Текст книги "История русского народа в XX веке"

Характерная черта литераторов «малого народа» – воинствующее безбожие и стремление поглумиться над Русской Церковью.

Один из организаторов «Цеха Поэтов» – группы акмеистов – поэт Сергей Городецкий принял активное участие в антиправославной пропаганде, публикуя низкопробные поэмы и фабрикуя плакаты с хулиганскими виршами против Русской Церкви и Патриарха типа:

 
«Крепка рабочая рука:
Тих Тихон – ибо есть Че Ка»[366]366
  Революция и Церковь. М., 1921. № 2.


[Закрыть].
 

В конце 30-х годов большевистскому акмеисту поручают написать новый текст к опере М.И. Глинки «Жизнь за Царя». Городецкий с готовностью выполнил заказ еврейского интернационала, безнадежно испортив гениальное произведение и исказив главную мысль композитора, который, как и все коренные русские люди того времени, отождествлял Царя с Родиной.

Поэты «малого народа» выдумывают самые бредовые проекты будущего России. Большинство хотят превратить ее в подобие США. Справедливые оценки об Америке С. Есенина как о железном Миргороде, царстве пошлости и серости, литераторы «малого народа» воспринимают враждебно.

Поэт Л. Мартынов, например, мечтал об отделении Сибири от России, вынашивая бредовые идеи о жителях Сибири как о каком-то особом народе. «Не упрекай сибиряка, что у него в кармане нож, ведь он на русского похож, как барс похож на барсука». Презрение к крестьянской жизни вело к созданию выдуманных образов суперменов.

Сродни этим антирусским проектам была и красная, скучная, антипатриотичная романтика писателя А. Гриневского (Грин), придававшего своим персонажам чувство тоски о прекрасном мире, который расположен где-то вдали от России.

Практически большая часть деятелей культуры малого народа входила в тот или иной политический клан или, как тогда говорили, «ходила» к тем или иным большевистским вельможам – Пильняк к Ежову, Мандельштам к Бухарину, Горький «дружил» со многими вождями, а особенно с Ягодой. По мере вхождения в тот или иной правящий клан уровень жизни приближенных к правителям еврейского интернационала писателей, художников, деятелей науки заметно возрастал. Как отмечал, например, К. Чуковский в своем дневнике за 1931 год: «Похоже, что в Москве всех писателей повысили в чине. Все завели себе стильные квартиры, обзавелись шубами, любовницами, полюбили сытную жизнь. В проезде Худ. Театра против здания этого театра выстроили особняк для писателей»[367]367
  Чуковский К. Дневник, 1930–1969. С. 34.


[Закрыть].

К началу 30-х годов активно действовали несколько литературных объединений, среди которых особой антирусской направленностью отличались два – Российская ассоциация пролетарских писателей (обычно именуемая как РАПП) и «Литературный фронт». Руководство первой состояло преимущественно из еврейских писателей и литераторов, таких, как Л. Авербах, А. Афиногенов, В. Ермилов, В. Киршон, Ю. Либединский, А. Селивановский, В. Сутырин, Л. Левин и др.

Рапповцы считали себя политическими представителями партии большевиков в литературе и всеми силами проводили в ней «партийную линию». Руководство его долгое время пользовалось особой поддержкой высшего эшелона власти. Главный руководитель РАППа «кремлевский барчонок»[368]368
  Вопросы литературы. 1990. № 10. С. 66.


[Закрыть]. Л. Авербах был племянником Я. Свердлова, а его родная сестра Ида состояла замужем за Г. Ягодой. Любимец и идейный воспитанник Л. Троцкого, Л. Авербах представлял собой ярого русофоба, претендовавшего на управление всей российской литературой. Для этого литературного начальника было характерно отрицание классической русской литературы, традиций добротолюбия и гуманизма, неприятия зла и насилия. Авербах пропагандирует чуждые русской литературе чувства ненависти и презрение к добротолюбию и гуманизму. «Рассуждения о социалистическом гуманизме, – заявлял он, – слышим мы сегодня от некоторых интеллигентских писателей, стремящихся действительно искренно идти вместе с нами. Они признают и классовую борьбу, но говорят не о классовой ненависти, а о гуманизме…»[369]369
  Белая Г. Донкихоты 20-х годов. М., 1989. С. 312.


[Закрыть]. Авербах, как и многие его соратники, понимает классовую борьбу не просто как стремление уничтожить враждебные классы, но и как необходимость искоренить идеи, традиции, идеалы исторической России. Он один из первых обосновывает понятие «социальный заказ» как постоянную готовность писателя совершать погром традиционной русской культуры. Авербах и другие руководители РАППа выдвигают целый ряд воистину погромных лозунгов, каждый из которых был предназначен не столько создавать новое, сколько разрушать старые, традиционные основы русской литературы. Вот некоторые из них: «Союзник или враг» (громи всех чуждых, т. е. русских), «Одемьянивание советской поэзии» (установление для русских поэтов образца в виде вульгарных виршей Д. Бедного), «Создание Магнитостроя литературы» (графомания производственных романов), «Призыв ударников в литературу» (чтобы научить писателей), «Диалектико-материалистический творческий метод» (написание произведений по классовой схеме и борьба с дворянско-буржуазной литературой, под которой понималось все лучшее, что было создано в России в XIX – начале XX века). Для народных крестьянских поэтов самым мягким ярлыком рапповцев был «мужиковстующие», ну а за наклеиванием ярлыков «враг пролетарской культуры» и «враг пролетариата» следовали репрессии ОГПУ, которое возглавлял Г. Ягода.

Другое антирусское объединение литераторов «малого народа» – «Литературный фронт» («Леф») хотя и враждовал с РАППом, по своей антирусской направленности ничем от него не отличался. Его руководители – прежде всего А. Безыменский, И. Беспалов, Вс. Вишневский, M. Гельфанд, Г. Горбачев, А. Горелов, А. Зонин, А. Камегулов, Н. Свирин – прославились классическими антирусскими сочинениями.

Антирусские литературные объединения стремятся заглушить все мало-мальские ростки русского сознания в литературе. М. Пришвин, Алексей Толстой, Пантелеймон Романов, Николай Заболоцкий, B. Шишков, Андрей Платонов, Михаил Булгаков и другие подвергаются постоянной травле не только в рапповских журналах «На литературном посту», «Октябрь», «Молодая гвардия», но и также в журналах других объединений – «Леф», «Красная Новь», «Новый мир», «Звезда».

В 20-е годы засилье еврейских критиков в литературе стало абсолютным. Даже космополитически настроенный Маяковский, когда речь заходила о критиках, не стесняясь, говорил: «Все они Коганы». Евреи монополизировали практически все журналы. Так, В. Полонский редактировал три журнала – «Новый мир», «Красная нива», «Печать и революция», о чем В. Маяковский с тонкой иронией говорил, что тот «редактирует и «Мир» и «Ниву» и «Печать» и «Революцию». Сформировалась целая когорта критиков и литераторов, готовых травить любое проявление самобытного русского таланта.

Свою ненависть к русскому они прикрывали разными ярлыками – «кулацкой литературы», «отсутствием классового подхода» (О. Бескин, А. Безыменский, Б. Розенфельд и т. п.), а также лозунгами борьбы против «кумачовой халтуры», «фальши», «буржуазного индивидуализма» (Л. Авербах, Б. Бухштаб, Б. Беккер, А. Горнфельд, И. Гроссман-Рощин, C. Дрейден, В. Ермилов, К. Зелинский, П. Коган, А. Лежнев, Г. Лелевич, И. Машбиц-Веров, Н. Насимович-Чужак, М. Ольшевец, А. Селивановский, Д. Тальников, Ю. Юзовский).

Особой оголтелой критике подвергались С. Есенин, А. Толстой, Н. Сергеев-Ценский, А. Чапыгин, М. Пришвин, М. Шолохов.

«Не было омерзительнее и паскуднее времени в литературной жизни, чем время, в которое мы живем, – писал С. Есенин. – Тяжелое за эти годы состояние государства… выдвинуло на арену литературы революционных фельдфебелей… (которые трубят)… около семи лет об одном и том же, что русская современная литература контрреволюционна…»[370]370
  ЦГАЛИ, ф. 190, оп. 1, д. 66.


[Закрыть]. Эти фельдфебели поучают русских писателей, что и как им писать.

Ярчайшим выразителем «еврейской школы критики» был В. Шкловский, заслуживший брезгливое презрение многих русских писателей. Ахматова и Блок, например, считали, что он принадлежит к тому «бесчисленному разряду критиков, которые, ничего не понимая в произведениях искусства, не умея отличить хорошее от плохого, предпочитают создавать об искусстве теории, схемы – ценят то или иное произведение не за его художественные качества, а за то, что оно подходит (или не подходит) к заранее придуманной ими схеме»[371]371
  Чуковский К. Дневник, 1930–1969. С. 406.


[Закрыть]. А схема эта была изначально космополитической и антирусской. Все, что не укладывалось в нее, и прежде всего национально-русское восприятие жизни и патриотическая позиция, объявлялось проявлением черносотенства, ретроградства и антисемитизма.

Наряду с большевистским руководством литературой правители еврейского интернационала стремятся взять под полный контроль все другие сферы культуры и искусства, и прежде всего кино, которому новый режим придавал особое значение. С 15 по 21 марта 1928 года в Москве проходило Всесоюзное партийное совещание по кино. Среди его участников было распространено письмо восьми видных (преимущественно еврейских) кинематографистов – Г. Александрова и С. Эйзенштейна (к тому времени поставивших «Стачку», «Броненосец Потемкин», «Октябрь»), В. Пудовкина («Мать», «Конец Санкт-Петербурга»), Г. Козинцева и Л. Трауберга («Шинель»), А. Роома («Бухта смерти»), С. Юткевича («Кружева»), А. Попова («Два друга, модель и подруга»).

В этом письме представители культуры «малого народа» требовали усиления планового идеологического руководства и создания «боевого» органа по управлению советским искусством. Восемь советских кинематографистов задавали риторический вопрос:

«Во всех областях государственной работы революция установила единое руководство и единый план. Это одно из самых крупных достижений пролетарской революции, позволяющее проводить твердую идеологическую диктатуру на всех фронтах социалистического строительства. Использована ли эта возможность на участке кино?» И сами на него отвечали: «Нет…» Планового идеологического руководства нет…

Для проведения единого идеологического плана необходимо создание авторитетного органа, планирующего продукцию кинопромышленности.

Наличие Главреперткома не исчерпывает данной потребности, поскольку он является органом не руководящим, не планирующим, а только принимающим готовую продукцию или готовый производственный план.

Для этой ответственной работы нужен красный культурник. Руководящий орган должен быть прежде всего органом политическим и культурным и связанным непосредственно с ЦК ВКП(б).

Для подобной организации идеология будет не таинственной синей или, вернее, «красной» птицей, которую тщетно пытаются поймать за хвост теперешние руководители. Идеология – это не «философский камень», а ряд конкретных мероприятий в деле строительства социализма, анализируемых и сводимых партией на каждый данный момент в ряд конкретных практических тезисов. Кинематографическое оформление этих тезисов должно быть законным пределом для метафизических исканий идеологии «как таковой».

Итак, должен быть создан непосредственно при Агитпропе ЦК, организованно ставящий перед производственными организациями исчерпывающие задания политического и культурного порядка.

Этим будут изжиты хаотические репертуарные метания производственных организаций, на которые ляжет лишь производственное и хозяйственное оформление полученных директив с установкой на коммерческую рентабельность.

Только подобное разграничение на два органа, политически-планирующий и хозяйственно-выполняющий, будет диалектически вырабатывать здоровые условия роста советской кинематографии»[372]372
  Искусство кино. 1964. № 4. С. 14–15.


[Закрыть].

Таким образом, создавалась «идеологическая диктатура», призванная защитить искусство «малого народа» от творческой стихии искусства Русского народа.

Интеллигенция «малого народа» и связанные с ней слои служащих больше всего боялись возрождения русского национального сознания, которое ими ассоциировалось с неизбежной карой за участие в преступлениях против России и русских после 1917 года. Опасаясь русского национального возрождения, большинство из них подозревали в этом грехе друг друга, торопливо информируя о своем подозрении органы ГПУ-НКВД. Отсюда всеохватывающий дух доносительства и стукачества, пронизавший новую интеллигенцию.

«Служащие несли свой мед директору, секретарю парторганизации и в отдел кадров. Учителя при помощи классного самоуправления – старосты, профорга и комсорга – могли выжать масло из любого школьника. Студентам поручалось следить за лектором. Взаимопроникновение тюрьмы и внешнего мира было поставлено на широкую ногу»[373]373
  Мандельштам Н. Воспоминания. Нью-Йорк, 1970. С. 37.


[Закрыть].

Доносительство за любое проявление русского национального чувства было тем главным фактором, который определял атмосферу страха и подозрительности в 20-е и 30-е годы. Доносители как бы соревновались друг с другом в наветах и нередко становились жертвами своего же недуга.

Интеллигенция малого народа была готова выполнить любой социальный заказ, воспеть любое беззаконие и даже систему концлагерей и рабского труда. В 1933 году она с готовностью подтвердила это, создав самую позорную книгу в истории России «Беломорско-Балтийский канал», описание строительства канала ручным трудом сотен тысяч заключенных, десятки тысяч которых остались навечно лежать на его берегах. В этом страшном документе эпохи отразилась вся глубина падения литераторов, поставивших свои способности на службу антирусскому режиму. Тридцать шесть авторов во главе с М. Горьким и Авербахом изощрялись в издевательстве над Россией, дискредитации ее коренного народа, подобострастном восхвалении большевистских вождей и чекистов. К слову сказать, русских в этом коллективе было совсем немного, а более трех четвертей составляли евреи.

Вот некоторые из них:

А. Берзин, Е. Габрилович, Н. Гарнич, Г. Гаузнер, С. Гехт, К. Горбунов, М. Горький, С. Диковский, К. Зелинский, М. Зощенко, Вс. Иванов, Вера Инбер, В. Катаев, М. Казаков, Б. Лапин, Д. Лебеденко, Д. Мирский, Л. Никулин, В. Перцов, Я. Рыкачев, Л. Славин, К. Финн, 3. Хацревин, В. Шкловский, А. Эрлих, Н. Юргин, Бруно Ясенский.

Однако авторский коллектив не включал всех желающих. За право участвовать в позорной книге разгорелась борьба. Те, кому не повезло, слали в НКВД стихи, письма и телеграммы: И. Ильф, Е. Петров, Л. Кассиль, Кукрыниксы, А. Малышкин, Е. Шварц.

Не отказался от командировки на Беломорканал и О. Мандельштам и даже написал «гладенький стишок»[374]374
  Мандельштам Н. Воспоминания. Нью-Йорк, 1970. С. 49.


[Закрыть].

Впервые в истории России лица, именовавшие себя писателями, подобострастно восхваляли мучителей и палачей Русского народа. Приведу некоторые отзывы о Беломорканале «классиков советской литературы»:

«К числу подвигов «чести и славы», подвигов «доблести и геройства», уже обычных в нашей стране, присоединено создание Беломорско-балтийского водного пути… Это отлично удавшийся опыт массового превращения бывших врагов… в энтузиастов государственно-необходимого труда» (М. Горький).

«Настоящего мастера всегда узнаешь по работе. Работа мастера и хороша и характерна для него. Беломорский канал и великолепен и поражает особой точностью, целесообразностью и чистотой работы.

ОГПУ – смелый и упрямый мастер положил свой отпечаток на созданную им стройку.

То, что мы увидели, никогда не забыть – действительно великое произведение искусства» (Евг. Шварц).

Товарищу Ягоде от поэта, с гордостью носящего присвоенное ему враждебной нам прессой всех стран имя литературного чекиста

 
ДОНЕСЕНИЕ
Я сообщаю героической ЧеКа,
Что грандиозность Беломорского канала
И мысль вождя, что жизнь ему давала,
Войдут невиданной поэмою в века.
И если коллективом вдохновений
Поэму Беломорского пути
Сумеем мы в литературу донести,
То это будет лучшее из наших донесений.
 

(А. Безыменский)

«Дело не в том, что я видел грандиозные сооружения – плотины, шлюзы, дамбы и новый водный путь.

Меня больше всего поразали люди, которые там работали и которые организовали эту работу…

Мне не приходилось раньше видеть ГПУ в роли воспитателя – и то, что я увидел, было для меня чрезвычайно радостным» (Mux. Зощенко)[375]375
  Литературная Россия. 3. 6. 1994.


[Закрыть].

Подрыв традиционных устоев Русского народа, хранителями которых были Православная Церковь и национальная интеллигенция, ставшие жертвами преступного режима, повел к резкому падению нравственных начал в обществе. Особенно сильно пострадала семья. Интеллигенция «малого народа» восторженно пропагандировала разрушение семьи и «свободу любви». Отношения мужчины и женщины в их среде носили характер «собачьих свадеб». Целомудрие, верность, ревность объявляются пережитками прошлого, «остатками собственнической психологии». Супружеские отношения приобретают сугубо условный характер. В общежитиях и коммунальных квартирах 20-х годов нередко практиковалось коллективное сожительство. От интеллигенции и полуинтеллигенции «малого народа» «новая мораль» проникала в «массы», особенно сильно поражая молодежь.

В главных городах СССР в начале 20-х годов развивалось движение «Долой стыд». Его последователи предлагали всем жить по законам природы. Время от времени они проводили своеобразные демонстрации. В публичных местах появлялись совершенно нагие молодые парочки с ленточкой через плечо и надписью «Долой стыд».

Моральное растление миллионов молодых людей в городах стало нормой жизни, половые отношения в их среде приобретали животный характер. Большевистское воспитание превращало отношения мужчины и женщины в примитивный акт. Брак носил формальный характер. Любой супруг мог в течение дня, не уведомив даже об этом своего партнера, в одностороннем порядке развестись.

По сравнению с дореволюционным периодом число проституток в больших городах увеличилось во много раз. В Москве, например, для значительной части молодых работниц на заводах и в конторах проституция стала второй профессией. Злачный характер приобрели целые московские районы: Тверская (с наиболее дорогими «дамами»); Неглинка и Цветной бульвар с прилегающими переулками; Домниковка, прилегающая к трем вокзалам Каланчевской площади. Притоны, дома свиданий, «уличный» промысел приобрели невиданный раньше размах. Весьма характерно, что во второй половине 20-х годов проституция стала пролетаризироваться – от своих традиционных мест (гостиницы, рестораны, кафе) представительницы древнейшей профессии перебираются в рабочие кварталы, к пивным, семейным баням, а в дни получки даже к заводским проходным. Подавляющее большинство их было из рабочих и крестьян.

Двадцатые годы создали новый массовый тип проститутки (неизвестный до революции) – так называемой «с арканом»; каждая из этих проституток имела толстую веревку с петлей, в которую она продевала подколенную часть одной из ног, далее веревка шла по шее, а руки держали эту ногу на весу, создавая «необходимое удобство» для сношения, стоя где-нибудь в подъезде или в любом закоулке. Этот тип проститутки был доступен любому школьнику или комсомольцу, воспитывая тысячи молодых людей на началах «новой морали».

В первой половине 20-х годов, несмотря на запреты, пьянство, особенно среди рабочего населения, продолжало расти. Ухудшение материального положения, крушение привычных устоев, и прежде всего благотворного влияния Церкви, превратили наиболее неустойчивую часть населения в неизлечимых алкоголиков. В Ленинграде в 1926-1927 годах потребление спиртных напитков на душу населения достигло 59 л. В августе 1925 года процесс спаивания народа был взят в руки советской власти – официально разрешена продажа водки, которую по имени предсовнаркома А.И. Рыкова, подписавшего этот декрет, назвали рыковкой. Доля доходов от продажи спиртных напитков в госбюджете возросла с 2 процентов в 1923/24 финансовом году до 12 процентов в 1927/28 году.

Правительственный аппарат еврейского интернационала. – Борьба за власть. – Устранение Троцкого. – Заговор против Сталина. – Его политическая победа. – Разложение верхушки еврейского интернационала

Великая страна, 80 % населения которой были русские, в 20–30-е годы управлялась государственным аппаратом, состоявшим в верхних его звеньях преимущественно из лиц еврейской национальности.[376]376
  А у многих русских по происхождению большевистских вождей жены были еврейки – например, у Молотова, Ворошилова, Рыкова, Кирова, Калинина, Андреева, Бухарина (Беседы с Молотовым. С. 272).


[Закрыть] Административные и репрессивные органы новой власти формировались, как правило, из инородцев. Приток русских если и осуществлялся, то только из люмпен-пролетарских и бедняцких слоев (наиболее неподготовленных для такой работы). Совершенно невозможно было поступить на государственную службу человеку из бывшего правящего класса России или даже просто крестьянину, сохранившему национальное сознание (именовавшееся у большевиков «черносотенством»).

На глазах Русского народа «совершилась замена правящего класса, и евреи превратились в советских вельмож, комиссаров и командиров, а за ними потянулись их многочисленные родственники и единоплеменники, заполняя все государственные учреждения»[377]377
  Дикий А. Указ. соч. С. 210.


[Закрыть].

Как отмечал еврейский исследователь И. М. Бикерман:

«Русский человек никогда не видел еврея у власти; он не видел его ни губернатором, ни городовым, ни даже почтовым чиновником. Были и тогда, конечно, и лучшие и худшие времена, но русские люди жили, работали и распоряжались плодами своих трудов. Русский народ рос и богател, имя русское было велико и грозно. Теперь еврей – во всех углах и на всех ступенях власти. Русский человек видит его и во главе первопрестольной Москвы, и во главе Невской столицы, и во главе Красной армии, совершеннейшего механизма самоистребления. Он видит, что проспект св. Владимира носит теперь славное имя Нахамкеса, исторический Литейный проспект переименован в проспект Володарского, а Павловск – в Слуцк. Русский человек видит теперь еврея и судьей и палачом. Он встречает евреев и не коммунистов, а таких же обездоленных, как он сам, но все же распоряжающихся, делающих дело советской власти: она ведь всюду и уйти от нее некуда. А власть эта такова, что, поднимись она из последних глубин ада, она не могла быть ни более злобной, ни более бесстыдной. Неудивительно, что русский человек, сравнивая прошлое с настоящим, утверждается в мысли, что нынешняя власть – еврейская и что потому именно она такая осатанелая. Что она для евреев и существует, что она делает еврейское дело, в этом мнении его укрепляет сама власть»[378]378
  Россия и евреи. Берлин, 1924. С. 22–23.


[Закрыть].

Презрение к Русскому народу и его культуре пронизывало верхушку нового правящего режима. Неудачи, провалы политики объяснялись ею «отсталостью» и «головотяпством» народа. Как отмечал в своих дневниках М. Пришвин, именно «эти слова употребляют вообще и все высшие коммунисты, когда им дают жизненные примеры их неправильной, жестокой политики. Помню, еще Каменев на мое донесение о повседневных преступлениях ответил спокойно, что у них в правительстве все разумно и гуманно. «Кто же виноват?» – спросил я. «Значит, народ такой» – ответил Каменев».

Отношение к России нового правящего класса определялось словами Ленина, который однажды сказал:

«…а на Россию мне наплевать» (!).

Центральные органы печати советского правительства декларативно заявляли:

«У нас нет национальной власти – у нас власть интернациональная. Мы защищаем не национальные интересы России, а интернациональные интересы…» (Известия. 08.02.1921).

«Русь!.. Сгнила?.. Умерла?.. Подохла?.. Что же!.. Вечная память тебе» (Правда. 13.08.1925).

«Писатели должны выкинуть за борт литературы мистику, похабщину, национальную точку зрения» (Правда. 01.01.1925).

Гигантский аппарат еврейского интернационала на основе деятелей культуры малого народа создает всеохватывающую систему пропаганды и агитации.

Польский посланник в Москве С. Патек в письме своему министру иностранных дел писал:

«Большевики показали миру, какой великой силой является мудро и энергично проводимая пропаганда. Непропорционально малая горстка людей правит большими и богатыми землями, имеющими более чем стомиллионное население. Все государства мира в той или иной степени чувствуют влияние этой пропаганды в сфере общепринятых принципов государственности и вынуждены так или иначе определять свое отношение к СССР и его правительству… Вне СССР влияние коммунизма… отразилось уже сегодня на рабочих организациях и на трудовом законодательстве капиталистических государств»[379]379
  Вопросы истории. 1993. № 9. С. 46.


[Закрыть].

Правительство еврейского интернационала было жестко иерархично. Нижние звенья абсолютно и безоговорочно подчинялись верхним. Диктатура партии строилась на диктатуре ЦК. Диктатура ЦК – на диктатуре Политбюро. Диктатура Политбюро – на диктатуре вождя. Как заявлял Н.И. Бухарин на январском пленуме ЦК (1924): «Нам для того, чтобы поддержать пролетарскую диктатуру, необходимо поддержать диктатуру партии, которая немыслима без руководящей роли ЦК как властного учреждения»[380]380
  Беседы с Молотовым. С. 571.


[Закрыть]. Конечно, разговоры о диктатуре пролетариата в этом контексте были сплошным вымыслом. Еще большей выдумкой являлись рассуждения о демократии, которой советский режим боялся пуще огня. На одной из партийных конференций в 1925 году с возмущением заявлялось: «Сегодня говорят – демократия в партии; завтра скажут – демократия в профсоюзах, послезавтра беспартийные рабочие могут сказать: дайте нам такую же демократию, которую вызвали у себя. А разве крестьянское море не может сказать нам: дайте демократию?»[381]381
  Беседы с Молотовым. С. 572.


[Закрыть].

После X съезда партии в Политбюро входили пять человек – Ленин, Сталин, Троцкий, Каменев, Зиновьев, а трое – Молотов, Калинин и Бухарин – состояли кандидатами в члены Политбюро. Кандидаты избирались для того, чтобы заменять заболевших членов Политбюро. Причем каждому кандидату по указанию Ленина присваивалась своя степень. Молотов мог заменять первого заболевшего члена Политбюро, Калинин – второго, Бухарин – третьего. Выдерживалась строжайшая политическая иерархия.

После 1920 года болезнь Ленина резко прогрессировала. Со второй половины 1921 года он редко появляется на людях, а после мая 1922 года практически сходит с политической арены. И уже в 1923 году недавние соратники Ленина практически не принимают его в расчет складывается новая расстановка политических сил. Возникают два центра влияния: с одной стороны, Троцкий, который считает себя законным преемником вождя, а с другой – Сталин, Каменев и Зиновьев, объединившиеся для противостояния Троцкому.

На партийном пленуме 3 апреля 1922 года выносится постановление, которое значительно укрепило позиции второго центра: «Установить должность Генерального секретаря и двух секретарей. Генеральным секретарем назначить т. Сталина, секретарями – тт. Молотова и Куйбышева». Состав секретарей, и прежде всего кандидатура Сталина, был определен лично Лениным. По его же инициативе Политбюро увеличили до семи человек. Из числа старых членов Политбюро вывели Крестинского, а введены были Зиновьев, Томский, Рыков. Кандидатом в Политбюро вместо Зиновьева стал Молотов.

В конце 1924 года политическое положение в России было очень сложным. Большевистский режим находился в глубоком кризисе. Даже для того, чтобы продолжать борьбу против Русского народа, режиму требовались силы, однако боевые отряды антирусской коалиции были измотаны за шесть лет зверской борьбы со стопятидесятимиллионным народом. Для перегруппировки сил и нового наступления эта коалиция готовилась ужесточить и без того бесчеловечную диктатуру, а единоличным диктатором намечался Троцкий. Агент немецкой разведки, связанный с верхами советского правительства, описывает положение в России в весьма мрачных красках. «Замечается, – пишет он, все увеличивающаяся нехватка денег. Надежды на заем в Англии не оправдались, даже большевистские векселя не дисконтируются больше английскими банками. Недовольство правящей кликой растет и в рядах русских коммунистов. Везде в России учитывают возможность того, что Троцкий внезапно и неожиданно станет диктатором»[382]382
  Культ Троцкого в партии и армии целенаправленно создавался им самим. Так, например, по его инициативе осуществлялись первые переименования русских городов и населенных мест. Они получили имя Троцкого. Первая печать убийцы русских людей легла на город Гатчину и село Кочетовка Тамбовской губернии.


[Закрыть].

Сам Троцкий считал себя гением и был убежден в своей победе. Этот садист и кровавый палач, лично ответственный за убийства многих тысяч русских людей, не сомневался, что после смерти Ленина станет его наследником. Однако нахрапистая самоуверенность подвела его. Жестокая личность Троцкого вызывала страх даже у единоплеменников. Каменев и Зиновьев, мечтавшие о своем лидерстве, предпочли вступить в блок со Сталиным (которого считали слабым политиком), чем передать наследство Ленина Троцкому.

Еще при жизни Ленина в октябре 1923 года Троцкий пытается установить свой контроль над партией, в качестве повода он использует экономические вопросы, выступая с новыми требованиями милитаризации труда и всей экономики, «жесткой концентрации промышленности», «ужесточения политики в отношении крестьянства». По сути дела, речь шла о новом этапе политики военного коммунизма и превращении русских людей в рабов большевистского государства. По этому вопросу состоялся специальный объединенный пленум ЦК и ЦКК РКП(б). На нем Сталин и большинство Политбюро сумели объединить всех присутствовавших против Троцкого. «Первый наследник Ленина» потерпел сокрушительное поражение. За него проголосовало только два человека из 114 участвовавших в заседании. Более того, такой же итог был при попытке Троцкого заручиться голосами армейских большевиков, несмотря на активную поддержку «главного комиссара» Красной армии, такого же палача и садиста, как Троцкий, Антонова-Овсеенко.

В январе 1924 года умер Ленин. Политическое завещание вождя с уничтожительными характеристиками его соратников опубликовали с комментариями Сталина, но ограниченным тиражом. Последнему эта публикация была выгодна. Как справедливо замечал В. М. Молотов: «На фоне всех оценок он там самый положительный»[383]383
  Беседы с Молотовым. С. 11, 299.


[Закрыть].

Несмотря на попытки политических противников Сталина использовать завещание вождя в своих целях, оно в конечном счете еще сильнее укрепило позиции генсека в борьбе против Троцкого.

В 1927 году Л. Троцкий сначала был отправлен в ссылку в Казахстан, а в феврале 1929 выслан в Турцию на советском корабле «Ильич». Когда корабль вошел в Босфор, один из охранников Троцкого передал ему полторы тысячи долларов для того, чтобы «он мог начать жизнь за рубежом».

За границей троцкистское движение еще более усилило антирусский характер. На деньги еврейских банкиров создается троцкистский четвертый интернационал, сыном Троцкого Седовым издается печатный орган «Бюллетень оппозиции». В СССР Троцкий организует подпольную деятельность, ведет тайную переписку со своими соратниками. Одним из эмиссаров Троцкого служил террорист, чекист Я. Блюмкин, выполнявший функции нелегального резидента ОГПУ в Стамбуле. В частности, Блюмкин передал письмо Троцкого К. Радеку. За это в 1929 году Блюмкин был расстрелян, репрессиям подверглись и многие другие троцкисты.

Союз Сталина с Каменевым и Зиновьевым против Троцкого продолжался недолго. В 1925 году Каменев и Зиновьев, рассчитывавшие руководить Сталиным, поняли, что просчитались, ибо последний не собирался делиться с ними властью.

На XIV съезде в декабре 1925 года на политическую арену выступила так называемая «новая оппозиция», руководимая Зиновьевым и Каменевым. Главной целью их стала попытка устранения Сталина. В своем выступлении на съезде Каменев заявил, что Сталин «не может выполнять роль объединителя большевистского штаба». В ответ на эти слова абсолютное большинство делегатов устроило овации Сталину, громко скандируя его имя. Оппозиция была посрамлена и уже не пыталась выступать против Сталина в открытую. Именно с 1925 года начинается стремительное возвышение Сталина как единоличного правителя. В этом же году, еще до съезда, осуществляется первое крупное увековечивание его именем большого русского города Царицына, который стал называться Сталинградом.