Текст книги "Возвращение капитана мародеров"

Глава 6

Оставшийся до Валенсии-де-Алькантары путь прошел без приключений. Примерно к полудню, когда колокола местного храма только-только отзвонили сексту, граф д’Аржиньи, Сконци и донна Монтехо достигли городских ворот.

Путников слегка удивило, что ворота охраняются не привычными городскими стражниками, а монахами-воинами, облаченными в серые рясы и вооруженными, все как один, подвешенными к поясу мечами. Друзей-всадников тем не менее легко пропустили, и они проследовали прямиком к высокой башне-донжону, где, как им удалось выяснить, и располагалась резиденция магистра здешнего ордена Лоренсо де Канталехо.

Спешившись первым, Шарль объяснил монахам, охранявшим вход в донжон, что он и его друзья прибыли из замка Аранхуэс с посланием для дона Канталехо, и попросил известить того об их прибытии. Один из монахов тотчас исчез в узкой калитке, встроенной в массивные деревянные ворота, обшитые металлическими пластинами.

Через какое-то время из той же калитки появился сенешаль[84]84
  Сенешаль – так назывался высший придворный чиновник, заведовавший внутренним распорядком при дворе, а также имел право вершить суд.


[Закрыть], облаченный в серую рясу из тонкой шерсти. Грудь сенешаля украшала расшитая витиеватым цветным орнаментом темно-зеленая лента, а на ленте гордо поблескивал орденский знак с изображением зеленого мальтийского креста, концы которого соединялись золотыми линиями. Рукоять басселарда, висящего на поясе сенешаля, переливалась на солнце, ибо была усеяна драгоценными камнями.

– Приношу свои извинения, почтенные сеньоры и… сеньора, – поклонился сенешаль в сторону донны Монтехо, – но дон Канталехо занят сейчас делами ордена и не может принять вас.

– Но мы привезли магистру послание от его сестры, донны Консуэло! Дело наше весьма важное и не терпит отлагательств, – терпеливо пояснил граф, не теряя надежды добиться аудиенции.

Сенешаль важно приподнял одну бровь:

– Что ж, давайте свое послание! Я передам его магистру и попрошу, чтобы он ознакомился с ним как можно быстрее. А в отношении вас отдам сейчас надлежащие распоряжения, и вам предоставят место для трапезы и отдыха.

Граф передал сенешалю свиток, скрепленный личной печатью графини де Ампаро, и тот степенно удалился.

Ожидание излишне затянулось, но слово свое сенешаль сдержал: путешественники получили возможность и отлично отдохнуть, и вкусно отобедать. Когда же колокола отзвонили вечернюю зорю, они поняли, что магистр отложил решение их вопроса до утра.

Шарля и Сконци разместили на ночь в небольшой келье, обстановку коей составляли лишь два набитых свежей соломой тюфяка да пара неказистых стульев, а Исидоре Монтехо, как женщине, выделили комнату более комфортабельную – с кроватью, столом и массивным сундуком, использовавшимся, правда, в качестве табурета.

Оставшись одна, женщина тотчас скинула верхнюю одежду, юркнула под одеяло, и сон поглотил ее сознание почти моментально.

…Ей снился замок Шильон. Тот самый, где она провела детство и в котором погибли ее родители. Она видела себя маленькой Ангеликой, бесцельно бродящей по бесчисленным коридорам, переходам, залам и комнатам. Потом она поднялась на чердак, где, присев возле стрельчатого окна, стала любоваться простирающимися окрест живописными пейзажами. В детстве это было одним из любимых ее занятий…

Неожиданно цепкая детская память перенесла Ангелику в спальню матери. Красивая черноволосая женщина сидела за туалетным столиком и примеряла жемчужное ожерелье. Ангелика отчетливо видела каждую бусину, каждую складочку на материнском платье…

– Мама, мама! – позвала девочка.

– Ангелика, сокровище мое! – воскликнула та, оборачиваясь. – Иди ко мне, моя радость!

Ангелика приблизилась, и мать нежно поцеловала ее в щеку. На груди матери переливался какой-то красивый камешек, и девочка залюбовалась его блеском.

– Когда-нибудь он будет принадлежать тебе, – ласково произнесла женщина, перехватив взгляд дочери. – Просто всему свое время, и надо немного подождать…

Ангелика осторожно дотронулась до забавного камушка, и тот радостно заискрился всевозможными оттенками розового и фиолетового цветов.

– Поступай всегда так, доченька, – услышала она голос матери, но уже словно бы издалека, – как подсказывает тебе твое сердце. Помни: разум не всегда должен управлять чувствами…

* * *

Утром следующего дня в комнату Исидоры Монтехо вошел, предварительно постучавшись, молодой монах. Он поставил на стол чашу с ароматизированной водой и, положив рядом чистое полотенце, вежливо сказал:

– Пора пробуждаться, сеньора! Ваши спутники уже ждут вас внизу, в трапезной. К сожалению, в замке нет женской прислуги, поэтому я могу предложить вам лишь свою помощь. Если, конечно, вы в таковой нуждаетесь.

Исидора сладко потянулась:

– Благодарю вас, брат… Не волнуйтесь, я вполне обойдусь без чьей-либо помощи. Лучше передайте моим спутникам, что я скоро спущусь…

Монах поклонился и вышел.

Исидора тотчас поднялась, наскоро привела себя в порядок и поспешила в трапезную: ей не терпелось узнать о решении дона Канталехо относительно Марии.

Завтрак оказался скромным – молоко, сыр да медовые лепешки, – но проголодавшейся за ночь Исидоре и эти неприхотливые крестьянские яства показались едва ли не пищей богов. Наполнив глиняную чашу молоком и с наслаждением вдохнув аромат свежей лепешки, она, не в силах более скрывать любопытства, поинтересовалась:

– Магистр сам примет нас или передаст свой ответ через сенешаля? А может, решение дона Канталехо вам уже известно?

Сконци, с аппетитом поглощая сыр, пожал плечами:

– Увы, донна Исидора, мы с графом до сих пор в таком же неведении, как и вы. К сожалению, у меня нет своих людей в этом не слишком многочисленном ныне ордене. Ведь сия крепость – по сути последний оплот ордена Алькантара, в силу разных причин утратившего былое влияние во многих прецепториях и переживающего сейчас не лучшие времена… Ордена же Сантьяго-де-Компостела и Калатрава, напротив, приобретают все больший авторитет, существенно потеснив рыцарей Алькантары как в духовной, так и в светской жизни. Собственно, именно поэтому мы, иезуиты, и не проявляем особого интереса к данному ордену…

В силу врожденной деликатности Исидоре пришлось сделать вид, что она внимает затянувшейся тираде Сконци с большим интересом. На самом же деле в голове у нее отчего-то крутились вновь и вновь последние слова, произнесенные в давешнем сне матерью: «Поступай всегда так, как подсказывает тебе твое сердце… Помни: разум не всегда должен управлять чувствами…»

* * *

Когда время, отведенное для завтрака, истекло, в трапезную вошел сенешаль.

– Сеньоры и сеньора, примите мое почтение, – поклонился он, приблизившись к «посланникам» графини де Ампаро. – Дон Канталехо прочел послание сестры и удостоил меня чести известить вас о его решении: он рад перепоручить заботу о несчастной женщине столь благородным людям, как вы, и выражает надежду, что вам удастся обеспечить ей и ее будущему ребенку достойное существование.

– Не сомневайтесь, сенешаль, – решительно заявил Сконци. – И заверьте в том же вашего господина.

От слов иезуита Исидоре стало не по себе: она вдруг отчетливо представила, как он, оказавшись за пределами города, выбирает укромное местечко и привязывает Марию к дереву…

– Тогда прошу вас следовать за мной.

Вслед за сенешалем гости покинули донжон и вышли к сложенным из грубого местного камня постройкам, в коих проживали рядовые члены ордена. Сенешаль уверенно провел их к одному из стоящих на отшибе зданий, где воспользовался почему-то не главным входом, а едва заметной на фоне потемневшей от времени стены дверцей.

Келья Марии находилась в самом конце длинного и мрачного коридора, поэтому, когда сенешаль отворил в нее дверь, солнце, проникающее сквозь высокое стрельчатое окно, буквально ослепило на миг визитеров.

Попривыкнув к яркому свету, друзья осмотрелись. К их удивлению, келья оказалась достаточно просторной и уютной: видно было, что дон Канталехо отнесся к просьбе сестры с пониманием и создал для «беглянки от вероломного кавалера» условия, наиболее подходящие для ее нынешнего состояния.

В самом углу комнаты на прибранной деревянной кровати сидела молодая женщина в широком крестьянском платье. Она настороженно и отчасти испуганно взирала на нежданных гостей.

– Мария, – мягко обратился к ней сенешаль, – эти люди приехали за тобой. Они позаботятся о тебе, верь им…

Мария машинально кивнула, но уже в следующую секунду побледнела и отшатнулась: она узнала Ангелику, помощницу алхимиков и любовницу альгвазила!

– Господин сенешаль, – взмолилась монахиня, – позвольте мне остаться здесь! Не отпускайте меня с этими людьми!

Исидора поняла, что Мария боится именно ее, поэтому выступила вперед и как можно дружелюбнее сказала:

– Я не причиню тебе зла, Мария! А тот страшный человек… из того страшного замка… он уже мертв… Ты больше никогда не увидишь его! А меня тебе и прежде не стоило опасаться…

– А разве… разве вы не утонули в море? – пролепетала, несколько успокоившись, монахиня. – Так говорил он… альгвазил…

– Он ошибался. Мне удалось доплыть до ближайшего острова, а там меня подобрали… местные рыбаки, – слегка покривила душой Исидора, не желая пугать бедную монахиню еще и упоминанием о контрабандистах.

– А кто ваши спутники? – осмелела Мария.

– Мои друзья. Не бойся, они не причинят тебе вреда. Просто будет лучше, если ты уедешь с нами. Ведь здесь все же мужской орден, а тебе скоро рожать… Я же обещаю позаботиться и о тебе, и о твоем ребенке…

Никто не заметил, как нехорошо блеснули в этот момент глаза иезуита.

* * *

На прощание сенешаль проявил по отношению к гостям похвальную любезность, безвозмездно предоставив в их распоряжение добротную повозку. Это оказалось весьма кстати, ибо Мария находилась уже на последнем месяце тяжести, и поездка верхом, даже на низкорослом ослике, была бы ей не по силам.

Шарль впряг в повозку лошадь Исидоры, и донна с удовольствием согласилась править ею самостоятельно. Поскольку день выдался прохладным, Марию заботливо укутали в теплый плащ, Шарль помог ей подняться в повозку, и путники нестройной кавалькадой двинулись по направлению к городским воротам.

Глава 7

Солнце стояло высоко, время давно перевалило за полдень. Дорога неустанно петляла среди невысоких гор, и казалось, что ей не будет конца. Исидора и Мария ехали впереди, за ними следовал Валери Сконци, а замыкал процессию Шарль д’Аржиньи.

Незнакомая местность и неизвестность конечной точки путешествия чрезвычайно беспокоили Исидору, поэтому, не выдержав, она остановила повозку.

К ней тотчас подъехал Сконци:

– В чем дело? Почему ты остановилась?

– Пока вы не признаетесь, куда именно мы направляемся, я не сдвинусь с места, – решительно заявила Исидора.

– В Порталегри, – нехотя ответил иезуит. – Это в Португальском королевстве… Но осталось немного, не более десяти льё, – не без раздражения добавил он.

Исидора проворно спустилась с повозки, подошла к его лошади почти вплотную и снизу вверх испытующе воззрилась на всадника.

– Что там находится? Доминиканский монастырь? Или очередное гнездо иезуитов? – дерзко спросила она.

Сконци пришел в неописуемое бешенство.

– Не слишком ли много вопросов ты задаешь, нечестивая?! – гневно прорычал он и в припадке ярости замахнулся на Исидору конским хлыстом.

– Остановитесь, друг мой! – перехватил подоспевший Шарль его руку. – Не делайте глупостей! И заодно не забывайте, что я тоже не разделяю ваших намерений. Я слышал ваш разговор с Исидорой и готов принять ее сторону. Я не собираюсь следовать за вами в Порталегри, ибо не сомневаюсь, что вы доставите нас в логово доминиканцев. И вы собираетесь позволить этим обезумевшим псам подвергнуть Марию пыткам?! Да она не выдержит даже регламентированных! Или вы намереваетесь тотчас по прибытии привязать ее к столбу и поджечь?!

Опешив от столь бурного натиска графа, иезуит угрюмо молчал.

– Шарль, умоляю вас, говорите тише! – попросила Исидора. – Вы напугаете Марию, а она и без того натерпелась, бедняжка…

– Подумать только! Какая благородная ведьма! – саркастически закатил глаза Сконци.

– Какой бы ведьмой я ни была, но убить Марию и ее еще не родившегося ребенка не позволю! – парировала француженка.

– Я всецело поддерживаю донну Исидору, – вмешался Шарль. – Посему, друг мой, предлагаю вам продолжить путь в Порталегри в одиночестве, а мы втроем двинемся в сторону Арагона. Я намереваюсь вернуться вместе с женщинами во Францию, – добавил он тоном, не терпящим возражений.

Рука иезуита медленно поползла к седельной сумке.

– Не советую прибегать к оружию, Валери. Вы много старше меня, и я легко одолею вас. Не толкайте меня на преступление, ибо, несмотря ни на что, меня связывает с вами давнее знакомство и, чего уж там скрывать, плодотворное сотрудничество…

– Вы хоть понимаете, что творите, граф?! Вы идете на поводу у ведьмы!

– Отнюдь. В отношении Марии, да будет вам известно, я имею собственное мнение. Ее ребенок непременно родится, и его воспитанием займусь я сам. Если же вдруг окажется…

– Что же вы замолчали? Договаривайте! – распалился Сконци.

– Если я почувствую, что от ребенка исходит опасность, тогда… тогда я сам убью его! – выпалил Шарль.

Сконци захлопал глазами:

– Почему же вы защищаете его сейчас?!

– Вы, вероятно, меня не поняли, – с расстановкой произнес граф. – Я убью его, если пойму, что он – исчадие ада.

Иезуит рассмеялся:

– Ваша самоуверенность, право, сбивает с толку. Как, интересно, вы собираетесь это определить? Зло, увы, коварно… Часто его бывает очень трудно распознать, друг мой.

– Возможно. В таком случае мне представится случай пригласить вас. Надеюсь, настойка кервеля позволит вам дожить до этого судьбоносного дня? – съязвил Шарль.

В этот момент из повозки раздался протяжный стон.

– Неужели началось?! – воскликнула, всплеснув руками, Исидора и, оставив спорщиков, бросилась к Марии.

– Вот видите, Валери, – примирительно улыбнулся граф, – пока мы с вами препирались, жить ребенку или нет, он изъявил желание появиться на свет, не дожидаясь нашего решения. Предоставим же дело Исидоре. Надеюсь, она справится…

Всадники спешились, но разошлись в разные стороны: Шарль уединился в тени дерева, а Сконци, подстелив походное одеяло, расположился на огромном плоском валуне.

Не желая признавать поражения, иезуит принялся успокаивать себя тем, что, по крайней мере, сможет вскоре лицезреть новорожденного воочию, а значит, постарается и внимательно осмотреть его. И если, не приведи Господь, обнаружит на теле младенца какой-нибудь знак Сатаны, например, те же три шестерки, никто более не посмеет чинить ему препятствия! Впрочем, граф, кажется, признался, что исчадие ада он и сам готов уничтожить…

«Но независимо от того, кто появится на свет – отродье Дьявола или Мессия, – его оскверненная мать должна умереть», – подвел иезуит итог своим размышлениям.

Приподнявшись на локте, он исподволь взглянул на спутников: Исидора была всецело занята Марией, а графа, кажется, разморило, и он задремал…

Стараясь не делать резких движений, дабы не привлекать внимания, Сконци подтянул к себе седельную сумку и извлек из нее перчатки, чистый платок и небольшой флакон темного стекла. Натянув перчатки, он откупорил флакон и пропитал платок его содержимым. Затем открыл свой напоясный кошель и аккуратно вложил смертоносный кусок ткани в свободное отделение. Сбросив пустой флакон и перчатки в густую траву, со всех сторон окружавшую его каменное ложе, иезуит облегченно вздохнул.

* * *

Мария стонала уже несколько часов. К вечеру она начала терять силы. Измученная Исидора ненадолго покинула роженицу, дабы поужинать со спутниками, но и ее хватило лишь на пару глотков вина, пресную лепешку и кусочек вяленого мяса.

– Как она? – коротко поинтересовался граф.

– Плохо… Ребенок слишком крупный, а Мария, напротив, очень худа. Долгие и бесплодные попытки разродиться вконец истерзали ее…

– Это перст Божий! – возопил Сконци. – Сам Господь против появления этого существа на свет! Я был прав!..

Благоразумно проигнорировав очередной выпад безумца, Шарль продолжил разговор с Исидорой:

– Неужели ничем нельзя помочь ей?

– Попробовать можно, – после краткого раздумья ответила Исидора. – Только для этого мне потребуется острый кинжал. Я рассеку ей промежность и помогу ребенку поскорее покинуть чрево матери. К сожалению, это единственный выход. При более благоприятных обстоятельствах я бы наверняка обошлась без столь жестокой меры, но сейчас у меня нет под рукой даже самого необходимого, а до ближайшего селения, как я полагаю, не близко… И еще. Как ни прискорбно об этом говорить, но меня не покидает чувство, что часы Марии сочтены…

– Делай все, что считаешь нужным, но ребенок должен родиться!..

Исидора молча поднялась и отправилась к повозке.

Когда начали сгущаться сумерки, граф, измученный непомерно долгим ожиданием и изматывающей душу тревогой за исход родов, незаметно для себя провалился в глубокий сон. И тотчас услышал хриплый старческий голос Итриды:

– Мальчик мой, ты проявил настойчивость, достойную похвалы! Хочу успокоить тебя: младенец родится живым и здоровым. А вот мать его умрет. Но…

Итрида неожиданно замолчала, и Шарль вынужден был обратиться к ней с нетерпеливой мольбой:

– Продолжай же, Итрида! Что ты хотела мне сказать?

– Ты столь же горяч и несдержан, как твой отец, барон де Кастельмар, – беззлобно пожурила Шарля старуха. – Я не сказать, я предупредить хотела… Знай же, мой мальчик, что младенцу, коему ты пожелал стать отцом, предопределено родиться между Светом и Тьмой. И лишь от тебя будет зависеть его жизненный выбор…

Граф очнулся, словно его кто-то потряс за плечо, и открыл глаза. Ночное небо давно усеяли подмигивающие неизвестно кому звезды, близлежащие окрестности освещал лишь скудный свет бледной луны. Из повозки не доносилось ни криков, ни стонов, безмятежную тишину нарушало лишь редкое и негромкое ржание лошадей, да где-то поблизости мирно похрапывал иезуит.

«Служитель Господа оставил вверенный ему пост», – мысленно ухмыльнулся Шарль, но тотчас, озаботившись царящей вокруг тишиной, нахмурился, вскочил и поспешил к повозке.

Исидора встретила его взволнованным шепотом:

– Мне страшно, Шарль! Я все еще не прибегла к помощи вашего кинжала, ибо до сей минуты лелеяла надежду, что произойдет чудо и Мария разродится сама. Но, кажется, медлить более нельзя – младенец может погибнуть! Прошу вас, не уходите, мне нужна ваша поддержка…

Граф взглянул на Марию. Молодая женщина лежала молча, но дыхание было тяжелым, прерывистым. Выглянувший из-за облака диск луны выхватил из темноты мертвенную бледность ее лица, скорбные складки в уголках рта, рельефно заострившийся нос… Шарль понял, что Мария умирает.

– Что от меня требуется? – глухо спросил он.

– Просто побудьте рядом…

* * *

Сконци проснулся от огласившего окрестности пронзительного детского крика. Он истово перекрестился.

– Господи! Помоги, направь на путь истинный! Все, что делаю, – во имя Бога и во славу ордена! – закончив молитву, он решительно направился к повозке. – Кто? – сухо спросил он у Исидоры.

– Мальчик. Крупный, здоровый малыш, – устало ответила та.

– Я должен осмотреть его!

– Не время, он еще весь в крови… Дождитесь рассвета, когда я смогу нагреть воды и искупать его… Займитесь лучше поисками молока и подготовкой к погребению… Мария умерла.

Сконци возвел глаза к небесам, дабы возблагодарить Всевышнего, что не пришлось прибегать к отравленному платку, и вдруг его внимание привлекла движущаяся среди звезд и стремительно увеличивающаяся яркая точка. Не в силах оторвать от нее взгляда, иезуит, не оборачиваясь, крикнул:

– Граф! Смотрите! Скорее!

Шарль вышел из-за повозки:

– Что у вас на сей раз случилось?

– Смотрите, граф, – ткнул иезуит перстом в небо. – Как думаете, что это?

Граф вскинул глаза и на мгновение замер. Но уже в следующую секунду потрясенно воскликнул:

– Бог мой! Да это же комета! Видите, какой яркий и длинный хвост за ней тянется?!

– Что это комета, я уже догадался… Меня волнует другое: что она предвещает?! Предзнаменованием каких событий является?..

Шарль не ответил. Он пока и сам не знал, чье рождение ознаменовала комета, – нового Мессии или нового… Зла.

* * *

Едва забрезжил рассвет, Шарль развел костер, и Исидора нагрела в дорожном котелке воды. Бережно обмыв младенца, она запеленала его в одну из своих нижних сорочек, ибо ничего другого под рукой не оказалось. Заслышав за спиной вкрадчивую поступь иезуита, она, повинуясь материнскому инстинкту, крепко прижала ребенка к груди и оглянулась.

– Что вам угодно? – холодно осведомилась Исидора.

– Я должен немедленно осмотреть мальчика, – непререкаемым тоном заявил Сконци. – Надеюсь, вы не станете возражать? – добавил он чуть мягче.

– Жаждете обнаружить на младенце тайные знаки? Вынуждена разочаровать вас, господин Сконци! Я только что купала малыша и, поверьте, не заметила ни одного подозрительного пятнышка. Его кожа девственно чиста.

– Я должен убедиться сам, – в голосе иезуита прозвучали не предвещающие ничего хорошего нотки.

– Друзья, – примирительно обратился к спутникам подошедший Шарль, – давайте покончим с этим вопросом раз и навсегда. Исидора, будь добра, разверни младенца! Мы оба осмотрим его. Поверь, я склонен верить тебе, и все-таки тоже хочу убедиться лично.

Женщина нехотя распеленала мальчика:

– Как вам будет угодно. Только, прошу, осматривайте не слишком долго: утро прохладное, он может заболеть.

Сконци ухмыльнулся:

– На все – воля Господа! Если сей отрок – новый Мессия, ему ничего не грозит.

С этими словами иезуит приступил к осмотру новорожденного. Сурово сдвинув брови, он переворачивал маленькое тельце с боку на бок, со спины на живот, раздвигал скрюченные ручки и ножки, скрупулезно исследовал каждую клеточку, каждую складочку… От усердия старик взмок, но, к изрядному своему разочарованию, так и не обнаружил ничего подозрительного.

– Позвольте, я сам осмотрю голову ребенка, – оттеснил иезуита граф.

Он начал аккуратно перебирать редкие темные волоски новорожденного, внимательно разглядывая кожу под ними. От его ласковых прикосновений доселе плачущий малыш успокоился и сонно зачмокал губами. По окончании процедуры Шарль облегченно вздохнул: ни одной загадочной отметины!

– Ну что, убедились? – торжествующе заключила Исидора, приступая к пеленанию. – Ведете себя, словно инквизиторы…

– И тем не менее я по-прежнему сомневаюсь, – проворчал Сконци. – Чистая кожа – это еще не показатель святости.

– Но мы же не можем заглянуть ему в душу, – резонно заметил Шарль.

– Увы…

– Успокойтесь, Валери. Готов повторить еще раз: заботу о мальчике я беру на себя. Вам же предлагаю возможность стать самым частым гостем замка Аржиньи. Исидора, надеюсь, ты тоже не отвергнешь мое предложение: я намереваюсь объявить всем, что ты – мать этого ребенка, а я – отец.

Донна Монтехо ограничилась согласным кивком, а Сконци велеречиво произнес:

– Я знаю вас, граф, давно – почти двадцать лет. Мы знакомы еще с тех времен, когда вы были безудержно смелы и отчаянно молоды. Но вы никогда не страдали безрассудством, поэтому я склонен доверять вам. Что ж, я принимаю ваше предложение. Да будет так, как вы решили! Отправляйтесь втроем в Аржиньи, но помните: homo proponit, Deus disponit[85]85
  Человек предполагает, а Бог располагает (лат.).


[Закрыть].