Текст книги "Собиратель книг, женщины и Белый Конь. Библиотека журнала «Вторник»"

Сказав это, она замолчала. Ждала, что скажу я. А я понимал – надеялась. Хоть я и сказал ей, что люблю другую.

– Ната, – произнес я. – Ты знаешь, как ты мне дорога. Но у меня есть другая женщина. И именно сегодня она придет в мой дом. А с женой я расстался. Как и ты – сегодня. Жена ушла.

– Я ничего не забыла, помню, что ты встретил другую, – не замедлила с ответом Наталья, – но я хочу, что бы ты знал – ты мне очень нужен. И я все равно буду ждать. Не вернусь к мужу. Там все, по крайней мере, с моей стороны, держалось на привычке. В последнее время привычка превратилась в мучение. А я хочу жить, а не мучиться. Хочу жить с тобой.

– Я понимаю тебя, – кивнул я.

– Так вот, – сказала Наталья, – я не верю, что у нас с тобой все закончено. Я помню, как ты смотрел на меня на карнавале. Как никто никогда. Такое не может уйти.

– Ты мне дорога, но…

Ее слова взволновали меня. Я вспомнил, как стремился к ней в день карнавала на нашей фабрике.

Но ведь потом этого не было. Потом появилась Кен.

Но… Сегодня… Какое совпадение. Я расстался с женой, а Наталья – с мужем. «Неужели судьба?», – вдруг спросил я себя. И сам испугался этой внезапной мысли. Ведь я сделал это ради Кен. Только ради нее.

– А мне кажется, ты не разобрался в себе, – произнесла Наталья. – Не знаешь, кто по-настоящему тебе нужен.

В ее голосе звучала магия притяжения.

Как магнит… Сильный магнит… Меня потянуло к ней. Но чувство к Кен было сильнее.

– Нет, ты ошибаешься, Ната, – сказал я.

Очень старался, чтобы голос звучал твердо. Никакой двусмысленности! Никакого намека на нее!

– Может, да, а, может, и нет. Время покажет, – сказала она. – А я не буду тебя долго отвлекать. Ты ведь, наверное, готовишься встретить ту, которую ждешь.

– Верно.

– Тогда до свидания. И счастья тебе. Настоящего счастья! – своей интонацией Наталья подчеркнула последнее слово (прямо в стиле Кен!).

– И тебе счастья, Ната.

Разговор закончился, а я снова думал о том, что хотел бы сейчас увидеть Наталью… А то виделись только там. На фабрике. И сексом тоже там занимались… Но она сама не хотела большего. И я тоже. Это сейчас стало иначе. С ее стороны…

«Получается, не совпали», – подумал я.

И во всех этих мыслях я снова курил на лоджии. А когда вернулся и посмотрел на часы, то обалдел: до прихода Кен оставалось всего тридцать пять минут!

Наталья… Из-за нее я забыл обо всем. Значит, не погасло. «Но всего лишь тлеет», – сказал я себе. А сейчас стало ненадолго, на минуты, сильнее. Я думал так, направляясь на кухню. Приготовить яичницу и пельмени успею, а вот накрыть на стол… Это все из-за Тони. Только из-за него. Я говорил себе так. И знал, что отчасти я себе вру. От этого было неприятно.

Ведь Кен, наверное, уже идет ко мне. Она скоро будет здесь. Еще вчера я не мог об этом мечтать. Вчера это было для меня просто фантастикой.

Кен… Снова в мыслях была только она. Я должен сделать все, чтобы она была здесь счастлива. Чтобы осталась здесь навсегда. А для начала надо приготовить яичницу и пельмени. А если все пойдет хорошо, то еще и успеть до ее прихода принести с лоджии варенье из крыжовника. Надо найти самую красивую банку! Ведь я не успею выложить варение в вазочку!

Черт побери! Почему эти гадкие пельмени никак не всплывают?!

А как там яичница? Вроде, нормально. Хорошо… Все идет почти по плану…

Но вот когда же класть в нее зелень? Ума не приложу… Надо было посмотреть какую-нибудь книгу.

Как не сообразил?

Нечего уже думать! Приготовится яичница вот и посыплю ее укропом, петрушкой. Обильно…

Да я же не достал все это из морозильника! Скорее, надо найти! В каком, интересно, холодильнике зелень – в большом или маленьком?.. Здесь нет! Идем дальше!

Уф… Нашел, наконец. Хорошо…

А как там мои пельмени?

Йоксель-моксель! Не только всплыли, но и, похоже, немного разварились!

Они немного разварились. Лишь самую чуточку. Надо думать так, и никак иначе. И не расстраиваться. Во всяком случае, они уже на столе. Сейчас посыплю их зеленью. Так будут лучше выглядеть. Прекрасно придумал! Зелени много. Хватит и на пельмени, и на яичницу…

А сколько там времени?

Е-мое! Без десяти минут семь! Кен уже на подходе. Не успею разобраться с вареньем. Надо бежать на лоджию!

Принес… Правда, это, кажется, прошлогодняя банка. Сам виноват, не навел порядок с банками. Но ничего, не страшно, это варенье тоже хорошее. Вот только немного засахарилось… Надо привести в порядок.

Сделал. С вареньем все хорошо. Оно понравится Кен. Банка красиво смотрится на столе. Любо-дорого посмотреть.

Запах! Гарь! Забыл про яичницу! Забыл! Надо спасать!..

Все не так плохо. Полностью она не сгорела. Успел. Подгорела снизу – это да. Но не больше того. Все-таки съедобна. Сейчас ее на стол, рядом с пельменями и посыпать зеленью…

Вот, кажется, все. Можно на минутку перевести дух. И переодеться…

Нет, рано! Я забыл нарезать хлеб! Но это сейчас, быстренько, переоденусь потом. Несколько минут у меня еще есть.

Я быстренько справлюсь с хлебом. Самое трудное и неприятное в готовке уже позади…

Интересно, а почему Кен так точно написала, когда придет: 7:07?..

Черт! Черт! Задумался и порезал ножом палец! Глубоко. Надо перевязать, иначе все будет испачкано.

Звонок! Кен!

Смотрю на часы: 7:07.

Я не успел перевязать палец. И не переоделся…

Глава 13

Она была в светло-коричневой просторной куртке, широких брюках, зеленом берете, кроссовках. За спиной – маленький красный рюкзак. Я сразу заметил новое – покрасила волосы. Теперь они были не темно-каштановые, а огненные. Ярко-рыжие. И еще прежде у Кен не было маникюра, а сейчас он появился. Темно-зеленый.

Но я не успел, как следует, на нее посмотреть. Как и она на меня.

Наш поцелуй в прихожей был, наверное, самым долгим в моей жизни…

Мы не обнялись – держали друг друга за руки. Наши пальцы сплелись. Возможно, поэтому слияние было полным, очень глубоким. И, видимо, поэтому Кен не сразу заметила, что не все в порядке.

– Вау! – воскликнула она, прервав поцелуй, – у тебя по руке что-то течет! Батюшки (она почему-то произнесла это слово с сильным акцентом)! Кровь! И на полу тоже…

Да, оказывается, в спешке я здорово резанул палец. Рука была в крови, и на пол (он же совсем чистый!) тоже попало.

– Как это произошло? – спросила Кен.

– Ой, – я махнул здоровой рукой, – готовился к твоему приходу, резал хлеб. И вот…

– Ты мой хороший, – в голосе Кен звучали нежность и немного иронии, – сразу видно, ты очень-очень старался!

– Да уж, – вздохнул я.

Думал о том, что скажет Кен, когда увидит стол, который я приготовил для нее. Все верно, я старался, но…

– Мне кажется, сейчас самое время – перевязать пострадавшего. Не возражаешь, если поэтесса ненадолго станет заботливой медсестрой?

В голосе Кен еще звучали ироничные нотки, но я видел другое, несравненно более важное – она хочет быть нужной мне даже в этой мелочи. А ирония… Я был уверен: это оттого, что она здесь впервые. И пришла не в гости. Она нервничает, взволнована, защищает себя иронией.

Кен сбросила куртку, и мы отправились в спальню. Именно там жена хранила нашу домашнюю аптеку (немаленькую, с запасами на всевозможные нехорошие ситуации).

Первое, на что обратила внимание Кен в спальне, была кровать, вернее, не она сама, а желто-зеленые цвета белья (впопыхах я забыл накрыть кровать покрывалом).

– Прекрасная гамма, у меня дома, в Йорке, почти такая же, – сказала Кен и лукаво посмотрела на меня, – думаю, мне будет хорошо и уютно заснуть здесь.

Затем она перевязывала мой палец, а я смотрел на нее. Поймал себя на том, что для меня естественно то, что она здесь. Будто что-то очень важное в жизни, наконец, вошло в свое русло. И еще я подумал: хочу, чтобы она была в этой квартире всегда. Мне казалось, что она сейчас тоже думала об этом…

Но как ее работа, там, в Йорке? Как она оставит все, что у нее в Англии, в привычном, родном для нее мире? Сможет ли кардинально изменить жизнь? А, может, в конце концов, мы придем к тому, что я отправлюсь к ней, в Англию. Мне этого не хотелось бы. Я не представляю себя вне Москвы. Этот город родной для нашей семьи. Родной – от района Красных Ворот, где когда-то много лет жили мои бабушка и с дедушкой, до Ярославского шоссе, возле которого я живу сейчас. Но ради Кен…

«А вдруг она вообще скоро уедет?» – спросил я себя. Закончится отпуск и все. Сядет в самолет своей родной British Airways…

Эта мысль нарушила мой настрой. Но я справился с ней, решив, что не надо волнением портить себе и Кен этот первый вечер вдвоем. Придет время, переговорим обо всем.

А Кен уже заканчивала обработку моего пальца.

– К ночи повязку можно будет снять, – сказала она.

– Ты хочешь сменить ее? – удивился я. – Зачем? Так часто не надо.

– Не сменить, а именно снять, – отрицательно покачала головой Кен. – Она уже не потребуется. Все заживет. Ведь я как-никак чародейка-волшебница.

«Как же трудно привыкнуть к этому!», – подумал я и спросил:

– Скажи, а ты с любой болезнью можешь так легко справиться?

– К сожалению, только с немногими, в основном, с самыми легкими, – Кен грустно вздохнула. – Если, не дай Бог, инсульт или рак, даже обычное воспаление легких, то на меня не стоит надеяться. С бабушкиным раком… – она сделала небольшую паузу, – не справились ни врачи с их знаниями, ни мы с мамой своим волшебством.

Кен произнесла эти слова с горечью. Я видел, что боль утраты еще сильна в ней. Значит, беда, скорее всего, произошла относительно недавно:

– А когда это случилось, Кен?

Ее ответ подтвердил мое предположение:

– Три года тому назад.

Зачем я задал этот вопрос? Зачем продолжил эту тему?..

Я ругал себя. Чувствовал, еще больше расстроил Кен. Она сидела на диване, зачем-то продолжала держать в руке уже ненужный остаток бинта. Смотрела куда-то вглубь себя. Вся была в своей боли. «Эмоциональная. Очень эмоциональная», – подумал я.

Сел рядом с ней на диван, обнял за плечи. Сейчас во мне не было желания, а только жалость и сострадание. Скоро я почувствовал – Кен стало легче. То ли сама справилась с собой, то ли я смог помочь ей, потому что был рядом.

– Кен, – предложил я, – давай сейчас поедим. Я кое-что приготовил к твоему приходу. Правда, не сделал многого из того, что наметил. Из-за Тони. Но все равно, мне неловко, что так получилось.

– А я думаю иначе! – Кен положила мне руки на плечи. – У нас все замечательно. Меня никто никогда так в жизни не целовал! И быть твоей медсестрой-хранительницей мне тоже очень понравилось. А еще, – она слегка наклонила голову, лукаво поглядела на меня, – я чувствую волшебные ароматы со стороны кухни. Ты не хочешь показать мне, что там такое?

Кен явно преувеличила насчет «волшебных ароматов». Мне было не по себе…

Подгоревшая яичница и разварившиеся пельмени… На скорую руку нарезанный хлеб… Вино и банка с вареньем, с которой я не стер всю пыль…

Я даже не успел накрыть стол. И «изюминку» (пункт номер 8 моего плана) я не придумал. Понятное дело, появился Тони-Кабан. Но все равно, разве так встречают женщину, которую любят?

– Только сначала, – прервала мои мысли Кен, – мне надо переодеться. Подожди!

Она сбегала в прихожую за своим маленьким красным рюкзаком, расположилась с ним на диване. Извлекла оттуда три довольно объемистых пакета, четыре больших пластмассовых коробки и одну пузатую из темного стекла банку.

Я был поражен: как могло все это поместиться в рюкзачке, которые женщины обычно используют в качестве аналога дамских сумочек? Тут же невольно вспомнил сказочную Мэри Поппинс из знаменитой детской книги (у меня, кстати, есть ее самое первое издание на русском – 1968 год). Сколько самых разнообразных вещей вмещал ее небольшой саквояж!

Я сказал Кен об этом. Она улыбнулась:

– А ты что, думал, Мэри Поппинс – придуманный персонаж? Памела Трэверс почти один к одному списала ее с сестры моей бабушки! Между прочим, я внешне очень даже похожа на нее. И лицом, и фигурой. Только ростом намного меньше. У нее было почти сто семьдесят пять, а я на двадцать сантиметров ниже. Вот так! А теперь к делу. Вот это, – Кен вручила мне пластмассовые коробки и банку, – положи на кухонный стол. Я тоже кое-что для нас приготовила. А я, – она взяла один из пакетов, – пойду в ванную, переоденусь.

Я отнес на кухню коробки, снова печально поглядел на кухонный стол, затем вернулся в спальню. Кен не заставила себя долго ждать. Она предстала передо мной в оранжевой длинной майке без плеч, просторных длинных желтых штанишках и открытых шлепках. Ее любимая оранжево-желтая гамма была немного разбавлена темно-зеленым цветом маникюра и педикюра.

Как же мне было неудобно идти с Кен на кухню…

*****

А на кухне я обалдел! На столе в нашей старинной (еще дореволюционной) вазе стояли пять больших белых роз. Когда я рванул из кухни встречать Кен, эта ваза точно находилась в буфете. Розы… Простая, но очаровательная «изюминка» нашей встречи. «Изюминка», созданная чарами Кен.

Но почему же я, корил я себя, сам не догадался купить цветы?! Вот это я мог бы сделать. Объяснение видел одно – был сам не свой из-за коллизий сегодняшнего дня.

Кен будто прочитала мои мысли:

– Я подумала, что ты ошарашен и решила сама украсить цветами наш стол, – сказала она.

– Ты сделала это прекрасно, – я поцеловал ее в щеку.

– А знаешь, – улыбнулась она, – мне кажется, это ты все сделал прекрасно. Я очень люблю и яичницу, и пельмени. А что там за варенье в банке?

– Домашнее, из крыжовника.

– Ой, – воскликнула Кен, – я так давно не ела его! Только когда была совсем маленькой, еще даже не ходила в школу. Мама с папой еще не развелись, и я почти каждое лето приезжала в Москву, к папе и бабушке. Вот тогда бабушка и баловала меня русским вареньем…

Кен улыбнулась. Немного грустно. Видно, вспомнила то, что когда-то было и что ушло навсегда.

– У меня бабушка тоже готовила варенье из крыжовника, – сказал я, – и мама. До сих пор это делает. Правда, сейчас ей уже нелегко стоять у плиты.

– Понимаю тебя, – кивнула Кен, – моя мама тоже немолода. Ей трудно заниматься садом и грядками. Почти все это на мне. А теперь, – она улыбнулась мне, – давай все-таки поедим. Если честно, я не обедала. Все время съел салон красоты.

Затем она повернулась к своим пластмассовым коробкам.

– Вот здесь, – она взяла в руки одну из них, – тыквенный чизкейк. В Англии очень любят его. Знаешь, что самое хорошее в этом чизкейке?

Я отрицательно покачал головой. Разбирался в чизкейках не лучше, чем свинья в астрономии.

– Не знаешь, я так и думала, – констатировала Кен. – Так вот, самое хорошее и приятное в таком чизкейке – это то, что он очень легко готовится! И при этом он довольно вкусный. Пойдет нам сегодня на сладкое вместе с вареньем. Теперь дальше, – она открыла вторую коробку, – здесь салат. Очень много трав. Думаю, тебе он понравится. А вот стейк с розмарином и тимьяном, – она задумчиво поглядела на третью коробку, – я, пожалуй, положу в холодильник. У нас на столе уже есть мясное. А еще одну коробку и вот эту мою банку – туда же. Думаю, пойдет на завтра.

Она открыла холодильник, а я смотрел на нее. Думал об одном: хочу, чтобы общая еда на кухне, самые обычные разговоры для нас стали обыденностью. Счастливой обыденностью. Подошел к ней, поцеловал в плечо:

– Кен, я хочу, чтобы ты осталась со мной. Моя жена – я уже написал тебе об этом – теперь скажу еще раз, ушла. Она знает, что у меня есть ты. Оставайся здесь сегодня и навсегда. Я понимаю, у тебя в Англии своя жизнь, но все равно прошу, умоляю об этом.

Кен повернулась ко мне, положила руки на плечи.

– Я сегодня собиралась не в гости, – тихо сказала она, – не знаю почему, но я люблю тебя и хочу жить с тобой.

Я обнял ее, крепко прижал к себе, чувствуя ее груди, живот, бедра…

Мы занялись любовью прямо на кухне. Кен снова «тормознула», но мы преодолели это быстрее, чем накануне. И страсть Кен была больше, чем сутки тому назад.

А потом сели за стол. Яичница оказалась малосъедобной, поэтому мы навалились на салат и пельмени. Пока ели все это, Кен рассказывала о своих планах:

– Сейчас я в отпуске, все еще работаю в своем банке, но потом съезжу на пару недель в Йорк и уволюсь оттуда. Заодно закончу работу над книгой. Там осталось совсем немного. А уже на этой неделе постараюсь найти работу здесь, в Москве. Думаю, это не составит труда.

Я был немного удивлен оптимизму Кен. Вряд ли она сможет легко устроиться здесь в банк. Другая страна, другие стандарты работы…

– Я не собираюсь идти в банк, – отреагировала Кен на мои слова. – В Москве мне будет очень легко найти другую работу. Посмотри, сколько курсов английского! Я уже сделала несколько звонков – почти везде нужны носители языка. Все ищут людей из Англии, США и Канады. Так что без работы я точно – она в уже привычном мне стиле выделила интонацией последнее слово – не буду. Но вот в Йорк, – продолжала Кен, – иногда мне ездить придется. Не оставлю маму, и еще не надо все-таки полностью забрасывать наш сад. Я очень люблю его. Но я не буду оставлять тебя надолго.

– Когда смогу, а я очень постараюсь смочь, буду обязательно ездить с тобой, – пообещал я.

– Я знала, что ты так скажешь, – ласково поглядела на меня Кен, – когда поедем туда, я покажу тебе наш дом, город, все, что я люблю в Англии.

Чизкейк, который она принесла, оказался просто прекрасным. Он и варенье хорошо дополнили друг друга. И черный чай из «Пятерочки» оказался довольно приятным. Так что «сладкая» часть нашего ужина удалась на славу. А вот разговор во время этой части получился не самым веселым. Я подробно рассказал Кен о сегодняшнем появлении Тони-Кабана.

– Как я мог так почувствовать, понять его? – недоумевал я.

– Это неудивительно! – Кен подмигнула мне. – Ты занимался сексом со мной, а я – не забывай об этом – волшебница! Так вот – ты уже впитал кое-что мое. Самую малость, но она уже есть! Как говорят русские, с кем поведешься, от того и наберешься, – она лукаво улыбнулась, погрозила мне указательным пальцем.

– Получается, я теперь тоже маг, мне не составит труда справиться с Тони, – пошутил я.

И запел (ведь благодаря Кен у меня было прекрасное настроение) песню из очень забавной книжки моего детства («Пан Ниточка»):

 
Не страшны вы, черти,
Храброму портняжке.
Запорю я вас до смерти!
Где мои подтяжки?
 

(Слова К. Микушинского)

Пока пел этот куплет, старался сделать самый свирепый вид, какой только мог.

– Тони точно сразу навсегда удерет домой, в Англию, если увидит такого страшного противника, – пошутила Кен.

Она произнесла эти слова и печально улыбнулась:

– Я снова пыталась пообщаться с ним. Успокоить. Безуспешно. Не хочет общаться со мной. Но я не оставлю его в покое. Впрочем, – призналась Кен, – сейчас я больше надеюсь на папу. Он тоже делает все, чтобы переговорить с Тони. Составил большой алгоритм действий. Подробный до невозможности. Почти час утром пересказывал мне его.

Кен глубоко вздохнула, покачала головой. Было видно, что при всей важности темы, Аарон Михайлович несколько перегрузил ее подробнейшим изложением своих планов.

– Будем надеяться, – продолжила она, – алгоритм поможет папе. Он встретится с Тони. И это возымеет действие. Во всяком случае папа уповает на это. Ведь Тони всегда очень уважал его.

По виду Кен мне показалось, что она сама не вполне разделяет надежды Аарона Михайловича.

– Кен! Думаю, не все так страшно, – сказал я. – Я и сам смогу постоять за себя. Понимаю, что его сила будет расти. Но ведь сегодня я все-таки справился с ним.

Последние слова я произнес, допивая бокал полусладкого крымского вина.

– Не будь самоуверенным, не надо недооценивать Тони, – Кен погладила мою руку.

Она тоже допивала свой стакан. А затем мы снова наполнили их и ушли в спальню.

Полулежали, пили вино, просто болтали. Об этом мире, о его красоте. О странах, о стихах и о книгах. Поговорили и о лошадях. Оказывается, Кен хочет заняться верховой ездой. Решила после падения с Фаэтона, на котором, как выяснилось, ездила всего несколько раз в жизни.

– Он очень-очень редко разрешает такое, – сообщила она.

Она уже нашла школу верховой езды. Неподалеку, в Сокольниках. Завтра собиралась позвонить туда. Меня насторожило местонахождение школы. Ведь сегодня за спиной Тони я видел Сокольники, и не что-либо другое!

– Не думай, что Тони так прост и теперь будет торчать в Сокольниках, – отреагировала на мои опасения Кен. – Он может быть где угодно. А школа в Сокольниках очень хорошая. Моя подруга детства – она живет в одном доме с папой – там давно занимается.

«Лошадиная» тема оказалась последней в нашей беседе. Обсуждая ее, мы допили вино. И вместе, одновременно поняли одно – мы снова хотим друг друга.

На этот раз наша близость была медленная, нежная. В постели с бельем желто-зеленого цвета…

Никаких «заминок» со стороны Кен не было. Мы очень быстро привыкали друг к другу.

После этого секса я ощутил, насколько устал за этот неожиданный и счастливый день. Кен тоже выглядела усталой.

– Серджио, я очень хочу спать, – сказала она.

Я хотел спать не меньше ее. Но перед сном должен был обязательно выкурить сегодняшнюю крайнюю сигарету. Как обычно, на лоджии.

Я подошел к окну, шторы (они в спальне совсем прозрачные со стороны дома) раздвигать не стал. Ведь шторы не мешали смотреть на казавшийся в тот вечер волшебно красивым зимний мир.

В сквере возле дома ярко светили фонари и почти так же ярко светила Луна.

Белый снег, темные, но совсем не мрачные благодаря свету фонарей и Луны силуэты деревьев. Безлюдная набережная Яузы и такие же безлюдные дорожки сквера…

Весь этот мир, казалось мне, находился в ожидании чего-то хорошего, доброго. Все было хорошо. И вокруг меня и во мне. Все будто обрело покой.

Я чувствовал – сейчас в мире спокойно. Тони сегодня не потревожит нас. Потом, может быть. Но это не важно. Все равно у меня сегодня начинается новая, очень счастливая жизнь.

Когда я вернулся в спальню, Кен не спала. Полулежала, опершись на локоть. Она откинула одеяло:

– Иди ко мне…

За этими словами последовал поцелуй в губы. Почти такой же долгий, как тогда, когда она вошла в этот дом.

Я очень хотел к ней. Но сначала мне надо было сделать одно маленькое, но очень важное дело: принести в спальню белые розы из кухни. Наши с Кен розы…

А потом я очень быстро заснул. В казалось бы, не очень неудобной позе – мы просто сплелись с Кен.

Но вскоре я проснулся. Потому, что почувствовал: Кен рядом нет.

Нашел ее на кухне. Сидела за столом. Писала что-то (я сразу понял: стихи!) в небольшом, но довольно толстом блокноте.

Она почувствовала меня, оглянулась:

– Проснулся все-таки! Я так боялась тебя разбудить. Кралась из спальни, как индеец. Тихо-тихо. Мне надо было записать. Вот оно, – Кен показала глазами на блокнот, – стихотворение. Неожиданно пришло. Я уже засыпала…

– А как называется это стихотворение? О чем оно?

– Пока сказать не могу, – Кен отрицательно покачала головой, – никогда ничего не говорю, пока не закончено! Но, думаю, скоро, через полчасика, смогу все тебе рассказать. Читать, – она развела руками, – вряд ли прочту. Нет смысла. Оно на английском. А ты его не так хорошо знаешь.

– Откуда тебе это известно?

Я не помнил, чтобы рассказывал Кен о своих познаниях в английском.

– Какой ты недогадливый, Серджио! – улыбнулась она, – от папы узнала. У меня очень надежный источник информации о тебе.

«Интересно, а что еще, может быть не такое безобидное, может узнать Кен от этого своего источника?» – думал я, возвращаясь в спальню. Не сомневался в честности и порядочности Аарона Михайловича. И грехов особых за собой не помнил. Но ведь на разные факты разные люди могут посмотреть совершенно по-разному…

Я собирался обязательно дождаться ее: было очень интересно, о чем стихотворение, которое она создала в нашу первую ночь.

Когда Кен вернулась (это, кстати, произошло не через полчаса, а намного раньше – видно творческий порыв был силен), то села рядом со мной на кровать и рассказала о только что написанном стихотворении. Называлось оно довольно длинно: «Мечтания одинокой полной женщины, идущей в магазин на улице Космонавтов» (это неподалеку от улицы Кибальчича, где живет Аарон Михайлович). А мечта этой женщины была очень проста: найти человека, который разделит с ней ее жизнь. И постель, и еду на крошечной кухне. И дачу с ее любимыми грядками.

– Она только мечтает об этом, а у меня все это уже появилось, – произнесла Кен, положив мне голову на плечо.

Я обнял ее за плечи. Понимал, почему написала это сегодня…

Но невольно анализировал и само стихотворение. Какой смысл писать на английском о женщине с улицы Космонавтов? Кто там, в Англии, знает эту московскую улицу? Это может помешать восприятию стихотворения. Я сказал Кен об этом.

– Серджио, но это так родилось! – воскликнула она, – здесь уже ничего не поделаешь. Ты, – задумчиво произнесла она, – в чем-то прав. Хотя… Может, наоборот. Может, экзотическое русское название, напротив, привлечет, зацепит кого-нибудь. А вообще, это не главное. Писать надо прежде всего для себя. Иначе получится фальшь.

Последние слова (я был с ними согласен на сто процентов) Кен произнесла уже лежа в кровати. Она расположилась спиной ко мне, попросила:

– Обними меня крепко-крепко. Я мечтала об этом.

Такая прекрасная просьба… Едва выполнив ее, я уснул. Теперь уже до утра.