Текст книги "Семьи.net (сборник)"

Дмитрий Володихин
Беспощадно

– Хотите славяночку двух лет, хорошенькую, блонд? Здоровенькую, полностью здоровенькую, справочки все имеются. Уверяю, уверяю, у нас неограниченный доступ к медицинской информации. Пожалуйста, пожалуйста, вот фотография. Номер 87 по каталогу. Нет, фоточкой ню мы не располагаем. Как почему? Изъятие еще не производилось, изъятие не производилось пока, нет условий для фотосессии. Да-да. Но у вас будет месяц на возвратик, пожалуйста, мы честным бизнесом занимаемся, только честным бизнесом. Сможете подключить независимых медиков, осмотрите всю, конечно же, общупаете, и если надо – что ж, оформим возвратик. До сих пор никто недовольным от нас не уходил, да-да. Тем более, вы претендуете на экземпляр класса «люкс», класса «люкс» экземплярчик, верно? По классу «люкс» – ни малейших изъянов. Понимаете? Гарантию даем, да-да, ни малейшего не будет изъянчика. У нас честный, солидный бизнес. Вам ведь солидные люди нас рекомендовали, верно? А? Тариф какой на славяночку? Девочка просто класс, посмотрите, какие волосики у нее, а щечки какие, а губки! А? Набиваю цену? Я? Нет, что вы, как можно. Но еще и здоровьице отменное. В общем, класс «люкс» у нас идет от двадцати пяти тысяч. Скидочки, к сожалению, только постоянным клиентам, а вы у нас впервые, да-да. Нет, скидочку, к сожалению, дать не могу… Ну так что, делаем заказик?

– Ну, мамаша, собирай вещички своей козюле. Да, имеешь право. Подай. Хоть три заявления. Юра, ты слышал? Ну как дети. Каждый раз одно и то же. Разберется она с нами. В суд она… Мамаша, давай, поторапливайся. Ну какие основания? Какие хочешь, такие и придумай себе основания. Мы – ювенальные инспектора, тебе полномочия наши разъяснить? Лучше миром, мамаша, попросту и прямо сейчас, а если окажешь сопротивление, мы тебя посадим. Ну что за дребедень! Как же я с вами устал… Загибай пальцы: мать-одиночка – р-раз, зарплата маленькая – два, квартира давно не ремонтирована – тр-ри. Достаточно. Хочешь, чтобы мы сюда санэпидемстанцию подогнали? Подгоним враз. Хочешь, чтобы тебя в регулярных избиениях ребенка обвинили? Да не вопрос. Тут у меня с собой восемь подписанных заявлений с разной степенью тяжести. Только фамилию твою вот здесь, в пустое место вставить, и аллес гут. Смертным боем, говорят, бьешь, прохожих не стесняешься. Сильна, мамаша! Ты не знаешь этих людей? Дочку пальцем не тронула? Да какая разница, они тебя опознают, а для суда этого достаточно. Ну не трясись, мамаша, такова жизнь. Оба-на, слезы пошли. Мать, ты это, не думай, мы не звери, просто служба такая. Нам приказывают, мы делаем, мы люди маленькие. Отдавать все равно придется, система против тебя, мамаша, а кто ты против системы? Юра, скажи ей, как бывает, когда башкой о бетонную стенку бьешься. Ну разъясни ты ей, что именно первым треснет – череп или стенка. Ты пойми, мамаша, дети – ресурс государства. Ну доктрина сейчас такая. Хочет государство, чтобы бедные рожали, кормили-поили, а потом богатые к себе забирали, воспитывать, ну так оно и будет. Ори – не ори, плачь – не плачь, а сила солому ломит. Давай, не задерживай, у нас еще сегодня два изъятия… Чо? Да ты… Сучка! Больно! Тресни ее, Юра! Чисто бешеная тварь! Гнида, форму кровянкой забрызгала. Лежи, паскуда, не рыпайся! Хорошо ты ее, Юра, успокоил, мастер. Пойдем мелкую пеленать.

– Алекс, девчонка – грязнуля, дура и совершенно не слушается! В школе ей поставили диагноз: аутизм тяжелых степеней, социопатия. Третья жалоба! Наша малявка, видите ли, позволяет себе агрессивную реакцию на попытки откорректировать психологический контур. Дурная кровь! Что тут скажешь, просто дурная кровь! Жалкая провинциалка, дочь, внучка и правнучка жалких провинциалок, это ничем не выбьешь. В нашем доме девчонка первый раз нормальной еды попробовала. Кто бы ей объяснил, что она на нас молиться должна! Она мне нужна на час, может быть, на полчаса в день – показаться с малышкой перед соседями, перед солидными какими-нибудь людьми… Остальное время я хочу оставаться свободной женщиной. В конце концов, всегда есть прислуга… Будем говорить честно: я бы никогда не согласилась приобрести этот аксессуар, если бы не патриотическая мода на малышек. Статусно, видите ли… А ей все время надо вцепляться мне в юбку, какие-то назойливые вопросы, какие-то хныканья… Ты понимаешь, Алекс, она мне просто мешает! Вчера эта козявка испортила мне блейзер. Цапнула за карман и надорвала! Совершенно не понимает, когда мате… когда родителю номер один надо торопиться и не стоит лезть к нему со своей дурью! Что? Да. Слегка. По затылку. Ну, может быть, три или четыре раза… ничего, не хрустальная, не треснет. Даже не пробуй, Алекс! Ты должен быть на моей стороне. Помнишь, из какого навоза тебя вытащил мой отец? Я этого слышать не хочу! Ерунда. Мы заплатили за нее столько, что можем распоряжаться своей собственностью как угодно. В конце концов, есть такое понятие: амортизация…

– Кошечка, не сердись, заячка. Так уж получается. У нас просто нет времени заниматься твоим воспитанием. Мы деловые люди, а жизнь сейчас задает такой темп! Ты не должна обижаться. Не плачь, пожалуйста, а то мне как-то неудобно. Люди кругом… Кроме того, кошечка, ты вела себя нехорошо. Кто тебя научил тем словам, которые ты сказала Элеоноре, когда она капельку шлепнула тебя по животу? Молчишь? Ты очень упряма, кошечка. Но, заячка, мы всегда желали тебе только добра. Впрочем, когда вырастешь, ты непременно поймешь нас, я уверен. Ведь мы – цивилизованные солидные люди, в сущности, мы не переходим границ нормы… Очень надеюсь, что в кадетском корпусе спецназначения о тебе позаботятся как надо. Я смотрел их сайт. Там говорится, что они учат интересным и полезным специальностям, дают прекрасную физическую подготовку… Вот ты уже и не плачешь, котеночек мой, синичка моя. Глаза высохли. Превосходно! Они там, эти армейские наставники, обязаны как следует о вас заботиться, проявлять такт и уважение. Крупные политики постоянно заявляют, что дети – главный ресурс государства. «Дети подлежат заботе и всемерному сбережению». Ну а раз дети, значит, и ты, зверюшка. Да, чуть не забыл, к тебе недавно пыталась прорваться биологическая мать. Она только что вышла из тюрьмы и пыталась судиться, чтобы тебя вернули. На твое счастье, суд отказал, она ведь, кажется, регулярно избивала тебя прямо на улице… Кошечка. Как же я тебя жалею! Всем сердцем жалею. Очень мне неприятно, что не могу уделить тебе достаточно тепла и внимания. Элеонора говорила: «Алекс, не надо», – но я взял для тебя фотографию биологической матери. Она очень просила передать. Вот, возьми, пожалуйста, милая моя дочурка. Это, наверное, непедагогично, но Элеонора запретила делать на прощание дорогие подарки, и я решил вручить тебе хотя бы эту малость. Ты рада? Почему ты опять плачешь?! На, возьми, возьми платок, можешь даже оставить его себе. Нам, к сожалению, не удалось отучить тебя проявлять эмоции на людях… Я ничего не забыл? Нет, кажется. Прости, все, что мог, я для тебя сделал. Кошечка, ответь мне, пожалуйста, на один вопрос… ну не плачь, не плачь, ничего, как-нибудь все сладится. Только ответь на один вопрос: почему ты ни разу не назвала нас родителями? «Мамой» и «папой» сейчас взрослых называть не принято, но ты и «радой» ни меня, ни мамочку… то есть, родителя номер один, никогда не называла. Все воспитатели да воспитатели… Или вовсе как-то безлично… Мне немного обидно. Ты не хочешь перед расставанием извиниться за свою холодность? Как ты сказала, кошечка? Ка-ак? Правильно от тебя Элеонора решила избавиться. А я-то, глупец, еще сомневался! Ты маленькое злобное чудовище.

– Группа «Рысь», мля, строиться на плацу! Алле, кошки, я кому сказал строиться? Оборзели вконец, мля, задницу поднять не могут… Знаете, сколько каждая, мля, должна государству за воспитание? Не будете резче шевелить мослами, до конца жизни не расплатитесь. Та-ак… Медленно строимся. Если вы, кошки, только что с боевого выхода, это не значит, мля, что можете распускаться тут, как сраные розочки. Кто, мля, сказал, двое суток отдыха положено? Ряхина, ты сказала? Два шага вперед. Запомни, мля, прынцесса, на твое положено моим буем наложено. За разговорчики в строю – наряд вне очереди по кухне. По форме отвечай. Два наряда! И хрена вместо увольнительной. У нас тут спецрежим, а вы кому вообще свое это самое? Вот так-то лучше. Сержант Ряхина, встать в строй! Всем, за общую борзоту, двадцать кругов отсюда и до караулки. Бего-о-ом… марш! А то, мля, устраивают тут мне, сироты, мля, казанские, цирк по заявкам! Ресурс государства, мать твою… Вконец оборзели.

«Привет, мама! Я так хочу опять увидеть тебя, мама! Хоть на часок. Хоть на минутку. Я все вытерплю, я все сделаю, я самая лучшая буду, только бы выйти отсюда и устроиться с тобой жить, мама. У нас тут… нет, знаешь, я тебе не стану жаловаться, мама. Я выживу, и мы с тобой еще заживем как следует. И еще, я попробую договориться с командованием, может, они отпустят меня к тебе, и мы повидаемся. Почему ты больше не приезжаешь, мама? Ответь, пожалуйста. Я тебе уже два раза отправляла письмо по мэйлу, звонила раз пять, теперь пишу на бумаге. Ну почему же ты не отвечаешь, мама?»

– Вольно, старший сержант Ряхина. Можете сесть. Я вас вызвал, чтобы проинформировать о двух обстоятельствах. Значит, первое. Командование планировало наградить вас значком отличника боевой подготовки. Вы, понятно, ждали, что завтра, перед строем, я торжественно объявлю. Принято другое решение. Значок от вас не уйдет, потом получите, а пока с вас снято ранее наложенное взыскание. Когда, значит, вы инструктору по рукопашному бою старшине Селиверстову руку сломали. Прошу не проявлять лишнего удивления. Решалось наверху. Теперь, значит, второе. Н-да. К нам пришло… Нет, отставить. Значит, сначала такое дело… Мы – ваша семья, мы всегда о вас позаботимся. И сейчас я… Даже не пойму, как бы вам это получше сообщить…

– Кто посмел пропустить сюда солдатню? Охрана! Охрана! А! А! За что? Чем я заслужил? Как вы… Здесь всюду камеры, ваше самоуправство будет… То есть как – отключили? Что значит профессионаально? Мои ребяточки сейчас из вас… Не понимаю, не понимаю. Отдыхают и не запомнят? А вы… девушки, такие милые девушки в форме, хм… Садиться? Да-да. Конечно же. Непременненько. Зачем же бить? Какая-то спецоперация? Но я мирный солидный человек, меня, понимаете ли, знают в сферах, я непричастен. Да-да. К чему непричастен? Да совершенно ни к чему не причастен. Сколько лет назад? Я… я не краснею. Все это ошибка. Да-да. Какая-то досадная ошибочка вышла, ошибочка – определенненько. Ерунда какая-то. Но… Допустим. Но это ведь было так давно! То есть… мне надо немедленно сообщить адвокату. Я не намерен давать показания… Какая наглость! Вы серьезно? Вы на полном серьезе говорите мне, что вот, мол, знает кошка, чье мясо съела? Эту глупую фразу про «давно» вы из меня выбили! Я не подпишу… Не нужны показания? Простите, я, по всей вероятности, ослышался. Спокойно посидеть, пока зачитывается приговор? Но я же…

– Вот и все, мама. Я отомстила этому гаду. Ты ведь одобряешь меня, мама? Нас ведь как учили: мы – ресурс государства. А если государству надо помочь, если надо избавить его от ядовитых гадов, так мы с девочками всегда готовы. Думаешь, мама, не по закону мы действовали? Ну а он по закону меня продавал? И что, закон его хоть раз за его подлое гадство ущучил? Нет, мама, никто его не ущучил. Если бы ущучил, нам бы с девочками руки марать не пришлось бы. Тоже еще, развлечение… А он, пухлый этот, аж целый благотворительный фонд возглавляет. На современное искусство деньжата дает. Живет во дворце, кушает на фарфоре, авиетка у него собственная. Еще домик в Англии, хороший такой, старинный, солидный, я в сети фотки видела. Жена лет на сорок моложе, седьмая, кстати, по счету. Только вот детей нет. Сколько девок перепортил, а ребятенок ни у одной не завелся. Словно смерть у него в сперме живет. И что ты мне после этого всего скажешь, мама, про закон? Этот твой закон – тьфу и растереть. Пухлый – детьми торговал, и ничего ему не было. Я – убила его, и ничего мне не будет. Начальство сделает так, что никто ничего не узнает. Больше нет, мама, никакого закона. Пропал закон. У кого сила – тот и закон. Вот у меня – сила. У нас каждый третий парень в спецбригаде такой же, как я, «изъятый», и каждая вторая девочка. Если кто-то из них попросит… помочь… так я помогу, мама. Потому что закон теперь я. И я уродов таких буду… беспощадно! Ладно, мама, что я с тобой все о тварях этих? Давай о чем-нибудь другом, мама. Знаешь, с тех пор, как я узнала, что ты… что тебя больше нет… мне стало трудно вспоминать тебя, мама. Вот я говорю с тобой, цветы тебе на могилку кладу, но лицо твое описать уже не могу. Раньше помнила, а теперь картинка из головы пропала. Стерлась. Я очень долго твой запах помнила. Потом и запах стерся. Фотография у меня твоя была, так потеряла я куда-то фотографию. Совсем недавно потеряла, прости меня, мама. У меня от тебя больше ничего не осталось. Я только одно помню: когда-то ты у меня была, мама…

Борис Георгиев
Вошки

Марс-26> Ошибка управления: скорость снижения выше допустимой.

Людмила Чижова, лидер экипажа-Б, навигатор, на вспомогательном мониторе нашла начальные данные, отклонения по осям и ошибки. Глянув на таймер, решилась.

– Внимание, экипаж! Второй заход!

По второму разу получилось. Тряхнуло, но в допустимых пределах.

Марс-26> Посадка завершена. Экипажу-Б приступить к отработке этапа «Грунт». Обеспечить охрану периметра зоны посадки.

– Внимание, экипаж! Грунт! Десантной группе приготовиться к выходу! Охранный пост! Манохина!

– А?

В наушниках фыркнули. Кто-то из десантников.

– Люся, ты чего-то хотела? – спросила Манохина.

Людмила Чижова, выцедила сквозь зубы:

– Охранный пост, приказываю: задействовать систему слежения, проверить системы активной и пассивной безопасности, обеспечить мониторинг периметра зоны посадки, систему сопровождения целей привести в полную боевую готовность. О выполнении доложить.

– Сейчас, – ответила Анна Манохина.

Навигатор откинула блокировочную скобу и щелкнула тумблером кессонной двери.

– Внимание, десантная группа! На выход! Отсчет пошел!

– Но я же не успе… – тоненько пискнула Аня.

– Поторопись, – сухо ответила навигатор, мельком глянув на кессонный датчик давления и термометр. Холодина. На Марсе как на Марсе.

– Я не осьминог, – буркнула Манохина.

На посту охраны два рабочих места, но экипаж неполон, а на поверхность по инструкции нельзя выходить одному.

Десантники дышали тяжело, общались междометиями. Грунт мерзлый, отбор керна – непростое дело. Чижова отвлеклась – представила: из десантного люка валит пар, на трубе керноприемника иней. Шипастые подошвы скользят по наледи. Над холмистой сизой равниной фиолетовое небо; солнце – низко над горизонтом, не греет. Позади, на востоке, плоскогорье, похожее на слоеный торт. Слишком близко. Граница периметра безопасности…

– Навигатор, докладываю: системы слежения, активной и пассивной безопасности задействованы, мониторинг периметра ведется, система сопровождения целей в полной боевой готовности, но…

– Что «но»?

«Няха-тюха, что не так опять?»

– Сопровождение низколетящих целей в восточном секторе… Люся, не видишь, что ли? Мертвая зона. Сели слишком близко к этим дурацким скалам. Какое тут может быть сопровождение?

Пискнул зуммер. Навигатор глянула на главный монитор, а там…

– Отставить болтовню, – бросила она, думая: «Ну вот, теперь еще и это. Засыпались мы по полной программе».

Марс-26> yF CNFWBJYFHYJQ JH,BNT J,YFHE;TY LTCFYNYSQ RJHF,KM @CBYB [@/ rJHF,KM @CBYB [@ C,HJCBK LTCFYNYSQ,JN/

Покосившись на контрольную панель, навигатор поняла – сбой дешифровщика. Разбери-пойми теперь, что было в команде. Дешифровать вручную?

– Границу периметра в восточном секторе пересек неизвестный объект, – нервно доложила Манохина.

– Свой-чужой? – машинально, спросила Чижова. Разглядывала белиберду на экране, пытаясь припомнить, где видела уже вот это: «@CBYB [@»

– По СЧ не отвечает.

– Зенитную систему – к перехвату.

– Восточный сектор. С грунта не достать, мертвая зона.

«Может, не амеры? Что такое «CBYB [»? Оба раза между двумя «собаками». Няха говорит, с грунта ракетами не достать. Взлет? А Юра с Толиком как же?

– Десантная группа, вы скоро?

– Три… минуты… – задыхаясь, ответил кто-то из двоих, не разобрать кто.

– Копаетесь! – раздраженно выкрикнула Людмила.

«@CBYB [@ – это «синих» в другой раскладке, капсом. Если так, то…»

Навигатор прочла начало исковерканного сообщения, скомандовала:

– Десантная группа! Через минуту взлет! Охранный пост, повторяю, зенитную систему – к перехвату. Амеры.

– Но как же… – мямлила Манохина.

– Выполнять! – приказала Чижова, следя за таймером. Палец держала на фиксаторе пусковой кнопки, думала: «Взлет? Люк можно закрыть после».

Снежинки посверкивают в воздухе, на прочищенной с утра тропе нарос пуховый слой. Сухо, морозно. Потянешь носом – слипаются ноздри. Минус двадцать для конца февраля обычное дело.

Антон Сергеевич поежился и ускорил шаг. За три года не смог привыкнуть к зауральской зиме и поверить не мог, что такое можно любить. Виды, конечно… Он глянул поверх сугроба. Да, фантастика. Холмы эти на западе. Небо фиолетовое на востоке. Солнце маленькое, не греет. Не будь над обрывом сосен – ни дать ни взять Марс.

«Марс будет наш!» – прочел Антон Сергеевич на фасаде корпуса. Поморщился. Лозунг за три года навяз в зубах, но надо терпеть, детям нравится.

В окне третьего этажа стриженые головы. Приготовишки? Как они носами к стеклу! Не иначе, на полигоне у кого-то тренинг. Антон Сергеевич, всходя по широкой лестнице на парадное крыльцо главного корпуса, против воли оглянулся через плечо. Возле «сигары» копошились серебристые фигурки.

«Берут грунт? Не опоздать бы. Марс жесток, но это Марс», – подумал Антон Сергеевич и через силу отвернулся.

«Проект «Марс-26», – прочел он справа от двери, золотом по красному полю, и ниже, крупно: «ВОШк-И № 1616».

Антону Сергеевичу снова захотелось поморщиться, но вместо этого он сделал каменное лицо и показал его камере. Куратора первого уровня уволили без указания причин неделю назад. Тоже вечно корчил кислую мину. «Марс-26» жесток, представления о справедливости у него весьма оригинальные, но… «Возможно, он прав. Идешь к детям – кислятину оставь за порогом», – думал Антон Сергеевич Марченко, в прошлом учитель физики, куратор экипажа-Б шестого уровня филиала номер тысяча шестьсот шестнадцать всероссийской общеобразовательной школы-интерната.

Щелкнул замок, «Марс-26» признал Антона Сергеевича своим и пустил внутрь. «Не мои ли бешки на полигоне?» – подумал Марченко, поднимаясь по служебной лестнице в кураторскую. Перед пластиковой дверью остановился и подарил видеокамере усталую полуулыбку. «Открывай, свои». Кремовая плита откатилась в сторону.

– …вообрази, Жора, половина третьего ночи! – услышал Марченко голосок Маши. Вошел, огляделся, таща с головы шапку.

Горбунова – рыжая, встрепанная – косясь на монитор, что-то рассказывала Вишнякову.

– Доброе утро, Машенька, – поздоровался Марченко, глянув мельком на монументального куратора экипажа-А. Облаченный в комбинезон космодесантника, Жора торчал у окна, Машу слушал вполуха, считал ворон. «Машка тоже успела переодеться, надо бы и мне, построение скоро», – подумал Антон Сергеевич.

– Добрутр Тонсергеич, – чирикнула Горбунова, не повернув головы. – Ага, она срезалась на первой попытке. Я так и знала.

– Это не мои бешки у тебя там? – спросил Марченко. – Здравствуйте, Георгий Михайлович.

– Ваши-ваши. Чижова на первом заходе стратила.

– Что у нее?

– Ветер не учла. А еще сокращенное умножение. Не любит она его, видите? – Горбунова потянулась к экрану, чтобы показать строку, но Марченко уже и сам увидел. Марс жесток: почуял слабину и подсунул девчонке задачку. Срезалась. Опять бешки продуют ашкам.

– Георгий Михайлович, доброе утро! – повторил Марченко, соображая, как подъехать к Вишнякову, чтобы на построении не добивал проигравших дубовыми шуточками.

– А? – Вишняков снизошел, услышал. – Мое почтение.

«Каков, а?! Мое почтение. Вот в этом он весь. Молод, удачлив, буйноволос, а я…» Марченко погладил залысины и направился к шкафу – за комбинезоном.

– Жора, ты слушаешь? – спросила Горбунова, отстукивая что-то на клавиатуре, и продолжила прерванную историю из личной жизни, изредка вкрапляя реплики: «Что, Марсик? А, понятно. Дам девчонке дешифровку в цейтноте», «Что еще, Марсик? Ага. Тонсергеич, Чижова гробанула десант, подняла корабль».

Марченко байку не слушал, на монитор не смотрел. Чтобы скрыть лицо, прятался за ширмой, все равно надо было переодеться. И без монитора ясно: Люся выкрутилась, спасла корабль, подняла экипажу процент выполнения. Зря. Сколько ни бейся с детьми, против системы не попрешь. Родства не помнящие ради процента выполнения пойдут по головам. Вырастут, пройдут отбор, полетят на этот свой Марс… Это если полетят. А если нет? Гробануть десант можно и на Земле. Не к добру вся эта затея, зря. И напрасно Маша треплется под камерами о домашних делах. Марс на всех один, как бы не вышло неприятностей.

– Маша, зря вы! – сказал Антон Сергеевич, высунув из-за ширмы голову. Ну как ей намекнуть, что Марс видит и слышит? Девчонка не понимает. Сразу видно, домашний ребенок, в интернате работает без году неделя, не насмотрелась.

Горбунова предостережение пропустила мимо ушей. Развлекалась, была весела. Посмеиваясь, сообщила между делом: «Тонсергеич, ваши прошли. Рейтинг – семь с хвостом. Ашкам продули, конечно».

Марченко, приглаживая редкие волосы, выбрался из-за ширмы.

Вишняков повернулся на каблуках и глянул на куратора поверженных бешек победно.

Маше, как и «Марсу-26», безразлично было, кто победил. Дотравила анекдот и наслаждалась реакцией Вишнякова. Тот громогласно расхохотался.

Марченко не до смеха было; ждал, пока Георгий Михайлович отхохочется и соизволит высказаться по делу.

– Ну что, Антон Сергеевич, займемся кнутами и пряниками? – спросил, наконец, Вишняков. – Через десять минут построение.

Марченко садиться за терминал не спешил; тщательно подбирая слова, проговорил:

– Кстати, о наказаниях. Георгий, считаете ли вы правильным, что весь экипаж будет наказан за ошибку лидера?

– Зачем мне считать? Система посчитает лучше меня. Опять вы затеваете… Сорок раз говорено, я не в состоянии учесть все микрособытия, ведь не слежу же я за детьми круглые сутки. «Марс» видит все, ему лучше знать, кто виноват. Вы директивы смотрели?

– Успею, – проворчал Марченко и побрел к своему столу. Нехотя разбудил терминал, уселся и, не глядя на экран:

– Я спросил вас, а не систему. Как думаете вы?

«Бесполезно. Не понимает. Адепт автоматической системы кнута и пряника, марсофанатик. Социализация – все, личность – ничто. Не воспитатель он, куратор. Эффектор системы».

– Как я думаю? А вот как. Если я не накажу сейчас, жизнь накажет. Всех за одного.

– Она уже наказана, – с тоской проговорил Марченко. – Зачем добавлять? Зачем эта порка перед строем?

– О ком вы? – с большим удивлением спросил Вишняков.

«Дальше своего носа не видит. Они для него не люди, а переменные системы «Марс-26».

– Я о Чижовой. Очень вас прошу, Георгий Михайлович, давайте на построении обойдемся без сравнительного оценивания. Хотя бы справедливости ради. Бешки мои в неполном составе, и…

– Посмотрите директивы, – перебил Вишняков.

«А то я не знаю, что там будет, – подумал Марченко. – Ну вот: провести сравнительное оценивание действий экипажей, указать лидеру экипажа-Б…»

– Прочли? – сухо осведомился Вишняков.

– Прочел. И все-таки я считаю…

– Антон Сергеевич! – рокотнул молодой начальственный баритончик.

Марченко вздрогнул, обернулся. Когда он успел войти? Явился, как черт к пьянице. Как всегда вовремя. Вездесущий директор.

– Да, Ваня.

Росников стоял у двери, поглядывая поочередно на обоих кураторов.

– Напоминаю вам, – сказал он. – Куратор экипажа, подписавший трудовое соглашение с проектом «Марс-26», взял на себя некоторые обязательства. Обсуждение директив считаю бесполезным и…

Росников повернулся к Антону Сергеевичу и добавил, не глядя в глаза: «И даже вредным».

– Но ведь это же игра, – несмело подала голос Машенька. – Жора, они еще дети.

– Да, игротехник, – сказал Георгий Вишняков. – Они пока еще дети, игротехник. Это игра, правила устанавливает «Марс». Нельзя нарушать правила.

«Вопрос исчерпан, – подумал Марченко. – Но он не прав. Нет в системе детей. Дети остаются детьми, когда рядом есть взрослые. Если заменить взрослых правилами, дети становятся…»

Он не позволил себе сделать вывод.

Директор покинул комнату, следом за ним вышли кураторы, Горбунова осталась писать сценарий на завтра.

«Марс жесток, – думал Марченко, спускаясь по лестнице в холл за Вишняковым. – Он устанавливает правила, мы не будем их нарушать. Мы незаметно внесем коррективы». Карандашик видеокамеры шевельнулся под потолком, провожая Антона Сергеевича взглядом рыбьего глаза.

– Марс будет наш!

Хоровой выкрик ашек – мощностью в пять подростковых сил – раскатился под потолком холла.

– Экипаж-А, воль-но, – растягивая слоги, скомандовал Вишняков. – Свободное время тридцать минут. Лидер, проследите, чтобы не было опозданий на лекцию. Р-разойдись.

Куратор ашек смотрел в потолок, будто его не заботило, как экипаж исполняет приказы.

Ашки были в восторге.

Марченко отметил мимоходом: «Не все. Мила – да. Смирницкого не поймешь, флегматик. Тася – да. У Чена глаза как щелки, рад. Дети. Но Макс…»

Лидер ашек победу не праздновал, из холла уходить не спешил. Не хотелось при нем, но выбора у Антона Сергеевича не было, долго держать детей в строю нельзя. Разбор полетов окончен, директива выполнена.

«Теперь коррективы, – подумал Марченко, пройдясь вдоль строя. – Вишняков ушел, пора. Макс еще здесь, кого-то ждет. Ничего, пусть послушает».

– Разбор действий экипажа при выполнении зачетного задания окончен, но я хотел сделать кое-какие замечания и задать вопрос, – негромко сказал Антон Сергеевич.

«Чернов напрягся, Толик тоже. Думают, я им персонально сейчас устрою разнос. Люся, кажется, тоже так думает. Манохина… Ну, эта спит, как всегда. Начнем».

– К Чернову и Колосу нет замечаний, сделали что могли. Манохина…

«Аня проснулась, выставила иголки».

– Манохина поработала за двоих, я ею доволен. Кое-какие ошибки были…

– Кое-какие? – возмутилась Чижова. – Синус перепутать с косинусом!

– Лидер экипажа Чижова, – не повышая голоса, сказал Марченко. – Люди не автоматы, им свойственно ошибаться и учиться на ошибках. Надеюсь, вы тоже разберетесь с формулами сокращенного умножения и с прочими мелочами. Скажите, правильно ли вы поступили, оставив на грунте десантную группу?

– Но ведь амеры… – Вопрос застал Чижову врасплох. – То есть, десантный бот «синих»… И потом, рейтинг экипажа…

– Вы хотите сказать, что если бы не ваши действия, процент выполнения мог быть ниже. Людмила, я не критикую, просто спрашиваю. Что думают остальные члены экипажа?

– Нужно было выйти из мертвой зоны и расширить сектор, – вступилась Манохина. – Иначе они накрыли бы нас ракетами.

– Все равно продули, – буркнул Чернов.

– Продули своим, а не чужим, – Чижова взяла себя в руки, выглядела прекрасно. – Бот «синих» подбили.

«Красивая девочка, но формалистка. Будут у кого-то проблемы, – подумал Марченко. – Впрочем, это не относится к делу. Почва готова, теперь вопрос».

– Да-да, лидер, все в порядке, конечно. Чужие побеждены, наши победили, хоть и не обошлось без жертв. Но что дальше?

– Извините, Антон Сергеевич, я не понимаю вопроса.

«Это неудивительно», – подумал Марченко, с удовольствием глядя на возмущенную космодесантницу. Румянец во всю щеку, глаза серо-стальные. Определенно, у кого-то будут проблемы. «Не будут, а уже есть», – отметил Антон Сергеевич, краем глаза следя за лидером ашек. Макс подпирал дверной косяк, руки держал в карманах.

– Не понимаете? Представьте: вы закончили интернат, прошли отбор, курсы подготовки и в две тысячи двадцать шестом году всем экипажем приняты в экспедиционную группу. Перелет позади, экипаж-Б сброшен в десантном боте, имея задание взять пробы грунта и выбрать место для высадки основной группы. И тут на корабль и десантный бот нападают какие-нибудь «синие».

– Мы победим, – уверенно заявил космодесантник Колос по прозвищу Тол. – Марс будет наш.

– Конечно, – Марченко старался видеть всех одновременно, но получалось плохо. – Допустим, мы уже победили, но вы, Анатолий, и вы, Юрий, не дожили до победы, остались на грунте. Бот цел, связи ни с кораблем, ни с Землей нет. Лидер экипажа Людмила Чижова и бортинженер Манохина живы и здоровы, Анна, правда, слегка не выспалась, но это дело поправимое. Заброшенных на поверхность запасов хватит лет на двести, в зоне посадки имеются подповерхностные залежи водяного льда, почва богата оксидом железа, неподалеку – капсулы со сборными жилыми куполами. Что вы будете делать дальше, лидер?

– Как это – что?

– Подумайте над этим, Чижова. Я не тороплю с ответом. До две тысячи двадцать шестого года времени много. Экипаж-Б, вольно! Свободное время двадцать минут. Разойдись.

«Ни до чего она не додумается, зря я это затеял, – решил Марченко, наблюдая, как расходится экипаж. – У Чижовой вид надутый. Пусть. Думать не вредно. Здорово Марсик им прочистил мозги».

– Люся, – позвал Максим. Отлепился от косяка так, словно это стоило ему немалых усилий, подошел ближе. Руки по-прежнему держал в карманах, вид имел мрачный и независимый, на Антона Сергеевича посматривал с неприязнью.

«Не мое дело», – подумал Марченко, собираясь улизнуть, но не успел. Лидер ашек решился. Громко, чтобы слышал куратор, сказал:

– Люся. Я это… Сделал бы то же самое. Тоже поднял бы корабль. И это… Я хотел бы…

– Мне все равно, чего бы ты хотел, ашка, – отрезала Чижова. – В подачках не нуждаюсь. Дай пройти.

Лидер экипажа-А посторонился, вслед ей смотрел с такой тоской, что Антону Сергеевичу захотелось хоть как-то помочь парню – потрепать по плечу, сказать что-нибудь утешительное, – но он вовремя остановился. Говорят, в Чебаркульском филиале ВОШкИ куратора экипажа девятого уровня уволили за склонность к педофилии только потому, что имел обыкновение по-отечески класть детям руки на плечи. «Свят-свят. Мне это ни к чему», – и Марченко решил ограничиться словами.

– Молодец, – сказал он Максиму.

Мальчик посмотрел на него волком.

«Я на твоей стороне», – подумал Антон Сергеевич, но вслух добавил только:

– Куратор просил тебя проследить, чтобы не было опозданий.