Текст книги "Дети Империи"

Глава 26
Операция после полудня

Он очнулся от того, что ему в бедро вонзили что-то острое. Хотел замычать, но все тело и лицо задеревенели; в бедре начал разливаться какой-то жар, поднимаясь выше.

– Подожди, миленький… сейчас…

Иглу выдернули; в нос резко шибанул нашатырь, наворачивая слезы на глаза. Виктор понял, что его держат руками и поднимают; память начала возвращаться, и он сообразил, что его вытаскивают из багажника. Брызнул свет; веки задвигались, промаргивая зрачки, и он вдруг увидел перед собой лицо Зины!

– Сейчас… так… очнулись…

Картина, которая открылась перед Виктором, была умопомрачительной.

Светлый зеленовато-голубой «опель» с белой крышей и раскрытым багажником висел поперек старой узкой улицы немецкого городка на уровне второго этажа на лапах автомобильного подъемника. Багажник оказался как раз впритык к балкону с железной решеткой, на котором, одетые в форму дорожной полиции, стояли Зина и какой-то мужик со «скорпионом» наготове. Собственно, на этот балкон Зина и затаскивала Виктора.

И тут Виктора начал неудержимо разбирать смех.

– Так это же… Помнишь…

– Потом. Ноги… Пошли… пошли… – Зина, как военная санитарка, перекинула правую руку Виктора через плечи и потащила в дом.

Он вспомнил.

Он рассказывал Зине эту комедию. Датская, конца семидесятых. «Операция начнется после полудня». Эпизод был именно оттуда.

Неужели эта бредовая комбинация здесь сработала? Хотя почему нет? В рейхе с его орднунгом, как уже убедился Виктор, ждут чего угодно, но в разумных пределах!

Они промчались через коридоры и лестницы старого дома с криками «Ахтунг!» и «Платц да!»[30]30
  Внимание! Дорогу! (нем.)


[Закрыть]. За дверью парадного ждал полицейский мотоцикл – довольно недурственный байк от «БМВ», с коляской и торчащими в обе стороны цилиндрами мощного движка. Высоко поднятый глушитель с дырками, чем-то напоминавший кожух от «дегтярева», сиял хромом. На Виктора накинули черный форменный плащ, нахлобучили на голову шлем с очками и помогли втиснуться в «галошу», на которой хищно торчал вычищенный и смазанный МГ-42, Зина прыгнула за руль, мужик – на седло за ней, и они рванули.

Они летели нагло, с воем сирены; через пару кварталов перед ними вынырнул черный с белыми крыльями официально-тяжеловесный, будто предпенсионный чиновник народного учреждения, «БМВ-полицай», с вытаращенными фарами-пенсне, с округлым синим колпаком мигалки над лобовым стеклом и мегафоном на крыле, через который что-то орали. По спокойствию Зины Виктор сообразил, что это тоже наши.

Они проносились мимо частых постов на шоссе, которые абсолютно не обращали на них внимания и не задавали вопросов. Ни почему они превышали скорость, ни почему несутся с сиреной, ни почему нарушают все мыслимые и немыслимые правила, вплоть до проезда на красный. Дорожную полицию здесь словно вырубили.

Мимо мелькали аккуратненькие лесопосадки, дома и поселки. На поворотах налево колесо «галоши» поднималось в воздух. В одном месте они обогнали какой-то местный поезд с небольшим, как игрушка, танк-паровозом и прямо перед ним промахнули переезд мимо шлагбаума; мотоцикл взял барьер, как ретивая лошадь. То ли от укола, то ли от свежего воздуха, но Виктор постепенно приходил в себя.

Его начало захватывать какое-то по-детски легкое, беспечное волнение, словно он в кинотеатре и смотрит фильм про Джеймса Бонда. На резких поворотах хотелось вскрикивать «Э-эх!». В голове крутился запрещенный в рейхе квикстеп «Ночной экспресс на Варшаву».

«Видимо, заодно накачали еще и чем-то таким, чтобы не переживал, – рассудил он. – Как бы привыкание потом не началось. Хотя… от всего можно избавиться, лишь бы отсюда вытащили».

Несмотря на поднимавшуюся эйфорию, душу Виктора начали грызть червячки сомнения. Что-то не то, что-то неестественное было в этом приключении.

«Так не бывает. Все слишком легко. Почему бездействует полиция? Такое впечатление, будто у нее приказ нас пропустить. Если да, то от кого? Кто полезет против Гиммлера? Партаппаратчик Борман? А откуда у него возможность командовать полицией? И вообще, где он, этот Борман, в данной реальности? Может, его уже давно подсидели и спалили в концлагере. Черт, правильно в нашем СССР всех, кто выезжал, заставляли международное положение учить. А то сидишь тут в этой коляске как дурак, пока другие за тебя думают. Хотя… может, это как раз и задумывали так, чтобы я сейчас ничего не знал и поэтому делал все, что скажут?»

Встречный ветер тугой реактивной струей обдавал физиономию мерзким мелким холодным дождем, к которому добавлялись грязные брызги из-под колес. Сквозь защитные очки практически ничего не было видно, но протирать их было в лом. По постовой непромокаемой форме струились ручейки, ветер сдувал их назад, они растекались щупальцами, лезли за ворот. Только бы вырваться…

«Может, в рейхе сегодня действительно что-то произошло? СС должно уже все дороги перекрыть, а тут феркерсполицаи ухом не ведут. Партия организовала внутренний переворот?»

…Мотоцикл резко тормознул, и Виктор решился протереть очки. Впереди стоял небольшой горбатый фургончик «рено», его обогнал следовавший впереди «БМВ-полицай». Из «бэхи» выскочили трое людей в черной форме дорожной полиции со «скорпионами» и один в черном кожаном пальто и шляпе.

– Документы!

– Нас уже пять раз проверяла полиция! Вы видите пропуск?

– Не рассуждать! Документы ваши и пассажира!

Дверца слева открылась, и из нее высунулся человек в коричневой куртке, показывая развернутое удостоверение.

– Штурмфюрер СС Ганс Фогель. В чем дело?! Вы знаете, что с вами будет за срыв спецперевозки?

– Герр Фогель, сожалею, но у меня приказ задержать эту машину, имей вы даже документы обергруппенфюрера, и приказ стрелять при любом подозрительном движении, – ответил мужик в плаще, показывая что-то похожее на большой брелок для ключей. – У вас будет возможность жаловаться, а сейчас вы выйдете из машины и покажете, что в кузове.

– Кто вы такой? Кто вам дал право мне приказывать?

– Вам объяснят. Не заставляйте применять оружие.

– Идиоты… Вы до смерти будете за это объясняться…

Он открыл дверцу.

– Та самая женщина! Женщину – в нашу машину, вам – следовать за нами. И без глупостей!

– Не имеете права! У меня тоже приказ!

Полицейские вскинули «скорпионы». Тот мужик, что сидел на их мотоцикле, тоже вскинул свой и прицелился.

– Пулемет! – шикнула Зина.

Виктор поспешно приложился к прикладу МГ, передернув затвор. «Только бы на спуск не нажать, а то ненароком всех подряд уложить можно…»

Фогеля поставили лицом к задней стенке фургона. Из дверцы вытащили Наташу и быстро повели к «мерсу», шофера с Фогелем запихнули внутрь и закрыли фургон. Зина тронула байк с места, объезжая «рено»; возле полицейского «БМВ» она притормозила и соскочила с седла; двое мужчин подбежали к мотоциклу.

– Я сам! – поспешил ответить Виктор, поняв, что его будут вынимать из коляски.

К его собственному удивлению, он действительно легко из нее выскочил; Зина ухватила его за руку, открыла левую заднюю дверцу лимузина и толкнула внутрь, заскочив следом. Машина рванулась вперед, следом послышался треск мотоцикла.

– С вами все в порядке? – спросил человек в черном плаще, сидевший на переднем сиденье возле шофера. Он обернулся, и тут Виктор узнал Ковальчука.

Глава 27
Террористы

– Даже слишком в порядке, – ответил он.

Виктор сидел на заднем диване роскошного винтажного авто, между двумя приятными дамами, с каждой из которых он успел познакомиться достаточно близко, и думал о том, что все это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Как все они вообще смогли сюда попасть, в этот аппарат тотальной слежки и доносительства, и их до сих пор не вычислили? Да тут скоро на мышей номера навесят. Единственный ответ, который напрашивался, – по той же причине, по которой их сейчас не трогает полиция. Что тоже было из области фантастики. Если бы прочел подобный сюжет в Интернете, он не удержался бы и написал в комментах: «Аффтар, выпей йаду!» Но здесь это было реальностью. Кстати, о ядах…

– Третьего перстня там случайно не припасено? А то Дитриха на понт брать пришлось.

– Перстень – это версия на случай провала, – пояснил Ковальчук. – Независимо от того, поверит Альтеншлоссер в нее до конца или нет, он должен был сперва попытаться использовать ее для давления на вас, а значит, какое-то время поддерживать и гарантировать жизнь Наташе. Главный объект для него – вы, поэтому выгодная ложь для него была важнее. Потом ему подкинули дезинформацию о нападении, чтобы он попытался вас вывезти, а зная его характер, можно было ждать, что он будет действовать дерзко, авантюрно, а от нас ждать расчетливости. Основная задача Наташи – сохранить ваши часы.

– Часы? Это китайская сборка повлияла на фюрера?

– В часах на вашей руке ничего китайского нет.

– Ты же сам подсказал тогда, – улыбнулась Зина. – Забыл уже? «Никогда не снимайте этих часов…»

– Вам же было обидно за державу из-за наших «жучков». Вот мы и постарались исправиться и сделали копию вашего «Ориента» с передатчиком. Там внутри одна из первых советских микросхем. Уникальная, нигде в мире пока такой нет. Благодаря часам мы и узнали, когда вас повезут. Дитрих, разумеется, предусматривал, что на вас могут быть радиомикрофоны, тем более что вы отказались оставлять свою одежду где-либо, кроме как у себя на виду. Службам имперской безопасности потребовалось найти женщину с приличной репутацией, которая нашла бы возможность сблизиться с вами, чтобы просканировать одежду и личные вещи электронным устройством, замаскированным под карманный приемник. Вы его видели.

«Видите, он даже на ваш браслет от часов реагирует…»

– Миром будут править не физики, а психологи.

– Я не могла сделать так, чтобы прибор не среагировал, – пояснила Наташа, – но сумела объяснить ее так, чтобы ее приняли за ошибку. В прибор встроен микрофон, он передавал мои комментарии. Но вы не волнуйтесь, он включается только на момент сканирования.

– А почему бы им просто не усыпить и не обыскать меня?

– Они боялись это делать до встречи. Предполагали, что, заподозрив неладное, вы поведете себя по-другому и это сорвет все планы.

Дорога в этом месте сделала резкий зигзаг, и Виктор сначала чуть не свалился в объятия Наташи, а потом Зины.

«Ну ладно. Главное, чтобы они не ссорились и друг к другу меня не ревновали… Черт, самое время сейчас думать о всяких глупостях».

– Все-таки знаете, у меня такое впечатление, что я сплю.

– Почему?

– А как вы так легко здесь очутились и почему за вами не гонятся? И зачем надо было брать сюда Зину? Она же не профессиональный агент!

– В группе нужен был человек, которого бы вы лично знали и которому доверяли. Мало ли как вам прополощут мозги в имперской безопасности.

– А имперской безопасности кто мозги прополоскал, что нас не ловят?

– Ну это фокус, которого второй раз повторить уже не удастся. В рейхе сделали ставку на оснащение силовых структур техникой информации и связи. Благодаря мощной сети видеотелефонов полиция легко может связаться с центральным банком данных и проверить личность, отпечатки пальцев и так далее любого человека, любой машины. Но, строя свою систему, они слишком передоверились технике, тому, что в нее закладывают, тому, что она ее передает. Они сделали из нее культ, приписали безошибочность. У них человек на местах, тот же полицейский, стал подчиняться тому, что получает от машины, верить электронной бумажке, а не своим глазам. Их к этому приучили.

«…Если в пропуске написано, что вы – тибетец, то для всех вы тибетец…»

Виктор вспомнил, как отдавали им честь незнакомые полицейские, когда они ехали с Альтеншлоссером от границы к бывшему Ржешуву, как меняли сигнал светофоры. Да, в пятидесятых многие были убеждены, что машина может многое делать точнее человека, быстрее человека, она не обманет и не обманется, не ошибется, ее не подкупят… Какая наивность.

– Вы взломали центральный банк данных?

– Здесь это еще в новинку.

– Но наверняка же здесь есть какие-то администраторы, то есть особые программисты, которые наблюдают за работой системы, ее безопасностью…

– Сейчас пятьдесят восьмой год. Работа со счетной машиной считается уделом узкого круга высоких интеллектуалов, которые хорошо знают друг друга и каждый прыщик которых изучила под лупой имперская безопасность. Никому и в голову не приходит, что это можно сделать как у вас – не умея работать с машиной, просто запомнить и выполнить последовательность команд и действий, разработанных группой талантов где-то совсем в другой стране. Это же вы нам писали в своей докладной, что систему может взломать любая уборщица, если ей дать физический доступ к серверам?

– Ну… Образно. Но все равно же кто-то заметит, что что-то не так, что абсурд творится!

– Здесь слишком привыкли считать свой порядок идеальным. Человек четко выполняет свои обязанности, – если от него не требуют что-то замечать и докладывать, то даже если он что-то и считает глупостью, то это не его дело. В рейхе незапланированная инициатива наказуема.

– Альтеншлоссер сказал, что сейчас они пытаются работать по-другому, гибко, – упавшим голосом произнес Виктор.

– Я уже в курсе. Будем надеяться, что они далеко не зашли…

Минут через двадцать стало ясно, что надежды не оправдались. Рация в машине, настроенная на полицейскую волну, взорвалась кучей указаний неведомым постам и группам. Виктор понял, что развлекалово в духе «Бей первым, Фредди!» кончилось. Ему и Наташе выдали оружие; по иронии судьбы, ему досталась новая модель полицейского «вальтера» с глушителем, любимое оружие Джеймса Бонда, а Наташе – удобный, хоть и несколько тяжеловатый «зауэр» образца тридцать восьмого года.

– Тупо блокируют все дороги, начиная с ведущих на восток, – пояснил Ковальчук. – Поднимают вертолеты, части СС выдвигаются для развертывания оцеплений и прочесывания местности. Мы идем на северо-запад, в сторону побережья, значит, какое-то время еще у нас есть. Попробуем успеть добраться до штолен, там спрячем машины и будем действовать по другому варианту.

…Им пришлось остановиться, не доезжая до небольшого городка. Впереди выстроилась аккуратная колонна машин, ожидающих проверки. Откуда-то издали доносились сирены.

Дождь перестал, и о нем напоминала только намокшая у ворота одежда. Тучи расходились, в просветах появилось голубое небо. Легкий ветерок качал ветви деревьев у шоссе.

– Открутим коляску, я возьму его и попытаюсь прорваться до штолен, – предложила Зина.

– Подстрелят.

– Не успеют.

– Здесь Германия. Здесь в оцеплении сначала стреляют, потом думают.

Они замолчали.

– Долго стоять здесь нельзя. Прилетят вертолеты.

Над головой что-то оглушительно зашумело, и прямо над ними, казалось, чуть не задевая верхушки деревьев, мелькнуло серебристое дюралевое брюхо с крыльями, судя по размеру – что-то из флота гражданской авиации региональных линий. Шасси было выпущено.

– А давайте угоним самолет, – предложил Виктор.

Ковальчук удивленно посмотрел на него.

– Он идет на посадку, здесь рядом аэродром. Захватим самолет с пассажирами, потребуем лететь в Англию. Как в наше время.

– Собьют.

– С пассажирами?

– Могут и с пассажирами. Хотя… Назад, до поворота и налево!

«БМВ» взревел двигателем.

«Все лучше, чем так ждать…»

Усилить охрану гражданских аэродромов имперская безопасность явно не догадалась. «БМВ-полицай» легко снес аккуратненькие красные деревянные воротца возле служебной будки на въезде, пожилой охранник в круглых очках схватился не за оружие, а за телефон. Мотоцикл тоже спокойно проехал по поваленным воротцам. Отныне этот мир узнает не только компьютерную преступность, но и угоны воздушных судов.

Аэродром был небольшим, но тем не менее на нем уже пролегла аккуратно выложенная шестиугольными плитами бетонная взлетная полоса – надо полагать, оборудовали на случай войны. Подходящих самолетов на летном поле Виктор заметил три; всякой мелочи вроде сельскохозяйственных «шторьхов» и сине-белых короткокрылых бипланов с раздвоенным оперением для местных полетов он не считал. Возле серого двухэтажного здания аэропорта, казавшегося на открытом поле приземистым, стоял четырехмоторный тупоносый поршневой высокоплан незнакомой Виктору марки, по виду смахивающий на Ан-24, только размерами поменьше; примерно этак с Ил-14 как раз будет. По трапу не спеша подымались пассажиры, посадка заканчивалась. «БМВ-полицай» врубил сирену и рванул туда.

– Внимание! Экипажу остановить посадку! Не закрывать дверь в самолет! Повторяю…

В рейхе как прикажут, так и сделают.

Когда их «БМВ» подкатывал к самолету, трап послушно стоял, дверь была открыта, и из него удивленно выглядывала флюгбегляйтерина[31]31
  Бортпроводница, стюардесса (нем.) – служащая рядового состава на воздушных судах рейха.


[Закрыть] в темно-синей форме с белой блузкой и с золотым орлом на пилотке. Виктор даже сначала подумал, что это самолет «Бритиш эйруэйз», но вовремя вспомнил, что в иной реальности у «Люфтганзы» и форма может быть другая.

Мотоцикл рванул на обгон и подскочил к трапу раньше; двое из их группы с автоматами бросились внутрь, и коротенький трап загрохотал под каблуками их тяжелых ботинок; третий сорвал пулемет с крепления и держал его наперевес, прикрывая подход. «БМВ» вывернулся рядом; хлопнули дверцы, и Виктор выскочил влево вслед за Зиной. Зина подбежала к трапу, размахивая своим «скорпионом» и подзывая его и Наташу; Виктор пропустил Наташу вперед, поднялся сам, держа свой джеймс-бондовский «вальтер» стволом вверх в опасении не в того пальнуть, за ним простучала каблучками Зина и наконец, протопал спиной вперед мужик с пулеметом. Впереди слышались крики «Стоять!», «Не двигаться!», «Оставаться на местах!». Трап откинули и захлопнули люк. Флюгбегляйтерина стояла побледневшая возле прохода в салон, с опущенными руками, и, видимо, все еще воспринимала происходящее как полицейскую операцию.

Из прохода салона вернулся шофер и стал рядом с пулеметчиком.

– Остаетесь здесь, – сказал он Зине, – если что, будете оказывать врачебную помощь. А вам – подойти к кабине. – Последние слове его были обращены к Виктору и Наташе.

– Ваше имя? – обратилась Зина к флюгбегляйтерине.

– Грета… Грета Фельдбауэр.

– Я врач. Если появятся раненые, вы должны мне помогать. Вас учили оказывать первую помощь?

– Да… да, фрау…

– Зовите меня «фрау доктор». Где на самолете аптечка и лекарства?..

Виктор и Наташа пробирались вдоль прохода в кабину. Виктор продолжал держать свой «вальтер» по-киношному, стволом вверх, рассчитывая на чисто психологический эффект; со стороны это действительно выглядело внушительно. Наташа, наоборот, держала «зауэр» обеими руками стволом вниз: видимо, на СССР-то она работала, но профессиональной подготовки не имела. Виктор вертел головой на тот случай, если кто из пассажиров дернется. К счастью, все сидели на удивление спокойно, как будто их каждый рейс угоняют. Он чуть было не начал подозревать, что этот самолет специально подставлен Альтеншлоссером, но сообразил, что обыватели здесь просто привыкли к шмонам, устраиваемым силовиками по всякому поводу, так что перестали удивляться людям с автоматами, лишь бы только они его самого не трогали. Снаружи затарахтели двигатели, и Виктор счел это хорошим знаком: должно быть, им разрешили взлет.

Перед его глазами мелькали лица пассажиров. Вот какой-то коммивояжер средних лет, начинающий полнеть, спокойно жует орешки из бумажного пакетика. Вот пожилая чета – он устало откинулся на спинку кресла, она скучающе смотрит в окно, ожидая, что будет дальше. Молодой человек, худощавый, набриолиненный, в дорогом пальто и костюме, может быть, артист. Две дамы рядом сидят, не первой молодости, одна сухощавая, другая, наоборот, явно мечтает о похудении, может быть, даже ищет рецепт в том самом женском журнале из тонкой бумаги, что сейчас держит в руках. Понятно, почему в Европе раньше изобрели пипифакс: у таких журналов прочности маловато.

– Извините, когда мне вернут табельное оружие?

Ого! Эсэсовец в форме с расстегнутой кобурой. Тут что, еще и с пестиками в самолет можно было? Или только СС?

– Вам вернут его после приземления, сейчас оно нужно…

Еще какой-то недовольный чиновник народных учреждений почему-то потеет и все время вытирает лысину. Пастор в черном. Две подружки – наверное, студентки, одна что-то рассказывает другой…

Прямо у кабины пилота, на первом ряду, к переборке между салоном и кабиной была подвешена прямоугольная люлька, похожая на корзину, и в ней лежал полугодовалый ребенок. Ребенок посмотрел на Виктора: не испугался, не заплакал, не улыбнулся, а просто посмотрел.

«Есть детская коляска на самолете ТУ…»

Кажется, это было самое начало шестьдесят третьего. Новый табель-календарь с синеватыми спутниками, запах новогодней елки и серый томик Маршака, где на картинке на одной из страниц в такой же кроватке мирно дремал такой же младенец.

Ребенок продолжал с любопытством глядеть на него, и этот взгляд, казалось, выворачивал ему душу наизнанку.

«Господи! Что же это?! Зачем я только ляпнул про самолет, зачем?! Что, что я теперь наделал?!»

Виктора вдруг охватил ужас, какой-то неосознанный, стихийный, он заливал его теплой липкой душной волной с ног до головы, и он не мог с этим ничего поделать. Ужас не за себя – он внезапно осознал, что только что натворил нечто катастрофическое, чего уже нельзя исправить, что полностью разрушило его жизнь еще до того момента, как ее может оборвать пуля, удар этой крылатой машины о землю или пламя горящего бензина из баков. Он понял, что совершил страшное преступление, когда, загнанный в угол имперской безопасностью, перешел от борьбы с сыскной машиной рейха к войне с населением, с такими же людьми, ни в чем перед ним не виноватыми. С этим полнеющим дельцом, со студентками, с парой безобидных старичков, со священником и с этим ребенком, который еще только-только увидел мир, именуемый жизнью. Он зашел слишком далеко и из спасителя мира превратился в преступника, по уголовному кодексу – одного из самых опасных. Его не оправдывало то, что в этом деле он был всего лишь участником, а остальные, не колеблясь, перешли к действию. Они не могли себе представить, что такое угон самолетов, в их мире этого еще не было, а он – мог, он читал и видел кучу фильмов.

Почему он на миг допустил, что есть нечто, есть какая-то цель, которая может оправдать хоть одну слезу вот этого ребенка? Идеология рейха сделала свое дело? Или наша российская реальность, где можно найти сотни людей, которые на эту слезу откровенно плевали и которые совершенно спокойно и равнодушно захватили бы десятки таких самолетов?

Самое паршивое, что теперь даже застрелиться не имело смысла. Ситуацию это совершенно бы не изменило.

Пол под ногами мелко и противно дрожал и подпрыгивал. Крылатая машина выруливала на взлетную полосу. Виктор на вдруг ставших нетвердыми ногах шагнул в кабину.

– Что случилось? – с тревогой спросил Ковальчук, глядя на него.

– Там… ребенок… Видели?

Ковальчук вынул из кармана блокнот и написал: «В случае провала сажаем самолет и отпускаем всех пассажиров», – затем показал Виктору. Тот кивнул.

– В вашем радиотелефоне есть видеокамера?

– Да. Хотя и не очень.

– Не суть важно. Я заявил, что если имперская безопасность попытается освободить заложников, то у нас есть аппаратура из будущего, которой можно вести репортаж с борта и вклиниться в передачи имперского телевидения, и что от увиденного весь рейх от ужаса охватит хаос и беспорядки. Если они видели камеры на вашем радиотелефоне, они поверят. Как и в силу воздействия своих ящиков. В терроризме будущего ведь главное – шокировать массы, так?

– Так.

– Будьте с ней здесь, вы можете понадобиться. Подумайте лучше о том, сколько настоящих захватов и настоящих жертв вы здесь предотвратили. Сейчас у них это может сделать любой дурак. – И он показал «вальтер», отобранный у эсэсовца.

– Мало утешает.

Ковальчук пожал плечами. В кабину вошла Наташа и подозвала Виктора к себе.

– Видели? Там? – И она кивнула в том направлении, где на переборке висела колыбель.

– Вы когда-нибудь писали рассказы… или там статьи?

– Да… Для себя. По-русски тут не публикуют, а по-немецки не хотелось. К чему вы это?

– Доберемся до Союза… напишите, пожалуйста, повесть или даже роман… ну, как у Достоевского. О человеке, который от безвыходности задумал угнать самолет, и что он при этом чувствовал. Напишите так, чтобы никто никогда нигде на нашей планете больше не решился этого сделать…