Текст книги "Дети Империи"

Глава 23
«Всех позже смолкнет – соловей…»

Все на свете когда-нибудь кончается.

– Пора, – с легкой грустью сказала Зина. – А то так тебя из общежития выпишут. И надо отдохнуть перед командировкой.

– Слушай, а чем-нибудь могу помочь тебе с учебой?

– Вряд ли… Разве ты биолог?

– Нет. Но я тоже могу печатать на машинке.

– Да печатать пока не требуется, я сама быстро печатаю – что на обычной, что на электрической… Чего ты улыбаешься?

– Ничего. Просто интересно, как стремительно развивались наши отношения.

– А чего тут удивительного? Никто из нас не знает, что будет завтра. Тогда зачем откладывать?

– Ты думаешь, после командировки что-то произойдет и мы больше не встретимся?

– Не знаю… Не знаю. И я, кажется, совсем потеряла голову.

– «И каждый раз навек прощайтесь, когда уходите на миг!»

– Любишь Кочеткова?

– Так… запомнилось.

– А мне нравятся его стихи. «Всех позже смолкнет – соловей, всех слаще песни – у заката…»

– Похоже на Тютчева.

– Да… пожалуй.

– Но ты же не уезжаешь в следующие выходные? Значит, в субботу я тебя приглашаю… еще не знаю куда, но приглашаю. Ты не против?

– Нет, совсем нет. Ты хороший. И не пьешь. Знаешь, после японской некоторые ломались. У одной моей подруги муж запил – так его в профилактический лагерь отправляли.

– И чего там?

– Там? Разделили на группы, в лесу они жили, работали, основную часть заработка перечисляют семье, оставляют немного на всякие мелочи, чтобы снова не пили. Порядок как в армии, ходят строем. По выходным она ездила навещать. Но вернулся – уже третий год нормально… Да, а ты уже колючий какой стал…

Обратно к общежитию Виктор шел пешком. Трамваи еще ходили – просто хотелось поближе посмотреть на ту улицу, по которой в детстве ходил до рынка. От той улицы с вереницей старых изб и довоенных одноэтажных казенных домов на две семьи уже почти ничего не осталось, он шел по протоптанной в снегу тропе мимо новых домов и заборов строек, но ему казалось, что так было всегда, – настолько легко и естественно продолжали эти панельные сталинки с их колоннами кварталы построенных в его реальности послевоенных общежитий возле стадиона.

«А может, это и есть настоящая реальность?» – подумал вдруг он. Ведь было ясно, что дома надо строить вдоль троллейбусной линии, а не где-то на отшибе, так удобнее. Что мы вообще знаем о нашей реальности, о нашей истории? Сейчас каждое самонадеянное ничтожество, пробравшееся в редакцию, может закидать зелеными соплями любого вошедшего в историю человека, любое открытие, все, что было создано до нас, – на забаву таким же самонадеянным ничтожествам. И если бы это касалось только политиков! Новый гегемон, говорил себе Виктор, так же, как и старый в двадцатые, желает, чтобы до него в России не было ни умных, ни порядочных, ни честных, чтобы не видно было, насколько он неграмотен, беспомощен и без «старых буржуазных спецов» в основном способен покупать за сырье все нужное и ненужное за границей, вплоть до малополезных в довоенное время автоматов для продажи бутербродов. Тогда в фильмах про прошлое – пьянь, грязь, дураки-чиновники и жандармы-сатрапы и сейчас про прошлое – пьянь, грязь, номенклатурные дураки и опять же жандармы-сатрапы. Сейчас про Гагарина важно не то, что человек планеты Земля вышел во Вселенную, а то, что у него развязалась на ковровой дорожке подвязка от носка, а Великую Отечественную, судя по сериалам, выиграли воры, попы и предатели (интересное, однако, соседство). Нет такой исторической каши, в которую угодливое чмо не подбавило бы дерьма. Ибо на фоне каши с дерьмом любой дурак будет выглядеть героем нашего времени.

Заборы строек кончились, и он шел вдоль одного из последних кварталов еще не снесенных частных домов в районе Петровской, где из-за деревьев виднелась довоенная школа, похожая своей башенкой для дежурных ПВО на огромную русскую печку. Виктор улыбнулся ей, как старой знакомой. Он почти дошел до очередного перекрестка одной из улиц, наискось пересекавших Ленина, как где-то рядом хлопнул приглушенный выстрел. Он остановился и огляделся по сторонам; внезапно калитка в заборе у дома, возле которого он стоял, распахнулась, и два крепких мужика в полупальто вытащили на улицу третьего, заломив ему руки за спину; лица его не было видно, на голову наброшено что-то вроде пиджака, а ботинки оказались без шнурков. За углом блеснули фары: тараня снег на том, что должно было быть тротуаром, навстречу въехал урчащий шестицилиндровым движком темно-синий «старт» с двумя антеннами на крыше. Виктор сошел с дорожки к забору, уступая дорогу; машина стала, водитель распахнул заднюю дверь, и мужика с заломленными руками втолкнули туда. Из калитки вышел еще один человек, высокий и худощавый, держа в руках что-то вроде черного пальто. Проходя мимо Виктора, он повернул к нему голову и сказал спокойным, даже безразличным тоном:

– Проходите, гражданин. Все в порядке.

Он сел в машину спереди, «старт» подал назад, за угол, и, развернувшись, переехал через трамвайные пути, удаляясь в сторону рынка. Вокруг опять все стало тихо. Сыпал снег под фонарем на перекрестке, вдали послышались звонки трамвая.

«И что это было? Разборки? Массовые репрессии? Может, просто какого-то криминального элемента забрали? – рассуждал Виктор. – Почему в штатском? Или у них всегда так делают?»

Он пошел дальше. Следующий квартал встретил его уже забором, за которым высился башенный кран и виднелся первый этаж незаконченного строительством дома.

«А собственно, что произошло? Во всем мире эпоха слов «Именем короля, сударь, вы арестованы!» давно кончилась. Сейчас проще: «Выйти из машины! Руки на капот!» С чего я взял, что здесь должно чем-то отличаться?»

Виктор вернулся к своим размышлениям. На ходу думается проще всего, он давно это заметил. Через некоторое время память начинает автоматически переваривать свежие впечатления, а из впечатлений сегодня… Да, и учебник.

История в учебнике все-таки не выглядела какой-то полной и связной – то ли недосказанности в ней были, то ли еще что, но некоторых вещей уяснить так и не удалось. Например, Маннергейм. Виктор раньше считал его здравым, умелым и осторожным полководцем. Зачем в этой реальности он влез на старости лет в эту бредовую авантюру с походом на Ленинград? Сумели надавить из Германии? Непонятно…

На Куйбышева были слышны звуки классического, но скандального в момент появления «Tutti-frutti». Через ярко горящие окна кафе-столовой были видны мелькающие пацаны и девчонки, чуть дальше, на фоне оркестра, под лучом прожектора наяривал местный саксофонист. Вот это зажигают! Тут и акробаткам тяжело придется. Жаль, цветомузыки нет, как на битмовской дискотеке. Пацанам в общаге надо идею подать. На лампах… нет, лучше на электромагнитах со шторками, чтоб прожекторами управлять.

– Гляди, «бэйба» едет! – раздалось из стоящей неподалеку кучки парней и девушек, шумно обсуждавших, идти в кафе в этот воскресный вечер или куда-то еще.

По Куйбышева промчалась черная округлая машина, побольше «стартов», чем-то напоминавшая лягушку, с огромным панорамным стеклом, плавно переходящим в овальный купол длинного, как у лимузина, салона. Большие колеса с широкими шинами создавали впечатление нынешнего дорогого внедорожника. Если бы Виктору показали ее неделю назад, он бы принял за какой-нибудь концепт нового столетия. Машина трубно засигналила на перекрестке и повернула в сторону вокзала.

– Класс! Наконец-то в серию запустили. С пятьдесят первого все возились.

– Гидротрансмиссию долго доводили. Зато с места рвет… Ты бы видел.

– Все. Я убит. Хочу такую. Почему на самые клевые вещи не дают кредита? Это несправедливо по отношению к молодым трудящимся.

– А жить ты в машине будешь, молодой трудящийся?

– А чего, там восемь мест. И вообще, для социального существа не надо много места. Надо, чтобы душа пела…

В комнате общежития еще никого не было. Видимо, к завтрашним занятиям подготовились с утра, на свежую голову, а вечером рванули куда-то оттянуться. Тоже понятно. Виктор посмотрел на себя в зеркало. Так, надо срочно побриться, а то вид немного бомжовый. Тут все выбритые ходят.

В скрипнувшую дверь легонько впорхнула Вэлла. Как-то быстро она… Может быть, ждала, глядя в окно? В ее комнате оно выходит на сад перед входом в общагу… Виктору вдруг стало как-то по-человечески ее жаль. Вэлла стала посредине комнаты, и он заметил, что она, несмотря на веселый вид, как-то нервно сжимает руки.

– Виктор! А я заходила, вас нет. Тут опять попалась задача. Вроде все понятно, а решить не могу. Вы так прекрасно в прошлый раз все разъяснили! Мне даже «отлично» поставили. Не поможете? Ребята все равно еще долго не подойдут.

– Помогу. Только вот… Знаешь, из наших отношений ничего не выйдет. Давай просто останемся друзьями.

– Как это… подождите… Почему?.. А, я поняла, вы… вы, наверное, были у Зинаиды Семеновны, да?

– Вэлла… Валюша… Ну при чем тут Зинаида Семеновна? Ты даже не представляешь, сколько лет между нами. Мы люди разных эпох… можно даже сказать, разных миров. Сейчас это незаметно, потом все это будет вылезать, по кирпичику, и между нами встанет огромная стена, а потом, когда мы поймем, что стали чужими, будет очень тяжело менять жизнь. Лучше это понять сразу. У тебя все впереди.

– Да. – Вэлла даже улыбнулась. – Да. Разве вы сразу не поняли, что это была шутка? Мы ведь совсем разные люди. Разве вы не видели тогда, какие между нами могут быть отношения. Вы только в зеркало посмотрите, разве вы не видели, разве вы не поняли, разве вы не поняли, что вы мне нравитесь, нравитесь…

Вэлла вскинула руки на его плечи и, вздрагивая, уткнулась носом в рубашку.

– Вы думали, – продолжала она сквозь слезы, – я просто расчетливая особа, что мне все равно… какое… какое право вы имели так считать… да вы… вы… мне снились вчера, так, что стыдно рассказывать… я, наверное, испорченная…

– Валечка, ну успокойся. – Виктор положил правую руку на голову Вэллы, слегка гладя ее волосы, а левой поддержал за спину чуть пониже плеч. Под пальцами сквозь ткань проступила застежка лифа. Нет, пожалуй, этого делать не надо… – Это все просто случайная, мимолетная страсть, она у всех бывает, это пройдет, и ты обязательно встретишь настоящее, большое чувство, встретишь человека, с которым свяжешь всю жизнь…

– Да… это вы так говорите… а некоторые считают, что такого чувства вообще нет, что это придумано для романов и кино… что же будет… – И она разрыдалась.

– Обязательно будет. Я же знаю. Оно такое, что его нельзя просто взять и придумать, человеческая фантазия слишком бедна, чтобы выдумать такое волшебство…

Вэлла выплакалась и стала брать себя в руки. Она достала платок, вытирая им глаза и щеки.

– Слушай, попей воды.

– Не надо. Все уже нормально. Не смотрите на меня, я жутко выгляжу.

– Нормально выглядишь. Да, кстати, ты насчет задач спрашивала.

– Я все придумала. Я прекрасно все делаю по этой теме. Ну разве действительно когда-нибудь понадобится – тогда я обращусь. Вы ведь поможете?

– Конечно. Всегда все должно быть по-человечески.

– Ну вот. А еще говорите, что из другого мира. В нашем мире главное – всегда, в любых обстоятельствах быть человеком. И вообще с вами легко. Вам, наверное, говорили, что с вами легко?

– Наверное… Не помню.

– Значит, говорили. Вы все всегда поймете. Вы, наверное, многое видели в детстве, в гражданскую. Вы хороший товарищ.

– Ну ты сейчас просто меня захвалишь, и я испорчусь.

– Не надо портиться. Мне пора идти. Надеюсь, вы не запретите поцеловать вас в щеку.

– Не запрещу. Только она еще не бритая.

– Это не страшно. – Вэлла чмокнула его в щеку, произнесла «Пока-пока!» и выпорхнула за дверь.

«Она не создана для обид, и это хорошо, – подумал Виктор. – Как там у Кочеткова? «Всех позже смолкнет – соловей…»

Понедельник начался в ожидании командировочного удостоверения. Наверное, многим знакомо это чувство дня отъезда, когда и хочется продолжать привычные дела, в попытках завершить и то и это, и понимаешь, что все равно работа будет оборвана на половине, внезапно, когда позвонят, позовут или занесут бумажку. Этот период подвешенного состояния Виктор коротал на Марсе. Машина прогревалась. Доцент Сребриков принес задачу и, оставив на столе нарисованную блок-схему, побежал вести очередную пару. «Надо будет тут пристраиваться обслуживать компутерную технику, – резюмировал Виктор. – Это перспективно».

По радио в новостях передавали репортаж о подготовке первого в мире турбореактивного автомобиля «Беркут» к очередному рекордному заезду, который состоится летом этого года на полигоне в районе озера Баскунчак. Предыдущий рекорд принес огромные прибыли американской фирме, создавшей специальные шины для заезда; взамен фирма передала советской шинной промышленности ряд передовых разработок и технологий. «Черт, умеют же здесь наши из талантов общенародную выгоду извлекать…»

Через забранные по инструкции решеткой от воров окна Марса синело утреннее небо. Сейчас Зина занесет командировку, и можно будет бежать на Ленина открепляться.

На винтовой лестнице застучали каблуки, но не жесткой чечеткой шпилек, приглушеннее и тяжелее. Дверь приоткрылась, и на Марс зашел молодой, лет двадцати пяти-тридцати, незнакомый Виктору человек в пальто-реглане.

– Здравствуйте. Вы будете Еремин Виктор Сергеевич?

– Здравствуйте. Да, я.

– Ковальчук Николай Александрович. Капитан государственной безопасности.

И незнакомец показал Виктору свое служебное удостоверение.

Глава 24
Никто не знает, что ждет завтра

К удивлению самого Виктора, приход капитана госбезопасности не вызвал в нем ни страха, ни вообще какого-то волнения, как будто это здесь случалось каждый день. Какой-то мысли попытаться бежать не было; впрочем, с Марса это было и невозможно. Не возникло и вопроса, чего, собственно, он мог такого сделать, чтобы им могли заинтересоваться в данном ведомстве.

Спустя мгновение он понял причину своего спокойствия: мир здесь был так строго расчерчен, наподобие хорошо администрируемой компьютерной сети, что сделать ничего «такого» он вообще в принципе не мог, даже не потому, что не хотел, а потому, что ему или не дали бы, или для адекватного человека это было бессмысленным. Заграницу слушать можно, но противно. Анекдотов не рассказывают, потому что никто не тычет в нос на каждом шагу «дорогим и любимым». Культ личности фактически свернут без скандалов, Сталинский проспект красив, и потому никто не против названия. Да, еще есть жертвы репрессий прошлых лет. Но их, похоже, поставили на конвейер: регистрация, потом, как говорила Вэлла, реабилитация, опять же кредит на квартиру в сталинке, который надо отрабатывать и зарабатывать на мелкие радости комфорта, работать и реализовать себя есть где. Диссидент по жизни в этой новой реальности может только удавиться, так и не начав диссидентствовать.

Может, у них просто порядок такой каждого зарегистрировавшегося потом посещать? Виктор не стал гадать.

– Очень приятно. Чем могу быть полезен?

– Виктор Сергеевич, вас рекомендовали нам как человека хорошо эрудированного и неординарно мыслящего. Не могли бы вы нам помочь разобраться в одном деле?

– Спасибо за доверие, но, чтобы знать, в чем я могу помочь, я должен знать, что это за вопрос. Потом, я сегодня уезжаю в командировку, и надо еще успеть взять открепление.

– Мы в курсе. Вам согласована двойная регистрация, в Брянске и Харькове. Удостоверение и билет вам занесут, на место мы подъедем на машине, здесь недалеко, обратно тоже отвезем на машине, к поезду собраться вы успеете. Со своей стороны, мы вам тоже могли бы помочь. Вы ведь собираетесь подавать на паспорт?

– В общем, да, просто некогда было.

– Ну вот, при наличии каких-то трудностей для вас в этом вопросе мы бы всегда смогли их решить. Дать за вас поручительство. Так что, если нет других возражений…

– Нет, возражений нет.

– Тогда не будем терять время.

Виктор оделся, Ковальчук пропустил его в дверь вперед («Вы все-таки старше»), и они прошли к выходу из корпуса. У крыльца, рядом с преподавательскими «опелем» и парой «фольксвагенов», стояли два «старта» с работающими моторами – серый и темно-синий. Они с Ковальчуком сели в серый. Внутри машина выглядела достаточно уютной; Виктору сразу бросились в глаза два телефона. Водитель вырулил по Ворошилова в сторону 3-го Интернационала; синий «старт» тронулся следом.

– Другие специалисты, – пояснил капитан Ковальчук. – Вы, собственно, хотели знать, в чем состоит дело?

– Да. Чтобы знать, чем могу помочь.

– Вы слышали о так называемых необъясненных наукой явлениях?

– В смысле?

– Наверное, читали об УФО, снежном человеке и прочем? Вокруг этих вещей, конечно, много лженаучных спекуляций, но дело не в этом. Время от времени поступают сообщения о событиях и явлениях, которые первоначально не находят объяснения с точки зрения современной науки. Часть из них впоследствии оказывается разными природными или искусственными явлениями, часть – регистрируется как явление пока невыясненного характера, но каждый такой случай проходит у нас штатную проверку на предмет отношения к безопасности государства. Например, может ли явление, описываемое очевидцем как УФО, оказаться разведывательным зондом, может ли это быть природным явлением, несущим какую-либо угрозу для государства, и так далее. Для проведения таких проверок мы привлекаем как штатных и внештатных экспертов, так и различных лиц, которые могут тем или иным образом помочь разобраться в вопросе, например взглянуть на наблюдаемое явление с новой, неожиданной стороны. В частности, вас нам порекомендовали именно как такого человека.

«Ничего себе, – подумал Виктор. – Это у них что-то вроде «X-Files», а Ковальчук, стало быть, наш советский агент Малдер. «Истина где-то рядом…» Хотя чего удивительного – по логике, что необычно – подозрительно, что подозрительно – проверять стоит.

Интересно, что же там они обнаружили? Летающая тарелка приземлилась под Брянском? На месте несостоявшейся партизанской стоянки нашли снежного человека? Или вообще что-то такое, чего ни в одном фантастическом романе нет?»

Машина тем временем съехала с 3-го Интернационала на Джугашвили и помчалась в сторону Литейной, обгоняя грузовики. Виктор успел заметить строящиеся крупноблочные и панельные дома; было похоже, что улица Джугашвили обещала стать усеченной версией Сталинского проспекта.

На Литейной они проскочили мало изменившиеся Холодильник и Стальзавод, остановились на несколько минут возле переезда, пропуская красно-желтую трехвагонную пассажирскую автомотрису со стороны Жуковки, и рванули дальше. На месте Нового городка поднималась малоэтажная застройка. Оно и хорошо: все-таки место болотистое и для жилья не совсем здоровое.

За поворотом на Камвольный оба «старта» завернули чуть влево, в сторону мелового карьера, что поначалу навело Виктора на тревожные мысли; впрочем, он тут же подумал, что именно в меловом карьере можно откопать попавший на Землю в неизвестные эпохи корабль пришельцев. У карьера машины опять свернули влево, проехали ныне пришедшую в запустение Антоновку и стали двигаться уже с меньшей скоростью к Ковшовке; справа и слева от дороги стоял густой лес. С дороги на Ковшовку машины свернули на накатанную дорогу в глубь леса и, сделав два поворота налево, остановились у высокого зеленого забора с воротами. У ворот висела вывеска:

Горсанэпиднадзор.

Инфекционная лаборатория № 6б.

Посторонним вход строго воспрещен.

«Не подхватить бы чего тут», – забеспокоился Виктор, однако, когда ворота распахнулись, понял, что вывеска была всего лишь прикрытием. Человек, открывший ворота, был одет как сторож, но вместо ружья под незастегнутым длинным тулупом у него виднелся короткий, незнакомый Виктору автомат по схеме «булл-пап», с рожком возле плечевого упора и рыжим пластмассовым ложем, охватывающим ствол. За дощатым забором было второе, проволочное ограждение; в глубине, среди деревьев, виднелся большой двухэтажный финский дом, выкрашенный в защитный цвет, и чуть поодаль от него – несколько небольших домиков такого же цвета, похожих на сторожки, и гараж. То ли дача высокого начальства, то ли закрытый санаторий для особо секретного персонала, то ли тренировочная база. Кто знает, что у них тут придумано в этой новой реальности. Было похоже, что все это построено совсем недавно, скорее всего, прошлым летом.

Машины остановились возле финского дома, где ходил дворник с лопатой и тоже с автоматом под одеждой. Подобной странной охраны Виктору никогда раньше видеть не доводилось. Они вышли из машины; в доме их встретил домработник – именно домработник, хорошо сложенный и, надо полагать, тоже вооруженный. Обстановка в доме была без особых излишеств и скорее напоминала учреждение.

Виктор и капитан Ковальчук прошли по коридору и зашли в одну из дверей; табличек или номеров на дверях не было. Внутри оказался небольшой уютный кабинет с двухтумбовым столом, обитым зеленым сукном, шелковыми занавесками на окнах, дубовыми полумягкими стульями, обитыми кожей, небольшим кожаным диваном у стены, деревянной стоячей вешалкой с рожками и шкафом; на тумбочке стоял высокий ящик магнитофона. На стене со стороны двери висели круглые электрические часы и динамик, который почему-то молчал. Бумаг на столе видно не было, только письменный прибор, лампа, причем не рефлекторная, а на круглой ножке, довоенная, для двух лампочек – не та, которой можно было бы светить в лицо допрашиваемому. Еще на столе стояли два телефона, никелированный поднос с двумя стаканами чая с лимоном и бутербродами, а также лежал кусок шинельного сукна, прикрывавший какие-то вещи. («Вот что значит «положить под сукно»…») Одним словом, на кабинет следователя это не слишком походило. Капитан Ковальчук снял пальто.

– Вот сюда, пожалуйста, можете вешать, – указал он на вешалку. – Присаживайтесь, пожалуйста. – И он поставил для Виктора стул сбоку от стола, как обычно ставят его в офисах для посетителей. – Чаю будете?

– Спасибо, чуть позже.

– Тогда сразу к делу. Скажите, вам раньше доводилось видеть что-нибудь из этих предметов? – И он поднял сукно.

На столе лежали часы Виктора «Ориент», его мобильник «Самсунг», российские деньги и паспорт гражданина Российской Федерации, раскрытый на странице с его, Виктора, фотографией.

«Да, – мелькнуло в голове у Виктора, – а ведь это конец».