Текст книги "Синан и Танечка"

Глава 4

Ноги снова ныли. Синану казалось, будто под кожу к нему забрались какие-то насекомые и ползают там, грызут бессильную плоть, пробираются в кости. Он глухо стонал, пытаясь кое-как ворочаться с боку на бок, упираясь руками в постель и рывком подтягивая за верхней частью туловища недвижимую нижнюю. В палате было темно. Где-то там, за опущенными жалюзи, ночная жизнь никогда не засыпавшего Стамбула только начиналась, здесь же царила такая глухая тишина, что казалось, будто на больницу опустилась вечная ночь, которая никогда не закончится. В палате было душно. Синан понимал, что это ему лишь мерещится, ведь бесшумный кондиционер работал двадцать четыре часа в сутки. И все же он задыхался: этот выхолощенный, лишенный запахов воздух, проникая в легкие, будто бы забивал их чем-то колким и сухим.

Синан неотрывно смотрел на полосу мертвенного света под дверью. Танечка снова сегодня дежурила в ночь, он знал это, и искушение позвать ее мучило его все сильнее. Она зайдёт в палату, стройная, легкая, светлая, будто солнечный луч, прикоснется к нему, и ноги сразу отпустит, и в палате станет прохладно, свежо, а на него наконец снизойдет благословенная дрема.

И все же в голове против воли начинали звучать слова медсестры. «Она чокнутая, полоумная, не от мира сего». Синан, как человек военный, не раз встречал за свою жизнь людей, которым виртуозно удавалось казаться не тем, кем они являлись на самом деле. Безобидные старички-пастухи, оказывавшиеся вражескими шпионами, раскованные современные женщины, оказывавшиеся фанатичными террористками. И как ни хотелось ему верить Танечке, внутри жило понимание, что обмануть сейчас его, зависимого, выбитого из колеи, страдающего от болей, было бы проще простого. Вопрос был только в том, для чего это могло понадобиться медсестре. Действительно ли она фантазирует, сочиняет себе другую жизнь и сама в нее верит? Или это ловкая мошенница, у которой на уме какая-то афера?

Возможность того, что Таня рассказывает правду, невероятную, больше напоминающую остросюжетный фильм, но все-таки правду, тоже оставалась. Правда, очень уж ловко в этом случае все сходилось так, чтобы подтвердить истинность рассказанной истории было нельзя. Ни фотографий, ни документов, ни свидетелей… Была, правда, какая-то Ирка… Надо бы разузнать, что это за Ирка, где она сейчас и можно ли с ней связаться.

Для чего ему нужно докопаться до правды, Синан и сам не знал. Здравый смысл твердил, что лучшее, что можно сделать в такой ситуации, это выбросить медсестру с ее историями из головы и заняться своей жизнью. В конце концов, она ему никто, какая разница, что она там рассказывает? Эти басни помогали ему справиться с ночными приступами – и на том спасибо. Но сердце отказывалось подчиняться доводам разума и снова и снова требовало Танечку, а противостоять ему Синан, обычно гордившийся своей выдержкой, сейчас не мог.

Вот и сегодня, промучившись несколько часов, он все же не выдержал и, ненавидя себя за слабость, потянулся к кнопке вызова. А как только нажал ее, на душе стало спокойней, все сомнения разом улетучились. Дело было сделано, Таня, кем бы она ни была, должна была с минуты на минуту появиться в его палате, и уже от одного этого внутри наступало умиротворение.

– Опять не уснуть? – спросила она, остановившись на пороге.

Сегодня на ней была светло-голубая форма – свободные брюки и кофточка на пуговицах с коротким рукавом. Цвет этот удивительно шел к ее глазам, заметил Синан, когда Таня, приблизившись, щелкнула выключателем и в палате загорелся свет. Они казались еще глубже, прозрачнее. Тот соблазнивший юную Таню подлец-преподаватель в одном был совершенно прав, глаза ее напоминали лесной ручей. Синану доводилось видеть такие в горах Болу.

– Простите, никак не угомонюсь, не даю вам покоя, – глухо проворчал он.

– Ничего, – улыбнулась Таня. – Волнуетесь, наверное. Ведь завтра домой.

Домой… Вот оно. Об этом он предпочитал не думать. Не то чтобы Синану не хотелось распрощаться с осточертевшей больницей, оказаться в своей знакомой до последней трещинки в полу спальне, простой, без излишних модных выкрутасов, удобной комнате. Но мысли о том, как он теперь будет жить, чем заниматься целыми днями, прикованный к постели, изводили его до крайности, и Синан всеми силами гнал их от себя. Следовало признать, что, как ни странно, тревожило его и еще одно соображение – неминуемая разлука с Таней.

Завтра, уже завтра все закончится…

Как тут было уснуть?

– Наконец отдохнете от меня, – криво улыбнулся он.

– Ну что вы, – Таня, кажется, даже слегка обиделась. – Вы совершенно меня не беспокоили. Наоборот. С вами было так интересно…

«Ну вот, напросился на комплимент, как ребенок», – выругал себя Синан.

– Кому теперь станете рассказывать свои истории? – спросил он.

А Таня, погрустнев, пожала плечами:

– Вообще-то до сих пор я никому этого не рассказывала. Так что…

«Не слушай, не покупайся! – твердил себе Синан. – Опытные мошенницы так и работают. Делают все, чтобы жертва почувствовала себя особенной, единственной…» Но нечто внутри, то, что тянулось к Тане, плевать хотело на все разумные доводы.

– За что же мне такое доверие? – хрипло спросил он.

А Таня бесхитростно отозвалась:

– А я сама не знаю. Почему-то захотелось рассказать обо всем именно вам.

В палате повисло напряженное молчание. Синану казалось, будто сам воздух наэлектризовался, потрескивает голубыми сполохами. Таня потупилась, щеки ее едва заметно порозовели, и от того лицо стало еще милее, моложе, будто бы рядом с его кроватью сидела совсем юная девушка. Наверное, такой она была, когда поступила в медучилище. Если, конечно, все это правда…

– Как душно здесь, – в конце концов простонал Синан.

И Таня тут же вскинулась:

– Сделать кондиционер похолоднее?

– Нет, нет, – в раздражении отмахнулся он. – Не люблю. Мертвый воздух…

Таня на секунду задумалась, а потом вдруг решительно поднялась, прошла к окну, подтащив стул, влезла на подоконник и с силой дернула тяжелую створку на себя.

– Что вы делаете? Ведь не положено же, – изумился Синан.

Таня, все еще стоя коленями на подоконнике, обернулась к нему, и он вдруг увидел, что в серо-голубых глазах ее, обычно таких наивных, безмятежных, пляшут чертенята. А из-под шапочки выбились пряди светлых волос.

– А мы устроим небольшой бунт. Напоследок, – задорно заявила Таня.

Такой Синан еще не видел ее. И то ли от близости этой новой озорной Тани, то ли от того, что сквозь распахнутое окно в палату вполз обожаемый запах ночного Стамбула – морской соли, хвои, остывающих после дневного зноя камней, пряностей, – в груди что-то забилось, заволновалось.

– А вы, оказывается, бунтарка? – поддел он.

И Таня, слезая с подоконника, рассмеялась:

– Только иногда. По особым случаям. Кто за вами завтра приедет?

– Министерство обороны пришлет пару солдат, чтобы доставили домой старую развалину, – с горечью бросил он.

– Ну перестаньте! – Таня снова оказалась рядом, и теперь к запаху моря и хвои примешался еще и тонкий аромат лаванды, исходивший от ее волос. – Какая же вы развалина? Вы еще подниметесь на ноги и будете командовать этими солдатиками.

– Ну да, – фыркнул он. – Сколько дней я за бритву не брался? Да даже в зеркало себя не видел, наверное, зарос бородой, как столетний дед.

Таня на секунду задумалась. Светлые брови ее сдвинулись на переносице, между ними залегла неглубокая морщинка, и почему-то это тоже показалось Синану невыразимо милым. Она сейчас казалась совсем девочкой, которая изо всех сил старается выглядеть взрослой озабоченной женщиной.

– Что ж, это легко поправить, – наконец произнесла она. – Ну-ка, давайте усадим вас поудобнее.

Наклонившись, она подкрутила что-то сбоку кровати, и спинка медленно поползла вверх, помогая Синану занять положение полусидя.

– Подождите меня минутку, – попросила Таня и выскользнула за дверь.

А вернулась с миской воды, над которой поднимался пар, и поблескивающей в руке стальной бритвой. Действуя быстро, ловко, она поставила перед Синаном складной столик, на котором ему сервировали обед, на столик опустила миску. Откуда ни возьмись появился помазок, Таня взбила в керамической плошке мыльную пену и, подавшись вперед, начала покрывать ею подбородок и щеки Синана.

От ее близости кружилась голова. Синан отчего-то неотрывно смотрел на ее руки. Кожа их была светлая, но не бледная, золотистая, тронутая легким загаром. У локтя виднелась родинка – маленькое темное пятнышко, формой напоминающее сердечко. Видно было, как под нежной кожей ходят сухие мышцы – поразительно, руки такие тонкие, такие хрупкие на вид и в то же время сильные и умелые.

– Бороду мы с вами уберем, и завтра предстанете перед своими солдатами молодцом. Настоящий боевой офицер, – ласково сказала Таня и аккуратно дотронулась до его лица бритвой.

От прикосновения тонкого заточенного лезвия к разгоряченной коже Синан вздрогнул. Что-то было в этом ощущении невыносимо яркое, острое. Эти добрые мягкие руки, столько раз дарившие ему облегчение от страданий, и смертоносная сталь в них. Волнующее ощущение опасности и открытости перед ней. «Я тебя не боюсь. Я доверяю». Сколько раз он испытывал это за несколько минут до начала боевой операции. И представить себе не мог, что так истосковался по этим ощущениям. И что вернуть ему их сможет милая, ласковая медсестра с благоухающими лавандой волосами и глазами цвета лесного ручья.

Лезвие скользило по коже, и от каждого его движения внутри что-то вздрагивало, звенело, как натянутая струна. Синан прикрыл глаза и полностью отдался ощущениям. И вдруг… Нет, не может быть, показалось… Затаив дыхание, он прислушался к себе, страшась того, что ошибся. Но нет… Пальцы на левой ноге снова дернулись. Тяжело дыша, он попытался пошевелить ими. Поджать, разогнуть снова… Поддавались! С трудом, через силу, но они поддавались.

Сделав это открытие, Синан резко перехватил Танину руку. Та вздрогнула от неожиданности, и бритва царапнула ему кожу.

– Ох, – огорчилась Таня. – Простите. Вы так внезапно… Я сейчас возьму перекись.

Но Синан не выпустил ее руки, потянул на себя и прижал к губам выпачканные мыльной пеной, ставшей теперь розовой от капли его крови, пальцы.

– Татьяна-ханым, Та-неч-ка, – раздельно, с трудом выговаривая непривычные слоги, произнес он. – Я прошу вас, я умоляю вас, поедемте завтра вместе.

– Что? Куда? Как? – растерялась Таня и снова попыталась отнять у него руку.

Но Синан не отпускал, хмелея от прикосновения к губам ее тонких прохладных пальцев.

– Со мной… Я знаю, чувствую, что никто, кроме вас, не поднимет меня на ноги. Вы нужны мне. Я прошу…

– Вы хотите, чтобы я стала вашей сиделкой? – спросила Таня.

– Ужасное слово – сиделка. Но да, да! Только с вами у меня есть шанс. Считайте, что это блажь старого идиота. Или интуиция… Называйте, как хотите. Ставьте любые условия. Разумеется, мы с вами заключим договор, я буду платить…

Синан говорил горячо, убедительно. Боялся, что Таня откажется. Конечно, откажется, чего ради ей терять место в больнице. И все же видел в ее глазах тень сомнения, что-то странное, будто ей и самой хочется вопреки всему согласиться на его предложение.

– Вы ведь можете не увольняться, если хотите. Можете оформить здесь отпуск. Ну пожалуйста…

– Синан, но ведь в Турции есть множество сиделок, почему именно я… – растерянно бормотала Таня.

– Вы! Только вы! – уверенно повторил он.

И снова, незаметно для нее, попытался пошевелить под простыней пальцами ноги. Они отзывались.

Таня на секунду прикрыла глаза. Все-таки отняла у него руку и в задумчивости провела ею по лицу. На щеке ее, на губах остался розовый пенный след.

– Хорошо, – наконец решилась она. – Я согласна.

* * *

Церемония была скромная. Невеста в повседневном светлом платье и бежевых замшевых туфельках и жених в потертом, не новом костюме. С ее стороны из гостей была лишь подруга детства, с его – сын от первого брака. В руках у невесты был маленький букетик белых цветов.

Возле только что отстроенного здания Adalet Saray парковались помпезные свадебные кортежи. Гремела музыка, счастливо улыбались невесты в пенящихся кружевами и оборками пышных платьях, гомонили шумные гости, шипело, вырываясь из тонких бутылочных горлышек, шампанское. И Танина свадьба на фоне этой роскоши и веселья казалась какой-то досадной случайностью.

– Эх ты, лохушка, – шепнула Ирка, оглядевшись по сторонам после того, как вышла из потрепанной машины Отара, доставившей их к мэрии. – Могла бы раскрутить своего женишка на праздник покруче.

– Зачем? – пожала плечами Таня. – Ты же знаешь, это просто формальность.

– Ну и что? – не согласилась Ирка. – А то, что ты переезжаешь на ПМЖ к морю, это разве не повод? А то, что наконец заживешь нормально, не событие?

– Что-то я не подумала, – примирительно улыбнулась Таня.

Не хотелось объяснять Ирке, что в Турции ее привлекает прежде всего возможность найти дочь, а вовсе не море и не «нормальная», по выражению Ирки, жизнь.

– Вот именно! Зажала банкет. Я тебе это еще припомню, так и знай! – хохотнула та.

Как ни странно, пророчества Ирки, высказанные Тане шепотом между стеллажей обувного магазина, сбылись. В следующий Танин приезд в Турцию Отар действительно познакомил ее со своей матерью. Мери – так звали старуху – была худая, высохшая и все же статная, крупная женщина, высокая и широкая в кости. По семейной легенде, когда-то она пленяла красотой художников и поэтов, и, если верить черно-белым фотографическим портретам, развешанным по спальне, это было понятно. Со снимков на Таню надменно и с вызовом глядела красавица с продолговатыми миндалевидными очами, своенравно изогнутыми бровями и дерзкой усмешкой на губах. Наложить этот образ на лежащую на кровати громоздкую, со свистом дышащую старуху с крупным носом удавалось с трудом.

– Это кто? – вопросила она по-грузински, вперив взгляд в Таню, когда Отар впервые привел ее в дом.

– Вот, мама, землячка наша, привел к тебе познакомиться.

– Из Тбилиси? – спросила по-грузински старуха, приподнявшись на кровати.

– Из России, – пояснила Таня.

– Аа, русская…

После этого сообщения старуха, казалось, полностью потеряла к ней интерес. Однако не отказалась, когда Таня предложила налить ей чаю. И вскоре, придерживая стакан длинными паучьими пальцами, начала благосклонно расспрашивать, чем Таня занимается и где живет.

– А что сейчас в России носят? – спрашивала она, приподняв седые брови. – Что? Джинсы? Какая безвкусица.

Потом вдруг, как будто проникнувшись к Тане доверием, начинала рассказывать:

– В мои шестнадцать за мной ухаживал один военный. Не буду называть имени, оно впоследствии стало слишком известно. Как он был хорош, как гарцевал на своем гнедом скакуне. Но я была непреклонна. И тогда…

Таня подозревала, что в историях старухи Мери было много выдуманного. Но та совершенно оживала, когда принималась рассказывать их. Глаза ее вдруг принимались сверкать в старческих глазницах, а желтоватые морщинистые пальцы шевелились. Тане было не сложно слушать – пускай рассказывает, раз ей это доставляет такое удовольствие, а от слушательницы требуется только кивать и ахать.

Через полтора часа, когда Таня засобиралась уходить, Мери сказала сыну:

– Хорошая девочка. Пусть еще приходит.

И Отар, провожая Таню до хостела, где они уже привычно остановились с группой челноков, благодарно жал ей руку и прочувствованно твердил:

– Спасибо вам! Вы скрасили досуг пожилого больного человека. У мамы сейчас так мало радостей.

И Тане это было приятно. Приятно оказаться полезной такой теплой дружной семье, где все так заботились о здоровье и хорошем настроении пожилой бабушки.

В тот приезд она побывала у Отара еще несколько раз. А когда вернулась в Турцию через месяц, Отар, после очередного визита к своей матери, повел ее прогуляться у моря. Стояла осень. Серо-стальные волны ревели, ударяясь о камни набережной. Таня зябко куталась в тонкое пальто.

Отар стянул с шеи теплый шерстяной шарф и набросил его Тане на плечи. А затем, помолчав, начал:

– Танечка, я так вам благодарен. Мама очень к вам привязалась.

– Ну что вы, – улыбнулась Таня. – У меня не так много друзей. И мне приятно заходить к вам.

– Знаете, она сложный человек. У нас ужасная проблема с сиделками. Ей никто не нравится, она всех гонит. Семья у нас большая, но все работают, учатся, и, к сожалению, никто не может уделять ей много внимания. И ваши приходы – просто глоток свежего воздуха.

– Я бы обязательно заходила к вам почаще, если бы была такая возможность, – вздохнула Таня.

– Как раз об этом я и хотел с вами поговорить, – кивнул Отар. – Послушайте, Таня, вам нравится Стамбул?

– Очень, – искренне призналась Таня. – Он сразу меня покорил, с первого приезда.

– А не хотели бы вы тут поселиться? – продолжал Отар.

– В Стамбуле? – удивилась Таня. – Но как?

– Только не отказывайте мне сразу, – горячо заговорил Отар. – Я предлагаю вам… сделку, если хотите. Мы с вами, Таня, могли бы пожениться. Благодаря статусу моей жены вы очень быстро сможете получить турецкое гражданство. С документами проблем не будет, да и язык сможете выучить – есть курсы при посольстве. Мне же от вас нужно только одно – чтобы вы продолжали заботиться о моей несчастной матери, как уже делаете сейчас.

Предложение Отара не стало для Тани полной неожиданностью. Ирка все продолжала подкалывать ее тем, как ловко она зацепила пожилого грузина и как умно с ее стороны было бы воспользоваться ситуацией и перебраться в Турцию. И если поначалу эти слова вызывали у Тани резкий протест, то постепенно она начала все серьезнее задумываться над этой возможностью. То, что за неделю, которую они обычно проводили в Турции, приезжая туда за товаром, напасть на след дочери практически невозможно, она уже поняла. Если же она поселится здесь, руки у нее будут развязаны. К тому же Отар наверняка многих знает, может быть, удастся что-то разузнать через него. Да и тот разговор, в котором он упомянул поставщика кожи с фамилией Джафаров, не выходил у Тани из головы. Если же взамен ей всего лишь придется заботиться о Мери, к которой она и так заходит в каждый приезд, это не станет такой уж непосильной платой. К тому же хотя бы косвенно почувствовать себя частью настоящей семьи… Разве это не то, о чем она всегда мечтала?

Отар всегда вел себя с ней подчеркнуто вежливо, даже церемонно. Не позволял никаких поползновений и ничем не напоминал тех похотливых уродов, на которых она насмотрелась во время работы в сауне. И Тане думалось, что такое решение действительно могло бы быть выгодно им обоим.

– Отар… – она помедлила, не зная, с чего начать. – Вы не все знаете обо мне. Дело в том, что у меня была дочь. Так вышло, что ее украли у меня, и с того дня цель моей жизни ее найти.

Она вкратце рассказала Отару историю пропажи Асеньки. Тот слушал внимательно, пристально поглядывал на Таню, кивал. А когда она закончила, участливо приобнял за плечи.

– Танечка, сколько же вам пришлось натерпеться. Конечно же, я постараюсь помочь вам найти малышку. Сколько ей сейчас должно быть?

– Пять лет, – отозвалась Таня.

– Мы отыщем ее, – твердо сказал Отар. – Не волнуйтесь.

Тане показалось, что голос его звучал решительно и серьезно. Подумалось, что с поддержкой взрослого опытного мужчины, к тому же давно жившего в Турции и хорошо знавшего ее реалии, найти Асеньку будет много проще, чем если бы она неумело, неловко действовала сама. И Таня, взяв Отара за руку, открыто улыбнулась ему.

– Тогда я согласна.

– Вот и прекрасно, – обрадовался он. – Я подготовлю все документы, вам тоже придется сделать кое-что. Но, думаю, к весне можно будет расписаться.

Так и вышло, что в солнечный апрельский день Таня и Отар оказались в мэрии. Чиновник, понимая, что на этой свадьбе торжественные речи ни к чему, быстро дал им подмахнуть какие-то бумаги. Таня секунду помедлила, занеся ручку над бланком. Почему же все в ее жизни складывалось решительно не так? Девочкой, в детдоме, во время длинных ночей, когда из окна безбожно сквозило, а из-под неплотно прикрытой двери в коридор тянуло сигаретным дымом из туалета, где тайком дымили ребята, она любила представлять себе собственную свадьбу. Высокого, сильного и красивого жениха, который подхватит ее на руки и закружит в воздухе среди осыпающихся конфетти и блесток. Он будет таким же добрым, таким же ласковым, как отец, а она, Таня, станет любить его так сильно, как только может любить ее сердце. А потом у них появятся дети, Таня будет петь им колыбельные, укачивать на руках, заплетать девочкам косички, а мальчикам мазать зелёнкой разбитые коленки, а отец станет гонять с ними в футбол, мастерить кораблики и всегда прикрывать, когда ей вздумается поругать их за каверзы.

Ничего из этого не сбылось, ровным счетом ничего. Замуж она выходила за пожилого чужого человека, которого интересовала только как бесплатная сиделка для его больной матери. А ее единственная дочка, Асенька, была неизвестно где, с чужими людьми, и, наверное, даже не знала, что где-то ее оплакивает настоящая мама.

«Не раскисай! – скомандовала самой себе Таня. – Зато Отар обещал, что поможет отыскать Асю. И уезжать из Турции тебе больше не нужно. Все будет хорошо. Уже очень скоро».

Она решительно поставила свою подпись на бланке. Вслед за ней и Отаром расписались Ирка и сын Отара Бадри, полноватый мужчина лет тридцати с тусклыми невыразительными глазами. Тем церемония и закончилась. Чиновник сдержанно поздравил их и поторопил на выход, своей очереди уже поджидала молодая счастливая пара.

Ирка распрощалась с Таней на крыльце мэрии.

– Может, заедешь к нам? Хоть чаю выпьем? – предложила Таня.

– Ну нет, мне сегодня еще на фабрику за товаром. Это ты у нас теперь замужняя синьора, а некоторым самим крутиться приходиться. Но банкет остается за тобой, имей в виду.

Она рассмеялась, коротко обняла Таню и шепнула в ухо:

– Не теряйся, подруга! Все будет супер! А мы еще оторвемся с тобой по полной.

Звучно чмокнула ее в щеку и упорхнула куда-то. А Таня, Отар и Бадри поехали домой.

Впервые Таня вошла в большую просторную квартиру в эмигрантском пригородном районе Беликдозю, которую Отару выдало государство после землетрясения, в котором был разрушен многоквартирный дом, как человек, имеющий право здесь жить. Это было так странно. Впервые у нее было собственное жилье, не койка в общей комнате, не комната в общежитии, не конура в сауне. К этому ощущению еще предстояло привыкнуть.

Бадри сразу же по приезду засобирался на работу – он помогал отцу в обувном деле, и Отар решил ехать с ним.

– В два часа мать нужно покормить, – выдал Тане инструкции он. – Перед обедом – принять лекарства, список лежит на тумбочке рядом с ее кроватью. Если понадобится судно, оно в ванной.

– А обед… – начала Таня.

– Приготовь, – отрезал Отар. – Она любит куриный бульон. И гренки. Я уехал, вернусь к семи. Сделай что-нибудь легкое на ужин.

Дверь за ними захлопнулась и Таня осталась в темной, пыльной, неуютной, хоть и новой квартире одна. Огляделась по сторонам, отмечая приметы запустения – паутину на карнизах, засаленные пятна на мебели, громоздящиеся в углу гостиной коробки из-под пиццы. Ну конечно, ведь квартиру семья Отара получила уже после смерти его первой жены, и хозяйки тут, можно считать, никогда и не было. Ничего, она возьмется за него, сделает светлым и уютным.

– Таня! – донесся резкий старческий голос из комнаты возле ванной, где разместили Мери с тех пор, как она перестала вставать. – Таня! – нетерпеливо выкрикнула она.

В комнате старухи невыносимо разило запахом немытого тела и лекарствами. Таня решила, что первым делом возьмется за эту комнату.

– Переверни меня на бок, – затребовала Мери, когда она появилась на пороге.

Таня наклонилась.

– Хватайтесь за мою шею.

Мери вцепилась в нее хоть и тощими на вид, но на удивление сильными руками, повисла на Тане, обдавая зловонным запахом нездорового тела, драматически кряхтя и ругаясь:

– Ай, мне больно! Осторожнее. Что ты такая неуклюжая?

Очевидно, теперь, когда Таня не была больше редкой гостьей, Мери не считала необходимым сдерживаться.

Кое-как перевалив старуху на бок, Таня, отдышавшись, спросила:

– Так хорошо? Вам нужно еще что-нибудь?

Та пожевала пергаментными губами и объявила:

– Нет, так мне неудобно. Переверни обратно на спину. И подушку подложи.

Таня безропотно выполнила указания старухи. Когда та наконец осталась довольна и отпустила ее, Таня прошла на кухню, оглядела холодильник и шкафчики. Кухня тоже оказалась страшно запущена, в ссыпанных в банки крупах завелись жучки, кафель над плитой потемнел от копоти. Никаких продуктов, из которых можно было бы что-то приготовить, отыскать Тане не удалось. А значит, нужно было идти в магазин.

Пока Таня собиралась, из своей комнаты, зевая, появилась дочь Отара Нателла. До сих пор Таня видела ее только однажды – когда в очередной раз по просьбе Отара приходила поболтать с его матерью. Запахнув шелковый халат на пышной груди, она смерила Таню взглядом и сказала:

– Таня, да? Мне постельное белье надо поменять, там, в комнате.

– Ну так сними грязное и отнеси в машинку, – не выдержала Таня.

– Я вообще-то в институт опаздываю, – надменно произнесла Нателла. – Мне некогда.

– Ну а я тебе не прислуга.

Обыкновенно кроткая и терпеливая Таня поняла, что вот-вот сорвется.

– А кто? – фыркнула Нателла. – Мачеха, что ли? Угу, раскатала губу, как же. Тебя папа для того в дом и взял, чтобы ты тут прибиралась и готовила. А будешь выступать, в два счета поедешь обратно в Россию. Ты здесь никто, ясно тебе? Пустое место!

Взмахнув шелковым подолом, она удалилась обратно в свою комнату.

К концу дня Таня поняла, что не уставала так, даже когда работала в сауне у Жженого «одной прислугой за все». Костяшки пальцев были стерты до крови после того, как она попыталась отмыть кухню. В голове постоянно звенели выкрики Мери, требовавшей то переложить ее поудобнее, то почитать, то принести чаю. Волосы и одежда ее, казалось, намертво пропитались запахами блюд, которые она полдня готовила, стараясь угодить вкусам всех членов своей новой семьи. Только можно ли было назвать ее семьей? Таня все отчетливее понимала, что никакого тепла, защиты, поддержки ждать от новых родственников не приходилось. Даже на дружеское отношение нельзя было рассчитывать. Нателла, бросив Тане, что ее взяли сюда бесплатной прислугой, даже приукрасила ситуацию, на самом деле она была тут рабыней.

Во всем этом обрушившемся на нее кошмаре поддерживала Таню только одна мысль – Отар обещал, что поможет ей найти дочь. Ради этого она готова была вытерпеть все.

Вечера Таня ждала с тревогой. Они с Отаром с самого начала договорились, что их брак будет чисто формальным – они просто заключат союз, удобный им обоим. Но после того, как новоиспеченный муж с первых же минут обрушил на нее массу домашней работы, Таня уже не знала, чего и ждать. Мысль о том, чтобы лечь в постель с человеком старше ее на сорок лет, приводила в ужас.

К чести Отара стоит сказать, что условия их договора по этому пункту он выполнил сполна. Поужинав, сразу же завалился на кровать в их с Таней комнате и, уже начиная похрапывать, махнул рукой в сторону кушетки у окна.

– Там себе постели.

Как бы ни плохо было спать на жесткой и узкой кушетке, Таня была счастлива, что исполнения супружеского долга от нее никто не требует.

Таня выждала несколько дней и в выходной, когда Отар после обеда расслаблялся в гостиной перед телевизором, подсела к нему.

– Послушай, насчет моей Асеньки. У меня появились кое-какие соображения…

Отар затянулся сигаретой, выпустил облачко сизого дыма и, не отрывая взгляда от экрана, пробасил:

– Давай потом? Я смотрю фильм.

– Потом у тебя будет работа. Или мама позовет. Или дети, – мягко возразила Таня.

– А ты бы как хотела? Чтобы я бездельничал? Или не уделял внимания своей семье? – оскорбленно фыркнул муж.

– Я прошу тебя уделить внимание мне. Я ведь теперь тоже твоя семья, – осторожно заметила Таня.

Мохнатые брови Отара пришли в движение, будто бы это замечание повергло его в недоумение. И все же возражать он не стал, с демонстративным вздохом сделал звук телевизора потише и уставился на Таню.

– Что ты хотела?

– Насчет моей дочки… В Москве мне однажды удалось услышать разговор двух людей, которые знали, кто занимался похищением детей и переправкой их в Турцию.

– Послушай, Таня, – перебил Отар. – Мне проблемы в доме не нужны. Если эта твоя навязчивая идея так тебя беспокоит, могу сводить тебя к врачу, пусть пропишет каких-нибудь таблеток.

– Что? – ахнула Таня. – В каком смысле – навязчивая идея?

Она вскочила с дивана. К щекам прилила кровь, сердце возмущенно колотилось в груди.

– Ты же знаешь, что у меня была дочь. Я все тебе рассказала, показывала рисунки…

– Ну да, слышал я твои басни, – отмахнулся Отар. – Злодеи украли ребенка… Ты что, сериалов насмотрелась? Что за бредовые фантазии? Если у тебя была дочь, где хоть какие-то доказательства? Где документы?

– Украли, я же говорила… – попыталась объясниться Таня.

– И документы украли, и ребенка, и мозги твои, видимо, тоже, – хмыкнул Отар. – Все, окончен разговор. Иди займись ужином и дай мне отдохнуть.

Таня, оцепенев от такого предательства, стояла, глядя на мужа широко раскрытыми глазами. В груди разливалось что-то тяжелое, темное, требовавшее выплеска. Таких эмоций она до сих пор не испытывала, не знала, как с ними справляться. Ей показалось даже, будто она уже не принадлежит себе, эта плотная, удушающая ярость забрала над ней власть, подчинила себе и заставила кинуться в бой.

Таня бросилась к мужу, схватила его за грудки, встряхнула, ошалевшего от неожиданности, выкрикнула, задыхаясь:

– Ты же мне обещал! Обещал…

Отар вскочил с дивана, с силой отцепил от себя ее руки, отшвырнул прочь. Таня, пролетев через комнату, упала, больно приложившись боком о низкий шкафчик. Уголок рта защипало, Таня прикоснулась к нему – на подушечках пальцев осталась кровь.

Отар навис над ней. Белки глаз его подернулись красными прожилками, ноздри гневно раздувались.

– Слушай, дорогая, я человек терпеливый, но всему есть предел, – прорычал он ей в лицо. – У меня тоже есть дети, настоящие, а не воображаемые. Я молчал, когда Нателла жаловалась мне, что ты ее обижаешь. Когда видел, что у Бадри плохо проглажены рубашки. Но больше молчать не буду! Или ты выбросишь из головы свои бредни и займешься семьей и домом, или я вышвырну тебя обратно, откуда явилась. Ясно тебе? Ясно? – угрожающе повторил он.

– Ясно, – едва слышно прошептала Таня, пытаясь отползти от него.

К вечеру Отар, уже отошедший от взрыва, явился на кухню и буркнул мывшей у раковины посуду Тане: