Текст книги "Любовь на службе царской. От Суворова до Колчака"

Семья, служба, море, жизнь

К исполнению своих служебных обязанностей в учебно-стрелковой команде мичман Шмидт приступил с 1 января 1887 года…

«Однако служба сразу не заладилась, – пишет В. Шигин. – Амбициозность и завышенное самомнение молодого мичмана вызвали резкое отторжение корабельного офицерского коллектива».

Суровые морские будни младшего офицера флота оказались для мичмана тяжелыми, тем более что в кают-компании уверенно себя чувствовали старшие офицеры со знаниями, умениями и навыками. Посему молодому человеку оставалась уповать на своего отца и дядю, который в январе 1886 г. был произведен в чин вице-адмирала, в 1887 году стал начальником эскадры Тихого океана.

В общем, прослужил мичман Шмидт с горем пополам один год и в январе 1888 года получает 6-месячный отпуск «по болезни с последующим переводом на Черноморский флот по причине не подходящего ему климата».

Судя по всему, этот отпуск и дальнейший перевод был связан с женитьбой непутевого мичмана на непутевой Домникии Гавриловне Павловой.

Из дневника П. П. Шмидта: «Она была моих лет. Жаль мне ее стало невыносимо. И я решил спасти. Пошел в банк, у меня там было 12 тысяч, взял эти деньги и – все отдал ей. На другой день, увидев, как много душевной грубости в ней, я понял, что отдать тут нужно не только деньги, а всего себя. Чтобы вытащить ее из трясины, решил жениться. Думал, что, создав ей обстановку, в которой она вместо людской грубости найдет одно внимание и уважение, и вытащу из ямы…»

С. Смолянников в своей статье о Шмидте называет этот поступок «неординарным» (мягко говоря), которым он «бросил вызов и обществу, и корпусу морских офицеров, и всей родне. Понятно, что о дальнейшей карьере не могло быть и речи. Бывшие друзья-офицеры вычеркнули его из своей жизни, отец и дядя – прокляли, а сестры – просто ничего не смогли (или не захотели) предпринять. И снова Шмидт остался один на один с собой и своими идеями».

Однако по поводу женитьбы мичмана Шмидта обратимся за комментарием, который можно найти в книге «Русский офицерский корпус» историка В. С. Волкова:

«Решив жениться и обзавестись семьей, офицер обычно уходил в отставку, так как возникала необходимость менять весь образ жизни. Очень много, если не большинство случаев выхода в отставку «по домашним обстоятельствам» было связано именно с заключением брака. Особенно это касалось тех дворян, которые служили исключительно «из чести», а не по необходимости добывать средства к существованию. Многие офицеры оставались холостыми до конца жизни…

Со временем процент женатых офицеров увеличивался, поскольку для все большего их числа служба становилась единственным источником средств к существованию и, не женившись на службе, офицер рисковал навсегда остаться без семьи. С другой стороны, во второй половине XIX в. войны были редки, а условия жизни в местах расположения воинских частей стали более благоустроенными. Но с этого времени начинал действовать новый ограничитель. С 1859 г. жалованье офицеров долго не повышалось и, как уже говорилось, с ростом цен жизненный уровень начал понижаться. Однако нельзя было допустить, чтобы молодой офицер, чьи расходы при обзаведении семьей резко возрастали, впадал в крайнюю бедность, а члены его семьи, не имея возможности выглядеть и вести образ жизни, достойный их положения, роняли бы достоинство офицерского звания. Следует иметь в виду, что к этому времени большинство офицерских невест происходили из таких же бедных служилых семей, как и сами офицеры, а очень многие были дочерьми и сестрами их сослуживцев по полку. Поэтому законодательно были введены некоторые ограничения на заключение браков офицерами, состоящими на действительной службе.

3 декабря 1866 г. утверждены правила, по которым офицерам запрещалось жениться ранее достижения возраста 23 лет. До 28 лет офицеры могли жениться с разрешения своего начальства и только в случае предоставления ими имущественного обеспечения реверса, принадлежащего офицеру, невесте или обоим…

При даче разрешения на брак учитывалась и его пристойность. Понятие “пристойность” требовало, чтобы невеста офицера была “доброй нравственности и благовоспитанна”, а кроме того, “должно быть принимаемо во внимание и общественное положение невесты». При подаче офицером соответствующего заявления командир… обязан был решить вопрос о пристойности брака и, если не видел к тому препятствий, представлял свое заключение начальнику… который и имел право дать окончательное разрешение.

При поступлении на службу офицеров из отставки, женившихся во время отставки (для чего разрешения не требовалось), вопрос о его браке с точки зрения пристойности должен был рассматриваться на тех же основаниях, и офицеры, чей брак не признавался пристойным, на службу не допускались».

Судя по всему, Петр Шмидт и на этот раз получил поддержку своего любимого дядюшки вице-адмирала. Да, он, безусловно, пренебрег кодексом чести морского офицера. Да, он наплевал на правила, утвержденные для офицеров. Да, он женился на девушке безнравственной и неблаговоспитанной. Да, от него отвернулись, если не все, то очень многие. Но его увольнение «по болезни», его последующий перевод на Черноморский флот с зачислением во 2-й Черноморский флотский Его Королевского Высочества Герцога Эдинбургского экипаж явно напоминает «лохматую» руку его дяди. А ведь с 1874 г. по 1876 г. в этом экипаже проходил службу отец Шмидта.

Но и там служба не пошла. На Черноморском флоте Петр прослужил чуть меньше 5 месяцев. «Явившись на прием к командующему Черноморским флотом адмиралу Кулагину, он закатил в его кабинете настоящую истерику – “находясь в крайне возбужденном состоянии, говорил самые несуразные вещи”. Прямиком из штаба мичман был препровожден в морской госпиталь, где его продержали две недели, при выписке врачи настоятельно советовали Петру Петровичу показаться хорошим психиатрам».

В декабре 1888 года Высочайшим приказом по Морскому ведомству № 432 Шмидта во второй раз увольняют в отпуск по болезни на 6 месяцев. В следующем году он подает прошение на высочайшее имя, в котором указывает: «Болезненное мое состояние лишает меня возможности продолжать службу Вашему Императорскому Величеству, а потому прошу уволить меня в отставку». С марта по апрель 1889 года Шмидт проходит курс лечения в «частной лечебнице доктора» Савей-Могилевича для нервных и душевнобольных в Москве, после чего в июне 1889 г. его увольняют со службы по болезни. И он, видимо, не без удовольствия на тот момент, уходит с военного флота в никуда. Тогда ему еще казалось, что он проживет без моря. У него есть жена, в конце февраля 1889 года родился сын – Евгений. В общем, самая настоящая семья. А все остальное не главное.

Начинается новая жизнь с переездами и с надеждами. Шмидты проживают сначала в Москве, в доме Банникова в Лазаревском переулке (в июле 1889-го). Следующий город – Бердянск, потом Таганрог, затем Одесса и, наконец, Париж.

Вот только все эти «выкрутасы» Петра так и не сможет пережить его отец. Каждый новый глупый поступок сына добивал контр-адмирала Шмидта все больше и сильнее. А в декабре все того же 1889-го его не стало.

Поездку во Францию никак нельзя назвать спонтанной, хотя все, что делал в своей жизни Петр Шмидт, было против всяких правил. Существует осторожная версия, по которой отставной лейтенант (именно с таким званием Шмидта уволили с флота) неожиданно получил наследство после смерти тетушки по матери А. Я. Эстер. Только благодаря этому ему удалось вместе с семьей выехать в Париж. Там он поступает в школу воздухоплавания Эжена Годара:

«Под именем Леона Аэра пытается освоить полеты на воздушном шаре. Но избранное предприятие не сулило успеха, семья бедствовала, и в начале 1892 года они переехали в Польшу, затем в Лифляндию, Петербург, Киев, где полеты Леона Аэра также не дали желаемых сборов. В России в одном из показательных полетов отставной лейтенант потерпел аварию, и в результате весь остаток жизни он страдал от болезни почек, вызванной жестким ударом корзины аэростата о землю.

Дальнейшие полеты пришлось прекратить, Шмидты задолжали за гостиницу. Шар, вместе с оборудованием для обеспечения полетов, пришлось продать».

И Стрельникова несколько иначе описывает эту историю:

«Он избрал воздухоплавание, для чего даже ездил учиться в Париж, к знаменитому аэронавту Эжену Годару. Домникию взял с собой, водил в Лувр, пытался пробудить в ней интерес к прекрасному – она только рассматривала шляпки посетительниц, а Венеру Милосскую нашла скучной и глупой. Все было тщетно, в том числе и затея с аэронавтикой. Взяв псевдоним Леон Аэр, Петр купил воздушный шар и принялся было гастролировать по России. В Петербурге посмотреть на его полет собралась толпа, сбор превзошел самые смелые ожидания. Но шар не поднялся в воздух – лег на бок и зашипел: водород вытекал сквозь не пойми откуда взявшуюся щель. Пришлось возвращать деньги за входные билеты и подсчитывать убытки. Примерно то же самое вышло с выступлениями в Риге, в Москве, в Киеве – аэронавт из Шмидта категорически не получился!»

Оставшись без средств к существованию, весь в долгах, Петр Шмидт в очередной раз обращается к любимому дяденьке с одной-единственной просьбой, помочь вернуться на флот. На дворе уже 1892 год, дядя назначен членом Адмиралтейств-совета, а кроме того, с 1890 г. он первый по старшинству среди военно-морских чинов российского флота, старший флагман Балтийского флота. Ради своего покойного брата он идет навстречу непутевому племяннику. В конце марта Шмидт пишет прошение на высочайшее имя «о зачислении на военно-морскую службу», а уже 22 июня отставной лейтенант Высочайшим приказом по Морскому ведомству № 631 определен в службу с прежним чином мичмана с зачислением в 18-й флотский экипаж вахтенным офицером на строившийся крейсер 1-го ранга «Рюрик».

Из послужного списка лейтенанта П. П. Шмидта:

«5 марта 1894 г. – Приказом Его Императорского Высочества Генерал-Адмирала по Морскому ведомству № 23 переведен из Балтийского флота в Сибирский флотский экипаж. Назначен вахтенным начальником миноносца “Янчихе”, затем крейсера “Адмирал Корнилов”…

6 декабря 1895 г. – Высочайшим приказом по Морскому ведомству № 59 произведен в лейтенанты, по линии, на основании ст. 118 и 128, кн. VIII Свода Морских Постановлений, по продолжению 1892 г.

До апреля 1896 г. штабной офицер ледокола «Силач», транспорта “Ермак”.

Апрель 1896 г. – приказом командующего Владивостокского порта назначен вахтенным начальником брандвахты, канонерской лодки “Горностай”.

В 1896–1897 гг. вахтенный начальник и командир роты канонерской лодки “Бобр”. В заграничных плаваниях: 1896–1897 гг. на канонерской лодке “Бобр”. Последнее плавание в 1897 году».

После получения назначения на канонерскую лодку «Бобр» к нему приезжает и жена с сыном. Семья снова вместе, но семейная жизнь не складывается… Говорят, Домникия «смертельно завидовала чужому богатству, закатывала истерики, курила папироски без счету, дни напролет пила вино и еще открыто изменяла мужу».

Спустя годы их сын Евгений вспомнит: «Мать моя была настолько ужасна, что приходится поражаться нечеловеческому терпению и воистину ангельской доброте моего отца, вынесшего на своих плечах 17-летнее каторжное ярмо семейного ада».

О том, что было дальше, рассказывает С. Корнилов:

«В Тихоокеанской эскадре Петр Шмидт вновь проявил себя неуживчивым и конфликтным человеком. Вдобавок во время пребывания русской эскадры в Японии у него обостряется психическое расстройство. Он грозит убить хозяина квартиры в Нагасаки, где снимает жилье, за то, что тот нагрубил его жене, и устраивает скандал русскому консулу, который якобы не защищает интересы соотечественников. Шмидта помещают в психиатрическую клинику в Нагасаки, потом перевозят во Владивосток.

Во Владивостоке Шмидты жили на Абрековской улице, а психиатрическая лечебница располагалась выше в сопках, на улице Ботанической… Ночью Шмидт сбежал из клиники и заперся дома. Врачи доложили об этом начальству, но начальство решило не связываться и объявило Шмидта под домашним арестом. Командир канонерской лодки “Бобр”, капитан 2-го ранга Моллас, пытался поговорить со Шмидтом, но услышал о себе много интересного…»

После лечения, до конца 1897 г. Шмидт исполняет должность старшего штабного офицера ледокола «Надежный». В конце августа командир Владивостокского порта контр-адмирал Г. П. Чухнин подписывает приказ об аресте лейтенанта Шмидта с содержанием на гауптвахте на три недели: «…За противодисциплинарные поступки относительно судового командира и за таковой же рапорт, поданный 23 августа». Следом его списывают с этого ледокола за отказ участвовать в подавлении забастовки и назначают вахтенным начальником на брандвахте Владивостокского рейда. В октябре контр-адмирал Чухнин подписывает еще один приказ: «…Вследствие рапорта лейтенанта Шмидта предлагаю главному доктору Владивостокского госпиталя В. И. Попову назначить комиссию из врачей и при депутате от Экипажа освидетельствовать здоровье лейтенанта Шмидта… Акт комиссии предоставить мне». В августе 1898 г., после конфликта с командующим эскадрой Тихого океана, лейтенант Шмидт подает прошение об увольнении с флота во второй раз. И в этом же году, когда его дядя становится полным адмиралом, увольняется от службы в запас флота, но уже с правом службы в коммерческом флоте.

Теперь он снова свободен… Поступив на службу в добровольный флот, 2 года Шмидт служит 2-м помощником капитана парохода «Кострома». А в 1900 году, перейдя на службу в Российское общество пароходства и торговли, назначается старшим помощником капитана парохода «Ольга». С 1901-го – он уже капитан парохода «Игорь», затем капитан пароходов: «Святой Николай», «Полезный», «Диана».

Капитаном он находит свою отдушину в тяжелой морской работе, связанной с реальной романтикой, а не с той, где ему приходилось постоянно отбиваться от всевозможных командиров и начальников. Здесь он уже сам себе и хозяин и командир. Словом, быть капитаном парохода ему нравилось. Да и заработок был вполне достойным. Можно было прокормить семью.

Первые воспоминания о Шмидте были напечатаны в газете «Одесские новости» во второй половине ноября 1905 года. Человек, который написал их под псевдонимом «Моряк», хорошо знал капитана «Дианы»:

«Просвещеннейший человек, Петр Петрович был просвещеннейшим капитаном. Он пользовался всеми новейшими приемами в навигации и астрономии, и плавать под его командованием – это была незаменимая школа, тем более, что Петр Петрович всегда, не жалея времени и сил, учил всех как товарищ и друг. Один из его помощников, долго плававший с другими капитанами и назначенный затем на “Диану”, сделав один рейс с Петром Петровичем, сказал: “Он открыл мне глаза на море!”»

Осенью 1903-го «Диана» шла из Риги в Одессу. Был сильный шторм, и капитан двое суток не покидал мостика. Когда же он ушел в свою каюту спать, то его помощник, стоявший на вахте, в тумане допустил непростительный просчет. «Диана» налетела на подводную гряду камней. Началась паника, которую совершенно спокойным голосом прекратил капитан. Затем он приказал всей команде на шлюпках выбрасываться на берег, а сам целых 16 суток оставался на гибнущем корабле. Вину за случившееся Шмидт принял на себя, выгородив нерадивого помощника.

Капитанское счастье Петра Петровича Шмидта на гражданке было недолгим. В январе 1904 г. началась Русско-японская война, а в апреле, по обстоятельствам военного времени, его призывают на действительную службу.

В следующем месяце он получает назначение старшим офицером на угольный транспорт «Иртыш», приписанный ко 2-й Тихоокеанской эскадре…

Но прежде Петр Петрович побывает в Петербурге на приеме у адмирала З. П. Рожественского с прошением о назначении командиром миноносца в составе эскадры или в крайнем случае о направлении в Порт-Артур в составе отряда капитана 2-го ранга Беклемишева М. Н. на подводные миноноски. В первом прошении будет отказано из-за отсутствия вакансий, а во втором – в связи с отсутствием опыта плавания на подводных лодках.

Капитан 2-го ранга Ф. П. Рерберг так опишет свою первую встречу с лейтенантом Шмидтом в порту Либавы:

«В первый же день погрузок, прибыв в порт, я нашел полный беспорядок. Наши офицеры, прибывшие с командами от артиллерии и пехотного гарнизона, ничего добиться не могли, так как, по их словам, и командир корабля, и старший офицер – оба пьяны. Я прекратил погрузку, дабы не рисковать жизнью наших солдат, и пошел на “Иртыш”, где потребовал командира. Командиром корабля оказался капитан 2-го ранга Константин Львович Ергомышев, призванный из запаса. Мне доложили, что командир болен и выйти ко мне не может. Я потребовал старшего офицера. Пришлось долго ждать. Наконец ко мне вылез немолодой лейтенант крайне печального вида: без фуражки, нестриженый, небритый и неумытый; по его большим и грязным волосам можно было думать, что он давно не был в бане, крахмальная рубашка грязная и помятая, сюртук также грязный. Взор у него был озлобленно-тупой и неприветливый; можно было думать, что он или пьян, или прибегает к наркотикам. На мои замечания он отвечал грубо и нелогично. Я его немного “разбудил” надлежащим образом и этим привел несколько в чувство, заставив позвать плотников и мастеров, привести в порядок место и средства погрузки, после чего разрешил продолжать таковую».

В сентябре 1904-го Шмидта арестовывают на 10 суток с часовым за дисциплинарный поступок – нанесение публичного оскорбления другому офицеру флота.

«В средних числах сентября, незадолго до назначенного дня отплытия эскадр по назначению, я находился в кратковременной командировке и, вступив в исполнение своих обязанностей Начальника штаба, из находившейся в штабе переписки, а также из докладов моих подчиненных я узнал, что в мое отсутствие, местный отдел Российского общ. Красного Креста устроил грандиозный бал, в пользу раненых. Бал был устроен в здании Либавского кургауза, – свидетельствует все тот же Рерберг. – В самый разгар бала, во время передышки в танцах кадрили, старший офицер транспорта “Анадырь”, лейтенант Муравьев, танцевавший с голубоглазой, белокурой красоткой – баронессой Крюденер, сидел и разговаривал со своей дамой. В это время, старший офицер транспорта “Иртыш” – лейтенант Шмидт, бывший на другом конце зала, медленно перешел через зал, подошел вплотную к лейт. Муравьеву и, не говоря ни слова, закатил ему пощечину. Баронесса Крюденер вскрикнула и упала в обморок; к ней бросилось несколько человек из близ сидевших, а лейтенанты сцепились в мертвой схватке и, нанося друг другу удары, свалились на пол, продолжая драться. Из-под них, как из-под грызущихся собак, летели бумажки, конфетти, окурки… Картина была отвратительная. Первым кинулся к дерущимся 178-го пех. Венденского полка шт. – капит. Зенов; его примеру последовали другие офицеры, которые силою растащили дерущихся. Тотчас они были арестованы и отправлены в Порт. Когда их вывели в прихожую, большие окна кристального стекла которой выходили на Кургаузский проспект, где стояли в очереди сотни извозчиков, то лейт. Шмидт схватил тяжелый желтый стул и запустил им в стекла».

Арестовали провинившихся офицеров до выхода эскадры из Либавы, причем было приказано обязательно взять их в поход, а по окончании войны, уволить как негодных. На том и порешили…

И вот наступил долгожданный день…

«Из канала в другой канал “Иртыш” выводили два буксирных катера. Нужно было сделать крутой поворот. Стали развертываться, но вследствие ветра развернулись неудачно. Буксир вытянулся и заскрипел. Вдруг раздается оглушительный выстрел, как из пушки, буксир лопается, и транспорт полным ходом идет к берегу. Катастрофа была бы неминуемой, если б ее не предупредил старший офицер. Не потеряв присутствия духа, лейтенант Шмидт перевел обе ручки машинного телеграфа, и обе машины заработали полный ход назад. Старший офицер командовал, как всегда, красиво, отдавая приказания спокойным, звучным голосом.

“Комендоры, к канату, – загремел металлический голос. – Оба якоря к отдаче изготовить. Из правой бухты вон! Отдать якорь!”

Якорь полетел в воду.

“Канат травить до пяти сажен”.

“Комендоры только что успели застопорить канат, как с мостика раздалась команда: “Из левой бухты вон! Отдать якорь!”

Полетел в воду и другой якорь. “Канат травить до пяти сажен. Как на лоте?” – справился старший офицер у лотового. “Остановился”, – ответил лотовой. Не прошло и минуты, как лотовой закричал: “Назад пошел!” Старший офицер быстро перевел телеграф на “стоп”, и катастрофа миновала.

Командир, все время стоявший на мостике неподвижно, как изваяние, наконец, сообразил, какой опасности подвергался транспорт. Взволнованный, он подошел к старшему офицеру и молча пожал ему руку» (Из дневника матроса-цусимца, «Современник», № 9, 1913).

На «Иртыше» тогда служил мичман Гаральд Граф. В своих воспоминаниях он признает, что лейтенант Шмидт отличался либеральным отношением к младшим офицерам, много и интересно рассказывал им о своих плаваниях и к тому же хорошо играл на виолончели. Однако до Цусимы Петр Шмидт не дошел. У входа в Суэцкий канал, в Порт-Саиде, его списали с судна по болезни почек. Спустя время он узнает, что в Цусимском сражении героически погибнет и военный транспорт «Иртыш» с большой частью команды…