Текст книги "Модница Люсьенка или У каждого своя изюминка"

Бабуля засмеялась, – у него сейчас самое главное дело – тело свое в норму привести, да здоровье начать восстанавливать, ведь совсем молодой мужчина, а как себя распустил, но это я уж с ним разбираться буду, обсуждать проблемы «клиента» с третьи лицом, последнее дело. А еще лучше будет, если ты выкроишь недельку-другую и вернувшись ко мне поможешь Силычу в норму прийти. Ведь ты с ним познакомиться хотел, вот тебе случай и представляется.

– Да не хотел я с ним знакомиться, я даже толком не знаю кто он и чем занимается. Благодетель мой, Николай Николаевич, просил ему помочь, вот я и хлопочу.

– Но ведь ты хотел с хозяином новой бани дружбу свести?

– Хотел, только он‐то тут при чем? (Удивления по поводу осведомленности крестной в моих планах не было, привык, что бабуля всегда всё наперед знает).

– А при том, что он и есть хозяин.

– А мне говорили, что он жадный, да худой, как щепка.

– Был худой, стал полный, такое в жизни тоже случается.

– Уговорила, вернусь через неделю. И уехал, оставив Силыча в надежных руках.

Вернуться смог только через две недели, когда с делами управился. Подъехал и услышал звук топора – оказалось Силыч подрядился на заготовки дров. Да, бабуля умеет в нужное русло силы направлять. Силыч был веселый и бодрый. Встретил меня словами, – неужто неделя прошла, а я и не заметил.

Вечером состоялся у нас совет-разговор. Выяснилось, что Силыч от бабки уезжать и не думает, а если хозяйка не против, может и на зиму задержаться.

– Зимуй, нам с Васенькой (бабкин кот) веселее будет, если конечно у тебя в городе никаких дел нет – в лесу человеку жить полезнее и здоровее.

Силыч засопел, – да есть одно дело, только не по душе оно мне.

– Зачем тогда начинал, проку от такого дела никакого. Дело в радости и любви начинают, тогда оно всю жизнь с человеком рука об руку идет, пользу и счастье приносит, – рассудила бабуля.

– Да на зло брату начал. Он старший, любимый, статный, пригожий. А я – тощая жадная каланча. Ему отец дело оставил, а мне только немного деньжат подкинул, проговорив, – ты имя мое унаследовал, оно лучше любого капитала, работай и всё у тебя будет. Когда тятеньки не стало, брат всё к рукам и прибрал, женился, деток народил, а я горькие слезы зависти по ночам глотал, живя в его доме приживалом. Надоело мне это, напрягся я, набычился (иногда у меня это получается) и решил свое дело начать, да от брата отделиться и своим домом зажить; только моим планам ссора помешала. Приехала к нам тетка и денег привезла, да сказала, – померяйтесь-ка братья силой, кто из вас сильнее окажется тому и все деньги мною привезенные отойдут. Три задания дала, а я хоть худой был, но жилистый, да и в доме брата никогда на печи не сидел, всё по дому делал и вышло так, что победил я брата во всех трех состязаниях: и руки у меня оказались сильнее и ноги быстрее, и глаз более меткий. Достала тетка приз, мною завоеванный, а когда засверкало в мешочке золото и драгоценные камни блеснули, тьма зависти накрыла моего брата и стал он меня куском хлеба попрекать, да настаивать, чтобы я десятилетнее проживание под его крышей оплатил. Не удержался я, и швырнул ему в лицо горсть золотых монет и ушел не простившись. Тетка же попрощалась с братом и за мной следом пошла и с горькой усмешкой сказала, – отец ваш надеялся, что золото вас не поссорит, но видно ошибся он в своих сыновьях, и уехала. Стала меня обида грызть и задумал я брата по миру пустить. Построил баню, да цену ниже предложил. Народ ко мне и пошел. Здание построил трехэтажное, хотел на верху разместить кабак и интим услуги, но с этим у меня почему‐то дело застопорилось.

– Баня – дело чистое, а кабак с девками продажными – грязь одна, вот чистота бани и воспротивилась, – вставила своё веское слово бабуля.

– Теперь, когда я у Вас пожил, Настасья Ниловна, лесом надышался, не хочу я назад возвращаться, тошно мне там и от этого открывается во мне ненасытная утроба – и ем я день и ночь, и не хочу, а всё равно остановиться не могу.

– Ну ладно, хватит о грустном, успокоила Ниловна, но с братом тебе помириться придется, а то всю жизнь с лишним весом маяться будешь. И крестник мой тебе в помощь послан. Это ведь он баню твоего брата купил и парк увеселений создал. Но всё не знал, как к тебе подступиться. И вот вам мой сказ по этому вопросу. Пусть Игнат сходит к Агафону, брату твоему, и предложит ему деньги за «расходный материал», что в бане был оставлен, да должность управляющего посулит. Сообщит, что и баню его брата собирается выкупить – только вот денег не хватает, и уговорит Агафона в долю войти. А там глядишь, и ты по весне, подлеченный лесом, вернешься, тогда и мировую чару по кругу пустить можно будет – за воссоединение семьи грех не выпить.

Всё вышло, как бабка и сказывала; братья помирились; на верхних этажах новой бани открыли ресторан; а старую – переоборудовали в гостиницу с купальней для заезжих любителей тряхнуть мошной.

Вот такой занятной историйкой решил я потешить своих потомков. А в заключении предлагаю примерный мини-перечень, что в дневник-книгу записывать: основные вехи жизненного пути: когда родился, крестился, женился, сколько детей народил, чем занимался, какие усовершенствования в своё дело внес, что повидал, да одно из ярких воспоминаний своей жизни в книге запечатлей; на родителях остановись и на родных братьях и сестрах – только пиши коротко и ясно, чтобы больше 20–30 страниц не занимать – думай о следующих поколениях и оставляй для них место. А если есть у тебя дар писательский – отдельную книгу, как приложение к дневнику, сочини.

Дерзай, потомок! Ты должен стать умнее и мудрее своих предков, ведь жизнь идет вперед, и завтра обязано быть лучше, чем вчера!

Рыжий

Рыжий проснулся и опять не смог понять – кто он? Сознание тянулось в противоположные направления – справа был человек, слева – кот. И только услышав ласковый голосок Верочки, – доброе утро Рыжий Хвост, Зеленый Глаз – и ответив, – мяу, понял, что он всё‐таки кот. И Рыжий себе сказал, – я сумасшедший кот, понимающий человеческую речь; на этом успокоился, сладко зевнул, потянулся (обязательный ритуал после сна) и побежал к блюдцу проверить, налито ли молочко, а то что‐то пить и есть захотелось. Но девочки своё дело знали – молоко было теплое и вкусное. Наевшись-напившись – ведь молоко – два в одном, пошел искать свет-Татьяну, поздороваться.

Танечку он обожал и не только как хозяйку. В периоды восприятия себя «как человека» Татьяну он ощущал своей второй половинкой и, предаваясь мечтаниям, «видел» разные сюжеты: о влюбленных колибри всю жизнь хранящих верность друг другу; о паре прекрасных лебедей – белых или черных, в зависимости от настроения; о семье волков, снующих по лесу в поисках пропитания для потомства, тихо ждущего родителей в укромном месте; о двух китах, рассекающих водную гладь своими огромными телами, такими огромными, что только вода и может сохранить им жизнь, а суша сулит гибель от перегрузок. Но такие грезы были редки, Рыжий был котом-реалистом и принимал жизнь такой, какова она есть. Ведь и жизнь животных, особенно котов, наполнена своими прелестями – свободного времени вполне достаточно, даже если раз в год по весне отвлечешься на какую‐нибудь привлекательную кошечку. Но эти киски тем и хороши, что, принеся потомство, с родителя никаких услуг не требуют, а решают все проблемы самостоятельно. Поэтому и времени помечтать более чем достаточно или предостаточно, кому как больше нравится. Мечтания были разные: на втором году жизни Рыжий представлял себя воином, ведущим неустанную борьбу с захватчиками города кошек – в течение года он быстро поднимался по лестнице званий, а по его завершении и в связи с успешным окончанием военной операции сам себе присвоил звание маршала, на большее духу не хватило; он хорошо понимал, что не дотягивает ни до Суворова, ни до Цезаря, ни до Наполеона.

Следующий год был посвящен руководству кошачьим городом, Рыжий осваивал вопросы управления, назначив себя городским Головой. Так и развлекался до шести лет – и конструктором-механиком побывал, и химиком-технологом, и даже космонавтом; но за пять лет такие мечтания-исследования поднадоели, изучал‐то только теорию – в кошачьих лапах ни пробирку, ни карандаш ведь не удержать. А теория без практики лишь чахлый цветок, не приносящий плодов. И стал Рыжий от такой жизни философом, да семьей занялся, которая разрастись успела – кроме свет-Татьяны и Верочки, появилась Валечка, потом Люсенька и Антонина Ивановна, в компанию влились и Глебыч с супругой. Когда же семья большая мечтам придаваться некогда – знай помогай, да работай на общее дело.

Проанализировав ситуацию, Рыжий определил направления, где от него хоть какая‐то польза семье будет.

Во-первых стал семейным доктором, и чувствуя, где у кого и что заболело ложился на больного и врачевал своим кошачьим теплом, работая в режиме неотложной помощи, хорошо понимая, что ни терапевт, а тем более хирург из него не получится, но боль снимал и давал возможность «пациенту» к профессионалу обратиться.

Во-вторых – возглавил релакс-кружок. Стал действовать через единственного мужчину (не считая себя) – Глебыча. Явился ему во сне убеленным сединой старцем и начал мудрые советы давать по гармонизации отношений в семье, да учить, что делать в тех, или иных ситуациях. Глебыч на эти сны повелся и стал внедрять в семье час тишины, расслабление, оздоровительные дыхательные упражнения, всё то, что помогает человеку в трудных ситуациях из стрессового состояния выкарабкиваться, да нервную систему в норму приводить. Незримым сенсеем стал для своей семьи Рыжий и этим очень гордился.

Он всегда спешил на выручку, если чувствовал, что кому‐то помощь нужна. Целыми днями трудился не покладая лап, за каждой мелочью доглядывал – хозяйский глаз везде полезен. И вообразил себя Рыжий львом – главой прайда, да так увлекся этим образом, что стал забывать мышами себя обеспечивать и ел вместе со всеми, но следовал принципу, меньше ешь, дольше живешь.

А еще Рыжий, как все кошки, много спал и видел сны. Они были разные. Одни, как вспышки молний – с быстрой сменой разных картин и впечатлений, другие – длящиеся – похожие на сериалы кинофильмов, повторяющиеся изо дня в день, или из ночи в ночь. Во сне же возможны любые метаморфозы и посему Рыжий побывал и японским мальчиком, осваивающим азы искусства боя, и учеником лекаря, изучающим анатомию тел, разные недуги и способы их врачевания; или становился астрологом и постигал тайны Вселенной; в геологических экспедициях находил редкие минералы; посещал и глубины морские, спускаясь на дно в батискафе, а становясь морским животным или рыбой, бороздил моря и океаны милю за милей наслаждаясь водой, солнцем, покоем и мощью нашей планеты. Жизнь была насыщена, разнообразна и удивительна.

А пробуждаясь, обращал всё внимание на семью и тоже был счастлив, живя в кругу близких и любимых людей.

Рыжий никак не мог решить, что же лучше, и кем же лучше быть, но потом понял – сравнивать бесполезно – есть своя прелесть во всем, и вычитав в одной умной книге, что наилучший путь – это путь с сердцем, и полностью согласившись с этим подходом к жизни, стал просто жить, получая удовольствие от приятных вещей и извлекая пользу или науку из неприятных.

На тринадцатом году жизни Рыжий поменял место жительства, перебравшись к Антонине Ивановне, сменив свет-Татьяну на свет-Антонину. Выбор был сознательный. Татьяна была счастлива в браке, Верочка подросла, и Рыжий не задумываясь, как благородный рыцарь выбрал того, кому была необходима его помощь и поддержка, и явившись Татьяне во сне честно ей пояснил свои мотивы ухода, и почему остался верен малой родине, отказавшись от прекрасно обустроенного дома за пределами России на теплом море.

Перед отъездом Татьяна пришла к Антонине Ивановне в сопровождении Рыжего и сказала, – Рыжий уезжать отказался, хочет у Вас поселиться, если Вы не против. Кот сидел на пороге потупив взор и ждал, как решиться его участь.

– Наш дом всегда открыт для верных друзей, – серьезно промолвила Антонина Ивановна.

Рыжий, поняв, что вопрос решен положительно, как истинный кавалер вытянул вперед лапы и опустил голову. «Изысканный поклон» был принят новой хозяйкой, и они все вместе отправились провожать Татьяну с мужем и детьми в новые пенаты.

Осенью Люсенька поехала поступать в институт и осталась в Москве, а свет-Антонина привезла свою пропавшую-пропащую дочь и следующий год был настоящей проверкой на прочность и для Рыжего, и для Антонины Ивановны. Лида была уже полу калекой с изношенным телом и израненной душей, ничего не ждущая от этой жизни и день ото дня угасающая не в силах преодолеть свою зависимость от зеленого змея. Она проявляла активность и изворотливость ума только в одном случае, когда надо было раздобыть выпивку. И тогда в ход шло всё – и крики, и слезы, и мольбы, и обман.

Рыжий проявлял мужество и решительность, и защищал свою даму от свалившихся напастей. Но он не мог и не смел погасить огонь любви, горевший в груди свет-Тонечки к своей дочери. Рыжий видел, что чернота затягивает дальше и дальше в свою пучину Лиду, а свет-Тонечка пытается из последних сил удержать своё неразумное дитя от этого падения. Он понимал, что свет-Антонина решила идти до конца и как верный друг подставил своё плечо, пусть и кошачье – первым ринулся на амбразуру, оттолкнул Антонину Ивановну от края настолько, насколько хватило сил и краем глаза увидел, и своим чутьем почувствовал, что свет-Тонечка в безопасности и тьма его даме не грозит. Но чтобы успокоить сердце матери, стал верным Санчо Пансой для Лиды в ее скитаниях по кругам ада.

Рыжий не жалел о своих решениях, твердо зная, что, хотя у кошек и девять жизней, каждую из них надо прожить достойно.

Лида – половинчатая душа

В детстве Лидина душа была прелестна, также как её лицо и фигурка; в юности тело и лик остались прекрасны, а со дна душевной прелести вылезла морда крокодила и всю прелесть в одночасье сожрала. Но изменения, происходящие в душе человеческой, становятся заметны не сразу – сокрыты они и от посторонних глаз, и от самого человека; но все же в нем начинают происходить перемены всем очевидные. Трудно таким людям идти по жизни – раздвоенным, расколотым, разделенным пополам светом и тьмой – ведь свет только предлагает, а тьма предъявляет на тебя свои права, запускает цепкие лапы и с силой тащит туда, откуда нет возврата.

Но вернемся к нашей героине.

Лиде шесть лет. Мать и отец только и слышат со всех сторон, – ваша дочка прелесть, чудо как хороша, ангел, а не девочка, и этот мотивчик повторяется и повторяется. Мама беспокоится, как бы такое восхищение с детских лет не испортило ребенка, а папа иногда улыбается, иногда хмурит бровь, но в душе радуется и гордится – у него такая славная дочурка, что глаз не оторвать; вся в его породу, в роду Тонечки таких красавиц не было, а у них имелись, да не одна.

Лиде десять лет. Она по-прежнему продолжает радовать своих родителей: и красивая, и умная, и способная, и воспитанная. Только Тонечка начинает замечать, что дочурка любит верховодить, особенно среди мальчиков. А сцена на школьном дворе: Лидочка, окруженная мальчиками-почитателями, направо и налево раздает указания, и далеко не все они на взгляд Антонины Ивановны дышат добродетелью; подтверждает опасения и дает пищу для размышлений.

После случившегося состоялся и разговор; но Лида, распахнув свои огромные глаза и глядя прямо на мать, начала беззастенчиво придумывать какую‐то небылицу. Тонечка испугалась, – дочь просто-напросто врёт – лож Тонечка чувствовала за версту; но ничего не сказав в ответ поговорила с мужем и для Лидочки, впервые в жизни, началась черная полоса. А ведь как хорошо всё было – и отличная учеба, и примерное поведение, и музыкальная школа, и изокружок, и уроки иностранных языков – по всем этим направлениям показатели были отменные, и Лида была уверена, что дочерний долг она выполняет на «отлично», и что родители должны быть горды и счастливы, имея такого «золотого» ребенка.

Но мама, проигнорировав все успехи и достижения, стала делать замечания о яко бы мало достойном поведении дочери относительно других девочек и чрезмерной напористости в общении с мальчиками. А что такого сделала Лида? Да, её возмутило поведение новенькой – только появилась в классе и сразу стала обращать на себя внимание «Лидиных подданных мальчиков» своими честно-чистыми принципами и возвышенными чувствами, внося в её королевство раздор и смуту. Оставалось одно – поставить выскочку на место – устроить бойкот или просто припугнуть, чтобы не так задавалась. На взгляд Лиды ничего такого особенного она не сделала, просто навела порядок на территории, так папа всегда говорил, и Лиде это очень нравилось, она тоже любила наводить порядок, только свой, без учета интересов других, но об этом никогда не задумывалась. Ум подростка мало развит и довольно категоричен, а человеческая природа эгоистична – человек стремиться сделать так, чтобы ему было хорошо, а что в это время происходит с другими просто не замечает.

Лиде тринадцать, а черная полоса, разделившая её с родителями, всё расширяется и расширяется. Давно заброшены: иностранные языки, изобразительное искусство, отличная учеба, примерное поведение – осталась только музыка, которая спасает и поддерживает, как верный и безотказный товарищ. Отец вечно ей недоволен – запрещает и давит, от этого хочется плакать, топать ногами, срываться на крик и делать ему всё больнее и больнее – пусть почувствует какого дочери. Только мама всегда задумчива и смотрит с отрешенной улыбкой будто сквозь тебя и ничего её не волнует – занимается домом и своей библиотекой. Война дочери с мужем её не касается – голос всегда тихий, спокойный и никакой реакции на Лидины грубости и колкости.

Лиде пятнадцать – наконец‐то! Она почувствовала полный физический отрыв от родителей. Прилив радости, что выросли собственные крылья, бодрит и зовет умчаться в дальние дали; только чуть пугает неизвестное, и мучает вопрос – жизнь будет её баловать или устраивать козни? Но эти мысли мимолетны, быстротечны и не задерживаются в голове.

Военные действия между отцом и дочерью продолжаются, но границы остаются внутри семьи – сор из избы никто выносить не желает. Внешне же всё остается нормально: девочка растет, с головой увлечена музыкой и ансамблем; да, успеваемость средняя, но не все же золотые медалисты; да, иногда ставит учителей в тупик своим поведением – подростковый возраст и гормоны – перерастет успокоится; выдаются и карманные деньги, на взгляд Лиды до обидного мизерные; приобретается и всё необходимое. Но пресс отца всё давит и давит, и временами становится невыносимо тяжел, тогда у Лиды начинаются срывы, отец же еще больше ярится и сильнее закручивает гайки.

Лида доигралась по того, что вместо турне по России со школьным ансамблем, оказалась на даче под домашним арестом; но ребята уехали и уехали без неё; и гастроли были успешными, что повергло Лиду в тоску и отчаянье – она‐то думала, что незаменима. Отец объявил ее больной, нашел замену и отправил в путешествие. Впервые в жизни Лида затаила обиду на отца, да такую, что стала вынашивать план мести – нашла компанию наркоманов и провела в их обществе в обнимку с кокаином и марихуаной две недели. Притон накрыли, но ее спас один парень – брат Анюты, которая и пристроила Лиду в «тайное общество». Отец раздумывать не стал и после появления дочери, заподозрив неладное, отвез к наркологу, и Лида прошла курс лечения, первый, но не единственный в своей жизни.

Лиде семнадцать. Кое‐как сдав выпускные экзамены, она объявила матери, что беременна. Парень был приезжий, уехал и пропал, – так что, дорогие родители готовьтесь стать бабушкой и дедушкой. И впервые за долгие годы Лида увидела в глазах матери не всегдашнее безразличие-отрешенность, а какой‐то внутренний вызов. Антонина твердо посмотрела в глаза дочери и просто сказала, – переезжаем на дачу, там и рожать будешь. И Лида почувствовала, что перед ней женщина-воительница или мать всех дочерей земных, окутанная небесным сиянием и с золотым копьем в руке. Один взмах – и чернота, окружающая Лиду, ошметками разлетелась в разные стороны, из глаз брызнули слезы радости и обрела она недолгое счастье, длившееся немногим более года.

Лиде девятнадцать. Как же она соскучилась по глотку обжигающего напитка, по дымной затяжке, по бесшабашной компании, по мужским комплементам и ухаживаниям. Как же она так долго без всего этого обходилась, даже и не вспоминала вовсе. Но сейчас всё – свобода. Малышка в верных и заботливых руках матери, о финансах побеспокоится отец, а она может жить так, как хочет, препятствий никаких нет, даже возрастных. Когда ей было семнадцать многие на нее заглядывались, как на лакомый кусочек, но шагов по сближению не делали – авторитет и должность отца были охранной грамотой, которая останавливала даже самых резвых. Теперь всё это далеко позади. И Лида представила себе длинную очередь из мужчин, ждущих от нее милостей и на перебой предлагающих свои услуги. И ей захотелось как в игре с мороженным – пробовать и выбирать, что больше понравится. Пробовала и выбирала год и с наиболее перспективным подалась в Москву, посчитав, что там возможности для выбора гораздо больше. Замуж Лида не стремилась, ей нравилось покорять и бросать, когда надоест – «верные псы», смотрящие в глаза, пускающие слюни и виляющие хвостом ей быстро надоедали, хотелось чего‐то другого, поэтому‐то и сорвалась в столицу, а там и получила – женатого высокопоставленного чиновника с буйным нравом. Были короткие ухаживания, молниеносный штурм и взятие крепости ко всеобщему взаимному удовольствию; позже начались пьянки, ругань, битье и не только посуды. Лида оказалась в сетях этого человека, от которых много лет пыталась освободиться и выбраться на свободу; и билась, как птица в клетке всё чаще прикладываясь к бутылке, которая на долгие годы стала верной подружкой.

Правда были и светлые стороны – полная материальная обеспеченность. «Номер один» – так мысленно называла Лида своего любовника – ото всех и во всем требовал к себе отношения только по высшему разряду. Поэтому природная красота Лидии получила более чем достойную оправу: квартиру в центре Москвы, обустроенную Лидией по собственному усмотрению; полный гардероб, включая украшения, соответствующее средство передвижения и другие мелочи. От нее же требовалось ублажать и восхищать в зависимости от настроения. В гостиной располагался большой белый рояль, что тоже являлось средством снятия стресса после трудовых будней.

Лиду в течение пяти лет вполне устраивали: и походы по модным и престижным магазинам, а приглянувшиеся ей вещицы (после строгой проверки «номера один») перекочевывали в квартиру, украшая стены, многочисленные полочки и трельяжики, радуя глаз и питая чувство собственности владельца-хозяина; и посещения косметических салонов, где следили за каждой ее складочкой, морщинкой, волоском и ресничкой; и выходы в «свет», где она блистала в рамках дозволенного, выдавая себя за невесту одного пожилого, вечно больного, но всеми уважаемого человека. Такая «игра» позволяла и заводить бессчетные знакомства, и сплетничать-судачить, обсуждая всех и вся; и на глазах у супруги танцевать и легонько флиртовать с «номером один».

Лида даже находила удовольствие от ежегодных поездок в специализированный санаторий, где из организма вместе со шлаками выводили излишки алкоголя. «Номер один» предпочитал двухнедельный отдых в дали от посторонних глаз с Лидой, умиротворенной месячными релакс-процедурами. Лида в эти две недели находилась в каком‐то полусне, а «номер один» изрыгал на нее всю черноту и негатив, который он старательно сдерживал в течение года. Он становился дикарем – яростным и жаждущим крови. Ходил на охоту, ел сырое мясо и рыбу, и со злорадством кормил Лиду с руки, как собачонку.

Лиде двадцать пять. Ей приснился отец, которого она старалась не вспоминать, так была сильна обида. Отец был веселый и, подхватив свою девочку, потащил к каруселям, на которых, усевшись друг за другом, они кружились и смеялись. Было вкусное мороженное и охапки желтых кленовых листьев, только мамы не было. Но им и вдвоем было очень хорошо.

Лида проснулась в слезах. Она почувствовала, что отца больше нет на этом свете, и во сне он приходил проститься со своей дочуркой. Лида полдня металась по квартире, не зная, что делать. Вечером пошла в консерваторию, и по дороге заглянула к своей подружке-старушке. Катерина Ивановна хворала, и Лида провела неделю у постели больной, радуясь в душе этим необременительным хлопотам. Катерина Ивановна потихоньку поправлялась, а Лида впитывала в себя тишину и покой, которыми были наполнены и сама баба Катя, и ее скромная квартирка, со старинным клавесином Карлом Карловичем и огромными книжными шкафами, забитыми книгами и нотными тетрадями. Вся жизнь Катерины Ивановны была связана с консерваторией: пока хватало сил преподавала, а потом лишь посещала концерты и радовалась небесной чистоте, которую дарила ей музыка. Ученики навещали, предлагали деньги и услуги сиделки, и лишь Лида, приезжая девочка, засучив рукава мыла посуду, пол и окна, вытирала пыль, гладила, готовила, читала вслух Толстого и Чехова, и играла Шуберта и Моцарта, чем окончательно покорила сердце женщины, всю свою жизнь посвятившей музыке. Катерина Ивановна, выведала паспортные данные Лидочки и написала завещание, отписав деточке всё свое движимое и недвижимое.

А «деточку» после тишины и умиротворяющего покоя тянуло к бурному веселью. Был и повод – отметить свой двадцатипятилетний юбилей и отпраздновать его с шиком и размахом. Средства имелись – Лида никогда транжиркой не была – тратила умело и расчетливо, а сэкономленное откладывала на трудные времена.

Компания собралась молодая и веселая. Лидия решила расстаться с «номером один» и подыскать что‐нибудь посвежее со спортивной фигурой и уживчивым характером. Вечеринка удалась, нашелся и достойный кавалер – молодой, перспективный, очень трогательный и милый. Но «номер один» всё прознал и, кипя местью и злобой, выставил Лиду из квартиры, оставив только документы; парню пригрозил большими проблемами и зорко следил, чтобы Лида не нашла ни работы, ни ухажёра.

И оказалась Лида в квартирке Катерины Ивановны, как перелетная птичка, отбившаяся от стаи. Но Катерина Ивановна, сказав, что трудности человека только укрепляют, стала за свою деточку хлопотать и думать, как помочь, только сил своих не рассчитала – три месяца хлопотала, но хлопоты пустыми оказались. «Номер один» держал руку на пульсе и любую помощь, направленную в сторону Лиды, пресекал. Даже оспаривал в суде завещание, якобы подписанное под давлением пенсионеркой, которая не ведала, что делала; но нотариус оказался честным человеком и уверенно отстоял права наследницы.

Семь лет Лида меняла жилье и путала следы, но преследователи знали своё дело. Семь долгих лет Лида билась как рыба об лед и металась между двумя полюсами: одним из которых был старинный клавесин, любимец Катерины Ивановны, Моцарт и Бах; другим – беспросветная жизнь и бутылка – «верная подружка», обладающая властью топить всю печаль‐тоску.

Потом в одночасье давление со стороны «номера один» закончилось, но Лида была так измотана, что начинать жить по-новому у нее просто не было сил, и бутылка стала еще более близкой подружкой. Так прошли три долгих томительных года.

Лиде тридцать пять. Неожиданно замаячил свет. Однажды раздался звонок в дверь. На пороге стояла женщина у ног которой маячил рыжий кот.

– Вот это парочка, подумала Лида, – наверное кого‐то ищут.

Парочка действительно искала беглянку, только этой беглянкой оказалась она сама.

Лида так плакала от счастья, что удивлялась, откуда может взяться столько слез.

Она не задумываясь приняла приглашение переселиться в дом матери; обе решили не посвящать в их планы и действия Люсеньку – не зачем вешать на юную девушку непосильный груз забот, у нее есть своя задача – хорошо учиться; и собрав небольшой Лидин скарб, в основном состоящий из кабинетного клавесина Карла Карловича – верного спутника, как хвостик следовавшего за Лидией, отправились в путь.

У Лиды появилась надежда на лучшую жизнь, – мама обязательно что‐нибудь придумает и спасет своё дитя. Только дочь не понимала, что давно вышла из возраста полной родительской опеки, ей необходимо было прилагать собственные усилия, а не перекладывать груз на близкого человека. Но мы все этим грешим, или многие из нас – есть силы – несемся куда хотим, не разбирая дороги, а когда прижмет, ждем помощи от других.

У Антонины Ивановны программа по спасению дочери была разработана; только Тонечка хорошо понимала и отдавала себе отчет – заставлять что‐то делать другого, когда тот другой этого совсем и не хочет, дело очень неблагодарное; поэтому решила действовать с помощью мягкой силы, пряника, музыки и разбора похожих ситуаций. Она помнила ту долгую войну, которую вели между собой два самых близких человека муж и дочь – оба ожесточались, упрямились, не признавали компромиссов, не шли ни на какие уступки, держась за свои бастионы, до последнего отстаивая каждый своё – в результате делали друг другу всё больнее и больнее и пожали с этого поля обид горький хлеб непригодный в пищу. В те времена Тонечка не знала, что ей предпринять и как разрубить Гордеев узел, всё сильнее и сильнее затягивающийся вокруг ее семьи, который в конце концов лопнул сам от непосильного напряжения и семья стала распадаться. Дочь отправилась в неизвестном направлении в поисках призрачного счастья; муж покинул мир до обидного рано, не исчерпав свой ресурс и на половину. У Антонины осталась только музыка и Люсенька, скорее Люсенька и музыка – две ниточки, привязывающие ее к жизни.

С годами, набравшись опыта, Антонина Ивановна стала действовать спокойно и прагматично: привезла, уговорила пройти медицинское обследование у дяди Гены, который был для Лиды Геной-Айболитом, лечившим детские хвори.

Лида просияла, – конечно дядя Гена поможет, даст волшебную микстуру и все боли, часто терзающие ее тело, уйдут-растворяться, испугавшись накрахмаленного белого халата и сумки доктора, хранящей всё необходимое для врачевания.

Только заключение Геннадия Ивановича поставило Тонечку в тупик. Лида провела в клинике неделю; через семь дней раздался звонок от Геннадия с приглашением на беседу. Антонина знала Генку давно, как неподкупного рыцаря без страха и упрека, и как жизнерадостного оптимиста. Голос Гены по телефону был строгий и одновременно усталый и Тонечка заподозрила неладное. Заключение было неутешительное, да что там неутешительное – звучало как приговор, который обжалованию не подлежит, и срок – не более полгода.