Текст книги "Варварские Строки"

^{Пятая глава}

Екатерина Макаровна разливала по чашкам чай. К чаю шли ватрушки. Александр Львович с супругой сидели по левую от неё сторону, напротив Володи. Тот всё время морщился и пытался что-то поправить под собой.

– Неудобно? – спросила его Елена.

– Нормально, – отозвался он, не переставая морщится.

– Что такое, Володь? – тут же повернулась мать.

– Да режет что-то… – объяснил он.

Екатерина Макаровна поставила чайник на стол и нагнулась над сыном.

– Мам, помочь? – приподнялась Елена.

– Сиди, сиди, я сама, – не поворачивая головы, отозвалась она.

Лена отвернулась. Долго и многозначительно посмотрела на мужа. Тот пожал плечами.

Яблочный сад утопал в цвету. Стол поставили прямо посередине, в центре его водрузили самовар. Душистый аромат разливался в воздухе.

– Ну как дела у вас? – спросила Елена. – А то вы всё молчите, молчите…

– Да как дела, Ленок! – улыбаясь, покачала головой Екатерина Макаровна. – Разве у нас что-то меняется? Живём как прежде. Я вот по хозяйству, Володька телевизор сутками смотрит, да музыку слушает. Книги читать забросил что-то…

– Не пишешь? – спросил его Низовцев.

– Да не, какое… – поморщился тот снова, на этот раз особенно болезненно.

– Почему?

– Потому что я разочаровался в литературе, – ответил он резко. – Вся литература – это большой и неприкрытый идиотизм.

Екатерина Макаровна, разлив чай, тоже присела.

– Правильно было сказано, – продолжал Владимир, – «ярмарка тщеславия». Причём тщеславия самого отборного, самого гнусного. Бездарные придурки, нет у них сил прожить свою жизнь не выпячиваясь, лезут к Парнасу и дерьмо своё с собой несут. Я этим дерьмом отравился на всю жизнь. Спасибо, больше не надо.

Елена с матерью смотрели на него серьёзно и даже скорбно, Александр Львович – наоборот, добродушно.

– Ну ты же тоже, – сказал он, – в своё время всеми силами стремился к Парнасу.

– Да, – кивнул Владимир, – можно представить, каким я идиотом был. Это вы меня, – кивнул он матери, – с отцом вместе склоняли к ерунде этой. Пиши, талантливые стихи!

– Я и сейчас это повторю, – отозвалась Екатерина Макаровна.

– Да ладно, мам! – махнул рукой Владимир. – Я отлично знаю, что все мои стихи – говно! И все Сашкины книги – тоже говно! И все остальные книги – говно! Потому что это ненормально. Не-нор-маль-но! Ненормально свои чувства превращать в предмет для всеобщего обозрения.

– Ну, Вов, так категорично нельзя говорить, – возразила Елена.

– Можно! Мне теперь всё можно.

– Стихи твои действительно хорошие были, – продолжала Лена, – это тебе любой скажет. Рецензии на книгу – вообще замечательные. Мне очень жаль, что из-за этого несчастного случая ты так обозлился и всё забросил.

– Ты мне тут соболезнования не высказывай! – зло ответил Владимир. – Посиди на моём месте и поймёшь, что это такое.

Он сделал глоток чая.

– А рецензия была одна-единственная, – продолжил, – да и та написана твоим любовником. Саш, ты знаешь, что Комаров этот был её любовником?

– Знаю, знаю, – покивал Александр Львович.

– Можно представить, чего ей стоила эта рецензия.

– Ничего она мне не стоила! – разозлилась Елена. – По крайней мере, не то, о чём ты думаешь. Я просто попросила его обратить внимание на твою книгу. И всё.

– У меня целая кипа моих книг в сарае валяется, – говорил Владимир. – Мама вон печку ими топит.

– Не топлю я ими печку, не ври, – поспешила ответить Екатерина Макаровна.

– Можете брать их, – обратился Владимир к сестре и шурину. – Если жопу нечем подтирать.

Елена досадливо сощурилась на эти слова, а Низовцев рассмеялся.

Единственным неудобством трапезы на природе было обилие насекомых, в том числе и пчёл, которые слетались на яблони.

– Деньги ваши получаем, – заговорила Екатерина Макаровна после паузы. – Спасибо. Хватает на всё, даже лишку остаётся.

– Спасибо вам, благодетели! – произнёс Владимир.

На его слова никто уже не реагировал. Екатерина Макаровна наполнила чашки по новой – самовар был ещё полон.

– Я тебе Роберта Крея привёз, – сообщил Низовцев Владимиру. – Целых три диска.

– Спасибо, – отозвался тот. – А Лютера Элисона?

– Элисона не нашёл. Да и времени уже не было на поиски. Ты бы раньше позвонил.

– Как узнал, что вы приедете – и позвонил.

– Найду – вышлю.

Дом, в котором жила Екатерина Макаровна с сыном, был одним из самых добротных в деревне. Кирпичный, массивный, многокомнатный – здесь немногие имели такие. Построен он был ещё при коммунистах отцом Елены, профессором и заслуженным деятелем наук. Отец дом этот очень любил и последние годы доживал именно здесь, хотя до Москвы было и не близко.

Женщины остались в зале, а Александр Львович с Владимиром укрылись в дальней комнате. Низовцев вручил ему диски, один из них Володя тут же зарядил в проигрыватель. Кроме дисков Александр Львович достал бутылку вина и сигары. Владимир поморщился в своей обычной манере, но ни от того, ни от другого не отказался.

– Никогда бы не подумал, – начал он, – что ты в социальную тематику ударишься.

Низовцев выпускал клубы сигарного дыма.

– Ты считаешь, что этот роман на социальную тематику? – спросил он.

– Ну а как же, – добавил дыма Владимир. – Аутсайдер-маргинал, люмпеновская среда – налицо произведение на общественно-значимую тему.

– Это не так, – возразил Александр Львович, – но мне льстит твоя трактовка.

– Ну, конечно, ты преподносишь всё это с художественным сдвигом, через призму искусственного непонимания, которое пытаешься создать у читателя – но как ни выдавай это за стилизацию, невооружённым взглядом видно, что слова, которые ты вкладываешь в уста этой кошмарной старухи-призрака, тебе не безразличны. Возможно, что со многим ты согласен.

– Ты уж наверняка согласен со всем.

– Ошибаешься. Я разуверился в силе печатных слов. Идеи и смыслы, которые стоят за ними – дорога к гибели, к разложению. Не имеет значения, позитивны они или негативны – все они пытаются увести тебя от твоего естественного состояния, выколупнуть из своей оболочки. И если им поддашься – всё, покоя не будет. Я поддался раз и испортил всё, что только можно испортить.

– Ты слишком самоедствуешь.

– Нет, я знаю, о чём говорю. Я на собственной шкуре испытал пагубное воздействие книжных идей.

– Твоя инвалидность – несчастный случай.

– Она – следствие бравады. Игры с жизнью, погони за призрачными ощущениями – всем тем, чему меня научили бестолковые и безответственные писатели. Я вполне понимал, чем это может для меня закончиться, когда садился на тот долбаный мотоцикл. Прыгать через недостроенный мост – какая глупость!

– Рабочая среда, – сменил тему разговора Низовцев, понимая, что он может плохо кончиться, – очень сильная и эффективная прослойка для произведения. Сейчас мало кто помещает действие в рабочую среду. Меня же она чрезвычайно вдохновляет.

– Раньше не вдохновляла.

– Рабочая среда – это мрачное, напряжённое повествование. Скорбь, незримые трагедии витают над героями. Сами они вроде бы спокойны и цельны, но в любое мгновение готовы распасться на сонмы эмоций, на тысячи слоёв. Здесь и ярость, и нежность, и злоба, и жертвование собой. Разве это не чудно?! Из рабочих можно сделать кого угодно – и героев, и сволочей.

– Сволочь и герой – это одно и то же.

– Я всегда бежал от мелочности, от скуки. Меня вдохновляют сильные эмоции, захватывающие мотивы, одинокие стремления. Лишь сталкивая лбами противоположности можно создать значимую литературу.

– Ты создаёшь её! – кивал головой Владимир. – Она воистину значима!

– Да, иной раз слова, которые говорят мои герои, и поступки, которые они совершают, могут показаться претенциозными. Но это первое впечатление! Оно тут же исчезнет, отнесись ты к ним более серьёзно и с большим участием. Другое дело, что сейчас трудно ожидать от читателей такого участия.

– Они на верном пути.

– Социальная направленность – это неплохо. Правильно выписанная, она только украсит произведение. Нет, конечно, нет: мой Коля не актуально-публицистический герой и вряд ли тебе действительно показалось так. Просто ты пытаешься смотреть на вещи с нетрадиционной стороны…

– Ты грубо льстишь мне. Я уже ни на что не пытаюсь смотреть – ни с традиционных сторон, ни с нетрадиционных.

– Главное, не скатиться в откровенную глупость. Не сделать его членом профсоюза, к примеру…

Елена разговаривала с матерью в зале.

– Не останетесь? – удивлялась Екатерина Макаровна. – А я думала – ночь переночуете.

– Я не против, но Саша настаивал на том, чтобы вечером уехать.

– Да куда вы на ночь глядя?! Это и опасно к тому же.

– Вот, такой он. Не хочет, и всё.

– Я поговорю с ним.

– Он никого не слушает.

– Послушает. Что тут такого – ночь провести. Я думала, вы вообще на неделю приедете.

– Да какая уж неделя!

– А что?

– Я не против, мам, не против. Но как вот с Вовкой жить здесь неделю?

– Ну а что Вовка?

– Я вообще не понимаю, как ты с ним уживаешься. Может он с тобой и не так себя ведёт, но меня он просто унижает. Специально, осознанно – уколоть, уколоть, уколоть.

– Но ты тоже войди в его положение.

– Тоже позвоночник сломать?

– Я не про то.

– Ну а что мне ещё сделать? Ты думаешь, мне его не жалко? У меня сердце кровью обливается, когда я его вижу!

– А у меня?!

– Тебе ещё тяжелей, не спорю.

– И лечить такие переломы не умеют…

– А помнишь врача того, который говорил, что может быть когда-нибудь у Володи всё восстановится?

– Помню, но ты же видишь… Ничего не восстанавливается.

– Просто не надо сидеть сложа руки. Надо врачам его показывать, какие-то новые методы пробовать, лекарства.

– Поначалу делали что-то, ездили, а сейчас заглохло всё. Ты видишь какой он? Вы приехали – он вон уже как нервничает. А посторонний кто – он и на порог его не пустит. Ехать куда-то – об этом вообще речь не идёт.

– Просто нужен человек, который сможет на него повлиять. Женщина нужна! Ему тридцать пять, а у него девушки никогда не было.

– Ну, Лен, какая девушка захочет с инвалидом связываться?! Только такая же если.

– Ну а что, если такая же?

– Что ты, он на это никогда не пойдёт.

– Сколько времени? – вышел к ним Александр Львович.

– Четыре.

– Собираться будем?

– Мама нас уговаривает остаться.

– Конечно, – подключилась Екатерина Макаровна. – Семь часов до Москвы ехать, когда это вы приедете! Да мало ли что на дороге случиться может. Завтра с утра выспавшиеся, отдохнувшие, без спешки, без суеты и поедете.

Низовцев зачерпнул в ведре ковш воды.

– Думаешь? – спросил он не то тёщу, не то жену.

– А что думать! – настаивала Екатерина Макаровна. – Оставайтесь, и всё.

– Действительно, – смотрела на него Лена, – может, переночуем?

Александр Львович сделал долгий и смачный глоток. Поставил ковш на стол.

– Давай останемся.

Мимо окон гнали стадо. Два пастуха-подростка, щёлкая кнутами, вели по деревне дюжину коров.

– У вас тут и коров держат… – заметил Низовцев.

– А как же, – отозвалась тёща.

– А ты что не держишь?

– Очень хочу, Саш, очень. Возможно, осенью куплю. Давно корову хотела. Своё молоко – больно хорошо. Только вот не знаю, справлюсь ли с ней.

– Да что сложного?

– Ну как же… Доить хотя бы. Я не умею.

– Доить за день научишься.

– Ну, если ты говоришь…

Ехать на ночь глядя в Москву Александру Львовичу не хотелось. Он был рад, что его уговорили остаться.

– Екатерина Макаровна, – спросил он тёщу, – а где тут искупаться можно?

– Раздевайся, недоделанный! – говорила Елена, снимая платье.

Низовцев раздеваться не торопился. Смотрел на жену.

Озеро оказалось практически непригодным для купания. Лишь обойдя его вокруг, они нашли небольшой пятачок, с которого кое-как можно было заходить в воду. По всей поверхности озера торчали голые и гнилые стволы деревьев. Должно быть, несколько лет назад на этом месте стоял обычный лес. По какой-то природной коллизии, а может и под воздействием человека, низину эту залило, и она превратилась в водоём.

– Что засмотрелся? – повернулась жена, уже без платья, в одном купальнике.

– Ты сегодня на удивление возбуждающая, – отозвался Александр Львович. – Разденься догола.

Елена сняла лифчик и трусы. Смущённо заулыбалась. Годы делали с её телом свою работу, но для женщины за сорок она смотрелась неплохо.

– Ну как, – задорно мотнула она головой. – Нравлюсь?

– Нравишься. Сделай мне минет.

– Ну ты подойди тогда.

– Вставать не хочется.

Лена зашагала к нему. Александр Львович лежал на крохотной полянке между дубами. Она присела на корточки, расстегнула ремень его брюк и взяла член в рот. Низовцев запустил ладонь в её волосы.

– Вовка совсем сдал, – сказал он.

– Да, – оторвалась Елена. – Как бы это плохо не кончилось. Он на всё способен.

– В Москву его, может, перевести?

– Что, в Москве инвалидам лучше живётся? Его не в Москву, его лечить надо.

– Лечить… – задумчиво произнёс Александр Львович. – Лечить можно, если лечится. А у него уже вряд ли.

Елена ничего не ответила. Низовцев не мешал ей больше. Несколько минут спустя он кончил. Жена проглотила.

– Фу, грязная какая! – морщилась Лена, заходя в воду. – Зря залезли. Подхватим ещё что-нибудь.

– Раз пришли, надо искупаться, – спускался следом Александр Львович.

– На речке бы.

– Там не чище.

– Всё же вода проточная.

– В бане отмоемся.

Низовцев сплавал на другой берег. Вылезти на него не было возможности – он представлял собой полосу грязи.

– Лен, пригнись!

– Зачем?

– Я нырну с тебя.

– Ну конечно!

– Пригнись, будь другом!

– Здесь нельзя нырять. В корягу врежешься.

Выбравшись на берег, они легли на полотенца. На телах остались разводы от грязной воды.

– Откуда у тебя волосы на спине взялись? – гладила его жена. И с каждым годом всё гуще и всё длиннее.

– Понятия не имею.

– Я ведь помню – у тебя их не было.

– Мутация.

– Очень вероятно.

В этот час в лесу было на удивление тихо – такую тишину редко когда услышишь. Солнце клонилось к закату. Повеяло вечерней хмарью и грустью.

Баню Александр Львович истопил сам.

– Молодцы, что вспомнили! – хвалила их Екатерина Макаровна. – Я тоже после вас помоюсь. Да и Володю бы помыть надо. А, Володь?

Владимир лишь пожал плечами.

– Мне всё равно.

– Надо, надо. Я баню сейчас редко топлю, тяжело стало, да руки всё не доходят.

Владимира взяли мыться с собой. Как ни странно, баня подействовала на него положительно.

– Давно так не мылся, – говорил он. – Мать так, помоет чуть, и всё.

– Ну конечно, – отозвалась Екатерина Макаровна, – какая я мыльщица.

Распаренные, они сидели за столом. Негромко работал телевизор. Шёл выпуск новостей.

– Хватило тебе воды? – спросил Александр Львович тёщу.

– Хватило, хватило, – закивала та.

От политических новостей программа перешла к новостям культуры. Говорили что-то про Мариинский театр. Потом начались новости спорта.

– Что-то про тебя ничего не сказали, – усмехнулся Володя.

Мать с сестрой отреагировали на его шутку порицающими взглядами, но Александр Львович не обиделся.

– А меня никогда в новостях и не показывали, – ответил он.

– Нет, – вмешалась Елена, – как-то раз показывали. С презентации «Немезиды». Там ещё издательство твоё скандал пыталось изобразить. Якобы кто-то с гневными нападками обрушился, что роман человеконенавистнический, и всё такое. А они вроде как пытались всех успокоить: роман действительно с закосами в мизантропию, но не настолько, чтобы этим так громко возмущаться. Короткое интервью с тобой дали. Ты тоже изумление высказывал. Нельзя так реагировать на художественное произведение и что-то ещё в том же духе.

– А-а, помню. Да, один раз было. Но Борис потом отказался от таких акций. Слишком дорого.

– Что, действительно кто-то возмущался? – спросила Екатерина Макаровна.

– Да кто возмущался! – воскликнул Володя.

– Всё верно, – подтвердил Низовцев. – Никто не возмущался. Хотя в такой рекламе есть свой смысл. Книга пошла хорошо.

Володя поперхнулся пирогом. Долго откашливался. Даже слёзы выступили.

– Вот так, – улыбнулся Александр Львович, хлопая его по спине. – Начинаешь на меня злословить – сразу возмездие приходит.

– Да уж, – тяжело вздыхал Владимир. – Против вас, чертей, не попрёшь.

^{Глава пятая}

Вся прибрежная линия, носившая гордое название пляжа, была усыпана людьми. Они лежали, стояли, двигались – это был один из тех немногочисленных летних дней, когда весь город, изнывая от жары, стремится вырваться к океану. Настоящая жара случалась не каждый день, этот же как по заказу выпал на воскресенье.

– Может туда? – показала рукой с зажатой в ней сандалией Марина.

Сандалии она несла в руках и шла по песку босиком, отчего морщилась и капризно вскрикивала – песок был усыпан камнями и прочим мусором.

– Дальше, – сказал Коля не останавливаясь.

– А что дальше?! – возразила Марина. – Там столько же людей!

– Нет, меньше.

– На самом деле, – поддержала Колю Ольга, – там вроде меньше.

– Ни фига там не меньше, – пробубнила Марина, но послушно зашагала за взрослыми.

Даже здесь можно было услышать шум недалёкого порта. Виднелись корабли, стоявшие на рейде. От яркого света все портовые постройки были подёрнуты ослепительной дымкой, отчего казались призрачными и сказочными. Блики солнца искрились в волнах, слышался смех и радостные крики – пребывать в такой атмосфере Коле было непривычно. Он, однако, крепился. В него никто не кидал камней и не пытался прогнать, пугая срывающимися с привода собаками. Это вселяло некоторую уверенность.

– Давайте сюда, – кивнул он.

– Давайте, – согласилась Ольга. – Лучше вряд ли уже найдём.

Они свернули к воде и стали спускаться по пляжному откосу. Марина плелась сзади и канючила:

– Ну и где тут меньше?.. То же самое.

На пятачке свободной территории они расстелили полотенца и уселись. Девушки стали раздеваться. Коля не торопился.

– Чего ты? – вскинула на него глаза Ольга.

– Я позже.

– Снимай одежду, не стесняйся. Никто на твои плавки не будет смотреть.

Марина захихикала, а Коля, поморщившись, принялся неохотно раздеваться. Красно-синие плавки, купленные накануне, сильно смущали его. Ему казалось диким предстать перед людьми в таких ярких, а самое главное так плотно облегавших тело трусах. Гениталии образовали большой и заметный со всех сторон бугорок. Марина насмешливо уставилась на него.

– Массивно, массивно… – щёлкая языком, качала она головой.

Коля не сдержался.

– Заткнись, сука! – влепил он ей затрещину. Зубы были плотно сжаты, мышцы на лице напряглись и задрожали – ярость, вскипевшая в груди, толкала на большее.

– Тихо, тихо! – встала между ними Ольга. – На вас все смотрят!

На Колю это подействовало отрезвляюще. Он уселся на песок. Обиженная Марина гладила раскрасневшееся ухо.

– Что ты смеёшься над ним?! – отчитывала её мать. – Ну и что, что он ни разу плавки не надевал.

Марина молчала.

– С самого утра ведёшь себя по-свински, – продолжала Ольга. – Я пока разнимаю вас, но смотри, скоро не буду. Он тебе покажет кузькину мать.

– А ты не обижайся, – нагнулась она к Коле. – Что тут такого, плавки? Видишь, все в плавках. У всех выпячивается.

Все мужчины на пляже носили плавки и у всех выпячивалось. Это конечно радовало, но придти в себя после вспышки злости Коля не мог ещё долго. Лишь открыв пиво и сделав пару глотков, он немного успокоился.

Марина, желая загладить инцидент, обняла его и поцеловала в щёку.

– Ну извини меня, извини. Ты ведь обидчивый у нас, я и забыла. Больше не буду.

Коля смотрел на море. Марина была ему сейчас неприятна.

– Мир? – протянула она мизинец.

Хотелось послать её подальше, но, глубоко вздохнув, он протянул мизинец в ответ – её извинения всё-таки тронули его. Они тряхнули руками и восстановили дружбу.

– Поцелуй меня, – попросила она. – В губы, – уточнила тут же.

Он чмокнул её в губы, но довольствоваться секундным поцелуем Марина не захотела. Засосав Колю своими пухлыми губами, она исполнила долгий поцелуй с языком. Коля не сопротивлялся.

– Пойдёмте купаться, – махнула им Ольга, наблюдавшая за поцелуем с усмешкой.

– Пойдёмте! – поднялась Марина. – Коль, пойдём!

– Я не хочу, – ответил Коля. – Не люблю купаться. Позагораю лучше.

Девушки одарили его полными изумления взглядами. Коля был непреклонен. Желания упрашивать его у них не было. Они пожали плечами и побежали к воде. Коля достал из пакета книгу и погрузился в чтение.

– Жалкая комедия, – донёсся откуда-то сбоку голос Старой Суки. – Всё равно ты не войдёшь в воду.

– Я уже близок к этому.

Старуха беззвучно хохотнула.

– Ты – ничтожество. Лишь я поддерживаю в тебе способность к жизни. Без меня ты не сделал бы и шага.

– Это не так.

– Это так.

Она злобно оглядывала копошившиеся вокруг тела. Старухе они были противны.

– Ты посмотри на них, ты посмотри… – шептала она, брызгая слюной. – Бесстыжая демонстрация собственного уродства. Они считают себя красивыми и достойными внимания, но я вижу их истинную сущность. Гниение. Гниение их настоящая реальность. Ты хочешь стать одним из них? Пошло вертеть задницей, брызгаться, как идиот, водичкой – такое поведение стало твоим идеалом?

– Им весело. Мне тоже хочется веселиться.

Старая Сука презрительно поморщилась.

– Как можно веселиться, будучи человеком?! Это веселье – напускное, они скрывают за ним своё отчаяние.

– Я не вижу отчаяния.

– Просто ты глуп. Я прожила больше твоего и разбираюсь в людях. Каждый шаг, который ты сделаешь к ним, отольётся тебе бесконечными мгновениями муки. Ты не понимаешь, на какую боль обрекаешь себя.

– Ты тоже зовёшь меня не туда. Я хлебнул достаточно той жизни, которую ты воспеваешь и не видел в ней ничего, кроме той же боли и отчаяния. Я не боюсь встретить другую боль.

– Та боль, которую ты испытал, покажется тебе райской благостью по сравнению с той, что тебе предстоит испытать.

Коля отвернулся от неё. Марина и Ольга с дикими воплями плескались в воде. Марина отобрала у двух пацанов мяч и, хохоча, увёртывалась теперь от их объятий. Расстроенными парни не выглядели и с удовольствием включились в забаву – отнимая мяч можно было ухватиться не только за него. Марина отбросила мячик матери. Ольга её затею поддержала и возвращать мяч не собиралась.

Коля поднялся и неторопливым, неуверенным шагом направился к воде.

– Всё равно ты не войдёшь! – крикнула ему в спину старуха.

Коля не отозвался.

– А хочешь, – снова закричала она, словно испугавшись чего-то, – я вселю в тебя уверенность и ты перестанешь бояться воды?! Но за это ты будешь делать всё, о чём я попрошу.

– Я сам смогу, – процедил сквозь зубы Коля.

У воды он остановился. Волны были небольшими, лишь узкую полоску песка окатывали они своими наплывами. Океан не выглядел жестоким.

– О-о, Коля идёт! – увидела его Марина. – Коля, плыви сюда!

Мяч снова был у неё и, окружённая мальчишками, она не спешила отдавать его матери.

– Что, не вытерпел? – приставив ладонь ко лбу, смотрела на него Ольга.

Она стояла по пояс в воде и улыбалась.

Коля напрягся и сделал первый шаг. Вода обволокла ноги и показалась очень холодной. Он остановился на мгновение, но тут же заставил себя шагнуть ещё, понимая, что остановившись, может уже не найти в себе силы для следующих шагов. Вода уже омывала колени, дыхание оборвалось, он дрожал – не то от холода, не то от страха – но упрямо двигался вперёд.

Поравнявшись с Ольгой, остановился.

– Сплаваем? – кивнула она.

– Я не умею плавать.

– Не умеешь?! Ну ты даёшь!

– Вода гораздо холоднее, чем я ожидал.

– Что ты! Такой тёплой я не помню.

Коля боязливо осматривался по сторонам, словно ожидая нападения. Всё было спокойно и даже Старая Сука потерялась среди загоравших на берегу людей. Он закрыл глаза, глубоко вздохнул и медленно присел, погрузившись в воду с головой. Едва она сомкнулась над ним, он устремился вверх. Эмоциям не было предела: учащённо дыша, с глупой улыбкой на губах он смотрел на своё тело и нервно хохотал.

– Что такое? – спросила Ольга.

– Я окунулся! – сообщил он ей восторженно.

– Не может быть!

– Правду говорю! Ты же видела.

– Это просто подвиг!

Коля повторил свой трюк снова. Ничего страшного не происходило.

– Ты знаешь, – сообщал он Ольге, – мне кажется, что со временем я смогу научиться плавать!

Ольга посматривала на него недоумённо, но не могла скрыть улыбку.

– Мяч! Мяч! – кричала Марина, кидая им мячик.

Ольга поймала его, а потом перекинула Коле.

– Коля, лови!

– Я даже представить не мог, – радостно сообщал девушкам Коля, когда накупавшись, они лежали на полотенцах, – что смогу когда-нибудь купаться, как все.

– Ты смог! – смеялась Ольга.

– Да, ты молодец! – говорила Марина.

– Это так удивительно, так волнующе! И совсем не страшно. Я думал, это очень страшно, но страх куда-то ушёл, едва я окунулся в воду. Представляете, мне было не страшно!

Девушки понимающе кивали.

– Коль, купи мне чего-нибудь сладкого, – попросила Марина.

– Он уже покупал, – попыталась осадить её мать.

– Ну и что. Я ещё хочу.

– Хватит с тебя.

– Коль, купи!

Коля полез в карман брюк и достал две бумажки по десять рублей. Подумав мгновение, присоединил к ним и третью.

– Держи! – протянул Марине.

– Спасибо, – взяв деньги, вскочила девочка.

– Тридцать рублей, ты с ума сошёл! – осуждающе смотрела на него Ольга.

– Пусть, – махнул он рукой. – Я теперь не босяк. Я зарплату получаю.

– Если так будешь кидаться, твоей зарплаты хватит ненадолго. Она и так у тебя небольшая.

– Побольше, чем у тебя, – с затаённой гордостью ответил он Ольге.

Возразить ей было нечего. Зарплату он получил позавчера и большую её часть они потратили вместе. Несмотря на уговоры Ольги, всех денег Коля ей не отдал, а выдавал лишь нужную сумму на конкретную вещь. Столько денег он никогда не имел, а потому испытал восторг вперемежку со страхом, когда ни слова не говоря бухгалтер строительной организации отсчитала ему чистые и хрустящие купюры. Мир вокруг менялся – не понимать этого было невозможно.

– Коль, пойдём со мной! – звала его Марина.

Он не отказался.

Ухватив за руку, Марина повела его к торговой палатке, располагавшейся в паре сотен метров от их лежбища.

– Я там такие жвачки классные видела! – сообщала она Коле по дороге. – Разноцветные и с вкладышами. Там даже голые тётеньки сфотографированы. Ты хочешь с голой тётенькой?

Коля хотел сейчас всё на свете – так здорово он не чувствовал себя никогда!

Они купили жвачки, мороженое и лимонад. Вкладышей с голыми тётеньками не попалось.

– Зараза! – раздосадовано морщилась Марина. – Не повезло. Поменять, может?

– Да ладно.

Домой они уехали поздно, одними из последних. Солнце опускалось за горизонт, пляж оголялся, девушки были не прочь отправиться домой, но вошедший в раж Коля просил остаться ещё чуть-чуть. Он окунался бесчисленное количество раз, научился первым примитивным навыкам удержания на воде и даже проплыл пару метров. Всё это привело его в неописуемый восторг.

– Ох, сегодня помучаемся мы ночью! – качала головой Ольга, глядя на свои руки.

Автобус вёз их в город, Марина разместилась на Колиных коленях, Ольга сидела рядом.

– Почему? – спросил он.

– Смотри, обгорели как! И это только руки. На спине, наверное, места живого нет.

– Да, я уже сейчас чувствую, – подтвердила Марина.

– А я ничего не чувствую, – возразил Коля.

– Подожди, почувствуешь.

– Здорово день провели! – оглядывала Марина мать и Колю, словно ожидая, что они не согласятся с ней.

– Да, хорошо, – кивнул Коля.

Ольга ничего не ответила, но по выражению её лица было видно, что она согласна.

– Мы вдвоём никогда так не отдыхали, – продолжала Марина. – Мать у меня скучная, занудная, никуда не выбирается. Только дома сидеть умеет.

– А ты? – взглянула на неё Ольга.

– Ну и я с тобой такой же стала. Ладно вот Коля нас прогуляться вывез. А то бы совсем засохли.

Коля знал, что его заслуги тут нет никакой – с самого начала он был против этой поездки и согласился на неё лишь после долгой обработки со стороны девушек.

– Следующая остановка наша, – буркнула Марина, глядя в окно.

Спать легли на пол, втроём. Коля расположился посередине, что его не очень радовало. Лежал он на животе, потому что на спине было невозможно – она горела.

– Будильник поставил? – спросила Ольга.

– Поставил.

Марина, уткнувшись в его плечо, тихо посапывала. В квартире было жарко. Они лежали голыми.

– Он что-то фигово работать стал, – бормотала Ольга. – Батарейка, видимо, садится.

– Ты рано встаёшь, – сказал он. – Разбуди, если что.

В подъезде раздавались крики. У соседей по лестничной площадке разыгрывался скандал. Поначалу кричали тихо и редко, но вскоре крики усилились и превратились в непрекращающийся вопль. Задремавшая Марина проснулась и выругалась.

– Может, сходишь? – спросила Колю Ольга.

– Сходи, Коль, – захныкала Марина. – Надавай им по шеям.

Коля, недовольный и злой, поднялся. Надел трико, тапки и вышел на лестничную площадку. Кнопка звонка у соседей не работала – пришлось стучаться. Дверь была старая, с фанерной обивкой, на которой значились многочисленные трещины и вмятины. Никто не подходил. Коля продолжал колотить. Наконец раздались чьи-то быстрые суетливые шаги и пьяный женский голос спросил:

– Кто там?

– Соседи, – отозвался Коля. – Почему шумите?

– Что? – донеслось из-за двери.

– Шум, говорю, прекратите! Спать людям мешаете.

– Это кто? – верещала женщина.

Вместо ответа Коля снова забарабанил в дверь.

– Да кто там? – женщина была совершенно пьяна.

– Открой-ка дверь! – крикнул Коля. – Объясню как следует.

– Кто там? – донёсся из-за двери мужской голос, не менее пьяный.

– Не знаю, – отозвалась женщина. – Ломится кто-то.

– Это сосед! – крикнул Коля. – Шум прекратите.

– Иди в жопу, сосед! – крикнул мужик. – Пока морду набок не свернули.

– Ого! – хохотнула Старая Сука. – Я просто в шоке. Неужели ты это так оставишь, Николай?

Коля метнулся назад в квартиру. Ольга с Мариной стояли в коридоре и глупо смотрели на него.

– Где топор? – крикнул Коля.

– Топор?! – изумилась Ольга. – Может, не надо.

– Дай мне топор!!! – заорал он на неё. – Переубиваю их всех!

– Под ванной, – отступила Ольга.

Коля открыл дверь ванной комнаты, нашёл топор, но едва прикоснулся к нему, как обух тут же отделился от топорища. Приделывать его обратно времени не было.

– Молоток есть?

– Оставь, Коля, – жалостливо смотрела на него Ольга. – Чёрт с ними. Давай лучше вниз спустимся, там телефон в тридцать седьмой, милицию вызовем.

Он отодвинул её в сторону и прошагал на кухню. В ящике под подоконником нашлась только скалка. Пришлось взять её.

– Сразу же по носу бей, – советовала старуха, – по носу.

Он снова принялся молотить кулаком в соседскую дверь. Никто не подходил. Он ударил по ней ногой – она хрустнула и отклонилась от косяка. После второго удара распахнулась.

В коридоре было пусто. Из приоткрытой туалетной двери пробивалась полоска света. Коля рывком открыл дверь. На полу сидела пьяная баба и блевала в унитаз.

В первой по коридору комнате, на диване, выдвинутом почему-то в самый центр, скрючившись, спало мелкое худосочное существо неопределённого пола. Крики доносились из другой, дальней комнаты.