Текст книги "Мужская работа. Защитникам Родины посвящается"

Говоря так, казначей потянулся к оттопыренному карману куртки, но Иса решительным жестом остановил его.

– Не надо! Не надо мне денег! – произнёс он и захлопнул дверь.

Казбек с минуту потоптался на месте, поднял было руку для повторного стука, но передумал.

Глава 7

На следующий день, ближе к обеду, нежданно-негаданно, из Москвы вернулся Апти, и Усман впервые за последний месяц улыбнулся. Он с радостью разглядывал своего младшего и с удовольствием отмечал произошедшие в нём перемены. Апти заметно раздался в плечах, заматерел, в движениях исчезли прежняя неуверенность и юношеская порывистость. И всё же что-то настораживало. Может быть, всё дело в лихорадочном блеске глаз или в этой ледяной усмешке, так не свойственной их, Сулеймановых, роду? Отец не знал, а впрочем, и не стал задумываться, гоня досадные наблюдения прочь.

– Надолго к нам? – спросил Иса, когда, наконец, закончились обоюдные расспросы о здоровье и жена, забрав с собой дочь, поспешила на кухню.

Улыбка сошла с губ Апти, уступив место усмешке.

– Что, неужели в тягость вам? – ответил он вопросом на вопрос и вдруг, чего не случалось раньше, покровительственно похлопал старшего брата по плечу и ещё больше растянул губы в фальшивой улыбке – Надолго. Ищут меня в России сейчас, переждать надо.

Иса переглянулся с отцом и видя, что тот не собирается впадать в подробности, озвучил интересовавшие обоих вопросы:

– Кто ищет, за что?

– Да уж не за то, что в огороде землю перекапываю! – съязвил младшенький, но тут же постарался сгладить необдуманный выпад и совсем уже другим тоном продолжил – Менты меня ищут. Меня и ещё двоих. Наша группировка полгорода в кулаке держит, но мне не повезло. Так случилось, что одного непонятливого при свидетелях убирать пришлось, а те сдуру показания дали. Теперь погощу у вас, пока наши с этими идиотами не разберутся!

Несмотря на то, что последняя фраза была произнесена почти беззаботным тоном, веселья Апти никто не разделял. И отец, и брат молчали и он, разведя руками, воскликнул:

– Совсем забыл! Я ведь не с пустыми руками к вам. На подарки времени у меня не оставалось, сами понимаете, но кое-что я для вас прихватил…

С этими словами неудавшийся москвич подхватил брошенную на пол спортивную сумку и принялся выкладывать на стол увесистые пачки долларовых купюр. Глядя на них, Иса изменился в лице, но Апти, не обращая на него внимания, продолжал с гордостью выуживать туго стянутые банкноты.

– Зачем деньги достаёшь? – мягко упрекнул сына Усман – Мы что, без них тебя иначе принимать будем, что ли?

– Ээ … – отмахнулся от его возражений тот – Вы всё по старинке живёте, а ведь сейчас многое изменилось. Все от России что-то урывают. Она большая, на всех хватит: и себя не забыть, и родственников поддержать! Вон посмотрите: только в нашем селе сколько дворцов выстроено, и все из итальянского кирпича! Наши деды и не мечтали о таких. Как думаешь, откуда они? Все давно живут, как люди, а вы даже рабов никогда не имели!

Рабов Усмановы действительно отродясь не имели. Конечно, никак нельзя было утверждать, что каждая чеченская семья держала раньше по русскому рабу или рабыне, но явление сие, как таковое, в Ичкерии было довольно распространено, и пошло на убыль лишь тогда, когда восстановилась российская власть.

Когда Апти закончил раскладывание денег, то половина стола оказалась накрытой примыкающими друг к другу пачками. Любуясь ими, он шагнул назад, протянул перед собой руки и воскликнул:

– Ну что вы стоите! Берите, для вас ведь вёз!

– Зря надрывался. – буркнул Иса, и уже более твёрдо заявил – Без твоих денег обойдусь.

Младший так и застыл на месте, искренне удивлённый услышанным.

– Напрасно брата обидел, Иса! – упрекнул отец, зыркнув глазами – Он ведь от чистого сердца!

– Может, и от чистого, зато деньги грязные! – ответил тот и стремительно вышел, не желая сейчас высказывать то, что накипело на душе.

Конечно, Апти покоробила реакция брата, но, не желая усугублять ситуацию, он всего лишь недоумённо повёл плечами и спросил:

– Чего это он? Как будто впервые деньги увидел!

– Не обижайся на него. – примирительно заметил отец – Ты ещё не знаешь: у нас горе – Ибрагим пропал.

Усман тяжело вздохнул и рассказал сыну всё, что ему было известно об обстоятельствах исчезновения старшего: о произошедшем бое, об отсутствии его тела, о возвращении в село Цагараева Салмана и его неосведомлённости о судьбе Ибрагима.

– Понятно. – мрачно промолвил Апти, когда отец замолчал, и тут же с жаром воскликнул – А что наш святоша?! Почему Иса русским не мстит, чего ждёт?!

Отец поднял руку, предупреждая поток резких высказываний, и с укором возразил:

– Не говори плохо о брате. Он вчера отомстил, хотя тело Ибрагима так и не нашли ещё. Кто знает: может, и жив ещё наш…

Усман так и не закончил фразу, взглянув на Апти глазами, в которых он прочёл едва теплившуюся надежду. Но утешить отца сыну было нечем. Будучи неоднократным участником убийств в России с последующим сокрытием тел, он не оставлял себе иллюзий относительно судьбы старшего брата, но молчал, не желая озвучивать мысли о худшем.

– Что теперь делать будешь? – спросил Усман после продолжительной паузы, заранее предугадывая ответ.

Сын ответил не сразу, но ответил прямо, не лукавя:

– Уж точно не на огороде возиться, как Иса! Наверное, к Цагараеву пойду. Я слышал, что у них в отрядах не бедствуют.

Слушая его, Усман заметно помрачнел, но, стараясь не дать прорваться гневу, с деланным спокойствием заметил:

– Ты забываешь, Апти, что не только Иса, но и я своими руками хлеб добывал. С твоей покойной матерью всю жизнь землю обрабатывал, и до сих пор людям в глаза со спокойной совестью смотрю!

– Когда это было! – возразил сын – Сейчас другие времена настали, пойми ты наконец! Нохче стыдно самому работать. Мы, молодёжь, сегодня другим способом жить можем, да ещё как жить!

– Другим способом! Это как? И за счёт кого?

– Ну не обязательно за счёт других нохчей! – хмыкнул Апти – Вон русских сколько, а тем, похоже, не по себе даже, когда у них на шее не сидит кто-то!

– Никогда нельзя жить за счёт другого, даже если этот другой – не нохча. – возразил отец – Удастся тебе наказания избежать – ответят близкие тебе люди. Так устроен мир! И на русских ездить тоже дело не выгодное: они терпят долго, но когда поднимаются… Что тебе рассказывать, ты же знаешь, как было уже…

– Было! – зло воскликнул Апти – Это когда было? Сейчас то время не вернуть никому – и русские уже не те, и нам есть на кого опереться!

– То время или нет – пусть другие гадают! – вскипел наконец отец, не желая больше сдерживать клокотавшее в груди негодование – А тебе хватит чужим трудом жить! Знал бы, чем тебе в Москве заниматься придётся, не пустил бы ни за что! Забирай свои деньги и завтра же начинай помогать брату, а о Цагараеве забудь! Хватит нам Ибрагима: пошёл с ним зачем-то, а теперь сиди и думай – жив ли?

В комнату заглянула невестка, позвала за стол и оба, не имея больше ничего сказать друг другу, поспешили на кухню. За столом уже ожидал Иса. Он сидел, подперев голову рукой, и продолжать разговор также желанием не горел. Кушали в полном молчании. Апти, торопясь, доел суп и, даже не притрагиваясь к остальным блюдам, поднял голову и спросил:

– Где спать постелите?

Наступившим утром он ушёл. Ушёл молча, не сказав ни слова родным. Стараясь не тратить время на разговоры с встречавшимися на пути селянами, он миновал несколько кварталов и постучал в металлические, выкрашенные в зелёный цвет ворота. Салман оказался дома. Увидев вошедшего Сулейманова, он встал из-за стола и приветственно распахнул объятия. За ним, оставив нарды, поднялся и зашедший в гости Бабиев Казбек. Сообразно обычаю, оба обнялись с пришедшим и задали подобающие случаю вопросы. Глаза их не переставали излучать искреннюю радость, так как цель визита московского гостя была очевидной.

– Видишь Казбек, какие люди к нам идут! – воскликнул Цагараев, едва выслушав просьбу Апти – А я как раз размышлял: кого мне в заместители взять!

– Какой из меня заместитель! – запротестовал было Сулейманов – я ведь и в бою ни разу не был, кроме бизнеса в Москве не занимался ничем.

– Никаких возражений! – всё ещё посмеиваясь, но уже меняя тон на командный, отвечал Салман – Знаем мы про этот бизнес. Что с того, что повоевать не успел? У тебя же неоценимый опыт!

С этими словами он положил обе руки на плечи собеседника и, враз посерьёзнев, продолжил:

– Кстати, об опыте. Ты как раз вовремя объявился: надо нам одного предателя наказать. Да ты помнишь его – Мусаев Турпал. Продался он русским, шакал вонючий! Тявкает по их указке, людей от нашей борьбы отвращает.

Цагараев сделал короткую паузу и, не убирая рук с плеч свежеиспечённого заместителя, проникновенно произнёс:

– Это дело только тебе поручить могу! В помощь ещё четверых из соседнего села дам. Работать в масках будете, хотя своих и так узнать могли бы. Только ты к этой операции идеально подходишь: тебя уже ни по глазам, ни по движениям не распознать, а в селе ориентируешься, как и всякий местный!

Главарь закончил, но Апти не торопился с ответом. Когда-то, ещё в той, школьной жизни, ему очень нравилась внучка старика Турпала – Айман. Девушка училась в параллельном классе и какой-либо взаимности не проявляла, что в виду строгости местных обычаев подростка нисколько не расстраивало. Он совсем забыл о ней в Москве и вспомнил только сейчас, под пристальным взглядом двух пар настороженных глаз. Видя сомнения парня, Салман усмехнулся и, как можно безразличнее, заметил:

– Задание пустяковое, но вот премия за него внушительная. Сам бы пошёл, только узнают ведь, отродье собачье!

Слушая Салмана, Сулейманов изменился в лице. «И правда, что я теряю? – подумал он, досадуя на чуть было не овладевшие им сомнения – Подумаешь, Айман! Сколько таких было уже, а сколько будет!» Он, наконец, согласился, и оба его собеседника, выдохнув, украдкой переглянулись.

– Вот и молодец! – похвалил решение новобранца Цагараев – Сразу видно – мужчина в отряд пришёл!

Он потратил ещё несколько минут на объяснения плана намеченной операции, когда же по окончании инструктажа выяснилось, что возвращаться к отцу Апти не собирается, Салман обрадовался больше прежнего.

– Так даже лучше, – заявил он – у меня поживёшь пока. Пойдём, я твою комнату покажу.

Окутавшая землю ночь ничем от предыдущих не отличалась. Такая же ненастная, полная луж и шумом проливного дождя. Всё село давно погрузилось в сон, когда в ворота Мусаевых громко постучали. На стук вышел сам Турпал. Но как только он появился в раскрытых дверях дома, как перед ним возникли вооружённые люди в армейском камуфляже.

– Петров, прикрывать со двора! – крикнул один из них по-русски и старика грубо втолкнули в коридор.

В комнатах сразу закричали женщины, раздался плач разбуженного внука, и навстречу непрошенным гостям выбежал полуодетый сын. Впереди идущий военный задрал ствол автомата вверх и выпустил очередь. С потолка посыпалась штукатурка и древесная крошка, завыли рикошетирующие пули. Леча встал как вкопанный, но и самих нападавших рикошеты не оставили равнодушными. Все замерли, но уже знакомый голос поторопил:

– Почему остановились? Вперёд! И чтобы никаких очередей, стрелять только одиночными и по цели!

Мужчины пришли в себя и по комнатам затопали армейские берцы. В считанные секунды всех Мусаевых согнали в зал и усадили на пол. Люди сидели, молча наблюдая за суетой пятерых мужчин, выворачивающих ящики шкафов в поисках денег и драгоценностей. Вскоре, удовлетворив своё любопытство, те снова сгрудились перед своими жертвами.

– Фамилия! – воскликнул старший, обращаясь к старику.

Турпал назвал и тут же услышал следующий вопрос:

– Боевиков где прячешь?

– Какие боевики? – изумился хозяин дома и повёл рукой вокруг – Вот семья моя: жена, сын с невесткой и внуки. Больше нет никого!

Не произнося ни слова, стоявший ближе всех военный ткнул старика прикладом в лоб и тот, заливаясь кровью, опрокинулся навзничь. Снова закричали женщины и рывком поднялся на ноги его сын Леча. Но не успел он сделать и шага, как оглушительно хлопнул выстрел. Следом за ним раздалось ещё два, но они уже пришлись в бездыханно лежавшее тело. Закричала старуха, но тут же упала в крови. Последний выстрел заставил притихнуть женщину с девушкой, но испуганный детский крик продолжал разноситься по всему дому и за его пределами.

– Заткнуть и его? – спросил один из мужчин командира, но тот отрицательно повёл головой.

– Зачем, пусть орёт. – сказал он и, уже обращаясь к замолчавшим матери с дочкой, озлоблённо крикнул – А вы молчите, курицы!

– Сейчас мы их расшевелим! – рассмеялся вопрошавший и, закинув автомат за спину, шагнул к ним, но вынужден был остановиться под окриком старшего.

– Рано ещё, Ваня! – громко сказал он – Прежде хозяина надо в чувство привести.

Турпал и так был в сознании, но в голове шумело так, что голоса доносились, словно с улицы, всё тело охватила слабость и он, полулёжа, совершенно не имел сил поднять голову. Когда его обдали водой из ведра, старик почувствовал себя лучше. Он оглядел трупы жены и сына и перевёл взгляд на нависающую над ним фигуру.

– Где прячешь боевиков? – услышал Турпал всё тот же вопрос – Что молчишь, сволочь, русские слова перестал понимать?!

Он ничего не ответил, лишь молча разглядывал блестевшие из прорезей масок глаза и одетые в камуфляж фигуры.

Тогда Апти, так и не дождавшись ответа от Мусаева, с проскользнувшей в голосе издёвкой констатировал:

– Вижу, ты не хочешь разговаривать с нами. Что же, будем твоих женщин допрашивать.

Хозяин запротестовал, пытаясь привести какие-то доводы, но его никто не слушал.

По команде Сулейманова его подручные разорвали объятия дочери и потащили мать в соседнюю комнату. Оттуда сразу же раздались её крики, возня и громкое пыхтение мужчин.

– Слушай, командир! Может, пока они там со старшей занимаются, нам младшую допросить? – смеясь, спросил один из двух оставшихся в зале подельников.

– Подожди! – бросил Апти и снова склонился к сидевшему на полу Мусаеву – Почему бандитов у себя прячешь?

– Да он, наверное, вахаббист! – воскликнул всё тот же нетерпеливый помощник, и толчком ноги заставил старика снова растянуться на полу – И внучка его вахаббистка!

С этими словами он подскочил к девушке и рывком разорвал ночную рубашку до самого живота. Открылась девичья грудь и Айман задёргалась в тщетных попытках вырваться. Сжимавшие её объятия стали только крепче и широкая лапа-рука легла на обнажившееся тело.

– Может, здесь допрос начнём, командир, чего откладывать?! – хохоча, прокричал бандит.

Апти, ведя счёт времени, уже нервничал, но когда он увидел оголившуюся грудь девушки, то и его охватила страсть. Сулейманов шагнул к ней, ещё до конца не определившись в своих намерениях, но тут взгляд его упал на обращённые к нему глаза и он, словно столкнувшись с невидимой преградой, остановился. Что-то человеческое шевельнулось в его душе, и жалость к бывшей однокласснице вытеснило то чувство, которое овладело большинством членов его отряда.

– Оставь девчонку, нет времени на неё больше! – закричал он и со всей силы оттолкнул вцепившегося в девушку битюга.

Затем, повернувшись к топтавшемуся у выхода четвёртому соучастнику, скомандовал:

– Зови остальных, пусть с этой бабой кончают!

Тот, и так будучи не в восторге от каждой лишней минуты, проведённой здесь, с готовностью бросился в соседнюю комнату. Там снова заверещал женский крик, но сразу же оборвался. Через минуту оттуда вышли все трое, причём на одежде двоих явственно просматривались следы свежей крови. Уже догадываясь о произошедшем, Сулейманов заглянул в покинутую ими спальню и увидел лежавшую в тёмной луже обнажённую женщину. Через всё её горло кровоточила глубокая рана.

– А эту зачем убили? – набросился на временно подчинённых ему людей Апти.

В ответ ближайший к нему пожал плечами и, оправдываясь, произнёс:

– Ты же сам кончать приказал!

«Идиоты, сборище тупоголовых идиотов! – злясь, подумал Апти – Обесчещенная, но живая, она бы больше хлопот тейпу доставила!» Но содеянного не воротишь, а время уже поджимало и приходилось торопиться.

– Уходим! – отдал он приказ, и ночные гости исчезли, оставив после себя три трупа, еле живого старика, перепуганного мальчика и впавшую в шок девушку.

Глава 8

Несколько дней селяне только и делали, что обсуждали постигшее Мусаевых несчастье. Конечно же, все были убеждены, что ночными визитёрами выступили именно военные, и никто иначе, но сами члены Мусаевского тейпа, похоже, это мнение разделять не торопились. По крайней мере, его мужчины при разговорах на эту тему предпочитали отмалчиваться, и что удивляло более всего, мстить русским не спешили. Однажды, по окончании пятничной молитвы, Цагараев задержался у мечети и, отыскав в толпе ещё не вполне оправившегося от ранения Турпала, громко спросил:

– Почему военным не мстите, уважаемый? Если в вашем тейпе мужчин не осталось, так вы нас попросите. А мы уж пойдём навстречу, ведь нохчи пострадали, свои!

Речь Салмана озвучила мысли, занимавшие многих селян, и вокруг обоих мужчин моментально образовалось плотное кольцо людей, в нетерпении внимающих ответу Мусаева. Турпал выждал, когда утихнут восклицания, поднятые цагараевцами, и отчётливо произнёс:

– Нападали не военные. И тем более не русские.

При этих словах толпа всколыхнулась и снова замерла. Когда улёгся ропот, старик продолжил:

– Те выродки сами себя чуть не подстрелили, когда в потолок палить принялись, к тому же, перерезать горло жертве среди русских любителей мало. Но самое главное: они спрашивали о вахаббистах. Именно о вахаббистах! Так называем их мы, нохчи. Русские же это слово произносят без буквы «с» – вахаббиты!

Турпал сделал паузу и оглядел собравшихся, но никто не проронил ни слова, только Цагараев, не меняясь в лице, спросил:

– Выходит, по твоему, на тебя наши же напали? Можешь быть уверен – я с этими грабителями разберусь. Слово даю: найду и убью собак!

– Не надо. – едва усмехнувшись, отказался старик – Мы сами их найдём. Уже известно, что в ту ночь одно из соседних сёл вооружённые люди покинули, и все в военной форме. Они под утро вернулись и, скорее всего, в том же селе и проживают. Но что примечательно, ни в ту ночь, ни в следующий день никаких выступлений против военных не было. Даже на мине никто не подорвался!

Лёгкий озноб пробежал по спине Салмана, но он не позволил страху отразиться на лице. Словно окаменев, он смотрел на Мусаева, пока тот продолжал:

– Пока нам не известны те люди, но это вопрос времени. И конечно, мы приложим все усилия, чтобы отыскать не только самих убийц, но и заказчиков.

Произнося последнее слово, Турпал остановил взгляд на Цагараеве. Они смотрели друг на друга всего считанные секунды, но и их хватило, чтобы Салман понял, что теперь кровников у него гораздо прибавилось. С этого дня об истинных причинах нападения на Мусаевых в селе догадывались многие, и было понятно, что сезон охоты на Цагараева и его людей откроется сразу же, как только подтвердятся подозрения Турпала. Но пока селяне ждали разрешения сложившейся ситуации, произошли события, заставившие отступить предыдущие на второй план.

Через два дня, в воскресенье, ближе к полудню, вдруг начался массовый отъезд части селян и членов ичкерийского отряда, запачканных в русской крови. К вечеру уже всё село знало о запланированной на завтра «зачистке». И действительно, в подтверждение слухов, на рассвете, на подступах к населённому пункту загудели двигатели бронетехники, а когда выглянувшее из-за туч солнце приблизилось к зениту, подтянулись подразделения комендатуры и прикомандированные из России милиционеры. Операция началась. В большинстве случаев служители закона, под прикрытием военных, заходили в домовладения и, мельком осмотрев жилые комнаты и пристройки, возвращали жильцам паспорта и двигались дальше. Но так поступали не все. Были группы, хватавшие без разбора каждого второго мужчину, попавшегося на их маршруте. Тех, кого не выкупили сразу, отвозили в образованный на базе сельской фермы «фильтр», при этом не сбавляя темпа продвижения по отведённой для отработки улице. К счастью для чеченцев, таких групп в селе действовали единицы, в основном же вся проверка сводилась к вполне цивилизованным мерам, которые, к слову сказать, также никаких ощутимых результатов не приносили.

Одна из таких «цивилизованных» групп и посетила дом Цагараевых. Сам Салман, надеясь на имеющуюся прописку в паспорте, село покидать не стал, также отсоветовав бежать и Апти. И теперь они, вместе с домочадцами, встретили вошедших во двор русских, держа в руках паспорта и приветливо улыбаясь незваным гостям. Но, против их ожидания, лучезарных улыбок не оценили. Вошедший первым высокий, атлетического сложения милиционер собрал документы и задержал взгляд на московской прописке Сулейманова. Затем, изучив другие паспорта, он поднял голову и, не замечая протянутые руки их владельцев, поместил все в свободный карман разгрузки.

– А вы что здесь потеряли? – спросил он, обращаясь к Сулейманову.

– В гости зашёл. – шире прежнего улыбнулся Апти и махнул рукой в сторону – Я вон там живу, у отца.

– Возможно… – как-то неопределённо прокомментировал опер – У Вас последняя прописка в Москве значится, причём уже довольно длительный срок. Что вдруг обратно в Чечню потянуло?

– Ты почему меня так спрашиваешь?! – обиженно вскричал чеченец, ещё не понявший разницы между милиционером в Москве и его коллегой, откомандированным в Чечню – Я гражданин России, куда хочу, туда и еду!

– Правильные слова говоришь, парень! – усмехаясь, неожиданно согласился майор.

Солнце припекало, и милиционер снял головной убор, открыв копну светло-русых волос, и вытер обильный пот со лба. Затем, не спуская взгляда с опрашиваемого, он поднёс рацию ко рту и запросил базу. В эфире тут же отозвались, и опер произнёс:

– Аристов говорит, старший четвёртой группы. Одного чеха пробить надо: у него прописка московская, может, не зря из России свалил!

– Сделаем. – весело пообещали с базы – Данные диктуй.

Опер продиктовал и через минуту тот же мужской голос сообщил, что на данного субъекта розыскной карточки не поступало, и что более-менее ясную картину жизни этого праведника смогут обрисовать лишь в самой Москве.

– Без запроса не обойтись, но это время … – вслух размышлял Аристов, с интересом изучая реакцию Апти.

Но тот лишь ухмыльнулся:

– Запрашивай, начальник, если тебе делать нечего!

– Да оставь ты его в покое, Ген! – поддержал чеченца подошедший ближе участковый – Вон у нас ещё сколько домов на маршруте, мы и так уже здесь лишнее время теряем!

Но Геннадий, словно не слыша прозвучавшей реплики, снова взялся за рацию, но теперь запросил резерв.

– Слушай, начальник, зачем нам резерв! – подал голос Цагараев и, мягко взявшись за локоть, отвёл милиционера в сторону и без обиняков заявил:

– Пять тысяч даю. Поверь мне – не при чём парнишка. На днях только к отцу приехал, в Москве дома строил, людям помогал и ни в каких делах не замешан…

– Не нужны мне твои деньги! – прервал причитания хозяина Аристов и, сбросив его руку с локтя, возвратился к оставленным товарищам.

Цагараев помрачнел, но он расстроился бы ещё больше, если бы узнал, что вопрос о проверке стоит не только в отношении Сулейманова, но и лично его, Салмана. Аристов не был самым дотошным из оперов, прибывших во временный отдел милиции из Центральной России, но и самым безразличным тоже. Ещё полчаса назад, при проверке одного из домов по этой же улице, его хозяин намекнул, что впереди, в одном из адресов, живёт приезжий. И что человек этот, как и его гостеприимный хозяин, стоят того, чтобы уделить им внимание несколько большее, чем-то, какого обычно удостаиваются остальные жители. Конечно, формально к стоявшим перед опером чеченцам придраться возможности не было, но данное обстоятельство последнего ничуть не смущало. Он дождался, когда за воротами послышался скрип тормозов «Урала», и отдал команду:

– Грузите клиентов. Обоих.

Увидев, что забирают мужа, женщина подняла визг, следом сразу же подключились звонкие детские голоса девушки подростка и совсем ещё крохотного малыша. Но устроенный концерт своей цели не возымел и Зура, осознав тщетность своих усилий, бросилась на улицу. Её никто не удерживал, и уже в отсутствие хозяйки, милиционеры сдали задержанных своим товарищам и приступили к осмотру домовладения. Только старшему группы пришлось несколько задержаться, докладывая об обстановке прибывшему с резервом начальнику криминальной милиции. Подполковник Крейнер рассеянно выслушал доклад и как-то неприязненно оглядел подчинённого. Но, поймав удивлённый взгляд майора, Вадим Львович мгновенно потеплел лицом и покровительственно бросил:

– Молодец! Если что-то ещё подозрительное заметишь – вызывай.

А тем временем Зура уже подбегала к дому Бабиева. Тому не потребовалось много времени на уяснение ситуации. Он всего на минуту скрылся в дверях и появился уже в кожаной куртке, на ходу пряча в карман пухлый конверт. Они выбежали на улицу как раз вовремя – тогда, когда проезжающий мимо «Урал» только поравнялся с воротами. Махая руками и крича, Казбек бегом преодолел разделявшее его расстояние и замер перед остановившейся машиной. Сидевший за рулём мужчина заметно напрягся, чего нельзя было сказать о развалившемся рядом начальнике. Открыв дверь и наполовину высунувшись наружу, он злобно выкрикнул:

– Тебе чего?

– Поговорить надо, командир. Очень важный разговор! – елейным голосом произнёс Бабиев, сверля глазами одутловатое лицо начальника.

Тот явно заинтересовался. Он ещё раз измерил чеченца оценивающим взглядом и выбрался наружу. Казбек тут же подскочил и протянул вытащенный из кармана конверт. Без излишних колебаний Вадим Львович принял его и, не таясь посторонних глаз, заглянул внутрь.

– Ого! – воскликнул он и обратил заблестевшие глаза на недавнего владельца приобретённых денег – Вот это серьёзно! Кто нужен?

– Два человека всего! – скромно потупился бандит – Цагараев и Сулейманов Апти.

Услышав просьбу, подполковник милиции удивился, так как по его разумению, данная сумма стоила не двух, а, как минимум, восьми задержанных, но долго раздумывать не стал. Он повернулся к закрытому тентом кузову и что есть силы крикнул, чтобы названных людей выпустили. Сидевшие в кузове милиционеры данной команде отнюдь не удивились, потому как в этот день её приходилось выполнять не впервые, и вскоре оба пленника вновь обрели свободу, на которую уже и не рассчитывали.

А между тем группа Аристова, наконец отработав заданный маршрут, почти в полном составе заступила на охрану «фильтра» и полусотни задержанных. Фильтр – то есть место временного содержания задержанных, представлял из себя руины заброшенного колхозного коровника. Как только рухнула советская власть, опустевшее здание почти разобрали для своих нужд сами же жители, оставив лишь фундамент и остатки стен. Сам Аристов, окончательно продрогнув за ночь, сменился с поста ранним утром и, не завтракая, завалился спать, протиснувшись между тел, храпящих прямо на брошенных на цементном полу сырых досках. Несмотря на то, что в помещении было не намного теплее, чем снаружи, он уже через минуту окунулся в сладкую пелену сна. К обеду мужчины проснулись. Собственно, сам обед заключался в откупорённых банках тушёнки, подогретой на огне, белом хлебе и чае, обильно сдобренным сгущенным молоком. Голод утолили с лихвой и теперь, слегка разогревшись, милиционеры разошлись по своим службам. Вся территория заброшенной фермы сейчас представляла место сбора людей, плохо представляющих себе, что именно и каким образом необходимо делать. Содержащиеся здесь чеченцы также терялись в догадках: с какой целью их сюда согнали и сколько ещё здесь собираются держать. Вполне естественно, что ночевать им пришлось в тех же условиях, что и доставившим их сюда милиционерам – вполне скотских, только с той разницей, что питаться им не приходилось совсем. Из-за недосыпания, сырости и холода, все трудившиеся на «фильре» опера двигались как сонные мухи, за исключением тех, кто успел изрядно накачать себя водкой.

Первым делом Аристов попытался возвратиться к беседе с отправленными им чеченцами, но, к своему удивлению, их фамилий в списке задержанных не нашёл. Наконец от одного из коллег, состоявшем во время операции в резерве, он узнал, куда и по чьей вине запропастились потерянные им обыватели. И всё же, несмотря на полученные сведения, оставались вопросы: зачем начальник криминальной милиции отпустил этих двоих в числе многих, нагнанных в тот день чеченцев. Если всё это проделано лишь для того, чтобы этих людей тут же негласно выхватили опера ФСБ, то получалось, что обнаруженные его группой люди действительно причастны к бандформированиям и теперь, в работе с другими задержанными, следует делать упор именно на их, цагараевских и сулеймановских связях? С этими вопросами опер и обратился к начальнику розыска, застав того в одной из полуразрушенных каморок за завтраком.

Карганов хмуро выслушал Геннадия и, не вдаваясь в подробности, отослал его к вышестоящему начальнику – то есть непосредственному «виновнику торжества».

– Крейнер тебе всё подробно объяснит. – бросил он уже на ходу – Так объяснит, что все вопросы исчезнут.

На последнюю фразу Геннадий внимания не обратил, отнеся её всего-навсего к общей раздражённости, царившей после неуютной ночи, и невесть отчего вдруг обострившейся неприязни между Каргановым и Крейнером. А потому, восприняв совет буквально, потопал прямиком к вышеупомянутому начальнику. Последнего он застал в единственно уцелевшей на ферме комнатёнке. В горелке из подведённой к газовой трубе «ветки» пылал огонь, было тепло и сухо. В дальнем углу помещения, на придвинутой к столу скамье, восседали начальники КМ и МОБ. Оба, грузные телами и такими же массивными физиономиями, походили друг на друга, как родные братья. Когда опер перешагнул порог, то они, склонившись над столом, были настолько увлечены своим делом, что его заметили не сразу. Нет, на столе не было карты района или данного населённого пункта, его не загромождали горы планов, рапортов или прочих документов – весь обшарпанный прямоугольник был просто завален едой, и еда эта особым пуританством отнюдь не отличалась. В центре, в двух огромных, в целый обхват кастрюлях, исходили паром куски баранины, рядом, в глубоких мисках виднелись остатки вермишели, а всё остальное пространство было просто завалено фруктами и овощами. И конечно же, нашлось место сопутствующим такой жратве атрибутам, половина которых, опустошённая, звенела под ногами стеклом. Аристов втянул носом ароматные запахи и чуть не поперхнулся набежавшей слюной. Его кашель наконец привлёк внимание, и оба перекусывающих начальника оглянулись.