Текст книги "Москва. Лица улиц. Продолжение легенд"

Возвращение Морозовых

История Саввы Тимофеевича и сегодня полна тайн и легенд.

Недавно на Рогожском кладбище столицы была закончена реставрация усыпальницы купцов-старообрядцев Морозовых. В начале 2015 года общественники забили тревогу, что на кладбище творится что-то неладное, а усыпальница, представляющая исторический интерес, находится в критическом состоянии и кем-то разбирается. Впрочем, ситуация довольно быстро разрешилась. Оказалось, что памятник начали реставрировать. А каждый фрагмент крестов и надгробий пронумерован и помечен, для того чтобы в дальнейшем все восстановить и дополнить утерянные элементы.

Рогожский некрополь

Стоит заметить, что Рогожское кладбище в Москве уже не первый век представляет собой духовный и культурный центр старообрядчества в России. Оно основано, как и большинство других старых кладбищ города, в 1771 году с высочайшего дозволения императрицы Екатерины II, разрешившей старообрядцам иметь отдельное место для захоронения жертв свирепствовавшей в тот год моровой язвы (чумы).

За полвека со дня основания вокруг кладбища выросла целая старообрядческая слобода с домами, храмами, богадельнями, с собственным укладом. В конце XVIII – начале XIX века территория Рогожского поселка занимала площадь более чем в 22 десятины (24,5 га). Здесь в дальнейшем расположились большая лечебница имени Саввы Морозова, Рогожское училище, сиротский дом, пять женских монастырей…

К 1823 году число обитателей слободы составляло почти тысячу человек. Московское старообрядчество издавна отличалось своим богатством вследствие принадлежности к нему большого количества купцов и фабрикантов. Они не жалели средств для украшения своих храмов, тратили огромные по тем временам деньги на покупку редких старинных икон и книг, которые передавали на кладбище.

Это был обособленный мир, город, границы которого начинались от нынешней Николоямской улицы и простирались до небезызвестного Владимирского тракта. Территория слободы была обнесена высоким деревянным забором с одними воротами, обращенными к городу.

«Рогожская застава была одною из самых оживленных застав, – писал известный исследователь старой Москвы Петр Богатырев. – Все прилегающие к ней улицы и переулки были сплошь заселены ямским сословием, испокон веков живущими здесь купцами и мещанами. Большинство этих обитателей принадлежало к древлепрепрославленной вере “по Рогожскому кладбищу”. Эта жизнь по-древлепрепрославленному обычаю создала особый быт, выработала свои условия; здесь нравы и обычаи резко отличались от остальной Москвы, особенно от ее центра. Жизнь тогда была здесь замкнутая, постороннему почти невозможно было проникнуть сюда».

Некрополь Рогожского кладбища сформировался во второй половине XIX века. Он включает в себя захоронения архиереев церкви и фамильные захоронения богатейших купцов России – староверов, в числе которых Морозовы, Солдатенковы, Рябушинские, Соловьевы, Шелапутины и многие другие. К сожалению, до наших дней дошло не более сорока фамильных захоронений фабрикантов и меценатов «золотого века» русской дореволюционной эпохи.

Рогожское кладбище славилось великолепным собранием древних икон, ценнейшей библиотекой и богатейшей ризницей. Соборы украшали уникальные иконы рублевского, строгановского письма. Перед ними стояли свечи, некоторые из которых достигали веса в пуд.

А в годы сталинских репрессий здесь тайно, как и во многих других местах, хоронили расстрелянных. Например, спешно приговоренных к смерти в октябре 1941 года военачальников Смушкевича, Рычагова, Штерна, Локтионова. Здесь же нашли упокоение и умершие в госпиталях солдаты Великой Отечественной войны.

Следует отметить, что в сороковые годы прошлого века множество памятников из итальянского мрамора и гранита было экспроприировано для строительства и отделки строящегося тогда Московского метрополитена.

В настоящее время кладбище закрыто, и осуществляются только родственные захоронения.

Морозовы

Склеп рода Морозовых представляет на Рогожском кладбище особый интерес. И дело не только в фигурах самих купцов и их значимости, но и в авторстве усыпальницы. Здесь погребены потомки Саввы Васильевича Морозова (1770–1860), в том числе его сын Тимофей и «потомственный почетный гражданин» Сергей Иванович Морозов. Под одной чугунно-монолитной крышей находятся несколько десятков могил. Последняя из них датирована 2003 годом.

Крест на могиле Саввы Тимофеевича создал скульптор Николай Андреев (автор старого, «сидячего», памятника Гоголю). Надгробная часовня с чугунным шатром над фигурным саркофагом Саввы Васильевича Морозова построена по проекту архитектора Федора Шехтеля.

С именем Саввы Тимофеевича связано множество легенд и таинственных историй. А последняя из них и сегодня вызывает колоссальный интерес историков и любителей мистики.

Савва Морозов

В начале XIX века первый Савва не имел отчества. А просто назывался «Савва сын Васильев», так как родился крепостным. Предприимчивый крестьянин Владимирской губернии открыл мастерскую, выпускавшую шелковые кружева и ленты. На единственном станке работал сам и сам же пешком ходил в Москву, за 100 верст, продавать товар скупщикам. Постепенно он перешел на суконные и хлопчатобумажные изделия. Ему везло. За 17 тысяч рублей – огромные по тем временам деньги – Савва получил «вольную» от дворян Рюминых, и вскоре бывший крепостной Морозов был зачислен в московские купцы первой гильдии.

Дожив до глубокой старости, Савва Васильевич так и не одолел грамоты, однако это не мешало ему отлично вести дела. Своим сыновьям он завещал четыре крупные фабрики, объединенные названием «Никольская мануфактура». Его сын оказался ловким и оборотистым наследником. Тимофей был обучен грамоте и хотя «университетов не заканчивал», но часто жертвовал довольно крупные суммы на учебные заведения и на издательские дела.

7 января 1885 года на Никольской мануфактуре разразилась забастовка рабочих, «Морозовская стачка». Когда судили зачинщиков волнений, Тимофея Морозова вызвали в суд свидетелем. Зал был переполнен, атмосфера накалена до предела. Гнев публики вызвали не подсудимые, а хозяин фабрики.

Савва Тимофеевич вспоминал тот суд: «В бинокли на него смотрят, как в цирке. Кричат: “Изверг! Кровосос!”. Растерялся родитель. Пошел на свидетельское место, засуетился, запнулся на гладком паркете – и затылком об пол, как нарочно перед самой скамьей подсудимых. Такой в зале поднялся глум, что председателю пришлось прервать заседание». После суда Тимофей Саввич месяц пролежал в горячке и встал с постели совсем другим человеком. О фабрике и слышать не хотел: «Продать ее, а деньги – в банк». И только железная воля его жены спасла мануфактуру от продажи. Производственные дела Тимофей Морозов отказался вести напрочь: переписал имущество на жену, так как старший сын, по его разумению, был молод и горяч.

Сын его – Савва Тимофеевич Морозов – был потомственным почетным гражданином. Окончил 4-ю московскую гимназию, что располагалась в доме Разумовского на Покровских воротах, естественное отделение физико-математического факультета Московского университета, изучал химию в Кембриджском университете и одновременно знакомился с организацией текстильного дела на английских фабриках.

С 1886 года он уже был директором Товарищества Никольской мануфактуры. Было ему тогда 25 лет. Компания «Саввы Морозова сын и Ко» в Москве среди бумаготкацких фабрик занимала восьмое место. Был он и директором Трехгорного пивоваренного товарищества.

В 1905 году Савва Тимофеевич учредил Анонимное общество соединенных химических заводов «С. Т. Морозов, Крель и Оттман». Возглавлял он и комитет крупнейшей в России Нижегородской ярмарки, был членом московского отделения Совета торговли и мануфактур и Общества для содействия улучшению и развитию мануфактурной промышленности.

На мануфактуре были отменены штрафы, изменены расценки, построены новые бараки. Тимофей Саввович топал на сына ногами и ругал его «социалистом». «А в добрые минуты, совсем уж старенький – гладит меня, бывало, по голове и приговаривает: “Эх, Саввушка, сломаешь ты себе шею”», – вспоминал сын.

Савва Тимофеевич регулярно вносил пожертвования на строительство и развитие Московского художественного театра, был инициатором строительства нового театрального здания в Камергерском переулке, как почетный член Общества выплачивал пособия нуждающимся студентам Московского университета. Тогда, видимо, он и познакомился с лидерами либерального движения.

В его особняке на Спиридоновке, 17, где теперь уютно расположился дом приемов МИДа, проходили полулегальные заседания земцев-конституционалистов. А еще Савва Тимофеевич финансировал газету социал-демократов «Искра», на его средства учредили первые большевистские легальные газеты «Новая жизнь» и «Борьба». Он нелегально провозил на свою фабрику запрещенную литературу и типографские шрифты, в первую русскую революцию прятал от полиции Николая Баумана. Савва Тимофеевич Морозов дружил с Максимом Горьким и поддерживал его, когда он поправлял за счет благодетеля здоровье на острове Корфу.

После январских событий 1905 года Морозов предпринял безрезультатную попытку убедить премьер-министра Витте в необходимости радикальных реформ. В докладной записке Морозов предложил:

«1. Установить равноправность всех и всякого перед законом, сила и святость которого не могла бы быть никем и ничем поколеблена.

2. Полная неприкосновенность личности и жилища должна быть обеспечена всем русским гражданам.

3. Необходимость свободы слова и печати, так как лишь при этом условии возможны: выяснение рабочих нужд, улучшение быта и правильный успешный рост промышленности и народного благосостояния.

4. Необходимость введения всеобщего обязательного школьного обучения с расширением программы существующих народных школ и установлением упрощенного порядка для открытия всяких учебных заведений, библиотек, читален, просветительских учреждений и обществ…

5. Существующее законодательство и список его разработки не соответствует потребностям населения и русской промышленности.

Необходимо в выработке законодательных норм участие представителей всех классов населения, в том числе лиц, избранных промышленными рабочими. Участие тех же представителей необходимо и в обсуждении бюджета, ибо последний является могущественным двигателем в руках государства при разрешении промышленных вопросов страны».

Вернувшись из Петербурга, Савва Тимофеевич заперся в своем кабинете на втором этаже особняка и написал докладную записку «О причинах забастовочного движения» и в конце концов написал труд «Требования введения демократических свобод в России».

Естественно, поддержка революционеров и письмо о необходимости покончить с самодержавием не очень нравились членам старинного купеческого рода. И в марте 1905 года мать отстранила строптивого сына от управления фабрикой. Это стало для Саввы Тимофеевича тяжелым ударом, от которого он так и не оправился. Вынужденное безделье и финансовая беспомощность подкосили еще молодого и полного сил мужчину. Он предпочел обществу семьи и многочисленных друзей одиночество. А по городу поползли слухи, которые тайно поддерживали и родственники, о его сумасшествии.

По настоянию жены и матери Морозова 15 апреля 1905 года был созван консилиум. Врачи пришли к выводу, что у Саввы Морозова «тяжелое общее нервное расстройство, выражавшееся то в чрезмерном возбуждении, беспокойстве, бессоннице, то в подавленном состоянии, приступах тоски и прочее». Было решено отправить его от греха подальше в Европу. Лечиться. Через несколько дней в сопровождении жены и доктора Селивановского Савва Морозов выехал в Берлин, а затем в Канны.

Женщины Саввы

Впрочем, есть и другая версия этой истории. В возрасте 25 лет Савва Тимофеевич влюбился в жену своего двоюродного племянника Сергея Викуловича Морозова – Зинаиду, урожденную Зимину, тоже происходившую из богатого купеческого рода.

Даже старообрядческие строгие нравы и соседские неодобрительные шушуканья не смогли остановить пылко влюбленного молодого купца. Зинаида ответила ему взаимностью, и, несмотря на строгие порядки и сопротивление матери, Савва Тимофеевич женился на разведенной женщине. Но богатство мужа и его потворство прихотям молодой супруги лишь усиливали ее аппетиты и страсть к роскоши и светским раутам. Сам Савва воспитывался матерью в строгости и донашивал в детстве одежду за старшим братом Сергеем, а потому был равнодушен к излишествам. Он предпочитал помогать другим, а не тратить на себя. Савва воспитывался в духе религиозного аскетизма, в исключительной строгости. По субботам в доме меняли нательное белье. Братьям, старшему Сергею и младшему Савве, выдавалась только одна чистая рубаха, которая обычно доставалась Сереже – маминому любимчику. Савве приходилось донашивать ту, что снимал с себя брат. Занимая двухэтажный особняк в 20 комнат, мать не пользовалась электрическим освещением, считая его бесовской силой. По этой же причине она не читала газет и журналов, чуралась литературы, театра, музыки. Боясь простудиться, Мария Федоровна не мылась в ванне, предпочитая пользоваться одеколонами. За плохие успехи в учебе младших Морозовых нещадно драли.

Но Савва не отличался особым послушанием. По его собственным словам, еще в гимназии он научился курить и не верить в Бога. Характер у него был отцовский: решения принимал быстро и навсегда. Супруга была его полной противоположностью. Личные апартаменты Зинаиды Григорьевны были обставлены роскошно и эклектично. Спальня «Ампир» из карельской березы с бронзой, мраморные стены, мебель, покрытая голубым штофом. Из фарфора были сделаны даже рамы зеркал, на туалетном столике стояли фарфоровые вазы, по стенам и на кронштейнах висели крохотные фарфоровые фигурки. У нее «запросто» бывала сестра царицы, жена московского генерал-губернатора великая княгиня Елизавета Федоровна. Чередой шли вечера, балы, приемы… Кабинет и спальня хозяина выглядели в доме супруги чуждо. Из украшений – лишь бронзовая голова Ивана Грозного работы Антокольского на книжном шкафу. Пустые эти комнаты напоминали жилище холостяка. Савва Морозов был крайне неприхотлив, даже скуп – дома ходил в стоптанных туфлях, на улице мог появиться в заплатанных ботинках.

Столь разные взгляды на жизнь неминуемо привели к тому, что постепенно Савва Тимофеевич охладел к жене. Они практически перестали общаться, хотя жили в одном особняке. Любовь почти ушла, осталось равнодушие, общее прошлое и общие дети.

А затем Савва Тимофеевич увлекся актрисой Художественного театра Марией Андреевой. Недаром побаивалась матушка Мария Федоровна: «Горяч Саввушка!.. увлечется каким-либо новшеством, с ненадежными людьми свяжется, не дай Бог».

Во МХАТ Морозова привел Станиславский, с которым Савва и Сергей Морозовы учились в 4-й гимназии и даже вместе играли в гимназических спектаклях.

В 1898 году МХАТ поставил спектакль «Царь Федор Иоанович» по пьесе Алексея Толстого. Савва Морозов, случайно заехав вечером в театр, пережил глубокое потрясение и с тех пор стал горячим поклонником театра.

Для Художественного театра Морозов купил особняк Лианозова в Камергерском переулке. Реконструкцию здания Морозов поручил архитектору Шехтелю. Савва Морозов лично принимал активное участие в строительстве Художественного театра. Он часто появлялся на стройке в потертой куртке, в охотничьих сапогах, перепоясанный ремнем, отдавал команды работникам. После Савва Тимофеевич скажет: «Театр – не частная собственность фабриканта Морозова, а общая собственность труппы». Только это строительство обошлось Морозову в 300 тысяч рублей.

Впервые Савва Морозов увидел Горького на стропилах Художественного театра, где Морозов, в сюртуке, испачканный мелом, отдавал приказания рабочим и, обращаясь к долговязому усачу, сказал: «А ты, дядя, что без дела стоишь?.. Давай помогай…» Но тут подошел к Морозову Немирович-Данченко и представил усача: «Наш новый автор, Максим Горький». Морозов покраснел, вытер платком мел на руках и познакомился с Горьким. А потом повел Горького в трактир Тестова. Горькому тогда запомнилось, что Савва Тимофеевич быстрым движением потирал коротко остриженную голову и часто улыбался.

Следующей героиней в жизни Морозова стала жена высокопоставленного чиновника Желябужского Мария Андреева, которая не без основания ревновала своего мужа, но терпела его измену ради детей. Спасал только театр. В нем она и познакомилась с Саввой Морозовым. Завязался бурный роман. У Андреевой была слава самой красивой актрисы русской сцены. Ее талантом и красотой восхищались художник Левитан и писатель Лев Толстой.

Станиславский так писал Андреевой о Морозове:

«Отношения Саввы Тимофеевича к Вам – исключительные… Это те отношения, ради которых ломают жизнь, приносят себя в жертву… Но знаете ли, до какого святотатства вы доходите?.. Вы хвастаетесь публично перед посторонними тем, что мучительно ревнующая вас Зинаида Григорьевна ищет вашего влияния над мужем. Вы ради актерского тщеславия рассказываете направо и налево о том, что Савва Тимофеевич по вашему настоянию вносит целый капитал… ради спасения кого-то…

Я люблю ваши ум и взгляды и совсем не люблю вас актеркой в жизни. Эта актерка – ваш главный враг. Она убивает в вас все лучшее. Вы начинаете говорить неправду, перестаете быть доброй и умной, становитесь резкой, бестактной и на сцене, и в жизни».

Возможно, именно Андреева познакомила Морозова с социал-демократами, которым старалась помогать, как могла. Ее натуре было мало театра, ей нужны были авантюра и риск. Грех было упускать миллионера-купца. Может, и не было любви, а только расчет? Кстати, по данным охранки, Андреева собрала для РСДРП миллионы рублей. Ленин даже называл ее «товарищ феномен».

Савва Морозов не жалел денег для возлюбленной и ее политической привязанности. Но затем из-за Андреевой поссорились Станиславский и Немирович-Данченко. Андреева жаловалась Морозову, главному финансисту театра, и Станиславскому, что ей достаются второстепенные роли. Это было неудивительно. Хотя Андреева и была талантлива и красива, она все же уступала как актриса Ольге Книппер-Чеховой. Это признавали все, кроме самой Андреевой. Но не мог же влюбленный Савва Морозов отвернуться от возлюбленной. Произошел раскол, и Морозов начал создавать новый театр. В начале 1904 года Андреева ушла из театра, написав Станиславскому; «Я перестала уважать дело Художественного театра, я стала считать его обыкновенным, немного лучше поставленным театром, преимущество которого – почти гениальный оригинальный режиссер».

В создании нового театра Морозову всячески помогал один из авторов пьес для театра – Максим Горький. И все бы ничего, но Андреева предпочла Морозову Горького.

Актер А. А. Тихонов, который впоследствии станет писателем Александром Серебровым, рассказывал об этом так:

«Обнаженная до плеча женская рука в белой бальной перчатке тронула меня за рукав.

– Тихоныч, милый, спрячь это пока у себя… Мне некуда положить…

Мария Федоровна Андреева, очень красивая, в белом платье с глубоким вырезом, протянула мне рукопись с горьковской поэмой “Человек”. В конце была сделана дарственная приписка – дескать, что у автора этой поэмы крепкое сердце, из которого она, Андреева, может сделать каблучки для своих туфель.

Стоявший рядом Морозов выхватил рукопись и прочел посвящение.

– Так… новогодний подарок? Влюбились?

Он выхватил из кармана фрачных брюк тонкий золотой портсигар и стал закуривать папиросу, но не с того конца. Его веснушчатые пальцы тряслись».

Андреева о первой встрече с Горьким сообщает вот что: «И вдруг из-за длинных ресниц глянули голубые глаза, губы сложились в обаятельную детскую улыбку, показалось мне его лицо красивее красивого, и радостно екнуло сердце».

«Экий омерзительный человек, в самом деле! – в сердцах однажды воскликнул Савва Тимофеевич, крепко поругавшись с Максимом Горьким. – Зачем он представляется босяком, когда все вокруг отлично знают, что его дед был богатым купцом второй гильдии и оставил семье большое наследство?»

Савва Тимофеевич не стал соперничать и вернулся в семью. Через год у него родился четвертый ребенок, сын Савва. Марию Андрееву он тоже не забывал, продолжая финансово поддерживать. Когда она на гастролях в Риге попала в больницу с перитонитом, ухаживал за ней Морозов. Ей он завещал страховой полис на случай своей смерти. И после гибели Морозова Андреева получила по страховке 100 тысяч рублей, несмотря на то что судилась с семьей Саввы, оспорившей страховку «на предъявителя».

Именно эта несчастная любовь, а не борьба с самодержавием стали причиной депрессии Саввы Тимофеевича Морозова и последовавшего одиночества. Тогда семья и решила отправить его подальше на лечение в сопровождении супруги и врача.

После кончины Саввы Морозова Андреева передала из полученных денег 60 тысяч рублей большевикам: «В ЦК нашей фракции большевиков». А 40 тысяч рублей распределила «между многочисленными стипендиатами Морозова, оставшимися без всякой помощи, так как вдова фабриканта сразу прекратила выдачу стипендий».

Смерть Саввы

О том, как и почему умер 44-летний ситцевый магнат и благотворитель Савва Морозов, долго ходили легенды.

В сопровождении жены Савва Тимофеевич уехал в Канны. Здесь в мае 1905 года, на берегу Средиземного моря, в номере «Ройяль-отеля», по официальной версии, он и застрелился. Говорили, что накануне Савва собирался в казино и был в нормальном расположении духа. Супруга была в комнате наверху, когда услышала выстрел. Она бросилась в кабинет и увидела мертвого Савву Морозова.

Его руки были сложены на животе, пальцы левой опалены, правая рука была разжата, и около нее лежал «браунинг». На полу лежал листок: «В смерти моей прошу никого не винить». На нем не было ни подписи, ни даты. Записка была написана рукой Саввы Тимофеевича, и современная экспертиза подтвердила это.

Доктор Селивановский спросил у Зинаиды Григорьевны: «Это вы закрыли ему глаза?» Она отрицательно покачала головой и сказала, что когда вошла в комнату, то через распахнутое окно увидела убегающего мужчину.

Что стало причиной самоубийства (или убийства), не известно и сегодня. По одной из версий, виновники гибели Морозова – революционеры, которые начали его шантажировать. Об этом даже есть запись в мемуарах главы российского правительства на тот момент Сергея Витте.

На заводе у Морозова инженером-электриком работал революционер Леонид Красин. В конце 1905 года Красин возглавлял Боевую техническую группу при ЦК РСДРП, готовил теракты. В Москве в квартире Горького была оборудована мастерская Красина, которую зорко охраняли грузинские боевики легендарного Камо. Именно здесь были сконструированы бомбы, взорвавшиеся в резиденции Столыпина в августе 1906 года, когда 32 человека были убиты и десятки получили ранения. «Красин мечтал создать портативную “бомбу величиной с грецкий орех”», – вспоминал Троцкий.

А вскоре Красин стал казначеем РСДРП, одним из основных финансистов партии был Савва Морозов. Сначала Горький, а затем Красин просят, а затем требуют денег, но Морозов вдруг отвечает отказом. Резкая перемена в нем произошла после 9 января 1905 года, которое в историю вошло как «Кровавое воскресенье».

Красину некоторые исследователи и приписывают убийство Морозова. Но жена фабриканта знала Красина в лицо, однако она не опознала его в убегавшем от дома. До конца своей жизни Зинаида Григорьевна не верила в самоубийство Саввы. Однако семья решила иначе – самоубийство на почве нервного срыва.

По воспоминаниям Максима Горького, сам Савва Тимофеевич еще задолго до своей смерти говорил ему, что в его смерти заинтересованы черносотенцы, которые неоднократно присылали ему письма с угрозами из-за его участия в революции. В устранении Морозова были заинтересованы и некоторые люди, связанные с бизнесом Морозова, в частности через близкого Савве Тимофеевичу человека, доверие к которому было общеизвестно, ему настоятельно «советовали» уйти из дела…

Большая часть состояния Морозова отошла его жене, которая незадолго до революции продала акции мануфактуры.

Но и после смерти Савва Морозов не нашел покоя. По христианским канонам его, как самоубийцу, нельзя было хоронить по церковным обрядам. Семья сделала все, чтобы получить разрешение на похороны в России. Для этого в официальные органы были даже представлены многочисленные заключения врачей, что смерть была результатом «внезапно наступившего аффекта», поэтому ее нельзя рассматривать как обычное самоубийство. И разрешение было получено. Тело привезли в Москву в закрытом металлическом гробу. На Рогожском кладбище были организованы пышные похороны, а затем поминальный обед на 900 персон.

Официальные власти выказали самое уважительное отношение к этому трагическому событию. Тогдашний генерал-губернатор Москвы Александр Александрович Козлов пишет градоначальнику графу П. А. Шувалову: «Ввиду имеющихся у меня документов, прошу Ваше сиятельство распорядиться о выдаче удостоверения об отсутствии со стороны администрации препятствий преданию земле по христианскому обряду тела мануфактур-советника Саввы Тимофеевича Морозова». На похоронах Морозова А. А. Козлов, подойдя к Зинаиде Григорьевне, которую он хорошо знал и в доме которой бывал, выразил ей соболезнование и прямо сказал: «Не верю я в разговоры о самоубийстве, слишком значимым и уважаемым человеком был Савва Тимофеевич. Потеря для всех – огромная».

По столице еще много лет ходила легенда, что в гробу был не Савва Тимофеевич и что он жив и скрывается где-то в российской глубинке… К тому же на него был очень похож троюродный брат Фома, а он прожил еще долго.

Смерть журналистам

С именем Саввы Морозов связана и старая легенда Кузнецкого Моста. Это история о призраке красивой молодой женщины, появляющейся в сумраке вечера. Именно она заставляла завсегдатаев торгового книжного ряда побыстрее сворачивать бизнес и ретироваться с улицы, даже если торговля шла на редкость удачно. Говорят, что жадные и зазевавшиеся не раз попадали ей под горячую руку.

Девушку знали под именем Жужу. Она была француженкой-модисткой и манекенщицей, работавшей в одном из столичных домов мод. Говорили, что она была очень красива и в нее влюбился богатый и известный всему городу меценатством и кутежами Савва Морозов. Роман между ними был далеко не легкомысленным. Но Савву отправили во Францию, а девушка тем временем готовилась к свадьбе. Бедная француженка знала, что у Саввы начались большие проблемы, но надеялась, что все образуется.

Ранним майским утром Жужу в экипаже въехала на Кузнецкий Мост, когда раздался крик мальчишки-газетчика: «Савва Морозов покончил с собой в Ницце!»

Жужу в ужасе останавливает экипаж и спрыгивает с подножки, чтобы купить у разносчика номер газеты со страшной вестью. И тут ей навстречу на огромной скорости пронеслась карета. Девушка ее не заметила и была сбита с ног, попав под колеса. Жужу отвезли в больницу, но травмы были так тяжелы, что вскоре она умерла, несмотря на все усилия врачей.

Тем же вечером уже после захода солнца в подворотне рядом с будущим магазином «Подписных изданий» подгулявший прохожий наткнулся на тело мальчика, который утром не успел продать газету француженке. Шею мальчика обвивал женский шелковый чулок. Полицейская экспертиза установила, что орудие убийства принадлежало Жужу. Сама она на момент смерти мальчика уже несколько часов как лежала в морге.

С тех пор Жужу начала охоту на всех, кто имеет хотя бы отдаленное отношение к печатному слову. Особенно она невзлюбила журналистов. Нет-нет да и находят недалеко от места ее гибели очередную жертву с шелковым чулком на шее.

После Саввы

В 1907 году Зинаида Морозова снова вышла замуж. На Кузнецком Мосту она встретила своего давнего поклонника – генерала Рейнбота, бывшего тогда градоначальником Москвы. Они некоторое время переписывались, потом обвенчались. Рейнбот был женат, но развелся. В результате этого брака Морозова становилась дворянкой, а генерал обретал богатство. Но вскоре Рейнбота обвинили в казнокрадстве, затем последовали отставка и суд, хотя градоначальника и помиловали высочайшим указом. Однако супруга не простила мужа за такой позор, и в 1916 году по инициативе Зинаиды Григорьевны они расстались.

После революции Морозова-Рейнбот чудом избежала репрессий, хотя всего лишилась. Ее дети умерли молодыми, внуки болели туберкулезом. В 1918 году Зинаида Григорьевна оставила усадьбу Горки, объявленную национальным достоянием, и жила до 1924 года в Москве, а затем поселилась в селе Ильинском, где умерла в 1947 году в возрасте 80 лет. Прах ее покоится в семейном склепе Морозовых на старообрядческом Рогожском кладбище. До недавнего времени было неизвестно, где именно, но сейчас есть предположение, что коробка с ним была найдена во время только что закончившейся реставрации.

А Мария Андреева десять лет была женой Горького. В 1917 году неравнодушный к красавице Владимир Ильич Ленин вручил ей портфель комиссара театров и зрелищ Петрограда и его окрестностей. Она умерла в почете и достатке в 1953 году в возрасте 85 лет.