Текст книги "Синан и Танечка"

– А че, рожами не вышли? Какие-то проблемы?

– Да мне, то что, хоть симфонический оркестр. Белье брать будете? – отозвалась та.

Ночью, когда все улеглись, Ирка потащила Таню в тамбур курить. Таня сама не курила, просто стояла, глядя на проносящиеся за окном редкие золотые огоньки. А Ирка рассказывала, махая сигаретой, как указкой:

– Вот ты молодец, Танька, что решилась. Это сейчас верное дело, кто поумнее, уже сообразили. Сама посмотри, кто с нами едет. Сплошь бывшие. Бывшая училка, бывший научный сотрудник, бывший начальник базы. А почему? Да потому, что за их знания никто теперь не платит. А жить-то надо на что-то. Тут уж если мордой будешь крутить, с голоду сдохнешь.

– Они все уже не в первый раз? – спросила Таня.

– Да нет, конечно, – фыркнула Ирка. – Насобачились. Только некоторые до сих пор все переживают. Как Надежда эта. Видела, она ж чуть со стыда не сгорела, когда проводница просекла, кто мы такие. Как же, педагог – а шубами торгует.

Ирка откинула голову и звонко расхохоталась, сверкая зубами.

Таня знала уже, что Жженый, как она и думала, Ирку бросил. И в своей симпатичной однушке она после этого прожила не долго. Вскоре Жженый выставил ее оттуда, заселив на место Ирки новую пассию. Она же вместе с Таней сняла комнату на окраине, туда и перетащила огромные тюки с шубами, которые сбывала в том самом меховом салоне. Правда, вскоре тюки опустели, Ирка собралась в новый рейс и, как и обещала, взяла Таню с собой, одолжив денег на первую закупку.

– Да ничего, как дело пойдет, отдашь, – отмахивалась она от Тани. – А мне с тобой вдвоем и самой сподручней. Все-таки свой человек, надежный.

Ночью колеса поезда отстукивали свою убаюкивающую мелодию. Спящий вагон размеренно дышал. Кто-то похрапывал, Надежда Павловна тоненько посвистывала во сне. Серая штора надвинута была на окно не до конца, и в образовавшуюся щель временами заглядывали фонари, освещая темный состав белыми вспышками.

Таня лежала, растянувшись на койке, забросив руки за голову, смотрела в пластиковое донышко верхней полки, исчирканное кривыми надписями: «ДМБ-88», «Цой – жив», и думала, что с каждым часом, с каждой минутой становится все ближе к Асеньке. Пускай найти ее будет непросто, пускай она пока даже не представляет, с чего начнет. Но зато они будут на одной земле, под одним небом.

Интересно, какая она сейчас? Ей ведь уже почти четыре года, совсем большая. Наверное, волосы у нее отросли и уже заплетаются в косички. А глаза – все такие же, умные, цепкие и прозрачные, как вода в лесном ручье. И она разговаривает, конечно, разговаривает. Наверное, болтает вовсю. Таня вдруг подумала, что разговаривает Ася, конечно, на турецком, русские слова, наверное, совсем забыла. И от этой мысли внутри заболело.

Дорога была утомительной и скучной. Чувство новизны вскоре притупилось, и Таня начала томиться в поезде. Нельзя же было бесконечно вглядываться в мелькающий за окном пейзаж.

Кажется, и ее попутчики к вечеру следующего дня измаялись, потому что постепенно все стянулись к ним с Иркой. Вскоре на столе откуда ни возьмись появились бутылки пива и вина, «челноки» соорудили нехитрую закуску. Кто-то сбегал к титану и принес несколько залитых кипятком китайских растворимых супов в стакане. Надежда Павловна пожертвовала на общее застолье отварную курочку, которую запасла из дома. У Славки, студента, оказались колбаса и сыр.

Замелькали стаканы, зазвучали тосты: за успех поездки, за всеобщее процветание. Потом разговор как-то сам собой перетек на оставшихся дома близких. Надежда Павловна начала рассказывать о недавно родившемся внуке:

– Всего шесть месяцев, а уже такой смышленый. За ложкой тянется, сам хочет есть.

– И моя Асенька так делала, – поддержала Ася.

– А у вас, Танечка, разве дети есть? – удивился Петр Андреевич. – Вы такая молоденькая, я думал, вчерашняя школьница.

– Есть. Дочка, – закивала Таня.

– А с кем же она осталась? – заинтересовалась Надежда Павловна.

И тут вдруг в беседу вклинилась Ирка.

– Ой, да хорош сочинять! – прикрикнула она на Таню. – Болтает она, не слушайте. Мы с ней одинокие и свободные, как две звезды, – и, толкнув Таню в бок, заливисто расхохоталась.

А позже, вечером, когда все снова разошлись по своим полкам, шепотом отчитывала ее:

– Слушай, ты что, всем подряд собираешься рассказывать свою стремную историю? Про похищение детей и вот это все? Да тебя за чокнутую примут. Мне напряги в группе не нужны, поняла? Держи язык за зубами.

У Тани от ее отповеди неожиданно заныло в груди. Не то чтобы она так уж стремилась всем и каждому рассказать про постигшее ее несчастье. Но то, как Ирка прервала ее рассказ, то, как отмахнулась от ее истории и заставила всех поверить, что ничего подобного не было, будто бросало тень сомнения на сам факт существования Асеньки. Тане и без того все чаще начинало казаться, что дочка только примечталась ей, привиделась в сладком сне. Ирка была единственной из ее окружения, кто видел Асю, держал ее на руках, точно знал, что она была. И от такого ее поведения становилось тоскливо и муторно.

К концу следующего дня они наконец сошли с поезда в болгарском городке. Таня впервые оказалась за границей и теперь восторженно крутила головой во все стороны. Ей казалось, что все здесь должно быть иным – и солнце, и воздух, и люди. Однако небо над головой оказалось такое же синее, как дома, может, только более яркое, южное. И здание вокзала с колоннами очень напоминало образцы советской постройки. Вокруг сновали люди, мало чем отличавшиеся от соотечественников. Разве что больше было черноглазых и темноволосых.

Перед зданием вокзала к ним подскочил улыбчивый смуглый парень с черными кудрями.

– Ира-ханым, – приветствовал он Ирку, говоря по-русски, но с певучим акцентом – турецким, как позже узнала Таня. – Принцесса моя, как я скучал!

– Привет, Мустафа! – поздоровалась с ним Ирка и тут же прикрикнула на попытавшегося обнять ее турка. – Ну-ну, руки-то убери, ишь, обрадовался.

– Ай, ты с ума меня сводишь! – продолжал скалиться Мустафа, но руки от Иркиной талии все же отдернул.

– Да ладно, было б с чего сводить, – отбрила та. – Ну, где автобус? Веди, мы без сил.

Тане действительно казалось, что земля дрожит и покачивается у нее под ногами, будто она все еще ехала в поезде. Мустафа повел их через длинную парковку туда, где стояло несколько туристических автобусов.

– Это наш представитель от принимающей стороны, – на ходу объясняла Тане Ирка. – Мустафа. Он с нами поедет до Стамбула, там разместит. А потом свозит на склад, где товар можно будет взять оптом и по дешевке.

Таня кивала.

Вскоре они оказались перед длинным белым автобусом, поперек борта которого шла яркая надпись: «Gorisont». Водитель нажал что-то в кабине, дери с шипением распахнулись, Таня забралась в автобус и заняла одно из кресел.

– Спи давай, – посоветовала ей вскоре опустившаяся рядом Ирка. – Завтра и присесть минутки не будет.

– Посмотреть хочется, – кивнула Таня на окно. – Все-таки заграница.

Но вскоре глаза у нее действительно начали слипаться, и она задремала. Проснулась только один раз, когда проходили границу – чтобы предъявить паспорт, и тут же уснула снова. А когда утром открыла глаза и потянулась, разминая затекшее после сна в кресле тело, за окнами была уже Турция.

К несчастью, для того, чтобы действительно хорошо узнать Турцию, прогуляться по улочкам Стамбула, полюбоваться Босфором, сходить в Топ Капы, времени у Тани не было. Ирка не соврала, когда пообещала, что в поездке их ждет бешеный ритм. С первого же дня приезда Мустафа принялся возить их по складам, каким-то фабрикам, цехам. И все Танины попутчики алчно набрасывались на шубы, куртки, косухи, кожаные плащи, туфли, мокасины, сумки и ремни. Тут наконец и пригодились клетчатые сумки, всю дорогу пролежавшие свернутыми в Иркином чемодане.

Таня не отставала. Следуя указаниям Ирки, выбирала шубы, с неким благоговением прикасаясь рукой к шелковистому меху – то черному, то серебристому. Сама она никогда ничего подобного не носила. Ирка оценивала отобранные ею товары:

– Не, это не пойдет, не модно. Вытаскивай. Во, а это норм. Бирку навесим – и в магазин. А это что? Очень уж броско – Надежде Павловне отдай, такое только для Черкизона сгодится.

А потом хлопала Таню по плечу:

– Ниче, научишься еще. Я в первый раз тоже ни фига не соображала, что пойдет, а что мимо.

По вечерам, в комнатке хостела, где разместил их Мустафа, Ирка учила Таню сворачивать шубы и куртки в тючки размером с футбольный мяч.

– Эти гады болгары на границе за каждую пошлину дерут, – объясняла она. – А наши, россияне, тем более. А нам что, деньги девать некуда? Нет уж, обойдутся. Часть, конечно, в салоне положим, как положено. А часть в моторе спрячем, не докопаются.

– А Мустафа и водитель? Они не сдадут? – волновалась Таня.

– Я тебя умоляю, – смеялась Ирка. – Конечно же, они в доле. Я им такие хорошие бабули отстегиваю, что они хоть труп любимой невесты в капоте спрячут и через границу провезут.

Неделя в Турции пролетела быстро. Таня выполняла указания Ирки, бойко торговавшейся с поставщиками кожаных и меховых изделий, что-то покупала, паковала, пыталась вести в пухлом блокноте учет расходов и предполагаемых доходов, а сама только и думала о том, что время утекает сквозь пальцы, а к тому, чтобы найти дочь, она пока так и не приблизилась. Но как ее искать, кого расспрашивать, учитывая, что турецкий она не знала, было непонятно. Только теперь Таня осознала, какой наивной была, полагая, что, как только окажется в одной стране с Асенькой, сразу же нападет на ее след.

Накануне отъезда Мустафа предложил им с Иркой заехать к одному своему знакомому, владельцу небольшого обувного магазина. Ирка сначала отказывалась:

– Обувь – не моя тема, я по шубам.

Но потом, подумав, неожиданно согласилась:

– А у тебя, Танька, может, и пойдет. Тут главное свою нишу найти. Давай съездим, в конце концов, что мы теряем? Поглядим, что там у него за боты.

– Конечно, поехали, – убеждал Мустафа. – Тем более хозяин ваш земляк, из СССР.

– Пфф, СССР, когда это было? – хохотнула Ирка. – Ладно, уговорил. Скатаемся.

Тане ехать к торговцу обувью не хотелось, думалось, что в последний день перед отъездом они наконец смогут погулять по Стамбулу, за эти дни покорившему ее сердце. Но Ирка, не любившая терять времени даром, настояла:

– Поехали-поехали, нечего прохлаждаться. Гулять будешь, когда бабла заработаешь и приедешь сюда как турист. А пока нам кайфовать некогда.

Магазинчик Отара, немолодого выходца из Грузии, в самом деле оказался совсем небольшим. Сам Отар, высокий статный мужчина с крупным носом, под которым жесткой щеткой топорщились седые усы, и черными с серебром волосами, красивой волной спадавшими на лоб, принял девушек радушно. Сам показывал изящные босоножки из тонких ремешков, сандалии, ботинки.

– В нашей семье все занимались сапожным делом, – рассказывал он глухим голосом, по-русски, но с сильным акцентом. – У прадеда мастерская была – весь Тбилиси к нему за обувью ходил. Сапоги шил – сносу не было. А туфельки… Каждая невеста хотела такие себе на свадьбу, бывало, жениху отказывали, если не соглашался купить возлюбленной туфли от Георгадзе.

– Неужели и при советской власти удалось сохранить свое дело? – спросила Таня, с изумлением разглядывая тончайшие белые ремешки босоножки, которую Отар вложил ей в руки.

Отар усмехнулся в усы.

– Как вам сказать, Танюша. Конечно, лавку у моего деда большевики отобрали. Пришлось становиться пролетарием, устраиваться на обувную фабрику. Но ведь талант и мастерство никакая власть отобрать не в силах. Потому и при Советах и к деду моему, и к отцу продолжали приходить на дом люди, которые ценят и понимают хорошую обувь. Приходилось скрываться, были и доносы от завистников, и обыски. А все же желающих меньше не становилось.

Таня медленно двигалась вдоль полок, на которых расставлены были многочисленные туфельки и ботинки. Эти полки располагались в глубине магазина, и Таня сразу заметила, что обувь, представленная на них, очень отличалась от той, что рядами высилась возле входных дверей. Изысканная, элегантная, тонкой выделки, она явно была пошита с фантазией и большим вкусом.

– А сейчас вы тоже сами делаете обувь? – спросила она, потянулась к изящным замшевым туфелькам светло-бежевого цвета.

Какие же они были мягкие на ощупь! Кажется, никогда еще ей не доводилось держать в руках такой обуви.

– Не всю, конечно, – объяснил Отар. – Сейчас массовое производство в ходу, туфли на заказ – слишком дорого, мало кто берет. Вон там, – он кивнул на стеллажи у входа, – вы правильно поняли, ширпотреб с фабрики. А здесь, – он указал на полки, которые сразу привлекли Танино внимание, – эксклюзивный товар, для ценителей. Его я делаю сам.

В магазине приятно пахло тонко выделанной кожей и сандалом. Ирка и Мустафа, забыв про Таню, что-то жарко обсуждали у передних стеллажей, трясли коробками, шелестели оберточной бумагой.

Отар взял из рук Тани замшевую туфельку, задев кожу своими крупными загрубевшими от работы пальцами.

– Чтобы носить такую обувь, нужно быть особенной женщиной. Стильной, элегантной, изысканной. Вот вам бы эти туфли подошли.

– Мне? – изумилась Таня.

Неужели ее, нищую челночницу в дешевеньких джинсах и кроссовках с рынка, можно было принять за женщину с шиком.

– Позвольте?

Отар усадил ее на низенькую банкетку, не обращая внимания на Танины смущенные возражения, стащил с ее ноги кроссовку и, бережно подержав ступню в горячих ладонях, надел на нее туфельку. Та ловко обхватила Танину ножку и оказалась такой же мягкой и удобной, как казалась на ощупь.

– Великолепно, – прогудел Отар, едва ли не с благоговением разглядывая сделанную им обувь на Таниных ногах. – Как будто на вас сшито. Сразу видно, туфли нашли свою хозяйку.

– Ну что вы, это очень дорого. Я не могу себе позволить, – замотала головой Таня.

Отар сдвинул кустистые седые брови.

– Обижаете, Танечка! Я дарю вам эти туфли. Для меня счастьем будет, что их станет носить такая женщина.

– Нет-нет, я не возьму… Я не могу… – начала отказываться Таня.

Но тут из-за коробок с обувью вынырнула неугомонная Ирка.

– Ах, какая прелесть, – заохала она, разглядывая Танины ноги, обутые в замшевые туфельки. – Отар, вы настоящий талантище! Вам нужно открыть собственный бутик в Милане. Здесь вам негде развернуться.

Таню же она ткнула в бок и зашипела:

– Бери, дура! В Москве продашь долларов за 500, не меньше.

– Танечка, не отказывайте мне, вы обижаете мастера, – глуховатым бархатным голосом уговаривал Отар. – К тому же я дарю вам эти туфли не совсем безвозмездно. У меня будет одно маленькое условие.

– Какое? – спросила Таня.

– Чтобы вы согласились встретиться со мной, когда в следующий раз будете в Турции.

Таня нахмурилась, слишком уж вся эта ситуация напоминала то, к чему ее в Москве склоняли приезжавшие в сауну проститутки. Подумаешь, делов-то, ляжешь под кого надо, постонешь полчаса – и все, легкий хлеб. Неужели этот пожилой благообразный грузин думал купить ее за какие-то туфли?

– Нет, Отар, извините, так не пойдет, – решительно заявила она и опустилась обратно на банкетку, чтобы снять обувь.

Но Отар оскорбленно замахал руками.

– Что вы, Танечка! Вы меня не так поняли. Я не имел в виду ничего грязного… Просто у меня пожилая мама, – проникновенно объяснил он. – Совсем старая больная женщина. Ей здесь очень одиноко, и она так рада бывает, когда к нам заходят гости, с которыми можно перемолвиться словом по-русски.

У Тани потеплело на душе. И даже неловко стало за то, что она так плохо подумала про Отара. Человек, который так заботится о матери, не может быть мерзавцем, покупающим женщин, как товар.

– Вот я и подумал, что, если такая милая девушка согласится навестить ее, – продолжал Отар, – это станет для моей несчастной матери настоящим праздником.

Таня ласково улыбнулась ему, словно извиняясь за свою резкость. Так приятно было хотя бы косвенно прикоснуться к настоящей семье, где все десятилетиями любят и берегут друг друга. И даже такой немолодой человек, как Отар, остается преданным и внимательным сыном.

– Ну, конечно, я приду. Обязательно, – заверила она.

Отар поймал ее руку и поднес к губам, уколов жесткими усами.

– Ловлю вас на слове. Будем очень ждать вас, Танечка! А туфли носите на здоровье.

После Отар отошел в подсобку с Мустафой – обсудить какие-то вопросы по бизнесу. А к Тане подскочила Ирка.

– Ну ты лиса, – сдавленно хохотнула она. – А с виду такая тихоня. Эк ты ловко его окрутила.

– Да ну тебя, – шикнула на нее Таня. – Ты вообще его видела? Ему лет шестьдесят, не меньше.

– Зато у него гражданство турецкое есть, – возразила Ирка.

– Ну и что? – пожала плечами Таня.

– А то, дуреха! Ты видела, как он на тебя смотрел? Так и пожирал глазами. А руки все же не распускал, церемонный такой весь, туфельки подарил.

– Просто приличный человек. Не все же козлы вроде твоего Жженого.

– Ну вот и взяла бы этого приличного человека в оборот, – зачастила Ирка. – Мало ли, а вдруг женится? Ты тогда в полном шоколаде будешь.

– Да почему это? – не поняла Таня.

– Да потому что, как жене гражданина, тебе гражданство за год дадут. И все, будешь себе жить в нормальной теплой стране, на берегу моря, а не мыкаться в Москве, среди бандюганов и шлюх.

– Да не собираюсь я переезжать в Турцию! – возмутилась Таня.

И все-таки смутная мысль в голову закралась. Завтра им уезжать, о дочери она так ничего и не узнала. И нет никаких гарантий, что что-то обнаружится, когда она приедет в следующий раз. Они тут никто, появляются на несколько дней и с тюками уезжают на перекладных. А имея турецкое гражданство, постоянно проживая в Турции, можно было бы спокойно, не торопясь, попытаться распутать весь этот узел.

Ирка, отвлекшись от попыток устройства Таниной судьбы, снова занялась обувью. Из подсобки появились Отар и Мустафа, оживленно разговаривавшие о чем-то по-турецки. И Таня вздрогнула – ей вдруг показалось, что в их певучей речи промелькнула фамилия Джафаров.

Тофик Джафаров… Тот самый бандит, который помогал Мазаю переправлять похищенных детей в Турцию. Неужели они говорят про него? Да нет, не может быть, чтобы так повезло…

Таня почувствовала, как у нее похолодели ладони, шагнула вперед и звонко весело спросила:

– Джафаров? Какой Джафаров?

– А? – с удивлением обернулся на нее Отар. – Джафаров? Это поставщик кожи, ничего интересного. А что такое?

– Да нет, просто у меня был в России знакомый с такой фамилией, – безмятежно отозвалась Таня.

А сама лихорадочно прикидывала про себя: «Поставщик кожи… Мог ли Джафаров заняться новым бизнесом, когда старый рухнул? Те бандиты в сауне говорили, что он торговал помидорами. Может, переключился на кожу?..»

Так или иначе, выяснить, о каком Джафарове шла речь, определенно стоило. И Таня дала себе слово, что в следующий свой приезд непременно выполнит условие Отара и встретится с ним. Но не только для того, чтобы доставить удовольствие его старушке-матери, но и чтобы разузнать что-нибудь про человека, который поставлял ему материал.

В поезде, по дороге обратно, Ирка, замахнувшая несколько стопок водки, чтобы снять стресс после напряженной поездки, внушала Тане:

– Слушай, Танюх, ты только не заводись. Давно сказать тебе хотела. Забудь ты про Аську, все, не найти ее. Вычеркни из сердца, как и не было. Знаю, тяжело, больно, но надо, Тань! Ты ж молодая баба, у тебя вся жизнь впереди. А ты ее гробишь, убиваешься почем зря. Подумай сама, тебе вон Турция светит, если с этим грузинским антиквариатом подсуетишься, клювом не прощелкаешь.

Таня на Ирку не злилась, понимала, что та желает ей добра. Но все же решительно пресекла этот разговор.

– Ир, давай я сама как-нибудь о себе подумаю. Договорились?

– Да пожалуйста, – обиделась та. Но к счастью, быстро переключилась на другое. – Ну слава богу, удачно съездили. Ща товар хорошо пойдет, долг мне уже через месяц вернешь. Да, ты ж еще туфли оторвала, безвозмездно, – она споткнулась спьяну на сложном слове и заливисто захохотала.

Правда, хорошее настроение Ирки испарилось, как только они, нагруженные тюками и сумками, вошли в квартиру, где снимали комнату. Замок на двери их каморки оказался взломан, и сама она криво висела на одной петле. Ирка, побросав сумки, влетела в помещение и заголосила:

– Обнесли, Танька! Обнесли нас! Я бля буду, это та сучка с третьего этажа, Натэлла, навела. Все расспрашивала меня – как вы, Ирочка, сама крутитесь с этими шубами? Елки, ты только посмотри! Товара тыщи на две зеленых вынесли. Хорошо, я бабло дома не оставила, с собой возила.

Таня, войдя в комнату вслед за Иркой, оглядывалась по сторонам, рассматривая опрокинутую мебель и выпотрошенный матрас на кровати. Ей убиваться было не из-за чего, все ценности в их комнате принадлежали Ирке, у нее еще пока ничего своего не было. Тут вдруг Таня вспомнила про картонную папку, в которой хранила документы, бросилась к старому колченогому письменному столу с вывернутыми ящиками и принялась рыться в куче выброшенных из них бумаг.

Папки не было.

Убедившись в этом, Таня села на пол и в прострации уставилась в стену.

Нет, никаких ценных бумаг в ней у нее не хранилось. Но там было свидетельство о рождении Асеньки. Единственное доказательство того, что когда-то у нее была дочь.