Текст книги "Выжить и не сойти с ума. После потери ребенка"

Предательство слова «всё»*

Как-то я прочитала у одной коллеги статью под названием «Всё будет хорошо». Я не смогла согласиться с этим.

У меня не обнаружилось ощущения, что у родителей, потерявших детей, ВСЁ может быть хорошо. Конечно, ВСЁ хорошо редко у кого-то бывает. Ну, более-менее бывает. Но у меня, как у матери, потерявшей детей, ВСЁ хорошо уже не будет.

Часто в утешение звучит именно эта фраза. Не плачь, все будет хорошо. Я не знаю, понимают ли абсурдность этой фразы сочувствующие люди? Или этой фразой они успокаивают сами себя?

Скорее всего, это фраза-шаблон, которая так и стремится вылететь и у меня. Мы к ней привыкли, к этой фразе про ВСЁ. Но любой ШАБЛОН далек от соприсутствия рядом с горюющим.

Горе родителя – это горе навсегда. Да, можно быть насколько-то счастливым. Я даже улыбаться научилась. Да, можно идти в каком-то направлении. Да, можно даже помогать другим. Но то, что у нас не будет ВСЁ хорошо, для меня аксиома.

Сказать, что у меня ВСЁ хорошо, – это предать моих ушедших детей.

Я не верю в просветление после смерти ребенка. Скорее, для меня это игры разума. Или психики. Я верю в то, что мы точно станем другими после смерти детей. Я верю, что многие из нас пройдут СКВОЗЬ эту боль и преобразятся. И выйдут с другой стороны. Но и по ту сторону ВСЁ хорошо у таких, как я, уже не будет.

Потому что я всегда помню, КОГО я потеряла. И не смогу предать эту память.

Память – это не всегда боль.

Память может быть светлой. Но когда в твоей биографии случилась смерть ребенка, уже не может быть ВСЕ хорошо. Уже что-то базовое и фундаментальное НЕ ХОРОШО.

Я понимаю тех людей, которые говорят мне автоматом эту фразу. У них просто не хватает ресурса на настоящее присутствие рядом в таком горе. Это не вина, это просто нехватка. У меня самой ресурса кот наплакал. Но мы же не говорим инвалиду без ног: «Ничего, ноги вырастут, все будет хорошо!»

Я, как горюющий родитель, немного инвалид. Даже если этого не видно. В моем случае видно – у меня периодически отнимаются ноги. Просто я не пишу об этом в открытом пространстве социальных сетей. К счастью, у меня есть надежда, что ноги восстановят свои функции.

Но у меня не возникает даже мысли утверждать, что у меня ВСЁ будет хорошо.

ВСЁ – это большая генерализация, обобщение. Это немного сферический конь в вакууме. Но если это обобщение можно «прикрутить» человеку со среднестатистическими проблемами, то для родителя, потерявшего ребенка, это на грани слепонемоглухоты к жизни, которой данный родитель живет.

Если вы хотите что-то сказать родителю, потерявшему ребенка, не твердите, что ВСЁ наладится, что ВСЁ будет хорошо, что ВСЁ еще впереди. Это неправда. И в глубине души вы сами это чувствуете.

Лучше просто побудьте рядом по-настоящему, как есть. Рядом и выдерживая.

И удалите шаблон про ВСЁ из лексикона «поддержки».

Всё. Точка*

Тема про «Всё будет хорошо» набрала много комментариев в группе «Новая жизнь после смерти любимых» в социальной сети Facebook.

Идея этой группы пришла ко мне в декабре 2019 года, спустя почти полгода после смерти дочери. После трагедии я искала подобные группы, но не могла найти. Тогда я решила создать такое сообщество для всех, кто проживает горе. Сообщество, в котором будут только люди, проживающие потерю любимых.

Почему возникло такое название группы? Идею названия я взяла из сути движения «Renacer» («Перерождение»). Когда-то группа движения взаимопомощи родителей, потерявших детей, «Renacer» в Барселоне, мне очень помогла. Мне была близка одна из идей этого движения: говорить о ресурсах, которые помогают справляться, о будущем, о новой и другой жизни после смерти ребенка.

В группах движения очень кратко рассказывается, КАК произошла трагедия, ведь для любящего родителя смерть ребенка – это трагедия. Не обсуждается, КТО виноват в смерти ребенка и КАК это было тяжело.

Зато в группах движения «Renacer» говорится о том, ЧТО помогает жить дальше в самой сложной ситуации в жизни.

Мне откликнулась идея про НОВУЮ жизнь. Я могу пройти сквозь горе, но этот путь делает меня другой. И жизнь возникает ДРУГАЯ. НОВАЯ.

Горе меняет людей.

Самые масштабные изменения в личности часто происходят после потери ребенка.

Мы вынуждены жить НОВОЙ жизнью. Мы не хотели этого опыта. Но мы в нем живем.

Так появилась группа «Новая жизнь после смерти любимых». Не все участники изначально были согласны с ее названием. А потом оно прижилось. И в группе мы обсуждаем то, что пишу я и другие участники. В ответ на тему про «Предательство слова „ВСЁ“» возникло много откликов. Мне они очень отозвались. И я решила продолжить эту тему.

В первом же комментарии Светлана Старкова из Минска написала, что в этой фразе есть еще одно слово-предатель.

И это слово «БУДЕТ». А у нас уже НИЧЕГО НЕ БУДЕТ. После смерти ребенка, даже если еще есть дети, я жила в полной уверенности, что уже не БУДЕТ ничего. ВСЕ уже БЫЛО.

У меня прошло почти два года со дня трагедии. И я живу все в том же ощущении. Что для меня уже не БУДЕТ ничего. Я разучилась РАДОВАТЬСЯ.

Я забочусь о детях, убираю дом, много работаю. Я умею радоваться за других. Но внутри меня радость умерла вместе с моей дочерью. Я даже во время ковидных ограничений много путешествую: каждый месяц мы с детьми куда-то едем. Поначалу мне это помогало. А сейчас я гуляла по весеннему Сочи и осознавала, что в этом нет радости для меня.

Я везде с собой привожу свое горе. И у меня ощущение, что я бы хотела, чтобы жизнь удивила меня. И показала мне, что все еще БУДЕТ.

Наверное, такая манифестация – БУДЕТ – происходит, когда женщина после потери ребенка беременеет вновь. У меня тоже был этот момент: когда я забеременела, я долго, глядя на тест, благодарила. Просто долго-долго повторяла одно слово: «СПАСИБО!» А потом я потеряла беременность. И слово «БУДЕТ» снова перестало для меня существовать.

Если что-то и будет, то я удивлюсь этому сюрпризу жизни. А вот обрадуюсь ли – не знаю.

А потом в комментариях к моему посту про ВСЁ круг замкнулся. Оксана Кадук написала, что в этой фразе правильным было бы просто поставить после слова ВСЁ точку.

ВСЁ.

Для многих родителей, потерявших детей, фраза заканчивается после ВСЁ.

Точка.

Занавес.

И еще Оксана написала, что после ВСЁ и точки хорошо бы было, чтобы все умолкли. И просто почтили память ушедших детей минутой молчания.

Потому что ВСЁ.

И это так легко отозвалось в самых глубинах моего сердца! Потому что смерть ребенка – это действительно ВСЁ. Жизнь на этом заканчивается. Такая жизнь, которая была до этого.

С верой в справедливость и в то, что, если все делать правильно, ничего плохого произойти не может.

После ВСЁ начинается НОВАЯ жизнь.

Новая жизнь после смерти любимых.

Праздник, или табу на смерть*

Сегодня на обучающем модуле в Портлендском институте горя и перехода мы говорили о культурных традициях в проживании горя.

Было интересно послушать о разнице в проживании горя у афроамериканцев и китайцев. Потрясающая темнокожая американка рассказала, что в ее среде принято собираться сообществами, большими семьями. Есть, петь, танцевать, играть, быть вместе. Да, вы не ослышались, она рассказывала нам о процессе горевания.

Процесс горевания в афроамериканских семьях начинается ДО смерти близкого человека.

Конечно, такой подход мало применим к случаям внезапной смерти. Но если семья чувствует, что кто-то скоро уйдет, то люди собираются заранее, до факта смерти, и празднуют уход этого человека еще до того, как это случилось. Семьи большие. У афроамериканцев принято принимать в семью и некровных родственников. Просто решили, что две женщины являются сестрами или тетей и племянницей, – так тому и быть. Поэтому в афроамериканских семьях есть люди и европеоидной, и монголоидной расы.

Перед уходом одного из членов семьи собираются ВСЕ. И начинается ПРАЗДНИК.

Часто на праздник ДО, а потом уже и на похороны надевают белые одежды. Праздник может продолжаться ДО физического ухода близкого, ВО ВРЕМЯ его смерти и ПОСЛЕ.

Как сказала ведущая семинара: «Как живем, так и провожаем близких в другой мир! С песнями, танцами, едой и единением в семье». Детей провожают в тонкий мир похожим образом. Если смерть была внезапной, то ритуалы происходят позже. Вся семья поддерживает родителей. Дает им огромный поток ЛЮБВИ и ПОДДЕРЖКИ.

В Китае и Сингапуре все по-другому. Китайцы почти не артикулируют свои эмоции, не проговаривают их. Они выражают поддержку ДО и ПОСЛЕ смерти ДЕЙСТВИЕМ. Они почти не будут плакать, но будут много работать, чтобы помочь деньгами, или предложат сделать что-то по дому, чтобы поддержать горюющего.

Еще меня поразил азиатский подход в объяснении причин смерти: если ребенок умер, то либо мать что-то не то съела, либо такова карма, либо энергия ци где-то не проходит, но причина чаще всего находится на тонком плане. И часто она озвучивается как наказание ушедшему в тонкий мир или горюющим оставшимся родственникам.

Особый период для поминовения в Китае происходит в первые сорок девять дней. Принято три раза поклониться перед урной с прахом. С уважением. Каждые семь дней после ухода близкого происходит особый ритуал. На сорок девятый день поются специальные ритуальные песни. Важно, чтобы у ушедшего были закрыты глаза и рот. Тогда считается, что он умер хорошей смертью.

Потом мы обсуждали вариант проживания горя в других культурах.

Нена из Индии – мы встречаемся с ней уже на пятом модуле в одной группе – рассказала, что в индийской культуре ритуалы горевания очень похожи на ритуалы афроамериканцев. Праздник, все в белом, всеобщее единение огромной семьи, куда входят знакомые знакомых знакомых.

Что говорить о мексиканских ритуалах поминовения близких! На эту тему есть прекрасный полнометражный мультфильм «Тайна Коко».

Самое главное, что я услышала за эти три часа: есть много общепринятых в разных культурах ритуалов, которые выполняются с разной степенью открытости или табуированности.

На первой конференции «Перерождение» в июне 2020 года мы говорили о том, что ритуалы смерти и поминовения в СССР были во многом табуированы. В новой России они подпали почти под полное табу и были перенесены из общин (например, в СССР могли провожать всем двором ушедшего в тонкий мир соседа) в закрытые залы организаций ритуальных услуг.

Мы перестали видеть похоронные процессии и горюющих людей на улице. Почти исчезла траурная одежда и другие опознавательные знаки горюющего человека. С улиц пропали катафалки – в Москве это чаще всего обычные микроавтобусы, никак не выделяющиеся из потока машин. Чтобы никого не смутить мыслями о смерти.

Мы почти перестали видеть каждодневный факт присутствия смерти в нашей жизни. Тогда мы можем не удивляться исключению таких, как мы, горюющих родителей, из общества.

Эта тема сильно табуирована последние десятилетия в русскоязычном пространстве. Стало принято больше говорить о позитиве, ресурсах и проявлениях жизни. Говорить о смерти стало немодным.

Ушли традиции приглашения плакальщиц на похороны. Осталась лишь традиция поминок и специальных дней для поминовения: третий, девятый, сороковой.

Все эти мысли стихийно пронеслись в моей голове, и я подумала, что хотела бы, чтобы смерть в нашей культуре отмечалась как праздник.

Праздник возвращения домой.

Я бы хотела, чтобы родители после смерти ребенка получали не соболезнования, а любовь и поддержку в огромном количестве. И собравшиеся пели бы в честь ушедшего ребенка, в честь оставшихся на земле родителей, в честь их будущей встречи в тонком мире. Чтобы все близкие были вместе и это давало бы огромный ресурс.

Такие вот разные ритуалы прощания и восприятие смерти. Наверное, мне надо было родиться афроамериканкой.

Тогда у меня было бы намного больше шансов на поддержку после смерти детей.

Три билборда на границе восприятия…**

Текст написан в день трагедии в Казани 11 мая 2021 года.

Сегодня я очень четко увидела ГРАНИЦУ. Границу восприятия происходящих событий. И заодно наших миров.

Есть два абсолютно полярных мира: мир родителей, потерявших детей, и мир тех, у кого не было такой трагедии (тут можно добавить: «И слава богу!»).

Трагедия в Казани. Умирают дети. Мальчик-стрелок не выдерживает требований жизни. Или у него психиатрия. Жалко его. Но граница не там. Граница там, где происходит реакция людей на событие.

Я вижу несколько постов коллег о том, как успокоить своих детей после событий, которых не выдерживают даже взрослые. Много перепостов. Потому что очень страшно за детей.

Это нормально и понятно. Хочется срочно написать правила, как сделать БЕЗОПАСНО. Сделать так, чтобы история не повторилась.

И очень сложно переживать этот страх. Именно страх не позволяет полноценно быть рядом с родителями, потерявшими детей.

Потому что смотреть очень СТРАШНО.

Хочется думать только в направлении того, как не допустить такое СНОВА. А такие, как я, уже ТАМ. Нас много, как бы вы ни старались нас не замечать. И первая мысль таких, как я, была следующей: как там РОДИТЕЛИ, потерявшие детей?

Как там люди, пережившие сегодня самый большой кошмар своей жизни? Кто сейчас с ними? Кто стоит рядом и помогает остаться в этом мире? Как помочь тем людям в состоянии шока на расстоянии?

На февральской практической конференции «Перерождение», посвященной помощи по проживанию горя, Алекс Гершанов рассказывал, что в Израиле часто на помощь (или оказываются рядом) приходят респондеры[2]2
  Люди, присутствующие в момент острого горя рядом с семьями в Израиле.


[Закрыть].

Они «просто» рядом. Дают человеку выразить все эмоции. Но не дают провалиться в состояние жертвы. Например, дают выбор: вот вода, если хотите пить. А решать вам.

Важно, чтобы ПРЯМО ЗДЕСЬ оказался человек, который выдерживает.

Я стала таким человеком. И в нашей группе «Новая жизнь после смерти любимых» в Facebook еще много таких людей.

Мы – стая. Мы рядом, и мы выдерживаем.

Потому что мы уже ТАМ.

Когда в нашей группе появляются родители, которые пишут «СЕГОДНЯ умер мой ребенок», мы оказываемся рядом. И отогреваем, насколько можем.

Мы в первую очередь думаем: как там РОДИТЕЛИ, пережившие сегодня самую большую трагедию своей жизни?

Просто оставаясь рядом с ними, когда социум в порыве эпидемии позитива отказывается смотреть на правду. И не только отказывается, а начинает активно искать причины, ЗА ЧТО такое «наказание» получили ЭТИ родители!

Потому что страшно за своих детей. Потому что на нашем месте никто не хочет оказаться. В самом ужасном сне. А мы УЖЕ ТАМ.

В этом смысле родителям, потерявшим детей одновременно, немного «повезло»: есть четко определенный агрессор, потеря массовая, теплится надежда, что социум не начнет искать, в чем же виноваты матери, таким образом детей потерявшие.

Потому что в нашем социуме присутствует четкая тенденция: в первую очередь обвинять матерей. Истории отцов часто отходят на второй план. Но сегодня я не об этом.

Когда потеря массовая и агрессор определяется однозначно, есть шанс, что не будет происходить виктимблейминг родителей, лишившихся детей. Я очень надеюсь, что так и будет. Но это не уменьшает боли родителей в Казани.

Эта боль – на грани выживания.

Когда-то, года полтора назад, мой испанский психотерапевт сказала: «Тебе пришлось тяжелее всех. Твоя дочь умерла почти мгновенно (это правда, если верить судебной медэкспертизе). А ты живешь, УМИРАЯ каждый день».

Все правда.

Я обратила внимание, как много детей погибло в возрасте четырнадцати-пятнадцати лет. В Казани. В нашей испанской группе по родительскому горю в этом возрасте ушло пять детей из семи. И сегодня. Большинство детей погибли в этом возрасте.

Сложнее всего тем, кто остался. Их родителям. А дети… Они на пути к Свету. В лучшем мире. Там их встречают моя Каролина и другие дети, ушедшие в четырнадцать-пятнадцать лет, как моя дочь.

Светлого пути всем детям, перешедшим в Свет сегодня.

А такие, как я, готовы быть рядом с их родителями. Помните, что им сейчас труднее всего.

Иногда хорошее расширение дает изменение фокуса внимания.

Групповой иммунитет родительского горя**

Можно ли создать прививку для того, чтобы общество начало устойчиво поддерживать родителей, переживающих смерть детей? Чтобы окружающие не выпадали в сухой остаток от присутствия горюющего родителя, а могли сохранять устойчивость и ресурс?..

Первое, что приходит в ответ: как бы было хорошо! Но возможно ли это?

Предлагаю обратиться к истории. Согласно статистике, еще в конце 50-х годов прошлого века в России на тысячу рожденных детей в среднем 53,64 умирали в возрасте до пяти лет. А уже в 2008 году эта цифра снизилась до 10,8 ребенка на тысячу рожденных.

Смертность детей в России в возрасте до пяти лет

Детская смертность снизилась в пять раз за пятьдесят лет!

Если говорить о младенческой смертности детей до года, то в конце XIX века она составляла 250–270 детей на каждую тысячу рожденных, а к 2017 году эта цифра составила 55 младенцев на тысячу. Это значит, что мы наблюдаем снижение младенческой смертности в пять раз!

То есть еще в прошлом веке в пять раз больше родителей сталкивалось с потерей детей до пяти лет. В пять раз больше людей понимали, КАК ЭТО – ПОТЕРЯТЬ РЕБЕНКА.

Человек, проживающий уже какое-то время опыт потери ребенка, часто способен поддержать родителей, которые столкнулись с трагедией в данный момент.

Я вижу, что такая поддержка других родителей в горе помогает самим поддерживающим почувствовать себя лучше и обрести достоинство в проживании горя.

Родитель, проживающий горе, часто способен выдерживать горе другого родителя и оставаться рядом в этом процессе. Просто мы можем понять друг друга намного легче, чем человек, который с подобным горем не знаком.

Еще шестьдесят лет назад таких понимающих людей было как минимум в пять раз больше!

К счастью, сейчас намного меньше людей сталкиваются с трагедией потери ребенка. И одновременно снизился групповой иммунитет к выдергиванию таких разрушающих мир потерь.

Социум перешел нижнюю границу группового иммунитета к горю и начал изолировать горюющих людей, будто больных коронавирусом! Просто раньше этот опыт проживало больше людей, и горюющие родители были более понятны и получали больше поддержки.

«Ты и я ОДНОЙ КРОВИ!» У меня тоже был ТАКОЙ ОПЫТ!

Сейчас родителей, потерявших детей, можно отнести к меньшинствам, права которых ограничиваются и не соблюдаются. В этой ситуации, я считаю, важно организовать программу поддержки горюющих родителей как меньшинства, обладающего уязвимостью, беззащитностью перед обществом и подверженному процессу социальной изоляции.

Я сейчас нахожусь на психологической конференции в Калининграде. Ее тема – «Справедливость». Я не смогла пройти мимо, так как в горе родителей часто возникает немой или озвученный вопрос «ЗА ЧТО?».

Сегодня на конференции мы говорили про два вида справедливости. Справедливость первого порядка присутствует и у животных, и у человека. Эту справедливость можно охарактеризовать фразой: «У меня должно быть не меньше, чем у другого». Даже обезьяна при проведении научных опытов возмущается, когда другой обезьяне дают больше еды или еда по качеству лучше!

Справедливость второго порядка присуща только человеку. Ее суть можно выразить так: «Я чувствую себя некомфортно (стыд, вину, стеснение), если у другого человека есть намного меньше, чем у меня». На справедливости второго порядка построены благотворительность, волонтерство и другие благие дела.

Я задумалась, а есть ли обе эти справедливости в проживании горя? И поняла, что ни справедливости первого порядка, ни справедливости второго порядка в горе нет.

Скажу иначе: проживание горя в социуме несправедливо. Справедливости первого порядка нет, так как мало какой человек захочет получить «не меньше» горя или опыта, чем горюющие родители. В своем несчастье скорбящие родители абсолютно одни.

Справедливости второго порядка нет, потому что вряд ли какой-то человек будет переживать, что у кого-то ребенок умер, а у него нет. И как-то пытаться исправить эту ситуацию.

Ну в самом деле, не убьет же кто-то собственного ребенка ради справедливости второго порядка! Человек не может рассчитывать на справедливость в отношении границ жизни и смерти. Потому что он их не регулирует. И тут возникает скорее этический вопрос: можно ли каким-то образом заменить возникающий дикий страх оказаться на месте скорбящего родителя на желание и готовность ему помочь, поддержать, дать ресурс для проживания горя?

Эту призрачную возможность я бы связала здесь с «групповым иммунитетом» социума и отсутствием справедливости в нем.

Когда практически в каждой семье за последние два поколения умирал ребенок, групповой иммунитет, позволяющий выразить и дать поддержку, был намного выше.

Сейчас, когда детей теряют намного меньше людей, такие люди, как я, становятся изгоями. Потому что в обществе группового иммунитета нет.

Горюющих родителей боятся и избегают как коронавируса.

Можно ли выработать групповую реакцию поддержки горюющих родителей без пандемии? Я бы хотела, чтобы так случилось. Когда началась пандемия коронавируса, я первые месяцы… радовалась.

Радовалась тому, что теперь каждый человек на земле сможет понять, что чувствовала я после смерти дочери, хотя бы на половину процента. Я почувствовала в этом справедливость.

Когда в моей трагедии меня почти все оставили в уверенности, что с нами никогда ТАКОГО не может произойти, ведь мы такие хорошие и мы ВСЕ делаем правильно, было очень больно – и больно до сих пор.

Но у меня не было возможности ни защититься, ни отстоять свои границы, грубо нарушенные бывшими друзьями и прессой.

Когда же началась пандемия и огромное количество людей буквально вскричали «ЗА ЧТО?», я увидела в этом начало баланса. На тот момент я уже не боялась собственной смерти – я была бы рада умереть и встретиться с дочерью.

Но я видела этот важный надлом шаблона «Я хороший – со мной все будет хорошо» в обществе.

И вот с ХОРОШИМ миром случилось ПЛОХОЕ.

Я стала замечать, как возрождается групповой иммунитет к отвердению горюющих людей, – так как снова многие стали переживать смерть близких «ни за что». Я увидела, что люди стали добрее друг к другу. Добрее к себе. Я увидела, что начал расти уровень взаимопомощи, сострадания и великодушия.

Я хочу поблагодарить за это пандемию!

Возможно, даже после ее окончания люди увидят, что трагедии случаются ПРОСТО ТАК, а не потому, что человек сделал что-то неправильно.

Я надеюсь на воцарение ПАНДЕМИИ ПОЗИТИВА в мире.

И мечтаю о вспышке пандемии любви, взаимопомощи и взаимной поддержки.