Текст книги "Секретари. Региональные сети в СССР от Сталина до Брежнева"

Прочие функционеры регионального уровня лишь в некоторых случаях имели возможность стать такими же соперниками партийных секретарей, какими являлись директора заводов всесоюзного значения, – главным образом потому, что в их распоряжении не имелось сопоставимых ресурсов и поддержки со стороны центральных ведомств. С руководителями большинства региональных учреждений можно было справиться, используя стратегии, описанные во второй главе. Однако в документах встречаются свидетельства о формировании конкурирующих коалиций, в которых личные конфликты накладывались на уже имевшийся организационный раскол. В этом отношении вполне типичным было противостояние партийного секретаря и руководителя государственных структур.

В теории региональная административная система складывалась из взаимосвязанных партийного и государственного аппаратов, дополнявших и подкреплявших друг друга. Однако эта гармония порой омрачалась конфликтами, когда обе стороны использовали свои возможности для ведения бюрократических войн за сферы влияния. В первые послевоенные годы в ряде случаев наблюдался также особый контекстуальный фактор, обострявший подобные столкновения, – проводившаяся в годы войны политика этнической мобилизации, нацеленная на активизацию массовой поддержки фронта и тыла национальными меньшинствами, прежде всего посредством обращения к их культурным традициям и героическим страницам национального прошлого. В некоторых случаях документы позволяют говорить о том, что этот этнический фактор играл определенную роль в номенклатурной борьбе[260]260
  О политике этнической мобилизации, проводившейся во время войны, см.: Брандербергер Д. Сталинский руссоцентризм. Советская массовая культура и формирование русского национального самосознания (1931–1956). М.: РОССПЭН, 2017.


[Закрыть]. Примером могут служить столкновения в двух автономных республиках, входивших в состав РСФСР.

Трения между первым секретарем Чувашского обкома партии И. М. Чарыковым и председателем Совета народных комиссаров Чувашской АССР А. М. Матвеевым впервые обозначились, как следует из документов, в 1943 году. Матвеев начал избегать первого секретаря и не подпускал его к принятию решений, которые формально относились к юрисдикции Совета народных комиссаров, но по сути выходили за рамки его прерогатив и в обычных обстоятельствах считались бы находящимися в ведении первого секретаря. Одним из скандальных случаев стало увеличение норм снабжения для советского аппарата в большей степени, чем для партийных работников, предпринятое Матвеевым без ведома Чарыкова. Отношения между Матвеевым и Чарыковым ухудшались. С 1943‐го по начало 1944 года «не проходило ни одного заседания бюро обкома партии, на котором не было бы грубых споров между т. т. Матвеевым и Чарыковым»[261]261
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 122. Д. 129. Л. 164 (Записка Управления по проверке партийных органов ЦК ВКП(б) от 4 июля 1946 г.).


[Закрыть]. Вскоре известия об их вражде дошли до Москвы. Обоих вызвали в ЦК, где они дали обещание исправить свои «ненормальные взаимоотношения»[262]262
  Там же. Л. 165–166.


[Закрыть], чего, однако, так и не произошло.

25 декабря 1944 года уполномоченный КПК при ЦК ВКП(б) в Чувашской АССР И. Логвин составил для Г. М. Маленкова подробный доклад о нарастании трений между Чарыковым и Матвеевым. В документе говорилось, что Матвеев не желал признавать авторитет Чарыкова и даже отказывался с ним встречаться. По мере эскалации в конфликт втягивались другие республиканские руководители, разделившиеся на группы поддержки первого секретаря или председателя Совнаркома. Судя по всему, группировка Матвеева одерживала верх. На его сторону встали многие работники. Обострились отношения Чарыкова со вторым секретарем обкома Т. А. Ахазовым. Как указывал Логвин, многие видели в Матвееве реального главу республики[263]263
  Там же. Д. 89. Л. 1–7.


[Закрыть]. После сигнала Логвина, в марте 1945 года в республику была направлена комиссия ЦК ВКП(б). В целом Москва поддержала Чарыкова. По результатам работы комиссии было проведено закрытое заседание бюро обкома в присутствии заведующего организационно-инструкторским отделом ЦК ВКП(б) М. А. Шамберга. Матвееву на этом заседании было указано на неправильное поведение по отношению к Чарыкову. Однако и после этого Матвеев не сдавался. При каждом удобном случае он выступал против Чарыкова, отказывался выполнять некоторые решения бюро обкома[264]264
  Там же. Д. 129. Л. 156–160


[Закрыть]. В конфликте проступали этнические мотивы. Ахазов в присутствии Матвеева заявил Чарыкову, что тот в период проведения хлебозакупок 1943 года «обобрал чувашский народ»[265]265
  Там же. Д. 89. Л. 6.


[Закрыть]. Матвеев в преддверии выборов в Верховный Совет СССР в 1946 году заказал местному чувашскому писателю очерк под названием «Антон Матвеевич Матвеев – верный сын родного народа», в котором Матвеев сравнивался с Лениным. Этот очерк был зачитан по местному радио[266]266
  Там же. Д. 129. Л. 160.


[Закрыть].

В июне 1946 года Чарыков перешел в наступление. На заседании бюро обкома он обвинил Матвеева в невыполнении решений обкома и в игнорировании первого секретаря. В ответ Матвеев обвинил Чарыкова в мелочных придирках. Многие члены бюро поддержали Чарыкова. Однако второй секретарь обкома Ахазов занял нейтральную позицию, предложив обсудить вопрос отдельно. Этим заседание бюро и закончилось[267]267
  Там же. Л. 159–160.


[Закрыть]. У Чарыкова явно не хватало административных возможностей и характера, чтобы подчинить Матвеева. Тем более что в этом вопросе не было единогласия в бюро обкома, которое фактически разделилось на две группы. Чарыкова поддерживали третий секретарь обкома и республиканский министр внутренних дел, а Матвеева – второй секретарь обкома Ахазов. «Остальные же члены бюро, – как сообщал в сентябре 1946 года инспектор Управления кадров ЦК ВКП(б), курировавший республику, – зная такое разделение, становятся в затруднительное положение при решении тех или иных вопросов, не знают, какую сторону поддерживать»[268]268
  Там же. Л. 170. О скандалах в бюро Чувашского обкома см. также записки уполномоченного КПК при ЦК ВКП(б) по Чувашской АССР за декабрь 1946 года (Там же. Д. 130. Л. 200–209).


[Закрыть]. Иными словами, в бюро сложилось двоевластие при наличии классического в таких случаях «болота». Взять верх не могла ни одна из сторон. О конфликте был широко осведомлен весь аппарат республики. В результате на районном уровне также усиливалось противостояние между партийным аппаратом, подчиненным Чарыкову, и советским аппаратом, подчиненным Матвееву. «Кое-где в районах председатели райисполкомов начинают следовать примеру т. Матвеева по отношению к райкомам ВКП(б)», – сообщал инспектор Управления кадров ЦК[269]269
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 122. Д. 129. Л. 171.


[Закрыть].

Ситуация зашла в тупик. В Москве вынуждены были определиться. В марте 1947 года было подготовлено решение о смещении Матвеева с поста председателя Совмина[270]270
  Там же. Л. 175.


[Закрыть]. Полтора года спустя, в ноябре 1948 года, Чарыков был направлен на учебу в Москву, а на его место назначен один из активных участников конфликта – второй секретарь Ахазов. После завершения учебы Чарыков ненадолго попал в аппарат ЦК в качестве инспектора, а затем занимал различные второстепенные должности в Новгородской области. До уровня первого секретаря обкома он уже больше никогда не поднимался. Скорее всего, свою роль в этом сыграла репутация слабого руководителя, которую он приобрел в период конфликта в Чувашии. Ахазов продержался в должности первого секретаря до 1955 года, а затем после учебы в Москве в течение десяти лет до выхода на пенсию занимал почетный пост председателя Президиума Верховного Совета Чувашской АССР.

Существенной предпосылкой конфликтов внутри региональной партийно-государственной системы могла быть кадровая политика центральной власти, которая нередко назначала на руководящие должности чужаков с целью активизировать местные сети. Примером конфликта на этой почве могут служить события в Марийской АССР. Его истоки уходили в военный период, когда начались столкновения между первым секретарем и членами бюро Марийского обкома. Все участники конфликта были сняты с должностей и переведены в другие регионы[271]271
  Алмакаев П. А. Годы и люди. Йошкар-Ола: Марийский полиграфическо-издательский комбинат, 1998. С. 144–146.


[Закрыть]. Первым секретарем Марийского обкома весной 1945 году был назначен заведующий сектором организационно-инструкторского отдела ЦК ВКП(б) И. Т. Колоколкин.

Нельзя исключить, что Колоколкин воспринял это назначение без особого энтузиазма. Судя по воспоминаниям одного из руководящих работников Марийской АССР, Колоколкин с первых шагов демонстрировал пренебрежение к местным кадрам и просил Москву о присылке работников со стороны[272]272
  Там же. С. 146–147.


[Закрыть]. Не удивительно, что у Колоколкина возник конфликт с местной сетью, который нашел отражение в его столкновениях с председателем Совета Министров республики, местным работником Г. И. Кондратьевым. В январе 1948 года Кондратьев написал жалобу в Москву на имя секретаря ЦК ВКП(б) А. А. Кузнецова, в которой говорилось:

За последнее время со стороны т. Колоколкина проявляется грубость, нетактичное отношение к работникам и зажим критики… Наши встречи за последнее время всегда проходят в возбужденной обстановке и заканчиваются запугиванием и оскорблением с его стороны… В одной из бесед в истекшем году [Колоколкин] заявил: «Ваша судьба зависит от меня, вот подниму трубку, позвоню ЦК ВКП(б) и Вас снимут с работы»… Неоднократно т. Колоколкин меня поучал, как я должен вести себя на бюро обкома ВКП(б). Он предлагал не выступать против его предложений или предварительно свое выступление с ним согласовывать…[273]273
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 127. Д. 1702. Л. 93–94.


[Закрыть]

Столкнувшись с повторением ситуации 1944 года, Москва решила не поддерживать своего ставленника. В сентябре 1948 года Колоколкин был направлен на учебу в Высшую партийную школу, а вместо него назначен Кондратьев. Он стал первым марийцем, занявшим этот пост.

Поддержкой со стороны Москвы коренных кадров завершился также аналогичный конфликт в Дагестане. В 1942 году для «укрепления руководства» эта республика была переведена под своеобразный протекторат Азербайджана, руководитель которого М. Д. Багиров получил широкие права комиссара в этом регионе. Багиров расставил на руководящие посты своих людей во главе с новым первым секретарем Дагестанского обкома А. К. Алиевым. В 1948 году Москва решила опереться в республике на местные кадры. Алиев был отозван, и вместо него назначен А. Д. Даниялов, ранее занимавший должность председателя Совета Министров Дагестана. На пост председателя правительства был назначен С. М. Айдинбеков, а его первым заместителем – Т. И. Рихирев. Оба они являлись членами азербайджанского кадрового десанта 1942 года.

Трудно судить, какие цели преследовала Москва, создавая такой баланс сил. Однако объективно эта кадровая конфигурация не могла не закончиться конфликтом между обкомом и Советом Министров Дагестана. В августе 1950 года Рихирев был со скандалом снят со своей должности, а затем получил партийное взыскание[274]274
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 131. Д. 244. Л. 77–86.


[Закрыть]. В этой ситуации Айдинбеков перешел в наступление. В конце 1950 года на совещании в Москве у секретарей ЦК П. К. Пономаренко и М. А. Суслова он в присутствии Даниялова обвинил последнего в ошибках. В начале лета 1951 года комиссия из Москвы проверяла новые обвинения, выдвинутые Айдинбековым против Даниялова. Чувствуя шаткость своего положения, Айдинбеков послал в июле 1951 года материалы о «националистических колебаниях» и «порочных методах руководства» Даниялова своему шефу Багирову. Багиров переслал документы в Москву секретарю ЦК Г. М. Маленкову, прямо не высказав по этому вопросу свое мнение. Документы Айдинбекова были вынесены на рассмотрение Секретариата ЦК 7 сентября 1951 года. Секретариат полностью поддержал Даниялова и объявил Айдинбекову взыскание за клевету. Айдинбеков был вынужден каяться[275]275
  Там же. Д. 242. Л. 1–2, 6–10, 30–34.


[Закрыть].

Во всех рассмотренных выше случаях конфликты между партийными и государственными органами в той или иной мере имели этническую основу, демонстрировали стремление части аппарата к коренизации кадров, в разной степени поддерживаемое из центра. Вместе с тем преувеличивать значение этого фактора нет оснований. Значительное количество столкновений между руководителями партийного и советского аппарата происходило в этнически однородной кадровой среде. Например, после отзыва в апреле 1946 года первого секретаря ЦК КП(б) Таджикистана Д. З. Протопопова и назначения на этот пост второго секретаря ЦК республики Б. Г. Гафурова обострились отношения между Гафуровым и председателем Совета Министров республики М. К. Курбановым. Курбанов сам претендовал на пост первого секретаря и пытался подмять Гафурова, заявляя своим сотрудникам, что тот – «слабый работник и долго не проработает на этой работе»[276]276
  Там же. Оп. 122. Д. 140. Л. 137.


[Закрыть]. «Несработанность» первых секретарей с председателями областных и краевых исполкомов наблюдалась в регионах РСФСР[277]277
  См., например, конфликты 1944–1948 годов в Калужской области (Там же. Оп. 127. Д. 1335. Л. 57), в 1946 году в Брянской области (Там же. Оп. 122. Д. 130. Л. 72–74), в 1948 году в Хабаровском крае (Там же. Д. 301. Л. 34), в 1952 году в Кировском обкоме (Там же. Ф. 558. Оп. 11. Д. 903. Л. 27–33).


[Закрыть].

Источником такого напряжения в верхушке региональных сетей была сама двухуровневая структура советской административно-политической системы. Фактическое дублирование функций партийного и государственного аппарата в принципе позволяло руководителям и того и другого действовать независимо друг от друга. Пользуясь этой функциональной особенностью, а также доминирующим положением партии, секретари, как уже говорилось выше, нередко изолировали руководителей государственных органов, оставляя в их руках относительно второстепенные полномочия. Однако, как показывают некоторые из рассмотренных примеров, наблюдалась и обратная тенденция, свидетельствовавшая об успехах функционеров советских институтов в противоборстве с партийными секретарями. Независимо от исхода таких конфликтов секретари должны были учитывать реальную или потенциальную угрозу, исходившую от советской ветви местной власти, и соответственно корректировать свои действия.

Органы госбезопасности, в период террора 1930‐х преобладавшие над партийным аппаратом, перед войной утратили свои позиции и нередко оказывались в полном подчинении у местных партийно-государственных руководителей[278]278
  См. подробнее главу 4.


[Закрыть]. Новое положение вызывало недовольство чекистов и их жалобы на пренебрежительное к себе отношение. Однако в отдельных случаях, когда у начальника регионального управления МГБ имелись очень хорошие связи в Москве, он мог стать реальным противовесом партийному секретарю. Изучать эти вопросы сложно из‐за закрытости источников. Однако один красноречивый пример позволяет предполагать сохранение у госбезопасности потенциала для борьбы за влияние в местных сетях.

Начальник Хабаровского краевого управления МГБ С. А. Гоглидзе был отнюдь не заурядным региональным руководителем госбезопасности. В течение ряда лет он работал в Закавказье с Л. П. Берией и входил в его команду. Прежде чем получить в 1941 году назначение в Хабаровск, Гоглидзе в течение нескольких предвоенных месяцев занимал важный пост уполномоченного ЦК ВКП(б) и СНК СССР во вновь образованной Молдавской ССР, то есть фактически управлял ею. В начале войны Гоглидзе перевели в Хабаровск, где он работал с тогдашним первым секретарем крайкома Г. А. Борковым. Одна из примечательных акций Гоглидзе в военные и послевоенные годы – организация так называемой «мельницы», или «ложного закордона», представлявшего имитацию советской и японской застав на советской территории недалеко от границы с Маньчжурией. С полного согласия центральных властей подчиненные Гоглидзе засылали на эти объекты советских граждан, заподозренных во враждебных настроениях. Им давали приказ перейти мнимую границу для выполнения заданий в пользу НКВД-МГБ. Затем их захватывали мнимые «японцы» и пытками склоняли к сотрудничеству. Это служило основанием для последующих жестоких репрессий, вплоть до расстрелов за измену многих десятков жертв подобной провокации[279]279
  Операция «Ложный закордон», или Такова чекистская «мельница». Выписка из Постановления Секретариата ЦК КПСС № 25/9с // Источник. Документы русской истории. 1993. № 1. С. 74–78; Harrison M. One Day We Will Live without Fear: Everyday Lives under the Soviet Police State. Stanford: Hoover Institution Press, 2016. P. 9–12, 15–17.


[Закрыть].

В разгар выполнения этой и других операций в Хабаровском крае сменился первый секретарь. Вместо Г. А. Боркова им стал Р. К. Назаров. Что именно стало поводом для столкновения Назарова с Гоглидзе, мы не знаем. Вероятно, своенравный Гоглидзе не мог рано или поздно не повздорить с новым секретарем, который, согласно справке, составленной в аппарате ЦК ВКП(б) в декабре 1947 года, «критику по отношению к себе не терпит, в обращении с кадрами груб, часто действует окриком. По своему характеру неуравновешенный, вспыльчивый и самолюбивый»[280]280
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 127. Д. 1684. Л. 36.


[Закрыть]. Конфликт резко обострился в начале 1948 года, когда Гоглидзе отправил в ЦК донесение об упущениях регионального партийного комитета в сельском хозяйстве. 1 апреля в Москве было принято решение о командировании в Хабаровский край бригады ЦК ВКП(б) для изучения положения дел[281]281
  Там же. Оп. 122. Д. 301. Л. 21.


[Закрыть]. Как и следовало ожидать, комиссия выявила в крае многочисленные нарушения и недостатки в работе крайкома и первого секретаря. Лично встретившись с представителями комиссии ЦК, Гоглидзе дал такую характеристику Назарову: «У руководящего актива Назаров авторитетом не пользуется. Ему не верят, что он поднимет край, резко вскрывать недостатки боится, как бы это не отразилось на его служебном положении… К заседаниям бюро не готовится, речи держит длинные и нудные, язык бедный. По характеру – злопамятный»[282]282
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 122. Л. 34.


[Закрыть]. 13 декабря 1948 года на заседании Оргбюро был заслушан отчет Хабаровского крайкома и по нему принято решение с требованием устранить недостатки[283]283
  Там же. Л. 21.


[Закрыть]. Это стало непосредственным поводом для снятия Назарова, которое уже давно вызревало в недрах аппарата ЦК[284]284
  Предложение об отправке Назарова на учебу в Москву в связи с низким уровнем его подготовки и неверными методами работы было подготовлено в Управлении кадров ЦК ВКП(б) еще в декабре 1947 года (Там же. Оп. 127. Д. 1684. Л. 36).


[Закрыть]. 22 февраля 1949 года решением Политбюро Назаров был отправлен на учебу в Москву, а на его место назначен первый секретарь Иркутского обкома партии А. П. Ефимов[285]285
  Там же. Оп. 3. Д. 1074. Л. 44.


[Закрыть].

Ил. 6. Начальник Хабаровского краевого управления МГБ С. А. Гоглидзе, 1950 год. Из фондов РГАКФД (г. Красногорск)

Став руководителем на волне скандала, Ефимов должен был сразу показать, кто в крае хозяин. Амбициозный Гоглидзе, чувствовавший себя победителем в борьбе с Назаровым, неизбежно вступил в новый конфликт. Решающее столкновение произошло в связи с проверкой крайкомом партии работы с кадрами в управлении МГБ. Проверка выявила во многом стандартные недостатки – засоренность краевых структур МГБ «сомнительными кадрами» и слабую борьбу с врагами. Хабаровские чекисты встретили эти обвинения в штыки. На бюро крайкома, которое рассматривало результаты проверки, Гоглидзе пытался дать бой, но был вынужден отступить перед общей позиций членов бюро. Обо всем этом Ефимов 25 июля 1949 года сообщил секретарю ЦК ВКП(б) Г. М. Маленкову[286]286
  Там же. Оп. 121. Д. 101. Л. 60–65.


[Закрыть]. В записке особенно подчеркивалось, что периферийные органы МГБ в крае «стараются уйти из-под партийного контроля, а иногда и противопоставляют себя партийным комитетам». Причину этого Ефимов видел в действиях краевого управления во главе с Гоглидзе. «Среди руководящего состава Управления укоренилось вредное чувство самообольщения и самодовольства своими „успехами“ и более опасное стремление уходить из-под контроля партийных органов», – говорилось в документе. Ефимов просил укрепить управление МГБ кадрами, что фактически означало призыв отозвать Гоглидзе.

Получив записку, Маленков распорядился разослать ее секретарям ЦК и министру госбезопасности В. С. Абакумову, а также обсудить ее с участием Абакумова на заседании Секретариата. Дело, однако, затянулось. Только 28 апреля 1950 года вопрос был заслушан на заседании Секретариата в присутствии Ефимова и Гоглидзе. Принятое решение имело ярко выраженный компромиссный характер. Гоглидзе указали на отдельные недостатки его работы с кадрами, а Хабаровскому крайкому (Ефимову) – на отдельные ошибки в оценке краевого управления МГБ[287]287
  ЦК ВКП(б) и региональные партийные комитеты. С. 87.


[Закрыть]. В общем, Гоглидзе и Ефимова призвали ладить друг с другом. Такой исход конфликта, несомненно, был предопределен сильными позициями Гоглидзе в Москве. В 1951 году Гоглидзе был переведен в центральный аппарат МГБ, дослужился до должности первого заместителя министра государственной безопасности. В конце июня 1953 года был арестован, а в декабре 1953 года расстрелян, как и его патрон Берия. Судьба Ефимова сложилась куда более благополучно. До 1954 года он возглавлял Хабаровский крайком. Потом был переведен в Москву на должность первого заместителя министра лесной промышленности СССР, а последние 15 лет до выхода на пенсию работал на спокойной должности торгового представителя СССР в Чехословакии.

Ничейный исход конфликта между влиятельным главой регионального управления МГБ и типичным секретарем крайкома дает некоторое представление об общем превосходстве региональных партийных структур над структурами госбезопасности в послевоенные годы. Вместе с тем столкновения в Хабаровском крае свидетельствовали и о том, что местные руководители госбезопасности потенциально могли создавать противовес непомерным претензиям партийных секретарей, а это последние так или иначе должны были учитывать.

Источником сдержек еще одного типа служила не региональная коалиция чиновников, а нижестоящие партийцы. Одним из факторов, ограничивавших власть секретарей, являлись различные механизмы «внутрипартийной демократии» – комплекс формальных и реальных процедур участия рядовых коммунистов и низовых партийных функционеров в управлении партийными делами. Согласно партийному уставу, региональные партийные организации должны были в определенные сроки проводить конференции, на которых выбирались региональный партийный комитет и его руководители. Участие в таких выборах сотен коммунистов, не все из которых были полностью лояльны региональному руководству, заслуживает внимания как один из механизмов сдерживания авторитарных устремлений секретарей.

Как бы региональные руководители ни старались контролировать результаты выборов, их относительная честность обеспечивалась несколькими факторами. Во-первых, немалое значение имели присутствие на конференциях представителей ЦК ВКП(б) и подсчеты бюллетеней значительными по размерам комиссиями. Во-вторых, выборы проводились методом тайного голосования[288]288
  Партийный устав 1939 года однозначно запрещал голосование списком (в силу чего на этапе обсуждения кандидаты рассматривались по отдельности) и содержал требование о тайном голосовании (Gill G. The Rules of the Communist Party of the Soviet Union. P. 169). За уставом 1939 года последовала более подробная инструкция о партийных выборах, изданная в 1941 году (см. Приложение 3).


[Закрыть]. В какой мере его можно было назвать полностью тайным – вопрос спорный. Любой делегат, желавший проголосовать против какого-либо из кандидатов, должен был на глазах у прочих участников голосования пройти в кабинку или подойти к столу, чтобы вычеркнуть соответствующее имя из избирательного бюллетеня. В то же время даже такая процедура голосования очень сильно отличалась от открытого голосования, когда собравшиеся просто поднимали руки.

Результаты выборов нередко имели реальные последствия. Как показывают документы, в Москве внимательно следили за ходом конференций и рассматривали итоги голосования как один из показателей дееспособности того или иного руководителя, его умения держать в руках аппарат и взаимодействовать с партийным активом.

Таким образом, критические выступления и голосование на партийных конференциях были для руководителей регионов серьезной проблемой. Это в значительной мере объясняет тот факт, что секретари предпочитали не инициировать проведение конференций, даже если для этого наступали сроки, определяемые уставом партии. Общая обстановка в стране, вызванная войной и трудностями восстановления, способствовала этому стремлению. Согласно уставу партии, принятому на XVIII съезде в марте 1939 года, областные и краевые партийные конференции, а также республиканские съезды партии должны были проводиться раз в полтора года. Однако к июлю 1947 года сложилась следующая ситуация. Республиканские партийные съезды последний раз проводились в 1940–1941 годах. Из 157 областей, краев и автономных республик только в 24 в 1946–1947 годах проводились партийные конференции, а в 105 – последний раз они собирались в 1940 году[289]289
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 122. Д. 291. Л. 137.


[Закрыть]. Такое положение отчасти оправдывалось (по крайней мере негласно) тем фактом, что даже всесоюзные партийные съезды не проводились много лет. Перерыв между XVIII съездом, собранным в начале 1939 года, и XIX съездом, заседавшим в конце 1952 года, был впечатляющим. Однако в конце 1947 года высшее партийное руководство решило отчасти исправить ситуацию. В октябре 1947-го – мае 1948 года в соответствии с решениями ЦК ВКП(б) была проведена массовая кампания по созыву конференций. Они состоялись в 55 областях, краях и автономных республиках РСФСР, 25 областях Украины, в 16 областях Казахстана, в шести областях Киргизии, в трех областях Таджикистана и двух областях Туркмении. В 16 областях и автономных республиках РСФСР, а также во всех областях Белоруссии, Узбекистана и в автономных образованиях Грузии конференции по разным причинам не проводились[290]290
  Там же. Оп. 88. Д. 901. Л. 268.


[Закрыть].

Таблица 6. Региональные партийные конференции за период с октября 1947‐го по май 1948 года, на которых заметное количество делегатов проголосовало против первого секретаря обкома/крайкома (в %, в скобках – общее число проголосовавших против)

Источник: РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 88. Д. 901. Л. 293–300.

Столь массовая кампания отчетов и выборов, за которой внимательно следили в Москве, явилась тяжелым испытанием для секретарей и формировавшихся вокруг них сетей. Из 107 конференций 46 попали в поле повышенного внимания Москвы в связи с тем, что на них было заметным количество голосов, поданных на выборах против руководителей регионов[291]291
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 88. Д. 901. Л. 293–303.


[Закрыть]. Территориально эти конференции распределись следующим образом: 25 в РСФСР (45 % конференций, проведенных в этой республике), 8 в Украине (32 %), 8 в Казахстане (50 %), 4 в Киргизии (67 %), 1 в Таджикистане (33 %). Таким образом, спокойно конференции прошли только в Туркмении. Областные организации в других республиках были отмечены вспышками протестного голосования той или иной интенсивности.

Документы позволяют выделить несколько типов фронды партийного актива на конференциях. Первый – противостояние руководства обкома и части партийного актива. В этом случае заметная часть выступавших с трибуны конференции подвергала прямой критике первого секретаря обкома и его окружение. Соответствующими были и результаты голосования: первый секретарь и другие члены бюро получали значительное количество голосов «против» (таблица 6).

Практически все первые секретари, попавшие в этот список, были склонны к авторитарному стилю работы (например, М. В. Кулагин из Новосибирской области, И. В. Грушецкий из Львовской области и Р. К. Назаров из Хабаровского края). Делегаты, особенно руководители райкомов, обвиняли этих секретарей в зажиме критики, грубости, высокомерии, отрыве от районных партийных комитетов и массовом избиении кадров[292]292
  Там же. Л. 274–275; Оп. 122. Д. 245. Л. 126–129; Д. 126. Л. 12–13.


[Закрыть]. В некоторых регионах (например, в Омской, Львовской областях и в Хабаровском крае) мишенью протестных голосований помимо первых секретарей становились и другие члены руководящей верхушки, которых считали принадлежавшими к ближайшему окружению первых секретарей. Во всех этих регионах итоги голосования можно было назвать бунтом актива против руководителя обкома и его приближенных.

Таблица 7. Конференции областных партийных комитетов за период с октября 1947‐го по май 1948 года, на которых протестное голосование было направлено против других членов бюро помимо первого секретаря (в %, в скобках – общее число проголосовавших против)

Источник: РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 88. Д. 901. Л. 84, 158, 155.

Вторую группу составляли те регионы, где недовольные голосовали не против первого секретаря, а против других членов регионального руководства (таблица 7).

Такой исход голосования мог быть следствием нескольких причин. Самая простая заключалась в том, что тот или иной чиновник в силу черт своего характера действительно особенно сильно досаждал партийному активу. Нельзя исключить, что в ряде случаев первый секретарь был организатором критики в адрес отдельных своих сотрудников с целью их последующего увольнения либо запугивания. Логично также предположить, что перенаправление критики мимо первого секретаря являлось результатом целенаправленных манипуляций негативными настроениями актива. В этом случае секретарь мог использовать своих клиентов в роли козлов отпущения для удовлетворения требований центра о развертывании критики и отвода этой критики от себя. Не исключено, что нечто подобное произошло в Пензе, где заметное протестное голосование против первого секретаря и отвод, полученный тремя заведующими отделами в облисполкоме, остались в тени массового голосования против председателя облисполкома, которого после этого сняли с должности[293]293
  ГАПО. Ф. П-148. Оп. 1. Д. 2128. Л. 25.


[Закрыть].

Однако было бы неверно переоценивать роль первого секретаря и его группы в манипуляции итогами голосования. Ход работы ряда конференций свидетельствовал о том, что протестные настроения на них явно выходили за рамки, которые могли бы устроить руководителей регионов. На Тамбовской конференции при обсуждении кандидатов в новый состав обкома получили отвод: заместитель председателя облисполкома, которого обвинили в злоупотреблениях в период проведения денежной реформы, уполномоченный Министерства заготовок – «за недостойное поведение в быту» и председатель правления облпотребсоюза – «за плохую работу». Бунт продолжился и во время тайного голосования. Хотя первый секретарь обкома И. А. Волков получил относительно немного голосов против – 26, или 5,5 %, – второго секретаря М. М. Майорова вычеркнули из списков 84 делегата (18 %), заведующего сельскохозяйственным отделом обкома – 158 (33 %), начальника областного управления сельского хозяйства – 155 (32 %)[294]294
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 88. Д. 901. Л. 63–67.


[Закрыть]. В связи с провалом Майорова в Москве было проведено решение о снятии его с должности. В записке Управления кадров ЦК ВКП(б) на имя секретаря ЦК А. А. Кузнецова в качестве аргумента в пользу замены Майорова приводился именно факт отрицательного голосования на конференции, а также критика Майорова со стороны делегатов конференции[295]295
  Там же. Оп. 127. Д. 1700. Л. 73. Несмотря на снятие, судьба Майорова сложилась вполне благополучно. Сначала его отправили на учебу в Высшую партийную школу в Москву, а после этого в 1951 году зачислили в штат ЦК ВКП(б) на должность заместителя заведующего транспортным отделом (Майоров начинал свою карьеру железнодорожным рабочим и прошел путь до начальника депо и секретаря Тамбовского обкома по транспорту), а затем инспектора ЦК. В 1960 году Майоров поднялся до уровня первого секретаря Владимирского обкома, но вскоре был снят в связи с массовыми беспорядками в области.


[Закрыть].

Еще более шумный скандал во время конференции произошел в Черновицкой области в 1948 году. Ее начало, казалось, не предвещало особых потрясений. В первый день, как отмечалось в записке отдела по проверке парторганов ЦК ВКП(б), «критика была слабой» – иначе говоря, конференция шла по сценарию, явно намеченному руководством области. На второй день картина несколько изменилась, делегаты начали выступать смелее и резче. Возможно, свою роль в этом сыграло и неудачное заявление, которое в своем докладе сделал новый первый секретарь обкома Д. Г. Гапий. Критикуя ряд секретарей райкомов, он пригрозил: «Мы будем таких работников не только исключать из партии, но и отдавать под суд». Это заявление, как отмечалось в записке отдела по проверке парторганов, «вызвало законное недовольство делегатов конференции», поскольку Гапий только накануне был назначен первым секретарем и не прошел еще формальную процедуру избрания на пленуме[296]296
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 122. Д. 296. Л. 22.


[Закрыть].

Несмотря на недовольство, делегатам конференции было сложно выступать против только что назначенного Гапия. Поэтому огонь критики был сосредоточен на других секретарях обкома и председателе облисполкома. На совещании представителей делегаций, которое должно было утвердить списки для голосования, неожиданно было внесено предложение не выдвигать в новый состав обкома второго и третьего секретарей. Представитель ЦК КП(б) Украины, присутствовавший на конференции, не имел по этому вопросу указаний сверху и поэтому настойчиво требовал включить секретарей в списки. Делегаты не соглашались. Тогда в работе конференции был сделан перерыв до следующего утра. За это время руководство обкома обсудило сложившуюся ситуацию с руководством КП(б)У, которое, в свою очередь, несомненно, связалось с Москвой. Было принято решение уступить бунтующему активу. Собравшееся на следующее утро совещание представителей делегаций подтвердило, что второй и третий секретари не будут внесены в списки. Однако на этом неприятности не закончились. При тайном голосовании делегаты наказали еще несколько руководителей. Так, секретарь обкома по кадрам получил 66 голосов против (25 %), а председатель облисполкома – 126 (48 %). Несмотря на это, секретаря по кадрам выдвинули вторым секретарем обкома[297]297
  Там же. Л. 22–23.


[Закрыть].