Текст книги "«Господь! Прости Советскому Союзу!» Поэма Тимура Кибирова «Сквозь прощальные слезы»: Опыт чтения"

9

и как женщина – «Красной Москвой» / (Той, на крышечке с кисточкой),

Духи «Красная Москва» выпускались на той же фабрике «Новая Заря» с середины 1920-х гг. и были в СССР так же распространены и престижны в женском мире, как «Шипр» в мире мужском. Судьба духов «Красная Москва» нетривиальна. Исходная ароматическая композиция была составлена еще в начале века на московской фабрике Брокара (впоследствии – «Тэжэ» и «Новая заря») Августом Ипполитовичем Мишелем (предки которого переселились в Россию в XVIII в.) и называлась «Любимый букет императрицы». После революции Мишель обновил букет духов, и новый вариант, под именем «Красной Москвы» появившийся в продаже в 1927 г., получил советскую «прописку». Трансформациям подвергся и дизайн упаковки – у художника «Новой Зари» Андрея Евсеева она стала поистине «пролетарской», красно-золотой, сохранив, впрочем, ассоциации с имперским «русским стилем» (Вайнштейн: 12–13; Колева: 78–79): таким элементом дизайна была и декоративная кисточка, украшавшая обтянутые красным атласом подарочные упаковки «Красной Москвы» (флаконы были декорированы красной ленточкой). Советский парфюмер определяет букет этих духов как «теплый и нежный, даже несколько жаркий, но интимный и мягкий» и добавляет: «Типично женские духи» (Фридман: 43).

Флакон винтажной «Красной Москвы»

Кадр из телефильма «Покровские ворота»

Престижность «Красной Москвы» (и одновременно некоторая их архаичность, становившаяся все более заметной по мере расширения парфюмерного горизонта советских людей в 1960—1980-е гг.) нашла отражение в кинематографе. Так, в фильме «Большая семья» (реж. И. Хейфиц, по роману Вс. Кочетова, 1954) флакон этих духов дарит сестре, перешедшей в десятый класс, старший брат. В фильме «Здравствуй и прощай» (реж. В. Мельников, 1972) приехавшая из деревни в город героиня восхищается «Красной Москвой» в витрине магазина. А в знаменитом ностальгическом телефильме «Покровские ворота» (реж. М. Козаков, 1982) невеста вручает жениху флакон «Красной Москвы», чтобы он от своего имени подарил эти духи будущей теще (в пьесе Л. Зорина, по которой поставлен телефильм, такого эпизода нет). Ср. также с утопически-иронической картинкой из поэмы Р. Рождественского «Радиус действия» (1965):

 
Дождь,
не затихая
час,
а может два,
будет лить
духами
«Красная Москва».
 

(Рождественский: 97)

10

мылом / банным мылом

Следуя движению парфюмерно-гигиенических ассоциаций, от обобщенных героев советской эпохи мы перемещаемся в общественную сферу. Подобно Адаму и Еве в Эдемском саду, посетители общественных бань наги; банное равенство голых людей, однако, не предполагает идиллии, напротив, в народной культуре баня считается местом нечистым (ср., например, главу «IX. Исай Фомич. Баня. Рассказ Баклушина» «Записок из Мертвого дома» Достоевского). В советской литературе баня иногда предстает, как в одноименном рассказе Зощенко (1924), продолжением коммунального ада пореволюционных лет, иногда, как в одноименной комедии В. Маяковского (1929), абстрактной метафорой коммунистического чистилища, но порою, как в одноименном стихотворении Бориса Слуцкого (1960), превращается в демократический советский рай:

 
…Там ордена сдают вахтерам,
Зато приносят в мыльный зал
Рубцы и шрамы – те, которым
Я лично больше б доверял.
 
 
Там двое одноруких
$$$$$$$$$$$$$$$$$$$спины
Один другому бодро трут.
Там тело всякого мужчины
Исчеркали
$$$$$$$$$$война
$$$$$$$$$$$$$$$и труд.
 
 
Там по рисунку каждой травмы
Читаю каждый вторник я
Без лести и обмана драмы
Или романы без вранья.
 
 
<…>
 
 
Там слышен визг и хохот женский
За деревянною стеной.
Там чувство острого блаженства
Переживается в парной.
 
 
Там рассуждают о футболе.
Там
$$$$с поднятою головой
Несет портной свои мозоли,
Свои ожоги – горновой.
 
 
Но бедствий и сражений годы
Согнуть и сгорбить не смогли
Ширококостную породу
Сынов моей большой земли.
 
 
Вы не были в раю районном,
Что меж кино и стадионом?
В той бане
парились иль нет?
Там два рубля любой билет.
 

(Слуцкий: 119)

В связи с темой слез как очищающей стихии ср. процитированный выше отрывок из Пушкина (с. 50).

Вопрос гигиены в Советском Союзе был, как и многое другое, делом государственным. Вспомним в связи с этим культом чистоты, например, тиражировавшееся в советское время выражение «В здоровом теле – здоровый дух!», а также советский плакат 1930-х гг. «Иди в баню после работы». Поскольку горячая вода, ванные комнаты и души имелись далеко не у всех, а процесс мытья в домашних условиях, особенно в негазифицированных домах, был мучителен и малоэффективен, общественные бани вплоть до начала 1970-х гг. предоставляли для многих единственную возможность соблюдать личную гигиену. Впоследствии бани постепенно все более смещались из области суровой еженедельной необходимости в сферу отдыха, нередко включавшего употребление алкогольных напитков (ср. развитие темы в кинокомедии Э. Рязанова «Ирония судьбы, или С легким паром!», 1975).

Агитплакат начала 1930-х гг., красным революционным цветом выделены мочалка и ключевое слово

Украинский вариант советского банного мыла

Общественные бани для советских людей являлись и первым внесемейным опытом столкновения с чужой телесностью, при этом многие советские семьи были неполными – без отца, так что мальчиков вплоть до достижения возраста, в котором они приучались посещать бани самостоятельно, матери вынуждены были водить в женское отделение. Таким образом, посещение бань для некоторых мужчин военного и послевоенного поколений стало источником первых сексуальных впечатлений. Описание посещения в детстве московских Сандуновских бань («инфернальный» вариант сюжета) находим у младшего товарища автора СПС Ю. Гуголева. Приведем зачин его ст-ния 2015 г. (курсив Гуголева):

 
Не дверцу шкафчика, но в целом Сандуны,
где причиндалы каждого видны:
болты, отростки, шланги, мотовило…
Какой там трубы – души здесь горят!
Одни проходят, прочие стоят,
и хоть у нас и веник есть, и мыло,
отец бубнит, что мы – другой разряд.
Что проку спорить с ним? – все верно: мы – другой…
 
 
Средь нас – увечные: кто с грыжей, кто с ногой,
с башкой истерзанной и с телом-самоваром.
Сквозь помутневшей памяти окно
вот в это все стожопое «оно»
ведут меня за сандуновским паром
отцы-мучители и деды заодно.
 

(Гуголев: 88)

На этом фото Марка Штейнбока запечатлен высший (как выражаются сейчас: «элитный») разряд Сандуновских бань, самый дорогой, почти пустой и отличающийся роскошью интерьера

Веники приносили с собой. Утренняя очередь в Сандуновские бани. 1984 г. Фото В. Соколаева

«Банное» мыло, выпускавшееся советской промышленностью, запахом и прочими параметрами мало отличалось от предназначенного для стирки «Хозяйственного», хотя и было не темно-коричневого, а желтоватого цвета. Впрочем, представители старших поколений и до сих пор скорее не объединяют эти два вида мыла, а противопоставляют их друг другу (банное куда приятнее)[39]39
  «Банное» мыло может считаться разновидностью туалетного, однако от популярных «Земляничного», «Цветочного», «Хвойного», «Красной Москвы» и других его отличали как «незамысловатый» запах (адепты советского мира описывают его как «естественный»), так и сравнительно невысокая цена.


[Закрыть]. Современный бард В. Егоров посвятил в 2008 г. запаху банного мыла целое стихотворение, развивающее «райский» вариант сюжета и местами интонационно напоминающее «Ананасы в шампанском» Северянина; процитируем его начало:

 
Запах банного мыла… запах банного мыла,
когда мама меня, пятилетнего, мыла —
 
 
он витал над страной, он в столетье вплетался
он в подкорку мою, словно в губку, впитался.
 
 
Не забуду вовек, как в предутренней рани
мы шагали с отцом в сандуновские бани,
 
 
где уравнивал враз дохляка и громилу
запах веника и запах банного мыла.
 
 
Этот запах пронзительный (только не смейтесь!) —
запах детства, где все мы глупы и бессмертны.
 
 
Грубоватый, как запах солдатской шинели,
для меня навсегда он нежнее «Шанели».
 

(Егоров: 489)

11

да банным листом,

Помимо подразумеваемой идиомы, относящейся к навязчивому человеку («Пристал/прилип, как банный лист к жопе»), здесь можно увидеть продолжение имплицитной темы Эдема (фигового листа). Лист, о котором идет речь в исходном фразеологизме, оторвался от родимой ветки чаще всего березового, но, возможно, и дубового веника, используемого в русской бане в качестве радикального массажера.

12

общепитской подливкой, гарниром

К. продолжает тему запахов в общественных местах. Сложносокращенное слово «общепит» («общественное питание») – одно из немногих дошедших до наших дней словообразований первых пореволюционных лет (его можно найти, например, уже в издании 1922 г. (Четыре года: 213–215)). Тресты «Общепит» объединяли в каждом населенном пункте или районе СССР предприятия общественного питания – столовые и кафе. Прилагательное, которое использует К., редкое – обычно все, что относилось к этой сфере, называлось «общепитовским».

Тарелка с логотипом «Общепита»

Покойный поэт Мирослав Немиров по нашей просьбе следующим образом описывал внешний вид подливки, которой щедро поливали блюда, подававшиеся в заведениях общепита: «Она была такая полужидкая красно-коричневая, больше всего похожа была, извините, на понос. Сейчас такую уже не найти» (ЖЖ1). Он же вспоминал: «…у кого не было совсем денег – студенты, например, или алкоголики – брали в столовых первое, а на второе – гарнир с подливой, без собственно второго (биточков, котлет и т. д). В результате обед обходился в десять копеек» (Там же). В качестве гарнира в столовых чаще всего подавали картофельное пюре, гречневую кашу, макароны или вермишель.

13

пахнет булочной там, за углом

Упоминание об откровенно отталкивающем запахе сменяется воспоминанием об аппетитном и, вероятно, детском обонятельном впечатлении (в «булочную там, за углом» за хлебом чаще всего посылали именно детей). Впрочем, этот стих СПС, возможно, имеет литературное происхождение. По устному наблюдению Р. Д. Тименчика, он может восходить к стиху из «Песенки о комсомольской богине» (1958) Окуджавы [7], цитаты из которой еще встретятся нам в поэме: «На углу у старой булочной» (Окуджава: 150). Примечательно, что часто булочная советского времени (как, впрочем, и аптека, и «Гастроном») находится именно «за углом» или «на углу», т. е. недалеко от дома, поэтому и запах этого пространства воспринимается скорее как «свой» (в отличие от «общественного» запаха бани). Ср. у Цветаевой в ст-нии «Простите Любви – она нищая!» (1919): «Любовь» «башмачок сняла» «на углу, у булочной»(Цветаева: 1, 505), а также у Г. Семенова: «Приду из булочной с угла / и сяду обессиленно» (Семенов: 107), «Вон даже хлебом пахнет / из булочной бесплатно!» (Там же: 304).

14

Чуешь, чуешь, чем пахнет? – Я чую,

В этом стихе впервые в СПС отчетливо возникает отсылка к фольклору (к традиционному сказочному: «Чую, русским духом пахнет»). Упомянем также о знаменитом диалоге гоголевского Тараса Бульбы и его сына Остапа: «Чуешь ли ты все это?» – «Чую» (Гоголь 1963: 250), хотя в окончательной редакции повести автор и предпочел украинскому варианту русский перевод: «Батько! где ты? слышишь ли ты?» – «Слышу!» (Гоголь 2: 165). Этот диалог, как и центральная тема «Тараса Бульбы» в целом, для К. был актуален в связи с развиваемым в СПС сюжетом отношения сына к своей родине. Также укажем на чрезвычайно популярную среди советских школьников словесную игру: первый школьник подносит к носу второго кулак и спрашивает: «Чем пахнет?», а потом сам же зловеще отвечает: «Могилой!».

15

чую, Господи, нос не зажму —

Возможный подтекст этого стиха – фрагмент ст-ния Пушкина «И дале мы пошли – и страх обнял меня…» (1832), описывающего Ад и восходящего к Данте: «Тогда услышал я (о диво!) запах скверный, / Как будто тухлое разбилось яицо, / Иль карантинный страж курил жаровней серной. / Я, нос себе зажав, отворотил лицо» (Пушкин 3 (1): 281). «Господь» в комментируемых стихах К. – то ли адресат реплики (адресаты во «Вступлении» к СПС будут меняться), то ли междометие (ср. со сходным приемом в СПС далее). Если предложить первое прочтение (усиленное прописной буквой), то мы имеем дело с инверсией диалогической схемы «Тараса Бульбы» (где сын обращался к отцу, как Иисус в молении о чаше). Вопрос Господа в этом случае встраивает повествование в парадигму ветхозаветных рассказов об общении грозного Яхве с сынами Израиля. Не забудем, что в Библии Бог наделен обонянием (тема, связанная с мотивом жертвоприношения): «И обонял Господь приятное благоухание, и сказал Господь [Бог] в сердце Своем: не буду больше проклинать землю за человека» [Быт 8: 20–21]. Ср. также в связи с основной темой поэмы пророчество Исайи о погрязшем в грехах Иерусалиме: «И будет вместо благовония зловоние» [Ис 3: 23].

16

«Беломором», Сучаном, Вилюем,

Проследим за логикой развития ассоциаций в этом стихе. Кавычки, в которые заключено первое ее слово, ясно показывают, что речь идет о сорте очень популярных советских папирос «Беломорканал» (пачка стоила до 1980 года 22 коп., после подорожания – 25). Эти папиросы резко пахли дешевым табаком как при курении, так и при «бычковании» (недокуренную папиросу тушили, чтобы докурить потом, опускали получившийся «бычок» в карман, например, пиджака и тем самым значительно усиливали исходящий от папиросы запах). Ср. в поэме К. «Лесная школа» (1986): «Вот те Бог, вот те срок, вот те сала шматок / беломоро-балтийский бычок» (Кибиров 1994: 54). Свое название «Беломорканал» получил в честь Беломорско-Балтийского канала им. Сталина, который был построен в рекордно короткие сроки (с 1931 по 1933 г.) силами заключенных ГУЛАГа. Подразделение ГУЛАГа на канале даже получило специальное название – Беломоро-Балтийский лагерь (БелБалтЛаг) (подробнее см., например: Brunswic). Это строительство, с одной стороны, стало одной из важнейших составляющих сталинского государственного мифа о великих стройках социализма и «перековке» идеологических врагов, а с другой – в неподцензурной культуре – превратилось в символ произвола и беспощадного, цинического отношения государства к человеческой личности. Соответственно, в официальной советской культуре строительство Беломорканала было воспето, в частности, в кинофильме «Заключенные» (1936; по пьесе Н. Погодина, реж. Е. Червяков) и в сборнике сервильных очерков видных советских писателей: Беломорско-Балтийский Канал имени Сталина: История строительства 1931–1934 гг. / Под ред. М. Горького, Л. Авербаха, С. Фирина. М., 1934 (среди авторов отметились М. Зощенко, В. Катаев, А. Н. Толстой, В. Шкловский)[40]40
  Свое название от Беломорского канала унаследовали не только папиросы, но и мыло. Это одиозное название (в ряд вписываются названия типа «На посту» или «Колхозная победа») в 1930-е гг. не зря получают два таких массовых продукта потребления, как мыло и папиросы: ключевые для власти понятия и реалии должны были стать такой же повседневной частью быта советского человека, как и соответствующие запахи (Жирицкая: 260).


[Закрыть].

Беломорканал. Картина П. Белова (1985)

Как и Беломорканал, Сучан – это водоток, то есть река (с 1972 г. она получила официальное название Партизанская). Протекает на юге Приморского края. Сучаном до 1972 г. назывался и небольшой город, стоящий на этой реке (переименован в Партизанск). Здесь еще с царских времен располагалась тюрьма, сохранившаяся и в советское время. Тяжелейшая угледобыча в Сучанском бассейне осуществлялась силами заключенных. Кроме того, название «Сучан» носило судно, которое фрахтовалось руководством ГУЛАГа для перевозки заключенных. Именно с Сучаном легенда связывала место смерти О. Мандельштама (на самом деле он умер во Владивостоке, в лагере «Вторая речка»). Узаконена эта легенда была в песне Галича «Памяти Б. Л. Пастернака» (1966) [8], в которой стих о Мандельштаме следует за стихом о Цветаевой: «Он не мылил петли в Елабуге / И с ума не сходил в Сучане / <…> / Ведь не в тюрьму и не в Сучан, / Не к высшей мере…» (Галич: 113; о влиянии Галича на Кибирова см.: Богомолов: 486–508). Ср. также со сходным приемом в ст-нии Гандлевского «Вот наша улица, допустим…» (1980): «С детьми играют в города – / Чита, Сучан, Караганда» (Гандлевский: 95).

Река Вилюй, протекающая в Якутии и Красноярском крае, и город Вилюйск, стоящий на этой реке, тоже тесно связаны с историей тюрем, ссылок и лагерей в России. Больше десяти лет прожил в Вилюйске ссыльный Чернышевский, широко использовался труд заключенных ГУЛАГа на строительстве Вилюйской ГЭС.

Если папиросы «Беломорканал» – источник вполне неметафорического запаха, памятного всем – даже случайным – свидетелям их использования, то ни Беломорканал, ни тем более мало кем виденные Сучан и Вилюй не являются для большинства читателей частью жизненного опыта. В этом стихе впервые во «Вступлении» к СПС объект приобретает чисто культурное значение, запах развоплощается и перемещается из области индивидуальной памяти в область памяти исторической. Этому сопутствует экзотичность двух последних гидронимов, которые связываются скорее не с конкретными реками, но с представлениями о лагерном крае, «где течет Енисей». Если дать волю фонетическим ассоциациям, то «Сучан» (ср. «сучий») и Вилюй (ср. «вилять») могут имплицировать мандельштамовский образ «века-волкодава» (или владимовский – верного Руслана).

17

домом отдыха в синем Крыму!

Как и стих о «булочной» после стиха про «общепитскую подливку», комментируемый стих резко контрастирует с предыдущим. Сфера запахов, ассоциирующихся с летним Крымом, включает цветущие растения, аромат кипарисов и эвкалиптов и, конечно, запахи моря. Из колымского ада мы попадаем в пространство, которое было для советских людей репрезентацией рая (если проследить этот путь, он проляжет наискосок карты от северо-востока к юго-западу). При этом и в предыдущем стихе СПС, и в комментируемом пейзажным фоном служит водный массив (вслед за каналом и реками – море (и небо), введенное через эпитет «синий»). Да и в отпуске ГУЛАГовское начальство вместе с семьями часто отогревалось именно на курортах Крыма и Кавказа. Ср. во II гл. СПС: «На далеком лесном пограничье, / В доме отдыха в синем Крыму / Лейся, звонкая песня девичья, / Чтобы весело было Ему!» (с. 208).

В помпезном неоклассическом «дворцовом» стиле строились и новые санатории, и дома отдыха. Первый корпус санатория «Украина» (Мисхор, архитектор Б. Ефимович, построен в 1950–1955 гг.)

«Право на отдых» было законодательно закреплено в 119-й статье сталинской конституции 1936 г. Дома отдыха, пансионаты и санатории для трудящихся стали визитной карточкой социальной политики советской власти (подробнее см.: Koenker). Очень часто они учреждались в бывших дворцах, усадьбах и богатых дачах, что должно было подчеркнуть демократизм режима и справедливый характер послереволюционной экспроприации собственности. Путевки в дома отдыха распределялись советскими профсоюзами и были почти бесплатными, они могли использоваться как средство поощрения ударников труда (своего рода земной аналог небесного блаженства праведников). Ср., например, в получившей в последнее время известность благодаря широкому онлайн-тиражированию звукозаписи выступления М. П. Седякиной на собрании избирателей Сталинского округа Москвы 11 января 1937 г.: «Товарищи! Разве мы думали, что наши дети, что наши внуки будут в детских садах, будут в детских яслях, будут на курортах, в синеториях? Да и не только бы дети-то, и мы-то с вами – и на курортах, и в синеториях, и в домах отдыха… Все, товарищи, для нас… Все создал… Спасибо тебе, великий Сталин, спасибо тебе, наша партия!» (Транскрипт с сохранением речевых особенностей наш. – Комментаторы.).

«Синим» Крым назван у К. не только из-за цвета неба и моря, но и как идеальное воплощение голубой советской мечты (ср. в послании «Л. С. Рубинштейну» (1987–1988): «Голубой Артек в Крыму» (Кибиров 1994: 175). Синий и голубой цвета, цвета мечты, доминируют на крымских полотнах одного из самых оптимистических советских художников – Александра Дейнеки[41]41
  Между прочим, в местах общественного питания в СССР часто висели репродукции и вариации этих полотен, чтобы во время еды человек мог немножко помечтать об отдыхе на Юге. Синим цветом были обильно залиты советские открытки и кустарные раскрашенные фотографии, изображающие крымский рай.


[Закрыть]. Эти обертоны синего и голубого цвета, возможно, учитывались поэтом-эмигрантом Г. Ивановым, иронически писавшим в ст-нии «Свободен путь под Фермопилами…» (1957), в котором «тюрьма» тоже соседствует с Крымом:

 
Стоят рождественские елочки,
Скрывая снежную тюрьму.
И голубые комсомолочки,
Визжа, купаются в Крыму.
 

(Иванов Г.: 387)[42]42
  Впрочем, у Иванова, возможно, подразумевается и недоедание «комсомолочек» и/или их незагорелость (прозрачная, голубая от астении, или белая, посиневшая от холодной воды кожа под ярким солнцем).


[Закрыть]

18

Пахнет вываркой, стиркою, синькой,

Оцинкованная выварка

Сохраняя синий колорит, К. возвращается к каталогу бытовых советских запахов, теперь – характерных преимущественно для тогдашнего «домашнего мира». Выварка здесь – не только процесс, но и содержимое большой емкости из цинка (до 20 л) для кипячения белья, ее обычно приходилось поднимать вдвоем, а затем ставить на газовую плиту. Синька – это средство для подсинивания белья при стирке, использование которого требовало от хозяек большого навыка – белье можно было недосинить или, наоборот, пересинить. Оно в каждой семье, как правило, стиралось в определенный день, в городских коммунальных квартирах жильцами иногда составлялся график очередности. Приведем здесь мемуарное описание типового процесса стирки белья в советское время: «Сначала белье замачивали в каустической соде. Потом стирали – терли на стиральной доске – такая волнообразно-ребристая продолговатая цинковая пластина, заключенная в деревянную раму на ножках. Потом белье вываривали в чане. Для вываривания в воду добавляли хозяйственное мыло. Если мыло было твердое, его терли на терке. Если мыло было мягкое – собачье, очень вонючее и липкое, – то его резали ножом на кусочки. Собачье мыло было противное, но отстирывало хорошо. Чистое прополощенное белье напоследок и для красоты полоскали в воде с синькой. Синька была порошкообразная. Немного синьки брали и завязывали в небольшую белую тряпочку – три угла вместе, а четвертый обматывали и завязывали – получался мешочек. Этот мешочек с синькой осторожно полоскали в воде. Синька потихоньку растворялась и равномерно окрашивала воду. А если просто бухнуть синьку, то она толком не растворится и белье будет в синих пятнах и точках» (ЖЖ2)[43]43
  Дополнительные культурные ассоциации, связанные со стиркой, вновь отсылают к эпохе сталинизма – это «чистки», в конце 1920-х – начале 1930-х г., проходившие в партии и на отдельных предприятиях и позволявшие выявлять неблагонадежных или подозрительных граждан, а также поддерживать в обществе мобилизационно-тревожную атмосферу. Ср., например, в романе Ильфа и Петрова «Золотой теленок» или у Мандельштама в ст-нии «Квартира тиха, как бумага…» (1933): «Какой-нибудь честный предатель, / Проваренный в чистках, как соль» (Мандельштам 1967: 196).


[Закрыть].