреда-то никакого.

– Ну если вы настаиваете!

Другой трек – другое настроение.

– Я так и знала, что они уже не спят. А ну-ка, Александр Вольский, подъем! Одеваться и быстро в гостиную. У нас запланирован концерт!

Опять это глупое выражение на лице у матери. И голос, как отвратительно меняется ее голос. Тем временем руки сами натягивали майку, шорты и сандалии.

Девочки уже застыли в гостиной. Наверное, у него сейчас такое же мертвое лицо.

И что делает страшная женщина в их гостиной?

– Я думаю, Саша как джентльмен примет первый удар на себя. – Это дядя Паша выступил. – Вера, командуй!

Свисток.

– Саша, карабкайся на табуретку. Вот молодец! Помнишь, мы учили стихотворение? Читай!

Зоя Павловна удалилась. Родители додремывали в шезлонгах. Девчонки утащили Сашу в свою комнату. Он немного робел после ночной взбучки, но Лелик строго сказала, чтобы он не тупил, и Сашка покорно пошел в гости.

– Это был кошмар. Мы же не малышня, чтобы им концерты устраивать.

– Ты хорошо поешь, – заметил Саша и сразу понял, что выступил не в тему.

– Издеваешься? – взвилась Лелик.

– Да нет же! Мне правда понравилось.

– Ты тоже хорош. «Все кричат ему ку-ку». Сам стишки выдумал?

– Ладно тебе. Надо прекращать концерты. Дай мне эту штуку.

Сашка взял диск.

– Что ты придумал?

– Они как свиста наслушаются, становятся дурные. Ты не заметила?

– Ну да, глупеют, как наслушаются.

– Вот именно, пусть им будет плохо от свиста, глядишь, и наши свистки выкинут.

– Или вернут их ювенальше.

– Надо попросить Велемира, чтобы испортил им праздник.

– Что, детки-конфетки, ночь настала, в постель пойдем сами или по свистку? – Света была игриво настроена. – Шучу, конечно же, по свистку. Крепче спать будете. Итак, фью-фью, Александра и Евгения, в туалет, делаем свои дела, потом в постель, и чтобы до утра ни звука.

– Фью. Александр. Туалет, постель! Вперед! – внесла свою лепту Вера.

Саша сунул диск в пакет, вышел посмотреть, сработало ли. Сперва ему показалось, что все впустую – из гостиной доносился знакомый до отвращения мелодичный свист. Саша осторожно приблизился к двери. Звук заметно усилился, и, наконец, обрушился скрежетом.

Саша присел на корточки, зажимая уши ладонями. Но звук уже затих.

Взрослые лежали в креслах, не шевелясь. Саша подошел к матери, у нее из носа ползла вниз по щеке красная капля. Мальчик испугался, что мать умерла, но ее веки дрогнули. Он выбежал из гостиной, спеша вернуться в кровать, но потом понял, что должен освободить девочек.

Лелик вышла ему навстречу.

– Я нес вам диск.

– Нас отпустило, когда раздался шум.

– Им очень плохо. Вряд ли они захотят повторить.

Разогретый песок обжигал ступни.

– Ну и жарища! – Света потянулась на лежаке. – Срочно купаться!

– Пропустим вперед молодое поколение, – предложил Паша.

– И то дело, – Света достала свисток. – Женя, Лелик, купаемся ровно пятнадцать минут. Вдоль берега. Не ныряем, не брызгаемся. Бегом в воду!

– Саша, все плывут, а ты стоишь, не отрывайся от коллектива. Плавать бегом марш! – свистнула Вера.

Володенька, золотые руки, починил терминал.

Вера вспомнила, что случилось ночью, на миг ей стало боязно.

– Владимир, – мяукнула Света, – вы не составите нам компанию? Нам может понадобиться помощь специалиста.

Долго упрашивать Володеньку не пришлось. Детей привычно уложили спать тремя свистками.

Мать, пошатываясь, ввалилась в его комнату, чтобы чмокнуть в лоб. Минут через двадцать в доме все затихло, пришла Лелик, принесла диск. Саша попросил Велемира снять его с крючка.

Он успел заснуть, когда его растолкала зареванная Женька. Она притащила Сашу в гостиную. Мальчик еще на подходе покрылся мурашками, услыхав проклятый мелодичный свист.

Лелик сидела в кресле, по скуле тек ручеек слюны. Саша бросился нажимать все подряд кнопки на терминале, и, чудо, свист затих. Они с Женькой подняли Лелика, повели в туалет умываться. Она переступала ногами, даже вроде бы не норовила грохнуться на каждом шагу, но и ничем не помогала.

– Лелик просто хотела попробовать. Попросила Велемира настроить ее на их свист, чтобы ей, как маме, хорошо стало. Он настроил, а она теперь вот такая. Какой же он ангел-хранитель? – пищала Женька, пока Саша обтирал холодной водой лицо старшей.

Они уложили Лелика в постель.

– Пойди и возьми у родителей свистки, – распорядился Сашка.

– Зачем?

– Надо.

– Я боюсь, – хныкнула Женька.

– И черт с тобой, мелюзга, сам справлюсь.

Свистки лежали на виду. У всех. Никто из взрослых не удосужился их спрятать. Саша пожалел, что не додумался спереть их раньше, выкинуть в унитаз или даже в озеро. Хотя добрая Зоя Павловна наверняка принесла бы новые.

Саша спросил, где живет ювенальша. Велемир объяснил. Паша попытался вспомнить, видел ли он это место на схеме, и сразу понял, где это. Совсем рядом.

Он подошел к маленькому домику, совсем не похожему на их подковку-истребитель. Хотел заглянуть в окно, но понял, что не достанет. Увидел неподалеку складной пластиковый стул и с его помощью легко дотянулся.

Зоя Павловна спала с включенной лампой, так что Саше удалось хорошенько рассмотреть комнату. Ура, там был терминал.

Саша спустился, достал диск и осторожно, чтобы не разбудить ненароком тетку, попросил Велемира включить «испорченный» свист.

Возвращаясь к своему коттеджу, Саша испугался, что шум разбудил мать или тетю Свету. Однако в доме было тихо.

– Как Лелик?

– Не знаю. Кажется, не спит. Лежит с открытыми глазами и молчит.

Саша помахал ладонью перед лицом старшей. Она не шелохнулась, даже зрачки не дрогнули.

Он достал диск.

– Велемир, это Саша. Я хочу настроить свистки на Светлану Скарабееву, Павла Скарабеева. И, – Саша запнулся, – Веру Вольскую.

– Здравствуй, Саша. Ты должен ввести на терминале идентификационные номера.

Саша без проблем вспомнил номер матери. Она не скрывала код от сына.

– Жень, ты не помнишь номера родителей?

Женька затрясла головой. Саша подумал, что она, возможно, не понимает, о чем идет речь.

– Ой, – малявка взяла его за руку, – я видела у мамы бумажку с циферками. Мама всегда смотрит в нее, когда к терминалу подходит.

– Женька, ты молодец!

Они стояли на берегу двумя семействами в полном составе. Сашка командовал.

– Светлана Скарабеева, Павел Скарабеев, идите купаться. Приказываю доплыть до середины озера.

– Вера Вольская, все плывут, а ты стоишь! Плавать бегом марш!

Саша и Женька смотрели вслед взрослым. Когда их фигурки почти растворились в темноте, Женька заплакала.

– Сашенька, верни их, пожалуйста, мне страшно!

Саша подул в три свистка по очереди.

– Светлана, Павел, Вера, возвращайтесь! Плывите обратно!

Чужие родители повернули к берегу, но мама Вера оставалась там, в темноте.

И тогда Саша по-настоящему испугался.

– Мама, плыви ко мне! Пожалуйста! Свободна, свободна!

Мать что-то крикнула, но Саша не расслышал. Он вцепился в диск.

– Велемир, что она говорит?

– Вера Вольская сообщает, что у нее свело ногу.

– Велемир, миленький, пришли спасателей! Пожалуйста! Ты же можешь!

Володя чинил терминал.

– Когда же нам пульт поменяют? – спросила Зоя Павловна.

– Завтра приедут.

– Не слишком-то они торопятся.

– Нас в очередь поставили. Занятые очень. Говорят: «Ты же там рулишь? Ну и рули пока». Простые такие. Но пульт, в общем и целом, пашет. Хорошая серия была, VLM, сейчас таких не делают.

– Велемирчик наш. А что с ним было не так, Володенька?

– Блок безопасности полетел. Не фильтрует запросы. Исполняет, что ни попросишь. Как там наша утопленница?

– Вольская? Жить будет. Велемирчик – молодец, прислал спаскатер. И кто только придумал спасателей на ночь отключать?

– Вы меня спрашиваете? Я больше по электрике.

– Вопрос, Володенька, риторический. Завтра еду в суд. Лишаем наших героев родительских прав.

– Кого из них?

– Всех скопом. И Вольскую, и Скарабеевых. Дадим малышам шанс на счастливое детство. Готов ли терминал, друг мой?

– Рвется в бой, Зоя Павловна.

– Так запускай свистуна. Время позднее, пора расслабиться.

Вадим Панов
Ангел

– Мама… Мама! Мама! Мамочка!!

Крик. Крик. Крик.

Слезы, боль, нечеловеческая боль и скрюченные пальцы, боль, заглушающая все, отсекающая от реальности, пришедшая изнутри и затопившая, немыслимая, выпивающая, рвущая, заставляющая позабыть обо всем на свете и превращающаяся в громкий крик.

Боль.

Крик.

Если кричать, то станет легче…

Кому?!!

Впрочем, сейчас нельзя не кричать. Боль порождает крик, и, может быть, от него действительно становится легче, однако в пелене кошмарных ощущений не чувствуется ничего, кроме терзающих вспышек невыносимого.

– Мамочка!

– Тужься!

– Мама!

– Тужься!

Боль дарит глухоту, свой крик дарит глухоту, но Анна прекрасно понимает, что велит ей толстая женщина с грубым, словно сложенным из ноздреватых булыжников лицом.

– Тужься!

Ане больно. Ане страшно. Ее ногти переломаны, иногда не хватает воздуха, но разум… Нет, не он – инстинкты. Дикая боль отключила разум, но инстинкты не подводят и заставляют измученное тело делать то, что требует опытная женщина с тяжелым лицом.

– Тужься!

И Аня тужится, пытаясь расстаться с тем, к кому привыкала несколько долгих месяцев.

– Тужься!

– Мама!

– Еще! Еще!! Еще!!!

– Мамочка!!

Крик.

Нет, не ее. Уже не ее. Комната внезапно наполняется громким детским криком. Жалобным? Болезненным? Маленький человек впервые увидел свет, немножко испугался и его крик прорывается сквозь жуткую стену болезненной глухоты – мать не может не услышать дитя.

– Что случилось? – лепечет Аня.

Она плохо понимает происходящее, она еще чувствует боль, но все ее мысли там, рядом с окровавленным, орущим комочком живой плоти.

– Все хорошо.

– Что случилось?

– У тебя мальчик.

Крик.

Счастье. Мальчик плачет, а его истерзанную мать распирает от радости, потому что теперь Анна доподлинно знает, как звучит женское счастье – это первый крик ребенка.

– Слышишь? У тебя мальчик!

Она слаба, она устала, она оглушена, она с трудом ориентируется в происходящем, но эту фразу Анна слышит прекрасно. И просит:

– Дайте его мне.

– Сейчас нельзя. Он слишком слаб.

Как так?! Позвольте прикоснуться к ребенку! Позвольте обнять, поцеловать, почувствовать биение маленького сердца… Сделайте счастье полным!

– Пожалуйста, – лепечет Анна, но ответа нет.

Крик становится тише, тише… прячется вдали… за закрывающейся дверью… Или это она теряет сознание, проваливаясь в вату усталого сна? Или во всем виноват укол, который она почувствовала секунду назад? Анна не знает. Она просто откидывается на подушки, улыбается и шепчет:

«Костя… Я назову тебя Костей…»

– Родитель «ноль»? – не понял Кирилл. – Что вы имеете в виду?

– Возможно, я использовал непонятный термин… – Судья помолчал, подбирая нужные слова, после чего осведомился: – Как вы называете изначального родителя? Мать?

– Кого?

– Мать. Маму. – Публика притихла, не совсем понимая причину задержки с ответом, и тогда послышалось дополнительное определение: – Как вы называете того, кто вас родил?

Несколько секунд изумленный Кирилл обдумывал вопрос, а затем, сообразив, наконец, чего от него хочет судья, уверенно произнес:

– В свободном мире подобный анахронизм не имеет смысла. Нельзя оскорблять второго воспитывающего партнера или других воспитывающих партнеров тем, что они меня не выносили. Все мои партнеры равны между собой. Я одинаково любил каждого из них.

– Сколько их у вас было?

– Какое это имеет значение?

– Вы собираетесь задавать мне вопросы?

Кирилл посмотрел на Падду, адвокат едва заметно пожал плечами, показывая, что с судьей лучше не спорить, но выглядел при этом таким же растерянным, как и клиент.

– Я ни в коем случае не хотел оскорбить вас, – промямлил Кирилл, делая адвокату знак глазами. Падда кивнул, громко выдал: «Позвольте вопрос, ваша честь!» и резво бросился к судейскому возвышению, следом подтянулся обвинитель.

– Родитель «ноль»? – торопливо произнес адвокат. – Ваша честь, в чем смысл вопроса?

– Мне стало интересно.

– Лично вам?

Несколько секунд судья выразительно смотрел на адвоката, после чего предельно вежливо произнес:

– Не забывайте, советник, что дело не только громкое, но и весьма деликатное, и чем больше я и присяжные будем знать о личности вашего клиента, тем проще будет вынести справедливый вердикт.

– Обвинение не возражает против дополнительных вопросов, – вставил прокурор.

– Кто бы сомневался, – грубовато отозвался Падда, почесывая коротенькую бородку.

– Что не так?

– Вопрос в вашу пользу, – ляпнул адвокат и тем вызвал неподдельное изумление у собеседников.

– Ваш клиент стыдится своих родителей? – осведомился судья.

– Ни в коем случае, ваша честь, он гордится ими, – тут же поправился Падда. – Но с вашего позволения, мы будем называть их «воспитывающими партнерами», поскольку мой клиент привык использовать именно этот термин.

– Как вам угодно.

– Я как раз собирался поговорить о семье обвиняемого, – торопливо произнес прокурор. – Есть вопросы, которые я хотел бы прояснить.

– Вот и проясняйте.

– Спасибо, ваша честь.

Адвокат бросил на обвинителя кислый взгляд, вернулся за стол и почти минуту шептался с Кириллом, после чего подсудимый подвинул к себе микрофон:

– Я готов отвечать на вопросы, ваша честь.

Журналисты – а именно они составляли большую часть публики – обратились в слух и приготовились делать пометки в блокнотах.

– Вы помните вашего первого воспитывающего партнера? – осведомился прокурор. – Того, кто подарил вам жизнь?

– Нет, – ответил Кирилл, продолжая смотреть на судью. Обвинителя он подчеркнуто проигнорировал.

– Вы сирота?

– Нет, поскольку все воспитывающие партнеры были для меня родными людьми, близкими духовно и физически.

– Сколько их у вас было?

– С шести до четырнадцати лет я по очереди жил с двенадцатью партнерами, которых мне подбирала Служба ювенального распределения или предыдущие партнеры через онлайн-систему «Счастливый дом». В четырнадцать лет я получил право регистрации в системе и самостоятельно выбирал воспитывающих партнеров до достижения совершеннолетия. – Кирилл выдержал паузу, выслушивая подсказку адвоката, кивнул и продолжил: – Если обвинению интересно, среди тех, кого я выбирал в партнеры, были и женщины. Все они хорошо обо мне заботились.

– А их мужья?

– Вы имеете в виду их временных равноправных партнеров противоположного пола?

– Полагаю, да, – не очень уверенно ответил прокурор.

– У одной из женщин был такой партнер, но я его не интересовал. Он предпочитал проводить время или с женщиной, или с младшими воспитываемыми партнерами. – Заминка осталась позади. Кирилл обрел уверенность и, явно рисуясь, поинтересовался: – Если хотите, ваша честь, я могу рассказать об этом подробнее.

Журналисты встретили предложение дружным, но негромким хихиканьем.

– В подробностях нет нужды, – медленно ответил судья, потирая подбородок. – По большому счету меня интересовало одно: помните ли вы свою маму?

– Как ты там оказалась, дура?

– Оскорблять обязательно?

– Учитывая обстоятельства…

– Палыч, рот прикрыл, – жестко бросил Дохлый. После чего повернулся к Анне и соорудил на лице извиняющуюся улыбку: – Мой друг превосходный профессионал, но отсутствие у него воспитания – дополнительная плата, которую вам придется платить за сотрудничество. Или не придется: если Палыч вас достал, вы имеете право расторгнуть контракт прямо сейчас. В этом случае мы оставим за собой десять процентов от аванса за беспокойство, а остальную сумму я немедленно верну на ваш счет.

Дохлый вел себя предельно вежливо, много улыбался, судя по косвенным признакам, был опытным ломщиком, рвущим любые сети на завтрак, однако Анне он почему-то нравился гораздо меньше напарника: хмурого, злого и грубого Палыча. Улыбчивый Дохлый казался легким, слишком веселым, а в Палыче чувствовались сила и несокрушимая уверенность – именно то сочетание, в котором молодая женщина нуждалась сейчас больше всего. И плевать на манеры.

Поэтому Анна качнула головой, коротко отвечая на вопрос Дохлого, и вновь повернулась к его мрачному напарнику:

– Я делала пересадку и не собиралась покидать аэропорт. Мне говорили, что такая схема безопасна.

– Беременным здесь в принципе делать нечего.

– Теперь я это знаю.

Анна ожидала еще одной «дуры», но Палыч промолчал. То ли окрик Дохлого подействовал, то ли сжалился и не стал добивать попавшую в беду женщину.

– К тому же срок был еще маленький…

– Для них – очень удачный, – вздохнул Дохлый. – Семь месяцев – вполне можно рожать. Что, собственно, вы и сделали.

– Я об этом не подумала.

– Расскажи, как все было, – велел Палыч, оставив без внимания глупое замечение молодой женщины.

Дохлый кивнул, показывая, что нужно подчиниться, и Анна приступила к рассказу, суть которого она излагала еще в самом первом письме наемникам.

– Схватки начались в самолете. Врача на борту не оказалось, помогали только стюарды и какая-то женщина из пассажиров, так что я едва не умерла от страха, пока мы садились. Из аэропорта поехали в больницу, кстати, весьма неплохую, ухоженную… Явно частную. Я потом еще думала, что мне повезло со страховой компанией: обеспечили идеальные условия… – Ближе к концу короткого рассказа Анна стала сбиваться, было видно, что воспоминания о тех событиях даются ей крайне тяжело. – В «Скорой» мне стало совсем плохо, так что дальнейшее почти не помню, наверное, чем-то накачали. Но я родила, мой Костя появился на свет… Я помню его крик. Я помню его голос. Я могу узнать его голос…

История прервалась коротким всхлипом, однако воды молодой женщине никто не предложил, теплого слова – тоже. Два человека, которых ей рекомендовал связанный с незаконным бизнесом одноклассник, молча ждали продолжения рассказа.

– Когда я проснулась, они сказали, что он умер. Что мой Костя умер… У меня не было визы на пребывание, поэтому страховая немедленно отправила меня домой. – Анна тяжело вздохнула. – Сначала я ни о чем таком не думала, потом удивилась, что мне не переслали тело. Написала письмо. В страховой компании ответили, что Костю кремировали, я возмутилась, решила приехать, разобраться, но в консульском центре мне сказали, что я внесена в «черный список».

– Причина?

– Махинации со страховкой.

– Ловко, – хмыкнул Дохлый.

Заявление женщину покоробило, однако от комментариев она воздержалась.

– От бабушки мне осталась квартира в центре столицы, я ее продала, а вырученные деньги потратила на фальшивые документы и ваш контракт.

– Мы получили только аванс, – уточнил Дохлый.

– У меня есть вся сумма.

Одноклассник предупредил, что без денег наемники и пальцем не пошевелят. А они, эти самые ребята, назначившие встречу в маленькой квартирке на окраине города, стали для молодой женщины последней надеждой.

– Сама зачем приехала? – грубо осведомился Палыч. – Ты понимаешь, что можешь помешать?

– А вы понимаете, что мой сын может быть жив? – Анна вытряхнула из пачки длинную сигарету, щелкнула зажигалкой, глубоко затянулась, после чего продолжила: – И если он жив, я должна быть здесь. Я никому не верю, даже вам. Я хочу принимать участие в поисках. Я…

– Где твой муж? – перебил женщину Палыч. – Ну, в смысле, отец ребенка. Где он?

– Сбежал, когда узнал, что я забеременела.

В принципе, любви там и не было, просто секс. И неожиданное решение Анны оставить последствия этого самого секса. На Гришу она обиды не держала и поддержки от него не ждала.

– Родители?

– Они ждут… Надеются. Как и я, надеются, что Костя жив. А он…

– Мертвый, если судить по документам, – заметил ломщик.

– Я хочу, чтобы вы проверили.

– Как?

– Не издевайся над девочкой, Дохлый, – хмуро велел Палыч. – Ты знаешь как: надо искать деньги. Это самый верный след.

– То есть вы допускаете, что Костю могли похитить?

Анна надеялась. Сама понимала, что вероятность благоприятного исхода мизерная, но надеялась. Верила. И потому она с такой радостью ухватилась за слова Палыча.

– Тебя срисовали в самолете и подсыпали лошадиную дозу метилэргометрина или какой-нибудь другой дряни, чтобы вызвать преждевременные роды. Еда была со специями?

– Кажется…

– Туда и махнули.

– Кто?

– Кто-то из стюардов работает на «ангелов», – как маленькой, объяснил Палыч. – Они высматривают потенциальные цели и сообщают о них на землю.

– Но зачем?

– Вариантов много, – развел руками Дохлый. – Например, подсуетился коммерческий детдом.

– Все равно не понимаю, – растерялась Анна. – Объясните, пожалуйста.

– Если коммерческий детский дом заявит, что ему на крыльцо подкинули младенца, то он автоматически получает дотацию из казны – четыреста тысяч в год.

– Ого! – не сдержался Палыч. – Четыреста штук? Я думал, меньше.

– Четыреста.

– Почему, в таком случае, мы занимаемся всякой ерундой?

Сначала Анна вздрогнула и лишь через секунду поняла, что хмурый наемник шутит. Однако Дохлый ответил напарнику предельно серьезно:

– Потому что мы не хотим воровать детей в роддомах, или подкупать судей, чтобы они отнимали детей у иностранцев, или подкупать полицейских, чтобы они забирали детей у нелегалов, или подкупать чиновников, чтобы они…

– Можешь не продолжать. Я лучше буду убивать взрослых, чем делать деньги на детях. – Палыч посмотрел на Анну и мрачно произнес: – Обычно на этих словах гражданские осведомляются насчет моей совести.

– У меня украли ребенка, – жестко напомнила женщина, сдавливая окурок в пепельнице. – И если тебе понадобится убить, чтобы его вернуть, я хочу, чтобы ты убил. Если в какой-то момент ты решишь, что нужно убить еще, а моего взноса недостаточно, я продам вторую квартиру, продам все, что у меня есть, продамся в рабство, но заплачу тебе, и ты убьешь столько людей, сколько нужно для освобождения моего сына. – Она помолчала, после чего негромко спросила: – Нет желания осведомиться насчет моей совести?

Ответом стала улыбка.

– Без дополнительной платы, – спокойно произнес Палыч, которому очень понравилось услышанное. – Я верну тебе сына без дополнительной платы и убью столько людей, сколько понадобится. – Помолчал и веско добавил: – Даю слово.