Текст книги "До третьего выстрела"

Кто-то взвизгивает, и Виктор удовлетворенно бормочет: «Леха-то… моим приемом!»

«С ума посходили!» – в отчаянии стонет Наташа. Она все порывается броситься на помощь своим… но куда денешь сумочку с пистолетом?

После бесплодного ожидания в комнате инспекции Нина устало идет по улице. Останавливается, прислушивается.

Леша отбивается уже лежа: руками, ногами. Отбивается яростно, но его достают. И, видимо, крепко, потому что он вскрикивает: «Братцы! Сэм!» А уж если Леша зовет на помощь…

Миша с Сенькой рвутся на его крик, Сеньку сильно отшвыривают, он оказывается около Наташи.

– Скорей!.. – задыхается он. – Натка, Тотошу!

– Нет, Сеня, нет!

Виктор сожалеюще цокает: «Пора разнимать!»

– Они его покалечат! – трясется окровавленный Сенька.

Он хватает сумочку, Наташа пытается не дать, но снова доносится вскрик Леши, и руки ее разжимаются.

Сенька выхватывает пистолет и преображается.

– Разойдись!

На властный возглас небрежно оглядывается один из парней. Ошеломленно выкатывает глаза и пронзительно свистит в четыре пальца.

Топорики оборачиваются один за другим.

– Разойдись!.. Буду стрелять!

Парни медленно отступают, завороженно глядя на пистолет.

Замерев, смотрит на пистолет Виктор.

Сенька делает шаг вперед, парни подаются назад, на земле лежит Леша. Отнимает руки, защищавшие лицо, видит Сеньку с пистолетом, слабо улыбается разбитыми губами.

И вдруг общее оцепенение рушится: на Сеньку вихрем налетает Нина, забирает «ТТ». Поворачивается к компании Топоркова, пересчитывает парней глазами. Секунда-другая замешательства, и топорики кидаются врассыпную.

Наташа ощупывает Лешу, промокает платком ссадины, всхлипывает.

– Где обойма? – спрашивает Нина Сеньку.

Тот достает из кармана обойму. Нина кладет ее и «ТТ» в сумку. Глубоко, облегченно передыхает. Подходит к Леше.

– Ты цел? Руки, ноги?

Леша, морщась, сгибает ноги, двигает руками.

– Сейчас встану.

– Лучше немного полежи. Чей это пистолет, Сеня?

– Наш, – опережает его ответ Миша.

– Ваш… И кто же вам его подарил?

– Мы его нашли! – вскидывает голову Наташа.

– Где?

– Могу показать, – хрипит Сенька, его продолжает трясти.

– Обязательно… Как же я испугалась… – Нина садится на ступеньку, ноги ослабели.

Виктор из своего укрытия видит всю сцену и старается расслышать, что говорят, но ближе переместиться не рискует.

– Из-за чего подрались-то?

– Топора надо спросить, – пошатываясь, говорит Миша. – Остервенился ни с того ни с сего.

– Ладно, спросим. Я их всех запомнила. Ты, Сеня, пойдешь со мной сейчас, остальных вызову.

– Почему один Гвоздик? – Леша перекатывается на бок. – Чем мы хуже?

– Мы все пойдем.

Леша кое-как поднимается, ребята его поддерживают. Наташа накидывает на него куртку.

– Боюсь, тебе надо в больницу, – беспокоится Нина. – Я вызову «скорую».

– Нет, ничего… Ребра при мне, внутренности – внутри… Просто слишком долго били. Очухаюсь… – Он присаживается рядом с Ниной.

Наташа снова всхлипывает:

– Сенька собирался завтра звонить майору… честное слово!

– Ну и хорошо! Вы даже не представляете, как могло быть плохо!… Тебе, Леша, все-таки надо в постель и вызвать врача. Доведете или проводить?

– Сегодня уж никто не привяжется. В ту же воронку второй снаряд не падает, – отвечает за ребят Леша.

– Тогда до завтра. Пошли, Сеня, – Нина встает.

– Мы с ним!

– Да не съедят вашего Гвоздика!.. Не пойму, что делать: несчастные, избитые, даже ругать жалко… Ну вот что. Дежурная аптека рядом, попросите обработать раны, я жду вас в отделении. Вместе – так вместе. – И , обернувшись к Сеньке, «подсказывает»:

– Оружие ты сдал практически добровольно, как и собирался. Стрелять вовсе не думал, потому обойму держал отдельно. Вытащил пистолет только по необходимости, чтобы припугнуть хулиганов и прекратить избиение Леши. Правильно?

– Да… – говорит Сенька, «спасибо» застревает у него в горле.

Нина уходит.

– Пропал Тотоша… – скорбно произносит Сенька. – Но хоть раз послужил справедливости…

– Да, Гвоздик, – признает Леша, – Если бы не ты…

– Братцы, пошли потихоньку. Не хочется здесь оставаться, – Наташа надевает на плечо полегчавшую сумку.

Ребята трогаются. Леша хромает, Миша тоже бредет нетвердо. Выйдя на середину улицы, они сворачивают к аптеке, в сторону, противоположную той, куда ушла Нина. Здесь Сенька прощально смотрит ей вслед, и Наташа тоже оглядывается. Вдалеке Нина сворачивает за угол.

– Виктор! – вскрикивает Наташа, заметя скользнувшую вдоль домов тень.

– Откуда ему взяться… – бормочет Леша.

– Ребята… – Наташа прижимает руку к горлу. – Топор назвал меня куколкой!.. Как Виктор!

– Вот кому был нужен пистолет! – понимает Сенька. – Идите прямо, я – дворами.

Он скрывается в темноту. Остальные спешат вперед, сколько хватает сил.

Сенька летит дворами, огибает дом, выскакивает на улицу, видит удаляющуюся фигуру Виктора. Озирается, ища Нину. Вокруг пусто. Виктор уж далеко. Гвоздик делает движение за ним, но видит: у табачного киоска на асфальте лежит раскрытая сумочка. На ватных ногах Гвоздик обходит сумочку, заглядывает в проем между киоском и стеной дома.

Остальные ребята доходят до угла и видят Сеньку, привалившегося бессильно к витрине киоска.

– Сеня! – метнулась к нему Наташа.

Сенька оборачивается, молчит.

– Сеня…

– Она там, – говорит он деревянным голосом. – Пистолета нет.

Наташа не решается сделать последний шаг вперед.

– Она… жива?

– Там кровь, – Сенька оседает на землю, тупо повторяет: – Кровь… Кровь…

* * *

За столиком в блинной Бондарь прихлебывает кофе. С двумя стаканами к нему пробирается Виктор. Взвинченный, напуганный. Непроизвольно озирается. Ставит стаканы и приваливается грудью к столу.

– Разрешите?

– Не вертись, – сквозь зубы говорит Бондарь.

Виктор залпом выпивает кофе. Вынимает сверток, кладет на столик. Глаза «маэстро» загораются, но осторожность берет верх.

– Не здесь.

– Берите, больше не могу… – Виктор придвигает сверток к Бондарю, хватается за второй стакан.

Бондарь прикрывает сверток локтем. Некоторое время стоит, с виду ничего не делая, но когда поднимает локоть, то под ним пусто.

– Выходи. Догоню.

В дверях появляется Томин. И тотчас четыре посетителя, не обращавшие на Бондаря с Виктором внимания, крепко берут их под руки.

Подойдя, Томин смотрит на обмякшего, онемевшего Виктора и беззвучно шевелит губами, но слова русские народные, легко прочитываются и таят в себе свирепую угрозу. Виктор зажмуривается.

– В машину! – командует Томин.

Виктора выводят.

Томин обращается к парочке, увлеченной разговором в углу. – Небольшое одолжение, молодые люди. Проводится задержание преступника. Попрошу вас быть понятыми.

Парочка машинально повинуется.

– Следите внимательно.

Один из сотрудников, держащих Бондаря, показывает:

– В левом верхнем.

Томин сдвигает пустые стаканы, достает из внутреннего кармана у Бондаря сверток, разворачивает. Открывается тяжелый вороненный «ТТ».

* * *

Будут еще опознания, очные ставки и допросы, допросы… Но история, в сущности, окончена.

Для Гвоздика, Наташи с Лехой и Сэма кончилось детство. Для Нины Зориной – жизнь. Для Пал Палыча тоже что-то кончилось, едва успев начаться. Много ли он знал Ниночку, а чувство такое, будто потерял кого-то из близких.

Друзья собрались у Знаменского. По инерции обсуждают подробности, пытаясь переиначить прошлое – хоть на словах.

– Если б обойма была вставлена, она могла успеть…

– Вряд ли, Зинаида. По словам ребят, этот подонок умел ходить бесшумно. Видно, застал врасплох. Следов борьбы нет, только ножевая рана. Сантиметром бы выше или ниже…

Знаменский давно стоит, отвернувшись к оконной раме.

– Павел, – тихо просит Кибрит, – не страдай в одиночку.

Тот не оборачивается. Спустя минуту говорит:

– Не хотела она там работать. Я уговорил. Сидела здесь, хлопала доверчивыми глазами, а я пел соловьем…

Звонок телефона. Второй, третий. Пал Палыч нехотя берет трубку. Слышит радостный голос:

– Гражданин следователь, то есть, товарищ следователь, это я, Губенко. Вы меня допрашивали, у меня еще телевизор сломался, а жена ультиматум… Вспомнил я, товарищ следователь! Малый, который в переулке стоял, он на фабрику к нам ходит. Страховые взносы принимает! Сегодня вдруг раз! – и вспомнил. Алло, товарищ следователь, вы меня слышите?..

– Да… вас я слышу, – Знаменский кладет трубку на стол, из нее продолжает звучать голос Губенко.

Что бы ему вспомнить на день раньше!