Текст книги "Любовь на службе царской. От Суворова до Колчака"

Генерал Скобелев: семья или баталии?

Суворову равный

В январе 1881 года генерал М. Д. Скобелев одержал свою последнюю военную победу, взяв туркменскую крепость Геок-Тепе (Денгиль-Тепе), таким образом, присоединив Ахалтекинский оазис к России и укрепив ее позиции в Средней Азии.

Поход через пески был неимоверно тяжелым, но русские войска все же осадили крепость. Геок-Тепе представляла собой неправильный четырехугольник, ее стены имели в длину 300–500 метров с множеством выходов. Толщина стен доходила до 10 метров в основании, а ширина коридора между ними – до 6 метров. Внутри крепости было сосредоточено от 25 до 40 тысяч ее защитников, в том числе от 7 до 10 тысяч конных. Словом, Скобелеву стало понятно сразу, что взять ее без строительства осадных сооружений будет невозможно. И работа закипела…

Штурм Михаил Дмитриевич назначил на 12 января, на понедельник, день тяжелый и Татьянин день. В ночь перед ним генерал, как и положено, в таких случаях, сделал все необходимые боевые распоряжения и приказы, затем велел приготовить парадную форму с эполетами и орденами. Оставшееся время он провел в беседе с личным врачом О. Ф. Гейфельдом о философских проблемах войны и мира.

В предрассветном тумане Скобелев объехал свои войска, здороваясь с одними и ободряя других. Но с боем он поздравлял всех, предупредив, что отступления не будет…

«В 11 часов 20 минут дня был произведен взрыв мины. Последовал глухой подземный удар, задрожала почва и огромный столб земли и кусков стены высоко поднялся над землею и медленно упал, засыпав ближайшие окопы. Восточная стена упала на 9 саженей и образовала удободоступный обвал. Находившиеся здесь текинцы погибли. Взрыв еще не успел улечься, как части колонны полковника Куропаткина вышли из-за близ лежавшей плотины и бросились на обвал с криком «ура». Колонна полковника Козелкова была поддержана батальонами из резерва и овладела брешью. Другой батальон из резерва составил связь между этими двумя колоннами. Скобелев располагал еще резервом из 13 рот, 5 эскадронов и сотен и 18 орудий. Он своевременно выдвинул, на смену штурмовавших, к бреши 8 рот. На обвале было поставлено 4 орудия. Подполковник Гайдаров, овладев участком западной стены, двинулся на север и вошел в связь с полковником Куропаткиным, части колонны которого являлись направляющими и следовали впереди других, вместе с двумя ротами из левой колонны. Войска наши теснили неприятеля, который однако оказал отчаянное сопротивление. Долго в крепости кипел ожесточенный бой, но искусство вождей со Скобелевым во главе и храбрость солдат сломили наконец текинцев, обратившихся в бегство через северные проходы, за исключением небольшой части, которая осталась в крепости и, сражаясь, погибла. Наши войска преследовали отступающего врага частью огнем, частью следуя за ним по пятам; сам Скобелев при этом опередил пехоту с 4 эскадронами и сотнями при 2 орудиях; преследование и рубка продолжалась на протяжении 15 верст. Наши потери за всю осаду со штурмом доходили до 1104 человек, а во время штурма составляли 398 человек (в том числе 34 офицера). Внутри крепости были взяты: до 5000 женщин, 500 персиян рабов и добыча, оцененная в 6 000 000 рублей» (Большая биографическая энциклопедия).

Уже через несколько часов после начала штурма, покрывая шум боя, над крепостью пронеслось громовое «ура». Скобелев услышал победу, и тогда его лицо прояснилось, а на тонких губах заиграла улыбка.

Благодаря полководческому таланту Скобелева вся экспедиция обошлась России всего в 13 миллионов рублей и была закончена в 9 месяцев вместо предполагаемых двух лет. Оценочные потери текинцев – 6–8 тысяч человек. Михаил Дмитриевич не раз говорил: «Избегать поэзии на войне». И на этот раз ему удалось ее избежать, рассчитав всю операцию до мельчайших деталей.

Что и говорить, Скобелев был по-настоящему счастлив. А его полководческие успехи были оценены по достоинству: в январе его произвели в генералы от инфантерии и наградили орденом Св. Георгия 2-й степени. В Россию Скобелев возвращался триумфатором, где его встречали как народного героя. Только в одной Москве на площади перед вокзалом в ожидании «белого генерала» собрались десятки тысяч людей…

Боевой путь генерала от инфантерии Скобелева уложился всего в 18 лет из 20 лет беспорочной службы. За 18 лет – шесть военных кампаний. Семьдесят боев и крупных сражений, в которых вышел победителем. А ведь достиг Михаил Дмитриевич высоких отличий и высшего военного чина в том возрасте, в каком его сверстники командовали ротами, батальонами, а в лучшем случае – полками.

Начав военную службу в Кавалергардском полку осенью 1861 года в восемнадцать лет, Скобелев становится корнетом в 20. В 21 год – поручик, в 25 – штаб-ротмистр, в 29 – капитан и подполковник, в 31 год – полковник, в 32 года – генерал-майор, в 34 года – генерал-лейтенант, в 35 – генерал-адъютант и в 38 лет – генерал от инфантерии.

Семь русских орденов и с мечами, и за храбрость, в том числе три ордена Святого Георгия:

4-й степени – подполковник Генерального штаба – 1873 г. «За разведку»;

3-й степени – генерал-лейтенант, состоящий при генерал инспекторе кавалерии – 30.08.1878 г. «В награду отличного мужества и храбрости, оказанных в делах с турками во время войны 1877–1878 годов»;

2-й степени – генерал-адъютант, генерал-инфантерии, командир 4-го армейского корпуса – 14.01.1881 г. «За покорение Ахал-Теке».

Две золотых шпаги «За храбрость» с алмазами и одна золотая сабля «За храбрость».

«Он знал, что ведет на смерть, и без колебаний не посылал, а вел за собой. Первая пуля – ему, первая встреча с неприятелем была его, – напишет военный корреспондент В. И. Немирович-Данченко. – Дело требует жертв, и, раз решив необходимость этого дела, он не отступил бы ни от каких жертв.

Полководец, плачущий перед фронтом солдат, потому что им сейчас же придется идти в огонь, едва ли поднял бы дух своего отряда. Скобелев иногда прямо говорил людям: “Я посылаю вас на смерть, братцы. Вон видите эту позицию? Взять ее нельзя, да и брать ее я не думаю. Нужно, чтобы турки бросили туда все свои силы, а я тем временем подберусь к ним вот оттуда. Вас перебьют – зато вы дадите победу всему моему отряду. Смерть ваша будет честной и славной смертью”, – и надо было слышать, каким “ура”отвечали своему вождю эти посылавшиеся им на смерть люди».

Это было действительно так, ведь он сам был безусловно храбрым офицером. Например, 5 мая 1873 года, принимая участие в хивинском походе в качестве офицера генерального штаба, Михаил Дмитриевич с отрядом из 10 всадников встретил караван перешедших на сторону Хивы казахов. Несмотря на численный перевес противника, Скобелев вступил в бой, в котором получил 7 ран пиками и шашками и до 20 мая не мог сидеть в седле.

Под Плевной в 1877 году, где он, кстати сказать, стал кумиром солдат, Михаил Дмитриевич был контужен дважды. В первый раз его легко контузило неприятельской пулей, и он, смеясь, обвинил в этом свой черный полушубок. А через несколько дней он снова был контужен в спину. На этот раз контузия оказалась сильной. Генерал не смог устоять на ногах, упал, и его лицо резко побледнело.

Что говорить, если за все время на театрах военных действий под «белым генералом» было убито пять лошадей!

Немирович-Данченко часто будет вспоминать случай, происшедший во время рекогносцировки:

«Повернули коней кружком головами один к другому и начали обсуждать выгоды или невыгоды данной местности. Скобелев, так как тут был военный агент-иностранец, по-французски излагал свое мнение… В это время послышался какой-то грохот… Граната упала посередине круга, с визгом разорвалась, взрыла вверх целую тучу земли, обдала комьями лица совещавшихся. И в то мгновение, когда каждому приходил в голову неизбежный вопрос: цел ли я, целы ли товарищи, – послышался нимало не изменившийся, спокойный голос Скобелева.

– Et bien, messieurs, resumons!.. (Хорошо, господа, сделаем вывод!.. – фр.).

И он с той же ясностью начал излагать свои выводы, как будто бы только что ничего не случилось, точно ветка хрустнула под копытом коня…»

Одетый в белый мундир, на белом коне Михаил Дмитриевич в самых жарких сражениях и боях всегда оставался целым и невредимым. Он и сам искренно верил в защитную силу белого цвета. Он его обожал! Случалось, едва завидев «белого генерала», турки прекращали вести пальбу.

Ординарец генерала П. Дукмасов в своих мемуарах напишет:

«Благоразумные люди ставили в упрек Скобелеву его безоглядную храбрость. Они говорили, что “он ведет себя, как мальчишка”, что он рвется вперед, как прапорщик, и что, наконец, рискуя “без нужды”, он подвергает солдат опасности остаться без высшего командования, и т. д.». Но ведь таким Михаил Дмитриевич был всегда!

Еще молоденьким корнетом Кавалергардского полка, находясь в отпуске у своего отца в Польше, Скобелев случайно встретился в Августовской губернии с лейб-гвардии Преображенским полком, преследовавшим одну из банд. И вместо отдыха он проводит весь свой отпуск в качестве волонтера в этом полку в погоне за бандой. После чего настоятельно ходатайствует о переводе из Кавалергардского полка в лейб-гвардии Гродненский гусарский, чтобы принять участие в подавлении Польского восстания.

Скажем так, все это было абсолютно не характерно для сына и внука русских генералов. Да, собственно, и генералами Скобелевы были необычными. Как писал С. Л. Марков, «Скобелев-дед сыграл большую роль в жизни своего внука. Он первый заронил в душу мальчика идею долга перед Родиной, зажег в нем любовь к солдату, научил Скобелева говорить языком, близким и понятным солдату. Сопоставляя приказы Скобелева, отданные им под Плевной, в Фергане и по 4-му армейскому корпусу, с приказами и литературными трудами Скобелева-деда, становится ясно, кто был образцом для Михаила Дмитриевича и чье влияние захватило его.

Скобелев-отец, человек довольно суровый, скупой и старых взглядов, имел меньшее влияние на своего сына. Георгиевские кресты как деда, так и отца с детских лет служили путеводной звездой для Скобелева-ребенка и определили его карьеру. Дед, Иван Никитич Скобелев, заработал свои два Георгиевских креста при взятии Парижа и Варшавы. 25 июня 1807 года, в сражении под Фридландом, он был ранен пулею навылет в правую ногу. 20 августа 1808 года, при завоевании Финляндии, ему оторвало два пальца правой руки и контузило грудь. 18 марта 1814 года под Парижем он был ранен в левую руку, а 14 апреля 1831 года в сражении с польскими мятежниками Ивану Никитичу ядром оторвало кисть левой руки. Образ израненного героя-деда не мог не захватить впечатлительного мальчика.

Отец, Дмитрий Скобелев, ездил за своими двумя Георгиями на Кавказ, а затем в Турцию».

Несмотря на свое домашнее образование, через пять лет военной службы Михаил Дмитриевич поступает в Николаевскую академию генерального штаба. Известно, что будущий полководец отличником в академии не стал. У Скобелева были неблестящие успехи по военной статистике и съемке, и особенно по геодезии, но это исправлялось тем, что по предметам военного искусства он был вторым, а по военной истории первым во всем выпуске. В числе первых шел он как по иностранным и русскому языкам, так и по политической истории. То, что Скобелев закончил академию всего лишь по второму разряду и стал 13-м из 26 офицеров, причисленных к генеральному штабу, вовсе не помешало ему стать военачальником первой величины.

«Едет он как-то в коляске, – вспоминал Немирович-Данченко. – Жара невыносимая, солнце жжет… Видит, впереди едва-едва ковыляет солдат, чуть не сгибающийся под тяжестью ранца…

– Что, брат, трудно идти?

– Трудно, ваш-ство…

– Ехать-то лучше… Генерал вон едет, полегче тебя одетый, а ты с ранцем-то идешь, это не порядок… Не порядок ведь?

Солдат мнется.

– Ну, садись ко мне…

Солдат колеблется… шутит, что ли, генерал…

– Садись, тебе говорят…

Обрадованный кирилка (так мы называли малорослых армейцев) лезет в коляску…

– Ну что, хорошо?

– Чудесно, ваш-ство.

– Вот дослужись до генерала, и ты будешь ездить так же.

– Где нам.

– Да вот мой дед таким же солдатом начал – а генералом кончил…»

Любопытна оценка, данная Скобелеву в «Отечественных записках», издаваемых М. Е. Салтыковым-Щедриным:

«Если у Скобелева не было, как у других полководцев, особенно громких побед и никто не знал его заветных дум и идеалов, то все-таки у него были несомненные, в особенности для нашего времени, достоинства, которые и делали его популярным как среди солдат, так и в обществе; он не гнался за земными благами, не выпрашивал подачек и не захватывал казенных земель, не занимался гешефтами, мог спать и, по-видимому, даже предпочитал спать в траншее, а не на мягком тюфяке, он относился к солдату внимательно, не крал его сухарей и, подставляя его грудь под пули, подставлял рядом и свою. Это несомненные в наши дни достоинства, которым большинство даже удивляется. Скобелев – это какая-то в высшей степени непосредственная и в то же время что-то таившая в себе натура, натура недовольная и несчастная при всем видимом счастье, натура отчасти романтическая и склонная к мистицизму, способная уложить более 20 тысяч в одну кампанию и плакать перед картиной сражения при Гравелотте, натура то разочарованная и не ставившая жизнь ни в копейку, то думавшая о будущем счастье, даже собиравшаяся помогать мужику, то тяготевшая к Москве, то говорившая о свободе народов».

О громадной мощи личности Скобелева говорит и письмо обер-прокурора Священного синода К. П. Победоносцева, в котором тот настойчиво советует императору Александру III постараться привлечь на свою сторону «белого генерала»:

«Вот теперь будто бы некоторые нерасположенные к вашему величеству и считающие себя обиженными шепчут Скобелеву: “Посмотри, ведь мы говорили, что он не ценит прежних заслуг и достоинств”. Надобно сделать так, чтобы это лукавое слово оказалось ложью не только к Скобелеву, но и ко всем, кто заявил себя действительным умением вести дело и подвигами в минувшую войну. Если к некоторым из этих людей, ваше величество, имеете нерасположение, ради бога, погасите его в себе; с 1 марта вы принадлежите со своими впечатлениями и вкусами не себе, но России и своему великому служению. Нерасположение может происходить от впечатлений, впечатления могли быть навеяны толками, рассказами, анекдотами, иногда легкомысленными и преувеличенными. Пускай Скобелев, как говорят, человек безнравственный. Вспомните, ваше величество, много ли в истории великих деятелей, полководцев, которых можно было бы назвать нравственными людьми, а ими двигались и решались события. Можно быть лично и безнравственным человеком, но в то же время быть носителем великой нравственной силы. И иметь громадное нравственное влияние на массу. Скобелев, опять скажу, стал великой силой и приобрел на массу громадное нравственное влияние, т. е. люди ему верят и за ним следуют. Это ужасно важно и теперь важнее, чем когда-нибудь…»

В конце января 1882 года, взяв по настоянию правительства заграничный отпуск. М. Д. Скобелев выехал в Париж. А уже в начале февраля во Францию ушло распоряжение, приказывающее Михаилу Дмитриевичу немедленно вернуться в Петербург. «Белый генерал» имел неосторожность не только встретиться с жившими в Париже сербскими студентами, но и обратиться к ним с речью, в которой он был, как всегда, предельно откровенен:

«Я вам скажу, я открою вам, почему Россия не всегда на высоте своих патриотических обязанностей вообще и своей славянской миссии в частности. Это происходит потому, что как во внутренних, так и во внешних своих делах она в зависимости от иностранного влияния. У себя мы не у себя. Да! Чужестранец проник всюду! Во всем его рука! Он одурачивает нас своей политикой, мы жертва его интриг, рабы его могущества. Мы настолько подчинены и парализованы его бесконечным, гибельным влиянием, что если когда-нибудь, рано или поздно, мы освободимся от него, – на что я надеюсь, – мы сможем это сделать не иначе как с оружием в руках!

Если вы хотите, чтобы я назвал вам этого чужака, этого самозванца, этого интригана, этого врага, столь опасного для России и для славян… я назову вам его.

Это автор “натиска на Восток” – он всем вам знаком – это Германия. Повторяю вам и прошу не забыть этого: враг – это Германия. Борьба между славянством и тевтонством неизбежна».

На следующий день Скобелева посетил корреспондент одной из французских газет, в беседе с которым русский генерал вновь подтвердил свою политическую позицию. А произнесенная речь перед сербскими студентами вызвала небывалый отклик во всей Европе.

Русский посол в Париже князь Орлов тут же отправил донесение в Петербург:

«Посылаю вам почтой речь генерала Скобелева с кратким донесением. Генерал тот в своих выступлениях открыто изображает из себя Гарибальди. Необходимо строгое воздействие, доказать, что за пределами России генерал не может безнаказанно произносить подобные речи и что один лишь государь волен вести войну или сохранить мир. Двойная игра во всех отношениях была бы гибельна. Московская его речь не была столь определенна, как обращение к сербским студентам в Париже».

Обратно в Россию Скобелев добирался через Голландию и Швецию, как ему было указано русскими дипломатами. Их опасения были не напрасными, так как общественное мнение Германии было настроено против Скобелева. И если французская общественность откровенно радовалась смелым словам русского генерала, то в Берлине его имя слышалось совершенно в ином контексте.

«Меня вызвали по высочайшему повелению в Петербург, о чем, конечно, поспешили опубликовать по всей Европе, предварительно сообщив, как ныне оказывается, маститому и единственному надежному защитнику нашего родного русского царского дома – кн. Бисмарку…» – с сарказмом писал в дороге Михаил Дмитриевич.

Обреченный на безбрачие

«В одном месте, по пути, Скобелеву прислали букет неведомо как собранных цветов… – отметит в своей книге Немирович-Данченко. – Еще не пришла их пора, и таких в окрестностях не было.

– Откуда это?

– Благодарность… От турецких женщин…

– От каких турецких женщин? – изумился он.

– От женщин Казанлыка, Ески-Загры и Адрианополя… За то, что честь их не была нарушена, за то, что неприкосновенность гаремов свято соблюдалась вашими войсками.

“Совершенно напрасно, – был ответ, – русские ведь с женщинами не воюют!..”

Ох, уж эти женщины! В жизни такого великого человека их было немало…»

«Все придворные сплетни о «белом генерале» сводились к двум обвинениям: Скобелев хвастун, он преувеличивал свои воинские заслуги, второе – ведет чудовищно безнравственную жизнь. Конечно, мало кто из ядовитых языков был аскетом, но у светского блуда были свои правила игры: мы грешим тихо и при этом стыдимся и сознаем свою вину. Скобелев грешил громко и виноватым себя не считал. К женщинам он был неравнодушен, что всегда являлось темой кривотолков и сплетен. Слава воспетого героя и слава опального военачальника одинаково работала на его популярность. При этом сам Михаил Дмитриевич женского общества не искал, даже избегал. Он не любил салонной болтовни, приемов и балов. С детства стеснялся танцев», – рассказывает о личной жизни полководца С. Парамонов.

Будучи молодым гвардейским офицером, Скобелев слыл весьма темпераментным мужчиной, которому француженки или иные барышни искусства иной раз мешали учиться в академии. В своих знаменитых походах он также не расставался с дамами, заботясь не только о себе. Историк А. Б. Широкорад в своей статье приводит такой пример:

«При подготовке похода генерал Скобелев не забывал ни о спорте, ни о… проститутках. На полях доклада санитарного врача он написал: “Прошу сделать распоряжение теперь же, в счет экстраординарной суммы, выписать скорее игры для солдат по числу укреплений на обеих коммуникационных линиях и в оазисе. Полезными играми я признаю игру в мяч, причем необходимы мячи различных размеров, прочные и красивые. Кегли можно устроить почти везде на месте, и надо выписать лишь несколько деревянных или костяных шаров… У нас солдат молодой…

Вопрос о публичных женщинах является очень важным. Необходимо иметь прачек и вообще практиканток в тыловых укреплениях для солдат. А для этого нужно их достаточное количество. Буду ожидать доклада начальника штаба”.

На вербовку «практиканток» было затрачено 3 тыс. руб».

Но вернемся к рассказу С. Парамонова:

«Однополчане Скобелева, безмерно его уважая, неохотно делились сведениями о военно-полевых романах генерала.

Поговаривали, что в турецкую кампанию дочь вражеского паши, Севиль, воспылав страстью к русскому герою, пыталась пробраться в его стан в платье болгарки. Женщин будто затягивало в воронку его противоречивого обаяния. Многие не могли понять, что привлекает их в Скобелеве. Он не был дамским угодником: покоряя, оставался высокомерен и ироничен. Безудержный темперамент? Тем обиднее было оказаться вдруг забытой и не знать почему. А Скобелев так и обрывал свои связи – без объяснения причин и выяснения отношений.

Именно таким был бурный и короткий роман с актрисой Алябьевой. Однажды у любовников вышла размолвка. Алябьева, игравшая в тот вечер, все первое отделение высматривала в зале своего вспыльчивого друга. Скобелев появляется только в антракте, пробирается в гримерку и, не обращая внимания на протесты актрисы, которой скоро опять на сцену, овладевает ею прямо за туалетным столиком. “Кавалерист всегда успеет”, – усмехается он. Во втором отделении Алябьева вновь ищет своего героя глазами, злится: “успел” и ушел.

И тут к ее ногам летит огромный букет роз, продетый в дорогой жемчужный браслет. Это Скобелев, и сцена в его духе».

Зимой 1873–1874 годов Михаил Дмитриевич был в отпуске, который провел в основном в Южной Франции. Узнав о междоусобной войне в Испании, он пробирается в расположение карлистов и пристально наблюдает за несколькими сражениями со стороны.

В феврале 1874 года его производят в чин полковника, в апреле назначают флигель-адъютантом с зачислением в свиту Его Императорского Величества, а летом он венчается с фрейлиной императрицы княжной Марией Николаевной Гагариной (1850–1906), племянницей князя Меньшикова.

Как отмечает Б. А. Костин, «княжна не блистала красотой, но ровный, выдержанный и спокойный характер, проявившийся в ее мягком женском облике и неспешной, распевной речи, должны были наконец, по мнению Дмитрия Ивановича и Ольги Николаевны, «обуздать порыв». И, кажется, в первые месяцы это удавалось, иначе в письме к отцу не было бы таких слов: «Спокойствие есть почти целое счастье на земле».

Своего удовлетворения Дмитрий Иванович не скрывает. Сын, принесший столько хлопот в улаживании его постоянных конфликтов и долгов, обрел семейную пристань. «Радуюсь твоему настоящему степенству, – пишет он Михаилу, попутно делая комплимент его молодой жене, – радовался радостью твоей жены, она накупила удачно тебе в кабинет ковров…»

Внешне Скобелев действительно изменился, но мечты о жизни иной, деятельной, боевой, где властвуют удаль, хождение между жизнью и смертью, увлекали его сильнее, чем устланная мягкими коврами тахта и спокойствие и ровное потрескивание свечей в уютной квартире.

С. Парамонов лишь добавляет детали в эту историю:

«Этот брак давал надежду на расположение двора, на нем настаивали родители Скобелева. Но через несколько месяцев после свадьбы Скобелев к ней охладел. Даже в день венчания он повел себя странно. Вечером молодые собирались устроить ужин в доме дяди Марии. Гости нашли там лишь одну невесту, а сам Скобелев куда-то исчез».

Осенью этого же года Михаила Дмитриевича направляют в Пермскую губернию для участия во введении в действие приказа о воинской повинности, а в апреле 1875-го он возвращается в Ташкент, где будет назначен начальником военной части российского посольства, отправляемого в Кашгар. Это назначение он, говоря простым языком, буквально вымаливает. Но именно отъезд в Туркестан становится первым шагом к разрыву с женой…

Оттуда он откровенно напишет своему дяде: «Жить моей жизнью, сознаюсь, для женщины нелестно». А своим близким друзьям он не раз скажет: «Игнатий Лойола только потому и был велик, что не знал женщин и семьи…»

Что ж, видимо, одна холостяцкая жизнь больше подходила Михаилу Дмитриевичу. Ведь и женщин он любил, как-то по-своему, по-скобелевски… «Он не давал им ничего из своего я, полагая, что настоящий военный не должен чрезмерно привязываться к женщинам и даже заводить семью». Если у него и были в этом плане какие – то колебания, то недолгие… «…Двум богам нет места в сердце. Война и семья – понятия не совместимые». Кто знает, может быть, его единственная жена Мария Николаевна Гагарина (Скобелева) олицетворяла его другую, несостоявшуюся судьбу. Но ведь он сам не пожелал ломать чужую и очень хрупкую жизнь.

Через два года несостоявшаяся жена генерала напишет ему письмо, в котором потребует развода. И в этом единственном бракоразводном процессе, который в те времена был весьма и весьма сложен, Михаил Дмитриевич взял всю вину на себя и таким образом по приговору был осужден на безбрачие. Современники говорили, что женитьба была самым больным местом Скобелева: «В нем несомненно было сильное стремление к семейной жизни, хотя он энергично это отрицал».

«Необходимо только, – сказал ему Верещагин, – чтобы жена ваша была умна и взяла вас в руки.

– Это верно, – заметил Скобелев.

Еще под Плевной Верещагин пророчил Скобелеву, который страстно любил детей, что у него явятся “скобелята”, которые будут таскать его за бакены».

После развода со Скобелевым Мария Николаевна покинула Россию и жила в Баден-Бадене с родителями, где и скончалась, так и не выйдя замуж во второй раз.

К слову сказать, в XVIII веке благодаря женитьбе русского наследника трона Александра Павловича на баденской принцессе Луизе Баден-Баден стал излюбленным курортом русской аристократии. В «Летнюю столицу Европы» часто приезжали князья Гагарины, Волконские, Меньшиковы, Вяземские, Трубецкие, а также великие русские писатели Гоголь, Толстой, Тургенев, Достоевский. Здесь не просто отдыхали, здесь поправляли здоровье, пили лечебную воду и развлекались. Так что выбор места жительства Марии Николаевны был не случаен…

И все же такой холостяк, как Михаил Дмитриевич, в глубине своей души мечтал жениться «на бедной образованной девушке».

В Минске, где стоял его 4-й армейский корпус, Скобелев поселился в скромном доме на улице Батальонной. Здесь же находился и штаб. В этом городе генерал полюбил 19-летнюю эмансипированную либералку, преподавательницу местной гимназии Екатерину Головкину. Говорят, она хоть и не блистала красотой, но была очень сильной личностью. Что, безусловно, не могло не импонировать Михаилу Дмитриевичу. Произошла эта встреча до его последней экспедиции… В 1882 году он ненадолго навестит Минск, чтобы отправиться к друзьям в Москву.

Валентин Пикуль, в свойственной ему манере, описал знакомство с Головкиной так:

«Дукмасов заметил, что Скобелев, поглядывая в окно штаба, часто провожает глазами строгую девушку, выходящую из женской гимназии. Адъютант велел узнать, кто такая?

– Екатерина Александровна Головкина, – вскоре доложил Дукмасов. – Учительница, как вы хотели. Живет бедно, одним скудным жалованьем. Ни в каких шашнях не замечена.

Скобелев нагнал барышню на улице, и Головкина, стыдясь, сжала руку в кулачок, чтобы скрыть штопаную перчатку.

– Екатерина Александровна, – заявил Скобелев, – не будем откладывать дела в долгий ящик: вы должны стать моей женою.

– Вы с ума сошли.

– Так все говорят, когда я начинаю новую боевую кампанию.

– Я буду жаловаться, городового позову!

– А хоть самому царю жалуйтесь, у него в кабинете столько доносов на меня лежит, что лишний не помешает.

Когда знакомство с девушкой перешло в дружбу, а затем появилось и сердечное чувство, Головкина сказала:

– Непутевый вы человек! Не скрою, мне весьма лестно предложение столь знаменитого человека, как вы. Но я боюсь.

– Чего боитесь?

– Вашей славы. Вы к ней уже привыкли, а мне быть женою такого полководца страшно и опасно. Давайте подождем.

– Опять в долгий ящик? – возмутился Скобелев».

Конечно, все было не совсем так. Этот диалог не отражает всей драмы тех отношений молоденькой девицы и состоявшегося мужчины: учительницы и генерала.

Как рассказывает Б. А. Костин, «возвращение в Минск радости не принесло. Мечта иметь свой семейный очаг была близка и осуществима. Екатерина Александровна Головкина – незнатная, но обаятельная и интеллигентная девушка, вызвала у Скобелева искреннее, доброе чувство, несхожее с мимолетными увлечениями. Оно нуждалось в ответе искреннем и душевном. Но это были годы, когда вихрь эмансипации ворвался в Россию, изломав и искалечив немало юных судеб. Мечты о равенстве, желание властвовать над представителями сильного пола, вызывая в них муки и страдания, порождали безмерный эгоизм. Строки одного из писем Е. А. Головкиной в достаточной мере подтверждают это: “Михаил Дмитриевич… я осознаю, что идя рука об руку с вами, я могу быть полезным человеком, а не слабым существом. Дайте мне право над вами, полное, бесконечное, я дам вам счастье…”

Да разве Скобелев, горячо любя, был способен на расчет, а тем более на сделку?! Конечно нет! Попытайся Катя Головкина хоть на толику проникнуть в душу Михаила Дмитриевича, отбросить кривотолки и сплетни, которыми был окружен почитатель ее красоты, и все сложилось бы по-иному. Увы, Господь обошел девицу чувствительностью и той искренней добротой, которой славилась русская женщина, она не способна была оценить величие души человека, который уже при жизни стал принадлежать Истории. Возможность сохранить его существовала, но Катя Головкина так и не сумела наступить на горло собственной гордыне и предоставила судьбе рассудить, кто прав, а кто виноват в разрыве. Скобелев захандрил, стал раздражительным и, чтобы облегчить груз переживаний, весь ушел в служебные дела».

Душевную драму «белый генерал» переживал мучительно, хотя абсолютно ни с кем не делился своим сокровенным. Даже с самыми близкими ему людьми. А ведь он сильно подавлен и разочарован. Холостяцкая жизнь сыграет со Скобелевым роковую роль, но изменить что-либо он уже не мог. Единственная и последняя надежда на спасительный для него брак рухнула в одночасье. До конца он всю свою любовь будет отдавать племянникам, часто навещая их в имении Шереметевых в Юрино.

В июне 1882 года Михаил Дмитриевич напишет черновик ответа Екатерине Александровне Головкиной, на тот момент покинувшей Минск. В этом же месяце, но чуть позже он поручит И. И. Маслову (он вел все его хозяйственные дела), отправить ей полторы тысячи рублей золотом…