Текст книги "Варварские Строки"

^{Глава шестая}

Когда поезд тронулся с места, и за окнами замелькал ускоряющийся в смене картин пейзаж, Коля пережил неописуемый восторг. В поезде он оказался первый раз в жизни. До этого ездил только на автобусах и трамваях, пару раз – в грузовике, причём однажды его посадили в кабинку. Сердце сжалось, замерло, а затем, расправившись, разлило по телу густое и неторопливое тепло. Он смотрел в окно и улыбался.

Накрапывал мелкий дождь. Стекло усеивалось каплями, они сливались и вскоре потекли ручейками.

– Ты оказался сильнее, чем я думала, – задумчиво смотрела на него Старая Сука. – Бросить этих баб было нелегко, но ты нашёл в себе силы, я уважаю тебя за это.

Коля молчал.

– Представляю удивление этих дур, когда ты не вернёшься сегодня вечером. Как ты думаешь, они будут печалиться о тебе?

– Вряд ли, – ответил Коля. – Они не любили меня по-настоящему. Я был для них лишь деталью для удовлетворения собственных нужд.

– Ах, как ты прав, как ты прав! Я всегда говорила тебе об этом, но ты не слушал меня. Ты отмахивался от меня, называл меня последними словами.

– Ты их заслуживаешь.

– Перестань, Николай! Мы только что помирились, а ты снова готов начать войну. Так нельзя. Мы должны научиться понимать друг друга.

– Я не хочу тебя понимать, ты – зло. Когда-нибудь я избавлюсь от тебя.

– Ах-ах-ах! Когда-нибудь! Наступит ли это «когда-нибудь»?

– Ты слабеешь. В один прекрасный день ты исчезнешь.

Старуха обиделась. Но, переборов себя, снова улыбалась.

– Коля, давай не будем ссориться, – погладила она его по плечу. – Кроме меня у тебя никого нет, не забывай об этом. Ты молодец, ты сумел скинуть с себя этих девок, но на что тебе сдался этот мужик, который попёрся вместе с тобой? Он ничем тебе не поможет. С ним будет всё та же гнусная работа, всё та же зависимость от людей и обстоятельств. Избавься от него!

Виктор вернулся из туалета.

– Иди, переодевайся, – кивнул он Коле.

– Я здесь, – ответил он. – Всё равно некому смотреть.

Вагон был заполнен не больше, чем на половину. Из четырёх мест плацкарта были заняты только два – ими.

Переодевался Коля недолго – лишь снял брюки и натянул трико. Футболку он себе так и не купил, пожалел денег, а брать у Ольги не захотел. Он оставил все её вещи, за месяц до отъезда начав закупать всё необходимое. Всё необходимое поместилось на дне спортивной сумки, большой Колиной гордости. Таких красивых вещей он раньше не имел. Другой гордостью была кожаная куртка, на которую ушла двухмесячная зарплата. Но она того стоила – надев её, Коля почувствовал себя взрослым и солидным человеком. Законченность образу придавала драповая кепка.

– Что-то не пришла тебя любимая провожать, – расчёсывал влажные волосы Виктор.

– Какая любимая? – повернулся Коля.

– Сожительница твоя, как её там…

– Она не знает, что я уехал.

– Не сказал что ли?

– Нет, незачем ей знать.

– Зря.

– Почему?

– А вдруг возвращаться к ней придётся?

– Вряд ли. Хотя я ей не говорил, что разрываю насовсем.

– Не говорил, но отъезд твой она именно так и поймёт. А бабы знаешь какие обидчивые! Ты для неё теперь на всю жизнь враг.

– Ну и хрен с ней!

Проводница выдавала бельё. Коля запросто поспал бы и на голом матрасе, но все люди брали, Виктор тоже, нельзя же было показаться нищим босяком.

– Ты где ляжешь? – спросил его Виктор. – У нас места вот эти – нижнее и верхнее, но никого больше нет, так что можно на нижние ложиться.

– Я наверху хочу.

– Ну смотри. Я тогда снизу.

Они застелили постели. Виктор предложил перекусить.

– Не особо светись, – разливал он по пластиковым стаканам водку. – Сюда менты заглядывают.

На закуску припасли банку консервов, огурцы и хлеб.

– Витя, – спросил напарника Коля, – а вот ты зачем едешь? Не из-за меня же?

– Ну правильно, – ответил тот. – Хотя ты вовремя подвернулся. Я бы без тебя не решился.

– А чего тебе не жилось во Владивостоке?

– А тебе чего?

– Ну, я ведь… ещё тот балбес. К тому же тянет и другие места посмотреть.

– То же самое и про себя могу сказать. Я на одном месте больше года находиться не умею. Вот во Владивостоке только задержался на два с половиной. Но это явный перебор, давно уже уехать подмывало.

– Лишь бы удачно сложилось.

– Не ссы. Всё будет как надо. Я тебе обещаю.

– Неужели действительно по двадцать тыщ платят? – недоумевал Коля.

Цифра казалась ему фантастичной.

– Держи карман шире! – гаркнула Старая Сука.

Коля сделал вид, что не слышит её.

– Это как минимум, – ответил Виктор. – Может, и больше.

– Там, наверное, все места заняты. За такие деньги любой согласится работать.

– Не скажи. Деньги эти на самом деле ерундовые. Потому что работа очень тяжёлая и текучесть там большая.

– Разве ты выдержишь тяжёлую работу, Коля? – снова подала голос старуха. – Ты на стройке чуть не падал от усталости, а на буровой и подавно загнёшься.

– Только бы взяли, – Коля был задумчив. – За такие деньги я всё готов стерпеть.

К огромному его удивлению и восторгу на работу их взяли быстро. В отделе кадров местного филиала «Роснефти», куда они прибыли, трудилась знакомая Виктора. То ли это помогло, то ли какое божественное вмешательство, но уже на третий день после приезда они вышли на работу. И того и другого зачислили помощниками бурильщиков. Кроме всего прочего Коле завели трудовую книжку.

– Крайний вентиль крути, крайний! – кричали Коле бурильщики. – На котором красное пятно.

– Этот? – переспрашивал он.

– Во, дошло.

Он хватался за металлический обруч и пытался вывернуть его. Тот не двигался.

– Блин, что ты делаешь! – доносилось из-за спины. – Тебе кто сказал, что его выворачивать надо? Закручивай!

Он крутил вентиль в другую сторону. Тот туго, но шёл.

Ему поручали самую тяжёлую и неприятную работу. Кроме этого зарядили дожди. Всё вокруг было серо, грязно и уныло.

– Вот здесь ты и сдохнешь, – нашёптывала Старая Сука. – Рвался сюда – получай удовольствие.

– Никто не говорил, что будет легко, – отвечал Коля. – Надо втянуться, и всё будет нормально.

– Э, Коля! – трясла седыми космами старуха. – Если началось плохо, закончится ещё хуже.

– Всю жизнь я здесь работать не собираюсь. Просто надо поднакопить денег, приобрести стаж. А дальше можно найти место и получше.

– Мест получше не бывает. Работа – это прямой путь в могилу. Ты поймёшь это, когда тебя будут хоронить. Впрочем, тогда тебе будет уже не до понимания.

Коля отгонял старуху прочь. Сейчас ему это иногда удавалось.

– Ничё, Колян, ничё! – хлопал его по спине Виктор. – Вот и до выходных дожили. Трудно, но жить можно.

Первая неделя работы на буровой подошла к концу. Коле не верилось, что два следующих дня он будет отдыхать.

– В душ? – спросил он Виктора.

– Пойдём, пойдём, – закивал тот.

– Вы в душ? – догнал коллега по бригаде и сосед по вагончику Игнат.

– Да.

– Я с вами.

Игнат являлся представителем какого-то малочисленного сибирского народа. Фамилия его была не то Иванов, не то Петров, не то Васильев. Коле он нравился, потому что не орал на него.

– Подрочу сейчас, – мечтательно сообщил Виктор. – А то зудит уже, сил нет.

Они разделись и встали под струи воды. Мыться надо было быстро – рабочие продолжали подходить в душевую, создавалась очередь.

– Тебе тоже расслабиться надо, – сказала Старая Сука. – Давай помогу.

– Да ладно, – попытался воспротивиться Коля, но вышло это неубедительно.

– А-а, – глухо рычал в соседней кабинке Виктор. – Давай, давай!

– Нравится? – дёргала отросток старуха.

– Да, – кивнул Коля, хотя её ласки давно перестали доставлять ему удовольствие.

– В ротик взять?

– Возьми.

– Коль, дрочишь? – крикнул Виктор.

– Угу, – отозвался он.

– Молодец! – одобрил его Виктор. – А ты, Игнат?

– Что ты, как можно! – ответил тот из своей кабинки.

– Давай, не стесняйся! – подбодрил его Виктор.

– Ну, если ты настаиваешь.

Старуха сосала и томно строила глазки. Коля кончил ей в рот.

– Пошла, пошла! – подгонял себя Виктор. – Ну! Ну! А-а-а… – исторгся и он. – Вы как, орлы?

– Я всё, – отозвался Коля.

– Скорострел! – засмеялся Виктор. – А ты, Игнат?

– Не мешай, – ответил тот. – Только во вкус вхожу.

– Представь нашу завскладом, – посоветовал Виктор. – Вспомни, какая у неё аппетитная жопа.

– Э-э, зачем ты так! – донёсся раздосадованный голос Игната. – У меня всё упало!

Так и не удалось выяснить, кончил он или нет.

– Кого представлял? – спрашивал Виктор Игната по дороге к вагончику. – Откройся нам.

Игнат хитро щурил и без того узкие глазёнки.

– Была у меня девушка, – отвечал, улыбаясь. – Необычайной красоты.

– Познакомишь?

– Хе, обрадовался! Она за тысячу километров отсюда.

– А адрес дашь?

– Нет.

– Я не себе, я для Коли. Ему жениться пора.

– Коле я бы дал, – ответил Игнат, – но ничего не получится. Она сейчас замужем.

– Плохо, Игнат, плохо, – упрекал его Виктор. – Что же ты так неважно девушку обхаживал?

– Да сам не пойму, – пожимал плечами улыбающийся Игнат. – Вроде всё как надо делал.

– Значит, что-то упустил.

– Может быть.

В вагончике они жили вчетвером. Четвёртым числился бородатый здоровяк Батыев. Был он немногословным и угрюмым человеком, всё свободное время спал или курил. Имени его никто не знал, звали его исключительно по фамилии, а чаще по прозвищу, которое при такой фамилии было известно какое – Батый. Он был старшим по вагончику, и это давало ему право иногда заставлять соседей подметать пол. С появлением в вагончике Коли эта обязанность, похоже, навечно перешла к нему.

Батыев готовился к ночной смене – заваривал чай.

– Батый, – спросил его Виктор, – ты любишь женщин?

Бородач угрюмо посмотрел на него и ничего не ответил.

– Этот взгляд означает, что любит, – прокомментировал Виктор. – Я его взгляды уже научился понимать.

Батыев взглянул на него ещё раз.

– А вот этот: отстань от меня! Я прав, а, Батый?

Батыев молчал. Чайник на плитке закипал. Когда повалил пар, он выдернул вилку из розетки, переставил чайник на стол и налил себе стакан кипятка.

– Пейте чай, – пригласил он всех, окуная в стакан пакетик чая.

– Завтра в город сходим, – отхлёбывая чай, сообщил Виктор Коле. – Посмотрим, что хоть он из себя представляет.

– Да, – согласился Коля, – надо сходить.

– Не на что там смотреть, – высказался Игнат.

– Ну всё же, – возразил Виктор. – Жить поблизости и не побывать… Пойдём и ты с нами.

– Нет, – замотал головой Игнат. – Дела завтра.

– А библиотека в городе есть? – спросил его Коля.

– О-о, читателю библиотеку надо, – улыбнулся Виктор.

– Наверно есть, – пожал плечами Игнат. – Не знаю.

– Есть библиотека, – подал голос Батыев. – Я брал там книги.

– Где, на какой улице?

– Улицу не помню. Возле кинотеатра.

– Кинотеатр там один-единственный, не ошибёшься, – объяснил Игнат. – Его со всех точек видно, городок-то небольшой.

– Кинотеатр – это хорошо, – сказал Виктор. – В кино сходим.

– Он не работает, – остудил его пыл Игнат.

– А вот это плохо.

– К Разлогову в вагончик иди, – посоветовал Игнат. – У него телевизор есть.

– И видеомагнитофон он привёз, – добавил Батыев.

– Во, тем более. Умеет он всё-таки комфортабельно устроиться. И ходит всегда в чистом.

– Так он не пустит, – предположил Виктор.

– Пустит, – заверил Батыев. – Он за деньги сеансы устраивает.

– Да? – удивился Игнат. – Я не знал. И много берёт?

– Червонец.

Вагончик протекал. Очаг водопадения находился как раз рядом с Колиной кроватью. Когда шёл сильный дождь, вода бежала ручьями. От наводнения спасал дырявый пол – вода благополучно стекала в отверстия. Вовсю гуляли сквозняки. По вагончику ходили в верхней одежде и время от времени включали плитку, даже если никто не готовил.

– С деньгами совсем плохо, – пожаловался Коля. – Дожить бы до зарплаты.

– Ерунда, – махнул рукой Виктор. – Завтра я у Валентины займу.

Валентиной звали его знакомую из отдела кадров.

– Деньги будете получать, – посоветовал Игнат, – сразу же на книжку кладите.

Батыев кивком присоединился к совету.

– А так хранить?

– Ни в коем случае, – ответил Игнат. – Только минимум, на еду и курево. А то без денег останетесь.

– Что такое? Отнимают?

– И отнимают, и крадут. Всякое бывает.

– Так и сделаем, – согласился Виктор.

Дождь снова забарабанил по крыше и стенам вагончика.

– Опять! – недовольно поморщился Батыев.

– Постираться бы ещё где-нибудь, – сказал Коля. – У меня вся спецовка грязная.

– Со стиркой здесь плохо, – ответил Игнат. – Я просто делаю: иду к озеру и там всё полощу. Не очень чисто, но лучше не получится.

– В городе прачечная есть, – подсказал Батыев. – Можно туда.

За окнами быстро смеркалось. Игнат включил свет. Буквально в пол метре от лампочки на пол стекал ручей воды.

– Эх, и долбанёт нас как-нибудь! – пробубнил Батыев, глядя в потолок.

^{Седьмая глава}

Елена Васильевна ни за что не желала добираться до летнего театра пешком, хоть и располагался он недалеко. Пришлось ловить такси.

Ещё на стадии одевания она принялась капризничать.

– Я даже голову помыть не могу! – бросала она в мужа беспощадные взгляды. – Всё чешется уже!

– Горячей воды не только у нас нет, – объяснял ей Александр Львович. – Здесь часто такое бывает.

– Мне на это наплевать, – не желала входить в положение жена.

Голову она всё-таки помыла, разогрев на плите кастрюлю с водой. На концерт надела самое шикарное своё платье – чёрное с отливом. Туфли на высоком каблуке, дорогая бижутерия – смотрелась она чрезвычайно эффектно. Выяснилось, что слишком, потому что одетой так броско оказалась лишь она.

Они приехали за двадцать минут до начала концерта. Люди лишь начинали подтягиваться. На билетах места не указывались. Они сели на самый последний ряд. Публика, собиравшаяся на концерт, одета была чрезвычайно просто – как правило, в спортивные костюмы. Низовцев почувствовал неловкость за жену, да и за себя тоже. Стараясь не отставать от неё, он надел дорогой светло-голубой костюм.

– Плебеи! – цедила сквозь зубы Елена, разглядывая отдыхающих.

Александру Львовичу здесь нравилось. Общаться с простыми людьми и не напрягаться каждый раз, вспоминая цитату из какого-либо произведения или исторический факт, который необходимо ввернуть в разговор – это было ему по душе.

Новые знакомые, Светлана и Михаил, усаживались у самой сцены, ряду в третьем.

– Смотри! – показал на них Низовцев. – Помнишь?

– Ты ещё крикни им! – буркнула Елена.

Концерт наконец начался. Это была сборная солянка, в которой выступали и юмористы, и плясуны, и музыканты. Главной звездой ожидалась знаменитая певица из Краснодара Татьяна Белянчикова.

Первым номером шёл детский танцевальный ансамбль. Мальчик Буратино и девочка Мальвина плясали под песню из фильма «Золотой Ключик». Ещё несколько детей водили хороводы чуть поодаль. Встречены дети были благожелательно. Даже Елена умилилась.

– Эдик в детском саду тоже в костюме Буратино танцевал, – сообщила она Александру Львовичу, забывая обиду на мужа.

Ведущая концерта объявила следующий номер – местного юмориста с армянской фамилией. Успех юмориста был менее скромен. Отпустив пару пошлых шуток, он погрузился в пародию на известных певцов и политиков. Получалось совершенно непохоже. Люди хоть и смеялись, но халтурой несло за версту и потому проводили юмориста прохладно.

– Бездарь, – сделала своё заключение Елена Васильевна, беззвучно хлопая в ладоши. – Где таких делают только?

За юмористом следовал камерный оркестр. К удивлению многих он сыграл нечто проникновенное и всем понравился.

Фокусник, вышедший после оркестра, пригласил на сцену двух зрителей для демонстрации своей ловкости рук. Потом он и вовсе вышел в зал, задавал людям глупые вопросы, но когда вернулся на сцену, оказалось, что за это время он успел вытащить у людей кучу авторучек, расчёсок, часов и даже бумажников.

– Вот ведь, – хлопал фокуснику полный мужчина, сидевший перед ними, – ворует и ничего ему за это не бывает. А вдруг не вернёт?

Словно в подтверждение его слов из правой части зала, с задних рядов, раздался крик:

– А мой бумажник!

Фокусник развёл руками. Люди смеялись – до этой части зала он не доходил.

Звезда концерта, Татьяна Белянчикова, уже вышла на сцену и затянула первую песню, как вдруг Александр Львович заметил, что Светлана, новая знакомая из Нижнего Новгорода, выбирается из зала наружу.

Буря аплодисментов сопровождала завершение песни. Певица благодарила зрителей, принимала букеты цветов и обещала порадовать своим талантом ещё. Овации улеглись, она запела снова.

– Я выйду, – шепнул жене Низовцев. – В туалет захотелось.

Та даже не повернула голову.

Светлана стояла на ступеньках и оглядывалась по сторонам.

– О-о! – увидела спускающегося к ней Александра Львовича. – И вы здесь!

– Да, – ответил он, забирая в свою руку её ладонь. Ладонь была прохладной. Он поцеловал её. – На концерт вот выбрались.

– С женой?

– Да.

– Я вас не видела.

– Мы сзади сидим.

– А-а… Вы тоже в туалет?

– Да. Приспичило что-то.

– Где бы нам отлить? – направила Светлана свой задумчивый взгляд куда-то вдаль.

Местность на сотни метров вокруг была освещённой и многолюдной.

– Давайте чуть дальше пройдём, – предложила она Низовцеву. – Там какая-то рощица вроде.

– Давайте, – согласился он.

Светлана взяла его за руку. Они зашагали по дороге, отыскивая глазами места потемнее.

– Как вам концерт? – спросила она его.

– Я конечно и получше видел, – ответил он, – но для здешних мест неплохо.

– Я тоже большего ожидала. Хотя певица эта, Белянчикова – говорят, она очень талантлива.

– Возможно.

– Правда-правда. Я по первой песне это поняла. Жаль, что очень сильно захотелось. Вы сильно хотите?

– Ну, несколько минут ещё выдержу.

– А я нет. Если прямо сейчас не найдём место, посреди дороги сяду.

– Вот, смотрите! – показал Александр Львович. – Довольно темно по-моему.

– Пойдёмте, пойдёмте быстрее! – повела его Светлана.

Посадка из кучки деревьев на обочине дороги оказалась оптимальным местом. Деревья и кустарник достаточно плотно скрывали двух страждущих облегчения людей от любопытных взглядов. Света тут же задрала юбку, спустила трусы и присела на корточки.

– А-а! – издала она вздох облегчения, пуская в землю струю. – Надо же как натерпелась!

Низовцев расстегнул ширинку и, поднатужившись, направил слабую струйку на ближайшее дерево.

– Вы знаете, – говорила Светлана, – я всю жизнь мечтала познакомиться с представителями искусств. Писателями, музыкантами, актёрами. Я сама тоже очень артистичная натура, сколько себя помню, всегда фильмами, музыкой интересовалась. Книги запоем читала.

– Кто ваш любимый писатель? – спросил Александр Львович.

– Больше всего мне Чехов нравится. Вот если с вами поближе познакомлюсь – может быть, и вы станете, – улыбнулась она, поднимаясь.

– Подождите, подождите! – попросил её Низовцев. – Не надевайте трусы, пожалуйста. Можно я на вас посмотрю немного.

– Посмотрите? – смутилась Света. – Ну, не знаю…

– Я большой ценитель женской красоты. Для меня нет ничего прекраснее обнажённой женщины.

Света была польщена.

– Ну, если вы такой ценитель… – потянула она юбку вверх.

Александр Львович присел перед ней на корточки.

– Можно я посвечу зажигалкой? – спросил он.

– Да, пожалуйста. Только не подожгите меня.

Он щёлкнул зажигалкой и поднёс её к лобку. Чистый, постриженный Светин лобок был очень красив. Лобок говорит о женщине гораздо больше, чем всё остальное. Постриженный и ухоженный лобок – это свидетельство ответственности и дисциплины. Именно ответственность и дисциплину Низовцев считал в женщине главными чертами характера.

– Прекрасно! – цокал он языком. – Изумительно!

Света улыбалась. Неожиданная и пикантная ситуация возбуждала её.

– Повернитесь спиной, – попросил Александр Львович.

Света послушно повернулась. Приподняла спадавший на ягодицы подол юбки. Попка оказалась не менее красивой. Идеальная по форме, без малейшего грамма жира, без единого волоска, абсолютно гладкая.

– О господи! – воскликнул Низовцев. – Какая красота!

– Спасибо, что вам нравится.

– Света, нагнитесь пожалуйста.

Светлана нагнулась. Взору открылось анальное отверстие и обрамлённый идеальными по красоте мясными наростами вход во влагалище.

– Белиссимо! – вздыхал потрясённый Александр Львович.

Он протянул руку и прикоснулся к половым губам. Они были тёплыми и влажными.

– А вот трогать мы не договаривались, – выпрямилась Света.

– Извините! – отдёрнул он руку.

– Хотя если хотите, трогайте, – добавила она тут же. – Я вам доверяю. Сразу видно, что вы ничего плохого не сделаете.

Низовцев почувствовал, что бесповоротно влюбляется в эту девушку.

– Ну что? – спросила его Елена. – Как успехи?

– Да вот, новую главу обдумываю, – ответил он.

– Ха-ха-ха, – язвительно и театрально хохотнула она. – Разве я тебя про роман спрашиваю?!

– Романы – единственная вещь, где у меня бывают успехи.

Они укладывались спать. На столе работал карманный радиоприёмник.

– Я про ту девку… Хорошо, видать, погулял, раз на концерт не вернулся.

– Что за выражения, Лен?! – поморщился Александр Львович. – «Девка…»

– «Я пойду посикаю…» Заранее договорились?

Низовцев спорить с женой не хотел. Молчать, однако, тоже не получалось.

– Мы с ней не трахались, если тебе это интересно. Но она мне действительно понравилась. И я намерен за ней поухаживать.

– Чтобы в конечном счёте всё же потрахаться.

– Это как получится.

Освещения в комнате не хватало. Свет был тусклый, рассеянный, болезненный какой-то. На столе лежали недоеденные бутерброды, стояла распечатанная бутылка вина. Низовцев наливал себе время от времени. Жена одела ночную рубашку и залезла под одеяло.

– А с чего ты вдруг взъерепенилась? – спросил он. – Мы живём с тобой по принципам свободной любви. Пожалуйста, находи парня, трахайся с ним сколько хочешь, я тебе и слова не скажу.

– Разве я говорю тебе что-то?

– А что ты делаешь?

– На хер ты мне нужен, ревновать тебя ещё, отчитывать. Делай что хочешь.

– О! Как она сразу изменила позицию! Скорбное великодушие!

– Не говори обо мне в третьем лице! – вышла из себя Елена Васильевна. – Терпеть этого не могу! Как о вещи какой-то!..

– Не фиг начинать было. Я не знаю, что у тебя за проблемы, почему ты решила нам отпуск испортить, но источник напряжения – это ты.

– Нет у меня никаких проблем! Знаю, что тебе очень бы хотелось, чтоб они возникли, но вынуждена тебя разочаровать.

– Проблемы есть, их видно невооружённым глазом. Просто старость, старость к тебе подкрадывается, вот и всё объяснение. Скажи-ка мне, когда на тебя последний раз мужик внимание обращал?

– Ты офигеешь, если я начну перечислять все даты.

– Да нет никаких дат, что ты мне мозги пудришь! Это ты так, для красоты моралисткой стала, а объяснение всего этого очень простое – ты никому не нужна! Вот и всё!

– И тебе не нужна?

– И мне не нужна.

– Ладно. Тогда я снимаю с себя всю ответственность.

– Какая ответственность, о чём ты?..

– Я твоих слов никогда не забуду. Ты ещё увидишь, нужна я кому-то или нет!

– Ну, найдёшь пару некрофилов, кто спорит. Только всё это будет уже не то, дорогая. Уже не то!

Стайка комаров кружилась под лампочкой. Ложиться Александру Львовичу не хотелось – в душе кипело негодование.

– Может нам развестись? – сказала Елена.

– Может быть, – ответил он.

– Я не представляю, как мы будем жить дальше, особенно после всего сказанного.

– Ты думаешь, я стану цепляться за тебя?

– А ты думаешь – я за тебя стану?

– Нет, не думаю.

– И я не думаю.

– Вот и замечательно!

– Всё правильно, рано или поздно каждому браку приходит конец. Наверное, конец нашему уже пришёл.

– Очень возможно. Но давай обсудим это завтра. Сейчас ты не готова к разговорам на серьёзную тему.

– Иди в жопу, умник! Это ты ни к чему не готов.

Низовцев взял бутылку со стаканом, выключил свет и вышел из дома наружу.

Присесть было негде. Он прошагал за ворота, пересёк заросли кустарника, покатый откос и спустился к набережной. На глаза попался средних размеров валун, он лежал в траве у дороги – Александр Львович уселся на него.

По набережной ещё гуляли. Чуть поодаль группа возрастных, судя по голосу, мужчин и женщин, купалась в море. Они вели себя очень молодо и задорно.

– Сбежал бы? – бормотал Низовцев себе под нос. – Сбежал бы Коля с буровой? Ну а почему, куда ему бежать? Он одержим, он делает из себя человека. Слаб? Дик? У него огромная сила воли. Нет, он продолжит работать.

Ночь была светлой и безветренной. Огромная луна сияла в небе – должно быть сегодня был самый пик полнолуния.

– Знакомая Виктора? Да, знакомая. Нормально. Как-нибудь выставить её на передний план? А зачем? Фоновый персонаж, не нужна она больше.

Вино закончилось, он отбросил бутылку в сторону. Она упала на камни и разбилась.

– Игнат – в тему, Батыев тоже. Они придают живости и достоверности. Реальные такие мужики, простые.

Александр Львович смотрел на море. Оно было сейчас совершенно спокойно, и лунная дорожка растянулась на нём до самого горизонта.

– Жаль, конечно, что мало знаю про работу на буровой. Почитать книги? Всё-таки у читателя не должно складываться впечатление, что автор некомпетентен в каких-то вопросах. Ты знаешь что-нибудь о работе на буровой?

– Нет, что ты, – ответила Света. – У меня дядя ездил на Север работать, он бы мог рассказать. Там, на Севере, он и исчез.

– Умер?

– Пропал без вести. Никто ничего не знает.

– Может, сам сбежал?

– Да куда ему бежать! У него семья была, дети.

– Ну как это бывает – встретил другую женщину.

– Вряд ли. Он не такой человек.

Первый раз за всё время пребывания на курорте выдался пасмурный день. Не то, чтобы совсем, а так, переменная облачность.

– Зато я могу много рассказать о работе учителя, – прильнула к нему Света.

Низовцев обнял её.

– Учитель не такая профессия, – ответил, – чтобы о ней ничего не знать.

– Всё равно тонкостей много.

– Эти тонкости я и сам могу придумать. Предметная достоверность не самое главное. Главнее то, что я бы назвал фактической достоверностью.

– Предметная, фактическая – не вижу разницы.

– Предметная – это когда автор дотошно, скрупулёзно начинает выписывать детали деятельности, обихода и всего прочего, чем занимается герой. Многие, кстати, на этом и прокалываются. С помощью такой вот мелочности и детализации пытаются передать правдивость. А получается наоборот. Вычурность и перегруженность второстепенными элементами. Достоверность должна быть именно фактической, то есть в самой сути, в факте. Двумя-тремя мазками создаётся целостный и гораздо более глубокий образ, чем при дотошном описательстве. Поэтому хоть немного о том, что пишешь, знать всё-таки надо.

– А много, получается, не обязательно?

– Совершенно верно. И даже вредно порой. Тогда тебе очень захочется похвастать своим знанием и вместо литературы начнёшь писать лекцию.

Света откусила кусочек от эскимо и облизала губы. Александр Львович, любуясь сценкой, нагнулся и поцеловал её. Мороженое ещё ощущалось на её губах, и поцелуй получился сладким. Света засмеялась, отступила на шаг, но лишь для того, чтобы не замарать кавалера мороженым.

– Твой герой – это как бы ты сам? – спросила она.

– Ни в коем случае. Я стараюсь не переносить черты своего характера на персонажей.

– Но всё равно, творчество – это отражение сущности автора.

– Не спорю. Но не в личности героев.

– Тогда в чём?

– В потоке слов, в чередовании предложений. В смене сцен и эпизодов.

– А мне кажется, что как ни старайся, всё равно передашь что-то своё личное придуманному тобой существу.

– Возможно. Но я стараюсь это всячески ограничивать.

– Почему?

– Потому что это соплежуйство – превращать свою собственную жизнь в искусство. За всем этим кроется дикая жалость к самому себе. Всем своим неудачам и разочарованиям находить объяснение в изящной эстетике высокой словесности. Конечно найдёшь.

– Но можно ведь писать не только про неудачи, а и про успехи.

– Это то же самое, и даже хуже. Тогда появляется глупое хвастовство. Если в процессе написания я обнаруживаю, что эпизод получается очень уж похожим на случай из моей собственной жизни, то я выжигаю его калёным железом. Либо избавляюсь от него полностью, либо изменяю до такой степени, чтобы всё автобиографическое исчезло.

– Но иногда, наверное, интересно поиграть с самим собой и фактами своей жизни.

– Интересно. Но за этим ничего не стоит. Я часто слышу: вот, мол, в цифрах на часах в такой-то сцене, когда герой смотрит на них в ожидании героини, автор де зашифровал дату своего рождения. Ну, или что-то в этом духе…

– Вот, видишь как интересно!

– Но я говорю себе: ну и что из этого? Какая в этом эстетическая составляющая? Это просто глупое позёрство.

– А мне нравится.

– Этот роман я хочу написать с чувством некой отстранённости. Раньше я считал погружение главным методом, который позволяет добиться значимости. Но, перечитывая многие свои вещи, я часто бываю недоволен, и именно из-за этого чрезмерного погружения. Сюжет, героя, идею надо держать на привязи. Недалеко, а то они и вовсе исчезнут из вида, но и не слишком близко, чтобы не обжигали своим дыханием. Отстранённость, разумная отстранённость – вот мой нынешний метод.

Дорога вывела их к городским окраинам. Чуть поодаль виднелась лесопосадка.

– В парк пойдём? – предложила Света, называя её парком. – Туда все ходят заниматься любовью.

Низовцев не возражал.

Его ладонь находилась на её талии, и время от времени он опускал её ниже, чтобы погладить Свету по попке. Она не обрывала его в этом движении и не укоряла тем, что их могут увидеть – ей это нравилось. Она и сама позволяла своей ладони опускаться намного ниже талии Александра Львовича. Поглаживания по ягодицам вызывали в нём что-то ностальгически щемящее. Полузабытое, детское.

– А Миша один на катере поехал, – сказала Света. – Знаешь, как трудно было от него отделаться!

– Ты его любишь?

Она ответила не сразу.

– Даже не знаю. Настоящей любовью это конечно назвать нельзя, но он мне симпатичен. Мы знакомы немного, всего четыре месяца. Он очень внимательный, дарит подарки.

– Бизнесмен!..

– Это тоже немаловажно. Знаешь, как противно жить в нищете на учительскую зарплату!

– У меня больше денег. И, поверь мне, я гораздо щедрее.

– Ты предлагаешь бросить его?

– Да, он тебе не пара.

– Почему?

– Грубый, неотёсанный мужлан. Я знаю таких мужчин, они многим женщинам нравятся. Но жить с таким ты не сможешь. Ты тонкая натура, чувственная. Тебе необходимо настоящее понимание.

Света глядела в сторону. Была задумчива, но глаза чему-то улыбались. Едва они ступили на территорию посадки, как тут же наткнулись на парочку. Девушка, лежавшая на траве, помахала им рукой, а находившийся сверху парень сказал:

– Проходите дальше, здесь занято.

Прежде чем они обнаружили свободное место, им встретилось ещё несколько пар. Наконец свободная полянка была найдена.

– Ты знаешь, – говорила Света, снимая трусики, – я в детстве хотела стать актрисой. Даже поступала в театральный, но увы.