Текст книги "Кайдзю-хоррор. Из России с ужасами"

– Знаешь, куда идти? – спросил я Скифа.

– Да. Помнишь, около медучилища аптека была? Во дворе, неприметная такая?

– Честно, не помню. Веди. Как батя?

– Да хрен знает. Вчера разговаривал со мной, даже немного поел. Боюсь только, что это временно, а потом ему хуже станет. Если аптеку не найдём, то точно не спасти будет.

– Блин, тогда надо вывозить их с Танюхой, – сказал я, хоть и не представлял, как.

– Если другого выхода не будет, будем вывозить, фиг ли делать. Если доберёмся до оцепления, нам помогут. Но думаю, Проглот не пустит.

– Ты его демонизируешь, – усмехнулся я. – Обыкновенное чудище, только здоровенное. Правда, немного бессмертное.

– Вот именно! Вспомни же – бомбы упали, а этому хоть бы хны. Где ты такое видел?

– В «Мире животных» такое не показывали. Хер знает, динозавр какой-нибудь. Мы же его толком не видели ни разу. Может, его по телеку показывают по всей стране, у нас-то вещание вырубилось.

– Вот именно. Бате ленивец почудился, а мы с тобой человеческие ноги видели. Что-то не срастается. Может, он для каждого по-своему выглядит.

– Сам бы себя слышал.

Дальше пошли молча. Мышцы понемногу пришли в себя, забрезжил хмурый рассвет, Проглот не давал о себе знать – может, лежал у себя в берлоге и зализывал раны. Я гадал: почему военные не сражаются с монстром, а лишь заперли его в городе, не давая выйти? Может, Проглота вывели в лаборатории, а теперь испытывают «в полях»? Или солдаты думают, что если в городе и остались живые, то это необходимые жертвы? Вопросы роились в голове, черепная коробка гудела как улей.

К полудню мы вышли на железнодорожные пути, что пересекали город посередине. Дорогу перегородил пассажирский поезд, смятый и перекрученный так, словно его откинули мощным ударом ноги. Странно, но внутри не было ни одного тела. Мы на всякий случай обшарили штабной вагон, обнаружили аптечку, а в ней – антисептики, обезболивающие, бинты и жгуты.

– Смотри, ещё одна. – Скиф помахал сумкой с красным крестом. В ней нашлись спринцовка, пачка памперсов, а также пластиковый зажим, напоминающий челюсть ископаемой рыбы. – Повезло – набор для роженицы.

– Можно возвращаться? – Я не верил нашему счастью.

– Можно, – улыбнулся Скиф в русую бороду.

Усталость как рукой сняло. Мы выбрались из окна, спрыгнули на гравий и направились обратно – к дыре в бетонном заборе, через которую залезли некоторое время назад. Я даже шаг ускорил. И почти подошёл к ограде, когда за ней раздались дробные шаги.

По загривку растеклась ледяная волна ужаса. К горлу подкатила тошнота. Звук был такой, будто промчался табун лошадей. Промчался и замер. Я достал из кобуры «макаров», снял с предохранителя. Краем глаза заметил, что Скиф озирается по сторонам, часто дыша. Ствол пистолета в его руке тускло поблёскивал.

Застучало, загрохотало по крыше вагона. Мы обернулись и успели увидеть… что-то. Больше всего существо было похоже на паука, но огромных размеров. Красное, подумал я, оно красное. И тут же вздрогнул, потому что топот раздался ещё и с противоположной стороны.

Мышцы натянулись как струны. Я замер, обратился в слух, готовый стрелять во всё, что движется. Главное, не попасть в друга. В течение нескольких долгих секунд лишь кровь пульсировала в ушах. А потом оно выскочило из дыры и покатилось к нам.

Именно покатилось: я успел заметить болтающиеся в воздухе запястья, измочаленные локти. Потом отпрыгнул, и существо пронеслось мимо, хрустя гравием. Оно остановилось у поезда, взмахнуло десятками рук и помчалось обратно. Прямо на нас! Пистолеты залаяли, я отскочил, но неудачно, упал, и существо прокатилось по моей ноге. Пальцы ухватились за шнурки, потянули на себя, вцепились ногтями в джинсы. Я заорал, ткнул пистолетом в чащу грязных ладоней и выстрелил. По конечностям пробежала судорога, а потом шар из рук откатился к забору, унося с собой мой ботинок. Мне только и оставалось, что сидеть на холодных камнях и глотать воздух.

Скиф перезарядил оружие, помог подняться. Одними губами спросил: как ты? На лице застыло затравленное выражение. Возможно, так смотрит лиса на охотника за секунду до того, как тот спустит курок. Затем взгляд сосредоточился на мне.

– Сейчас пробежишь через ту же дыру, – голос Скифа был безжизненным, – вряд ли эта тварь ожидает, что ты последуешь за ней. Спасёшься – расскажешь батьке, что произошло. Понял? Всё, бегом!

Я не успел опомниться, а уже мчался. Пролез через дыру, кишки слиплись в холодный ком, но прошла секунда, две, ничего не происходило. Может быть, Скиф идёт следом? Я обернулся и увидел друга – тот целился в «паука» на крыше вагона. Нет, понял я, не паука – крупную овчарку, но с множеством дополнительных конечностей, что росли прямо из рёбер. Раздался выстрел, и чудовище сорвалось с места. Оно прыгнуло, раскрыло объятья и упало на Скифа, похоронив его под собой. С грязной морды на меня уставились глаза. Они срослись уродливым комком и тряслись, словно желе.

Я закричал, но не проснулся.

***

Богатыри – не мы. Герои сказок пришли бы к чудовищу, выкурили из норы, отогнали от родной деревни. Они не умирали от болезней и старости. Не сбегали с поля боя, бросив друга в беде.

А кем был я? Маленькой песчинкой на земном шаре, атомом во вселенской бесконечности. Я ничего не значил; раздави, и никто не заметит.

Развалины проносились мимо. Казалось, сзади и с боков кто-то догонял, дышал в затылок. Я мчался, забыв об осторожности. Город ранил меня. Прутья арматуры вырывали клочки из одежды, вспахивали кожу, не отпускали. Я спотыкался, проваливался; наконец, грязный и окровавленный, заполз в пустой автобус, в пространство между сиденьями, и лежал там, стиснув зубы.

Что это было? Что за существа напали на нас? Почему мы не замечали их раньше? Паника металась, словно пуля со смещённым центром тяжести, разрывала внутренности. В какой-то момент пазл в голове стал складываться. Я вспомнил, как от Проглота отрывались куски, как дёргались в воздухе. Вот почему город опустел. Вот почему не осталось даже трупов. В кадаврах могли быть части тел моих родителей и друзей, которых я похоронил. Но они жили где-то там, среди чужой плоти, странной новой нежизнью. И теперь они… что? несли хозяину новую пищу? вырастали в новых Проглотов? Я подумал о Тане и отце Скифа, которые остались одни. Выскочил из автобуса и понёсся домой.

***

Когда я приплёлся к комиссионному магазину, задыхаясь, истекая потом и кровью, из-за туч выползло солнце. Закатные лучи раскрасили руины в цвета артериальной крови. Я смотрел на них, а видел лишь черноту – ту, что окружает нас с рождения и сопровождает на всём жизненном пути, периодически кусая воздух рядом, словно голодный зверь. Кого-то она забирает раньше, а если человек доживает до старости, то уже не может убежать, и чернота забирает его.

Я забрался на последнюю стену, отделявшую меня от дома. Оглянулся и увидел, что солнце плавает в чернильном океане – алое, словно глаз чудовища. И этот глаз смотрел сквозь маленького человека, словно того никогда и не существовало. Словно вся жизнь была лишь мимолётным проблеском, пробуждением посреди нескончаемого сна.

Я спустился вниз и пошёл по земле, ставшей пристанищем для миллионов существ, которые погибли задолго до моего рождения. Однажды и я сольюсь с ними, вернусь в исходное состояние.

На шее билась жилка, предчувствие беды. Сетчатая дверь была распахнута, за ней зиял провал. Внутрь вели грязные следы. Я вошёл внутрь, не слушая голос, который кричал, что нужно бежать. Никто из нас не властен над своей жизнью.

Темнота впустила в себя, словно благодарная любовница. Я медленно двинулся по коридору, шаря перед собой руками. Из сумрака проступила комната Скифа: паллеты разбросаны, постельное бельё смято, ни души. Шатаясь, словно зомби, я двинулся дальше. Дошёл до нашей комнаты и застыл на пороге. Взгляд обшаривал помещение вновь и вновь, словно пытаясь найти несоответствие, изъян в реальности. Может, Таня спряталась за грудой тряпья в углу? Или кроватью? Или где-нибудь ещё? Я отправился на поиски.

Вывески валялись на полу, словно названия человеческих ценностей, больше никому не нужные. Помещения встречали поваленными полками, разбросанными предметами. Никаких признаков жизни. В отделе бытовой химии я уселся на пол, вытащил «макаров», ствол задел зубы, оцарапал нёбо. Полки расплылись перед глазами, по щекам потекли слёзы, я задышал часто-часто, подвывая, делясь воздухом с пистолетом.

Раньше мы с Таней часто заходили в этот подвал. Выбирали постельное бельё, шторы, всякие хозяйственные мелочи. Недавно купленная квартира влетела в копеечку, ипотеку предстояло выплачивать больше десяти лет, и мы старались экономить на всём, чём можно. Я возвращался с работы, мы шли в этот чёртов магазин, а потом возвращались, чтобы делать ремонт. Часто спорили – по поводу цвета обоев, интерьера, и прочих мелочей, которые окажутся неважными меньше чем через год. Ссоры перетекали в секс, такой же энергичный и злой. На следующее утро я вставал на работу, и всё начиналось сначала. И кто знал, что я буду баюкать эти воспоминания, потому что лучших не осталось?

Однажды я вешал люстру, после того как закончил натягивать потолок. Фокус был в том, чтобы повесить её ровно, подсоединить провода, чтобы те не торчали, и последнее никак не получалось. Я стоял на стуле и грезил о бутылке коньяка, которая дожидалась в холодильнике. Зашумела спускаемая вода, хлопнула дверь. Мелочи, которые отпечатались в мозгу до конца дней.

– Тань, – попросил я, – дай отвёртку. Она под столом где-то валяется, красно-жёлтая такая, плоская.

– Хорошо, держи, – был ответ. В ладонь лёг лёгкий, слегка влажный предмет.

– Что… – я хотел выругаться, но осёкся. Уставился на тест для беременности, на две полоски, и проглотил все слова, которые знал.

– Ты станешь папой, – сказала Таня и заплакала. И теперь, разделённый месяцами и километрами, я рыдал вместе с ней.

Не знаю, сколько времени я просидел на полу. Но палец так и не нажал на спусковой крючок, заболели челюсти, и я убрал пистолет обратно. Крамольная мысль промелькнула: теперь я абсолютно свободен. Я могу добраться до границы города, прятаться от мутантов, выжить. Уехать в другой город, найти работу, завести семью… Вот только Проглот поселился в моей голове. И куда бы я ни пошёл, он будет идти следом и отбрасывать самую большую в мире тень.

Я поднялся тяжело, словно старик. Принёс две пустые канистры, которые мы со Скифом использовали для того, чтобы сливать бензин из уцелевших машин. Заполнил их тем, что попалось под руку – моющими средствами, антисептиками. В голове созрел план, безумный, отчаянный, но пока была жива надежда, я должен использовать любой шанс. Я вышел в ночь, оставив подвал, словно отмершую кожу.

***

Город не спал. Басовито прогудели истребители, их встретил далёкий рёв. С грохотом, от которого подкосились колени, взорвались бомбы. Зарево вспороло ночь, и у меня появился ориентир. Я пошёл по направлению к далёким огням, плеская канистрами и натужно дыша. Карабкаться по руинам в полутьме было самоубийством, но я уже не раз ходил этим путём. Издалека донеслась автоматная очередь, ещё одна, выстрелы сливались в нестройный хор смерти. Солдаты наконец вошли в город. Судя по всему, их встретила армия Проглота, а это значило, что до меня никому не будет дела.

Я полз чертовски медленно. Приходилось закидывать канистры на выступы, подтягивать на верёвке. Впрочем, времени теперь было полно. Отдыхая после каждого подъёма, я наблюдал, как в останках города копошится новая жизнь. Один раз мимо, совсем рядом, проползла многоножка, не меньше десяти метров в длину, и она вся состояла из пальцев – детских, женских, мужских, на некоторых были кольца.

После того, как сердце перестало выпрыгивать из груди, а руки трястись, я продолжил путь. Казалось, кто-то пробегает, то сзади, то сбоку. Луч фонаря шарил по камням, заглядывал в разбитые машины и глазницы окон. Не заползло ли что-то под грузовик? Не скрылась ли в дверном проёме чья-то тень? Мозг заселял полутьму жизнью. Так или иначе, меня никто не трогал – может, из-за того, что я ни в кого не стрелял.

Из мрака выступило здание сталинской эпохи. Здесь должна была лежать на сохранении Таня. Хрустя мусором, я поспешил пройти мимо. Не обращать внимания на деревья, увешанные разноцветными ленточками – символами чьего-то счастья. Раздался многоголосый стон. Я обернулся в ту сторону и увидел, как из парадного входа выползает тварь, похожая на огромный мешок. Конечности из сплетённых рук тяжело опирались на землю, неровное брюхо, состоящее из множества животов, болталось в воздухе. Тварь повернула ко мне голову, и я порадовался, что лицо было скрыто за занавесью разноцветных волос. Потом вдалеке выстрелил танк, и «паук» пошёл на звук, а я опустил канистры и какое-то время стоял, жадно глотая воздух.

Несколько километров спустя я наткнулся на воронку, на дне которой лежало нечто, похожее на озеро меха. Воздух загустел от резких запахов, по шерсти пробегали волны, и на километры вокруг разносилось мурчание. Я посветил фонариком, и там, где луч касался поверхности «озера», вспыхивали огоньки. Сотни глаз с вертикальными зрачками таращились в звёздное небо.

Вскоре я утратил способность удивляться. Превратился в безмолвного наблюдателя. Единственный вопрос, который ещё занимал меня: есть ли среди этих созданий мои родители, коллеги, Скиф с отцом… Таня? И кем стану я?

Через какое-то время стало светлее, и тогда я увидел кишки. Красно-сизые, пыльные, они тянулись из чердаков, подвалов, канализационных люков, словно канаты из плоти, попадаясь на глаза всё чаще. Скоро мой путь закончится. Руки отваливались, я набивал новые шишки, одежда превращалась в окровавленные лохмотья, но нужно было идти.

Руины заканчивались огромным кратером, который остался на месте центра. Может быть, его вырыл Проглот, а может, истребители постарались. Дым мешал увидеть, что на дне. Вниз вели сотни мясистых трубок. Я нашёл пучок побольше и начал спускаться прямо по нему, периодически соскальзывая и запутываясь в кишках. Одна канистра полетела вниз, я помчался вслед за ней, споткнулся и кубарем покатился по склону. Упал на упругое, склизкое. Долго не мог подняться, руки разъезжались. Наконец я, хрипя, отполз в сторону. Долго смотрел перед собой, не понимая, на что приземлился. По всему выходило, что на мембрану, к которой как раз и тянулись трубки из плоти. Вокруг, насколько хватало взгляда, было много таких гнездовий.

Хромая и шатаясь, я отыскал канистры. Нашёл камень потяжелее и с ним направился к берегу ближайшего озера из плоти. Что-то вспучилось под мембраной, а потом снова ушло на глубину. Я поднял камень над головой, а потом тяжело бросил вперёд. Вверх поднялся фонтан крови и окатил меня с ног до головы. Поверхность других озёр заходила ходуном, как будто то, что обитало в них, почувствовало боль, исходящую от раненой сущности. Не обращать внимания, не останавливаться! Я открутил крышки на канистрах и вылил химическую смесь в образовавшуюся дыру, всем телом ощущая боль, которую причинял. Вот тебе, тварь! За родителей, за Скифа, за Таню, за всех погибших!

И тут земля швырнула меня вверх, ещё раз и ещё, сотрясаясь под мощной поступью. Меня ударило о камни, вышибло дух, но даже сквозь искры, вспыхивающие перед глазами, я видел, как ко мне приближается что-то непостижимо огромное. В затылке хрустнуло, в теле, наверное, не осталось ни одной целой кости, но каким-то чудом я ещё оставался в сознании. На миг возникло желание, образ: огромная ступня опускается с неба и прекращает жалкую жизнь. Но Проглот остановился; огромная туша наклонилась, разгоняя дым, и я смог разглядеть её целиком.

Отец Скифа ошибался: Проглот не походил на ленивца, да и вообще, на любое известное создание. Может быть, он менял форму для того чтобы выжить. А может, бомбы рвали его на куски, а те срастались заново и создавали новые комбинации. Так или иначе, но гаснущий разум не мог осмыслить его. Взгляд выхватывал отдельные элементы, но связывал их воедино. Да это и не требовалось. Всё, что я хотел напоследок – набрать воздуха, сколько возможно, и закричать.

Я не успел даже открыть рот, как исполинское щупальце смело меня и унесло к небесам.

***

Всё проходит. Даже смерть.

Метаморфоз длится, должно быть, не один день, но в сознании царит ночь. Или отсутствие света. Потом впереди проступает розово-жёлтое пятно. С глухим чмоканьем от меня что-то отсоединяется. Я провожаю взглядом извивающуюся пуповину, из которой вырываются чёрные сгустки. Спазм сдавливает лёгкие, и я устремляюсь к пятну, чтобы не задохнуться. Вскрываю плеву, разбрызгиваю околоплодную жидкость, ползу, придавленный тяготением.

Вокруг вскрываются новые родильные камеры, и другие-я выходим наружу.

Отец даёт команду: укрепить кости, усилить задние конечности и мышечный корсет. Тело оперативно трансформируется, нервы вопят от боли, в голове возникает и тут же тает воспоминание: я движусь вместе с другой особью по развалинам, чтобы найти… что? Образ тает, оставляя смутное беспокойство. Череда кадров проносится в памяти: я прячусь от чудищ под кроватью, папа, спаси меня, мне страшно, я не жду от будущего ничего хорошего и открываю монстрам дверь, я еду к кольцевой, но попадаю в аварию, и меня выковыривают из машины. Картинки мельтешат в памяти, и меня трясёт. Отец активирует механизмы защиты, и вскоре я иду вместе с остальным стадом как ни в чём не бывало.

Мы не принадлежим себе. Цельный внешне, я отчётливо осознаю, из чьих организмов состою. Сейчас все мы – строительный материал, из которого слеплен новый, совершенный организм. Наша формация прочнее любой семьи.

Вскоре мы обнаруживаем отряд будущих-себя. Они заняли заброшенный особняк, облачились в прочные панцири, полагая, что это им поможет. Одни спрятались внутри, другие стоят на страже. Благодаря улучшенным органам восприятия мы чувствуем их всех. Собачьи обонятельные рецепторы, птичьи глаза, тончайший слух. Мы не спешим. Обмениваемся беззвучными сигналами, распределяемся, выбираем цели, обсуждаем тактику. Собираем данные.

А затем атакуем.

Когда мы показываем себя, оружие в руках будущих-нас грохочет. Пули вырывают из нас куски, калечат, но Отец заблокировал болевые рецепторы. Даже если пострадает мозг, Отец хранит в себе все наши воспоминания. Поэтому в нас нет страха. Мы обездвиживаем, срываем панцири, откидываем шумные железки в сторону. Выключаем будущих-нас, затем по одному относим к родильным камерам.

Скоро в семье будет пополнение.

Один из нас задевает тонкую струну, протянутую через проём. Здание сотрясается, в стороны летят строительные материалы. Будущий-я показывается в коридоре и бросает в нас камень, который с грохотом лопается и рвёт наши тела. Отступаем назад, чтобы обновить силы и обсудить тактику.

Мы не злимся. Мы осознаём свою материальность. Камень не плачет. Вода не может впасть в ярость. Наши тела сделаны из тех же атомов. Глупо растрачивать время на переживания.

К тому же, я помню прошлого себя, насколько мне позволяет Отец. Ужас перед реальностью, неспособность справиться с ней – вот чем была полна моя жизнь. Но теперь внутри царит ясность. Стадия личинки позади, теперь меня ждёт бессмертие. И мы несём наше учение другим сущностям.

Земля сотрясается под ногами Отца. Я вспоминаю имя, данное ему прошлой моей формой. Странно было называть его так. Ведь он не только поглощает, но и возвращает обратно. Дарит новую, настоящую жизнь. А если говорить об имени – оно известно лишь избранным. Тем, кто напитал Отца своими мышцами, костями и кровью после того как призвали его.

Будущие-мы разделяются. Кто-то стреляет себе в голову. Другие выбегают из здания лишь для того, чтобы попасть в наши объятья. Третьи держат оборону, но Отец запускает свои щупальца внутрь и вытаскивает вопящие комочки плоти наружу.

Триумф длится недолго, впереди ещё много дел. Другие-я движутся дальше. У них новая цель – войска, опоясавшие город. Я получаю другое задание – проверить, не остался ли кто в здании.

Путь лежит через обломки кирпичей и куски тел. Пыльно и дымно, в одном из помещений загорелся матрас. Я обыскиваю все этажи, потом спускаюсь в подвал. В голове проигрываются кадры из прошлой жизни – похожее место, самодельные кровати, вывески под потолком… Иду дальше.

Впереди раздаётся всхлип. Спешу на звук, но помню о том, что нужно быть осторожным. Захожу. В углу скорчился будущий… скорчилась будущая… В программе происходит сбой.

Вспоминаю распахнутую сетчатую дверь, цепочку следов. Но чьи это были следы? Вечерний сумрак не давал ничего толком разглядеть, остальное дорисовало несовершенное человеческое воображение. Но почему она не оставила даже весточки? Должно быть, её забирали второпях. Но только ли её…

Автоматная очередь заполняет помещение. Женщина в углу визжит и зажимает уши руками. Старик, притаившийся сзади, разряжает в меня обойму. Хочет перезарядить автомат, но я вырываю у него оружие.

– Что ты такое? – хрипит он.

Может, я бы и ответил, но у меня нет подходящего речевого аппарата, чтобы произнести слова. Я выключаю старика и оборачиваюсь к женщине, которая вынашивает в себе плод. Наш плод.

Она тихонько подвывает, закрывая руками лицо, будто это поможет ей спрятаться. Похоже, мы оба знаем, что произойдёт дальше.

У меня нет рта. Но если бы я мог, то сказал ей: не нужно бояться. Время печали прошло. Теперь больше ничто и никогда не разлучит нас.

Все мы – одна большая семья в тени Проглота.