Текст книги "Семьи.net (сборник)"

Они не спеша двигались вдоль по аллее интернатского парка. До обеда Антон промаялся, все валилось из рук, он, не переставая, думал о давешнем сне, пока не обнаружил, что дело уже не в нем, а в той, кто ему приснилась. Залпом настрочив ненавистное сочинение, Антон отправил его наставнику и решительно поднялся. Через десять минут он уже постучал в Неллину комнату и предложил ей «задвинуть» ужин. Уговаривать девушку не пришлось, и вот теперь они медленно брели по крытой мелким щебнем тропинке.

– Нет, не на Макса, – задумчиво ответила Нелли. – Макс – мой брат по матери. Ты похож на моего о-брата, Антон. Нет, нет, не внешне. У него тоже был один из самых высоких на потоке уровней интеллекта. Он, как и ты, старался смотреть людям в глаза. И он всегда говорил то, что думает.

– Я не знаком с твоим о-братом, – признался Антон. – Извини, мне, конечно, следовало бы больше знать о тебе. Тем более что, я вижу – ты интересовалась моими данными. Как зовут твоего брата?

– Роман Семенов. Но ты и не мог его знать. Он был на год старше нас с Максом.

– Этого не может быть, – Антон резко остановился. – Как это – старше? И почему ты говоришь о нем в прошедшем времени?

– Антон, ты действительно хочешь об этом знать?

– Ну да, конечно. Иначе не стал бы спрашивать.

– Что ж… ладно. Наши родители, естественно, умерли в один год. Каждому, как и положено, сравнялось сто восемьдесят. Но вот первое наше с Максом рождение не удалось – у мамы было что-то не в порядке с базовыми яйцеклетками. И нам дали второй шанс, использовали пару из резерва.

– Теперь понимаю, – кивнул Антон. – Я читал о таких случаях. Но думал, что они крайне редки. Получается, что Роману уже больше шестнадцати, он закончил школу, прошел стерилизацию и, вероятно, поступил в университет, так?

– Нет, не так, – Нелли опустила голову. – Он не закончил школу, ему не дали.

– В каком смысле «не дали»?

– В прямом. Наставник написал на него докладную в директорат. Решением особой комиссии мой брат был признан «вне социума» и выдворен в Антарктиду. Без права на возвращение, разумеется. Я даже не уверена, что в Антарктиду – так мне сказали, но разве это проверишь? Ты все еще хочешь продолжать разговор?

– Я, я… – Антон остановился и неожиданно взял Нелли за руки. – Так твой брат, получается… – Он запнулся и вдруг неожиданно для себя самого выпалил: – Знаешь, я думаю, что хотел бы быть на его месте.

Они остановились, и Нелли мягко отняла руки.

– Ты сейчас сказал глупость, – медленно проговорила она. – Быть выдворенным в глушь – это несчастье. А если мы будем держаться за руки в общественном месте и нас увидят, то это несчастье может случиться и с нами.

– Я иногда думаю, что живу в сумасшедшем доме, – сказал Антон. – Только не знаю, кто сумасшедший – я или все остальные. Логика подсказывает, что псих – я, хотя бы по теории вероятностей. Но вот рассудок, понимаешь… Я считаю идиотством, что человека могут осудить, если он держал кого-то за руки. Или за то, что он думает не совсем так, как ему велят. Или за то, что он видит сны, которые якобы представляют угрозу для общества. Общество должно сплошь состоять из кретинов, если ему грозят чьи-то сны.

– А ты видишь плохие сны, Антон?

– Да, вижу, вот уже третью ночь подряд, – Антон отчаянно покраснел и выпалил: – Уже третий раз подряд я вижу во сне тебя.

– Меня? – теперь покраснела Нелли. – И я, что я делала в твоем сне?

Антон поднял глаза и посмотрел на девушку в упор.

– Мы оба делали, – коротко сказал он. – Мы лежали в одной постели и занимались ужасными вещами. Можешь ударить меня, вон валяется подходящая доска, буду благодарен, если залепишь ею мне по морде. В моем сне мы с тобой занимались сексом.

«Насколько же похожи братья», – подумал Отто Фролов, глядя на вошедшего в классную комнату Рауля. Их даже можно спутать, если не приглядываться внимательно. Оба худощавые, даже поджарые, тот же разрез глаз и одинаковый цвет волос – иссиня-черный. Оба высоколобые, скуластые, смуглые. И все же Рауль Коэн чем-то разительно отличался от брата, только чем именно, наставник понять не мог.

– Садись, – сделал он приглашающий жест. – Ты знаешь, зачем я позвал тебя?

– Откуда мне знать, наставник? – улыбнулся Рауль, – но я думаю, что догадываюсь. Видимо, речь пойдет о моем м-брате.

– Да, о нем. Скажи мне, какие у вас отношения?

– Ну, мы же братья, наставник, – ответил Рауль после короткой паузы. – Братьям положено питать друг к другу родственные чувства.

– Да, конечно, Значит, ты относишься к Антону так, как и положено брату. Расскажи мне о нем. Все, что считаешь нужным. Не торопись, подумай, возможно, от того, что ты скажешь, для него будет зависеть многое.

– Хорошо, – Рауль поудобнее устроился в кресле. – Антон – звезда, об этом все знают, наставник. Исключительные способности к техническим предметам. Математика многомерных пространств, самообучающиеся системы, физика высоких энергий, квантовая астрономия… Победитель и призер евразийских олимпиад по всем этим дисциплинам. Уровень интеллекта…

– А своими словами? – прервал Фролов. – Все, что ты сказал, можно прочитать в личном деле Антона. Меня интересует то, что туда не вошло.

– Своими? Что ж, можно и своими. В Сети шарит как никто. Да и в компах вообще проблемы решает на раз. Поисковиками крутит – заглядишься.

– Понятно. Ну, а если отвлечься от технических деталей? Вот основной вопрос – как ты полагаешь, достойный ли член общества выйдет из твоего брата?

– Вы хотите правду, наставник?

– Да, разумеется. И чувствуй себя спокойно – твои слова останутся между нами, я не собираюсь ссылаться на них, что бы ты ни сказал.

– Ладно. Я думаю, что таким, как Антон, не место среди нас, наставник. Мне кажется, он ненавидит социум. Он и родителей своих ненавидит, на могилу мамы со мной не ходил ни разу. Говорит, что плевать хотел. Что мама ничего не сделала для него, и он ей ничем не обязан. То же насчет отца. И потом – занятия. Социологию, психологию, этику за науки не считает. Говорит, что не верит, называет болтологией, демагогией и мракобесием. Однажды сказал – вандализм. Это когда разбирали соглашение между мужчиной и женщиной о рождении совместного ребенка.

Отто Фролов, скрестив на груди руки, молчал. Ему случалось видеть, как братья и сестры изо всех сил выгораживали своих. Единственных близких им на свете людей, тех, которых любят несмотря ни на что. Этот же парень, Рауль Коэн… Он завидует, понял Фролов, вот в чем причина. Завидует брату, оказавшемуся способнее и умнее. Надо же, какая дрянь.

– Еще что-нибудь хочешь сказать? – Отто встал с кресла, стараясь не смотреть на воспитанника. Фролову казалось, что его изрядно вымазали в грязи.

– Да, наставник. Хочу. Антон видит сны. Часто. Во сне он, мне стыдно об этом говорить… В общем, во сне… Во сне он занимается сексом.

Фролов подался вперед. «Этого только не хватало», – с горечью подумал он. На остальное можно было бы закрыть глаза, но это… Первый, он же основной признак неисправимого социопата – повышенное либидо. Пробившееся через подавляющее воздействие ингибиторов, обильно поглощаемых вместе с пищей подростками, которые еще не прошли стерилизацию.

– Как давно? – хрипло спросил Фролов.

– Что как давно, наставник?

– Как давно он видит такие сны? Почему не пришел с этим ко мне или к кому-нибудь из учителей?

– Давно, наставник. Я уговаривал его сообщить вам, но Антон отказался.

– С кем он занимается во сне сексом? Имя девушки?!

– Этого я не знаю, наставник. Но могу узнать. Антон совершенно не гибкий, он не умеет изворачиваться. И лгать не умеет.

– Хорошо. Спасибо, ты помог мне. Можешь идти.

Пару минут спустя после ухода Рауля Фролов понял, чем именно отличаются братья. Рауль Коэн попросту походил на копию, слепленную с Антона Валишевски. Но копию небрежную, пошарпанную, второразрядную. И неудачную.

– Рома был совершенно неординарным парнем. Он на многое смотрел не так, как все, по-другому.

Антон не прерывал девушку. Они сидели на парковой скамейке. Вечерние сумерки затянули мир вокруг них серо-коричневым мрачноватым покрывалом. Громоздкий, уродливый, слившийся до неба с горизонтом жилой комплекс интерната зловеще мигал пятнами света из врезанных в стены глазниц-окон. Фонари еще не включили, и парк, ощетинившись кронами лиственниц, настороженно замер.

– Рома считал, что нам постоянно врут, – тихо рассказывала Нелли. – Иногда он говорил совершенно ужасные вещи. Однажды сказал мне, что стерилизация, через которую проходит каждый цивилизованный человек, едва ему сравняется шестнадцать – не только, и даже не столько комплекс процедур, обеспечивающий иммунитет и долголетие. И, якобы, в основном стерилизация – это хирургическое вмешательство. Оно лишает человека способности к репродукции и отнимает у него заложенное природой желание воспроизвести себя. И, тем самым, лишает основного драйва, ради которого люди жили раньше. Подменяя этот драйв другими ценностями – долголетием, праздностью, самодостаточностью. Я запомнила Ромины слова, но какой драйв он имел в виду – не знаю.

– Подожди, – попросил Антон. – Дай мне пару минут, у меня застряла в голове какая-то мысль. Я чувствую, что она важная, но никак не могу сообразить.

Нелли замолчала, и Антон, откинувшись на скамейке, закрыл глаза.

Только не торопись, сказал он себе. Не дай тому, что промелькнуло пару мгновений назад, ускользнуть. Надо сосредоточиться, проанализировать известные вещи и понять, как они сочетаются с тем, что он только что услышал.

Итак, каждый человек на Земле проходит стерилизацию. До этого, начиная с четырех лет, его готовят к тому, как он будет жить после нее. И утверждают, что жить он будет прекрасно. Непосредственно перед стерилизацией детородные клетки человека извлекают и замораживают. Их инициируют сразу после его смерти. Которая наступает в возрасте ста восьмидесяти лет путем искусственного и безболезненного прерывания жизни. К ста восьмидесяти годам организм исчерпывает себя, и жить дальше становится нецелесообразным. За время жизни каждый мужчина заключает с двумя женщинами одного с ним возраста соглашение о рождении совместного ребенка. И, соответственно, каждая женщина – с двумя мужчинами.

Таким образом, население Земли остается неизменным – каждая пара единственный раз воспроизводит себя. Посмертно.

Считается, что принятие закона о всеобщей стерилизации – главное достижение цивилизации планеты за всю ее историю. Закон разом решил основные проблемы человечества, причем во всех областях. Прежде всего, демографические – численность населения начала медленно, но неуклонно сокращаться. Сокращаться за счет выдворенных в малопригодные для проживания области социопатов и небольшого количество умерших преждевременно. Довольно быстро обесценились деньги: люди прекратили стремиться к обогащению – их социальный статус перестал зависеть от материального положения, а стимул к накоплению капитала ради передачи его потомству исчез. Не стало необходимости во всеобщей занятности: желающие трудиться получали работу, желающие жить в свое удовольствие могли беззаботно вести праздное существование. Автоматика успешно взяла на себя приличную часть неквалифицированных работ. Упала преступность, одну за другой искоренили болезни. А самое главное – справились с отвратительным вывертом природы. С тем самым, от которого человечество страдало с тех пор, как на Земле появились первые люди. С необходимостью спариваться – творить кошмарный, противоестественный акт. Доставлять детородные клетки друг к другу, совершая физическое проникновение в тело человека противоположного пола.

Антона передернуло от брезгливости, стоило ему подумать об этом. Секс – жуткое антигуманное извращение. Не говоря о том, что антигигиеническое.

Антон открыл глаза, и в этот момент та мысль, которая пряталась и упорно не давалась, вдруг прострелила его. Она оказалась подобна озарению и вмиг перевернула стройную и отлаженную систему с ног на голову. Нет, наоборот, с головы на ноги, отчетливо подумал Антон.

– Нелли, – выдохнул он, обернувшись к девушке. – Я, кажется, понял.

– Понял что? – Нелли зябко поежилась. – Нам пора идти, Антон. Если нас хватятся…

– Подожди, это не займет много времени. Так вот, я понял. Понял, в чем нас надувают, да и все остальное понял. Смотри: в нас с детства вбивают, что физические контакты – зло. Что человеческая личность физически неприкосновенна. Секс – меня корежит, стоит мне не только произнести это слово, но и подумать о нем. И сейчас корежит. Я видел, как отвращение плеснулось у тебя в глазах, когда я признался, чем занимался с тобой во сне. Так?

Девушка кивнула. В свете включившихся парковых фонарей Антон увидел, как она стремительно покраснела.

– А теперь представь. Только на минутку. Представь, что секс это не зло, не отвратная мерзость, а наоборот. Не наказание человечеству, наложенное на него природой, а ее щедрый дар. И если это предположить, то все, абсолютно все перевернется. Понимаешь, я в своем сне испытывал нечто особенное. Какое-то необыкновенное, неведомое удовольствие. Сладкое, доводящее до истомы. Которое сменилось отвращением, стоило мне проснуться. И я подумал тогда: а что, если?.. Но мысль была мимолетной, через мгновение она исчезла, а вот теперь пришла опять, уже явственно. И тогда получается, что…

– Я знаю, что получается, – тихо сказала, почти прошептала девушка. – Об этом говорил мой брат. Он пришел к тому же выводу. Только он не называл это сексом. Роман говорил – любовь. А секс – лишь одна сторона ее, физическая. Но я не верила. Я боялась и не могла поверить. Даже когда он, когда его…

Нелли замолчала, и Антон увидел в ее глазах слезы. Не сознавая, что делает, он придвинулся, взял девушку за плечи и повернул к себе. Та вскинула на него бархатистые, влажные от слез глаза, их взгляды встретились, а еще через секунду встретились губы.

Антон не знал, сколько длился поцелуй. Жаркая волна захлестнула его, прошла по всему телу и остановилась в низу живота, а потом принялась накатывать оттуда на сердце, даря совершенно удивительное, ни с чем не сравнимое чувство.

– А, вот ты где, – сквозь сладкий дурман услышал Антон.

Он оторвался от девушки, резко обернулся и в луче света от паркового фонаря увидел своего м-брата.

– Я заскочил к тебе, смотрю – тебя нет, – скороговоркой затараторил Рауль. – Заглянул к Жаку, тот сказал, что видел тебя в парке. Ну, я и решил… Ох, прости, ты тут не один. Здравствуйте. Извините, что помешал. Так я пойду.

Рауль повернулся и быстро зашагал по аллее прочь.

– Антон, если он доложит наставникам, нам конец, – прошептала Нелли. – Обоим.

– Рауль никогда этого не сделает, он же мой брат. Нелли, я хотел сказать тебе: я сейчас чувствовал такое… Мне не описать. Это было…

– Я знаю, – девушка потупилась. – Я думаю, что чувствовала то же самое.

– Вы знаете, зачем мы вас пригласили? – пожилой мужчина в строгом сером костюме, морщинистый, с суровым неулыбчивым лицом, скользнул по Жаку беглым взглядом.

– Я… – простите, как вас называть? – большой жизнерадостный Жак, казалось, осунулся и выглядел сейчас неказистым и потерянным. – Я думаю…

– Можете называть меня доктором. Так что вы думаете?

– Это насчет моего о-брата Антона, доктор? – Жак растерянно обвел глазами помещение. За столом кроме «доктора» сидели еще двое мужчин, одетые так же, как и тот. – Я знаю, у него неприятности. Но Антон, он, понимаете, он справится. Он особенный, мой брат Антон, он сильный, он, он… совершенно необыкновенный человек.

– Вот как. Что ж, эти качества ему пригодятся. С завтрашнего дня Антон Валишевски теряет евразийское гражданство. Он отправляется в Антарктиду, а там его дальнейшую судьбу определят местные власти. У вас будет возможность попрощаться, для этого мы вас и пригласили.

Жак ошеломленно застыл. В Антарктиду… Им рассказывали о ней на уроках обществоведения. Дикие, отдаленные от цивилизации места, где люди непрестанно борются за жизнь. И мрут как мухи, некоторые не доживают и до шестидесяти. Вечная зима, снега и льды, дефицит электричества, питания, витаминов. Тяжелый труд, каторжный, школ нет или почти нет, дети растут дикарями…

– Доктор, что вы сказали? – пролепетал Жак. – Что вы сейчас сказали, доктор? Вы… – огромный грузный Жак рухнул вдруг на колени. – Вы что, доктор, только не он, я прошу вас! Только не Антон! Вы не можете, не смеете, вы не сделаете этого!

Жак грянулся на четвереньки и пополз к столу. Он уже не говорил, он голосил, подвывая, капли пота летели со ставшего багровым и страшным лица.

– Кто угодно, пусть это будет кто угодно, – заходился в крике Жак. – Пусть это буду я. Меня, меня отправьте во льды вместо него. Отправьте меня вместе с Лори! Но прошу, умоляю, только не Антона. Только…

Мужчина, который просил называть его доктором, резко встал.

– Уберите этого истерика, – брезгливо бросил он двоим появившимся в дверях здоровякам. – Хм-м, мне даже показалось, коллеги, – «доктор» повернулся к остальным, едва упирающегося Жака вытащили за дверь, – что парень не валял дурака, а просил нас чуть ли не искренне. Н-да… Ладно, давайте брата девчонки, как его, Макса Броше.

– Доктор, это ошибка, – долговязый нескладный Макс едва выговаривал слова. – Нелли – она же еще ребенок. Вы ее не знаете, она умница, послушная. Она правильная, доктор. Она же не выживет во льдах или где там, она там погибнет! Послушайте, ее о-брат, вы ведь знаете, его признали «вне социума». Она всегда говорила, что Роман ошибался. Она отреклась от него, она…

– Вы можете поклясться в этом? – «доктор» посмотрел на Макса с интересом. – В том, что ваша сестра не разделяет взглядов выдворенного в Антарктиду Романа Семенова?

– Да, – Макс побагровел. – Могу поклясться. Клянусь.

– Нехорошо начинать сознательную жизнь с клятвопреступления, – мягко сказал «доктор». – Но мы прощаем вас. Вы хороший брат и любите свою сестру. Вернее, уже можно сказать «любили». Не волнуйтесь, на Южном полюсе тоже живут люди. И на Северном, и еще в разных довольно диких местах. Не так хорошо, как в цивилизованных, и далеко не так долго, но живут. У них там другие законы и другой уклад. И на здоровье, мы ничуть не против. Но мы здесь будем жить так, как считаем нужным. И тех, кто не хочет, не желает и не ценит, мы не удерживаем. Мы от них избавляемся, и пусть скажут спасибо, что их просто выдворяют. В прежние времена с бунтовщиками не церемонились, их уничтожали. Вам все понятно? Идите. Вам предоставят пятиминутное свидание с сестрой.

Наставник выпускных классов Третьего евразийского интерната Рауль Коэн живет в комнате, которую до него занимал ныне покойный Отто Фролов. Дети почему-то недолюбливают Коэна, хотя он и уделяет им немало свободного времени. Рауль еще не подписал соглашения о рождении совместного ребенка ни с одной женщиной, и это его беспокоит, ведь незанятых кандидатур становится все меньше. Однако он остерегается предлагать соглашения после первой попытки, неудачной. Лори Милорава, м-сестра Жака Валишевски, та единственная, которой Рауль оказал честь, сделав ей предложение о рождении совместного ребенка, ему отказала. Лори – известная общественная деятельница, председатель особой комиссии по делам несовершеннолетних, опубликовала причины отказа на личном сайте в Сети. Коэн написал в министерство жалобу. Он обвинил Лори в клевете, и ее заставили снять статью за отсутствием прямых доказательств в доносительстве, но Рауль все равно чувствует косые взгляды коллег и даже учеников. Впрочем, Рауль гонит от себя воспоминания, связанные с его м-братом Антоном Валишевски, а, значит, и о том, что было написано в статье Лори, не вспоминает.

Жак тоже остался работать в интернате – тренером футбольной команды. Он нередко встречает Рауля, но всякий раз проходит мимо, словно они не знакомы.

Макс Броше отказался от стерилизации. Он был признан «вне социума» и выдворен на Таймыр без права на возвращение. Многие, правда, говорят, что не на Таймыр, а на остров Врангеля.

Океанолог Нелли Валишевски трагически погибла на плавучей станции «Южная», полгода не дожив до шестидесяти. Ее муж, директор полярной гимназии Антон Валишевски, пережил Нелли ненадолго, он тихо скончался в директорском кабинете на третий месяц после похорон. Четверо их детей и дюжина внуков регулярно счищают снег со стелы на общей могиле. И меняют ленту на венке из искусственных цветов. Надпись на ленте, впрочем, не меняется никогда:

«Они могли жить долго, но не стали. Они могли жить беззаботно, но не захотели. Они просто не пожелали жить друг без друга».