Текст книги "Женщина может все. Байки психологинь"

XVII

Ссора между сестрами не затухала. Они кидали друг в друга довольно резкие фразы, стараясь как можно дольше тянуть время. Каждая из них надеялась продержаться до прихода Гоши, уверенная, что Гоша займет именно ее сторону. Так на чемпионате мира футбольные команды тянут время до серии решающих пенальти. Гоша же надеялся, совсем по-детски, что обе женщины уже спят и сегодня с ним уже ничего страшного не случится. Но дома два заплаканных женских лица вопросительно смотрели на Гошу.

– Я пьяный в доску. До свидания, – попрощался Гоша вместо приветствия, подтвердив свою неадекватность.

– Гоша, я все рассказала Наде, – наступала Вера.

– Гоша, скажи, что ты меня любишь, – настаивала Надя.

– Надя, – по счастью промямлил Гоша, – я тебя люблю, но спать я буду с Верой. Вера, родная, я так хочу спать.

Вера прижала его к груди, как никогда прежде. Алкоголиков так не любят.

– А ты будешь спать с Саней, – поддразнил он Надю, разве что не показав язык.

Надя забилась в истерике, обзывая Веру сукой, а Гошу дураком. Вера же достаточно быстро опомнилась:

– Надя, девочка моя, ну Гоша выпил и говорит невесть что. Ты поедешь в Москву. Денег мы займем. Хватит ссориться. И я, и Гоша тебя очень любим. Извини нас. Мы все запутались.

– Ах вы запутались? Это ты все переиграла. Придумала какого-то психолога. Почему все тебе? С самого детства новые игрушки – тебе! Новые платья – тебе! А мне одни обноски…

– Я не обноски, – заплетающимся языком возразил Гоша.

– Вот, даже муж тебе достался новый и хороший. А мне какой-то Саня.

– Санька – хороший парень. Он не виноват, что ты залетела.

– А, так ты и это знаешь?

– Что? Что ты говоришь? – стала добиваться правды Вера.

– А ты, что, Вера, думала, я девочка – божий одуванчик? Ты вон таблетки нашла, а то, что они противозачаточные, не знаешь. Деревня. Учит она еще!

– Надя, как противозачаточные? Ты же должна была забеременеть!

– Ага, лопухи вы оба. Мне твой Гошка был нужен. Хотела проверить, есть ли на свете любовь, или только секс. Смотреть на вас было тяжело: как голубки. А ведь еще немного, и он был бы моим.

– Надя! Надька, ты сошла с ума. Нельзя все рушить, если к тебе пришла беда. Это все из-за болезни, девочка.

Тут Надя истерически расхохоталась:

– Верка, ты, что, не поняла, что никакой болезни-то и не было?

Дальше я сделаю пропуск, чтобы еще не искушенный в человеческой подлости читатель не нахватался лишнего.

Ночью Наде собрали чемодан и велели идти на все четыре стороны.

XVIII

А у Веры с Гошей скоро родилась девочка. Назвали ее Любовью. Все правильно: Вера, Надежда, Любовь.

Но, конечно, история на этом не закончилась. Вспомнила я ее, потому что вчера мы встречались с Верой. Они уже давно переехали в Москву и уже собирались выдавать замуж Любу. Но это уже другая история.

Конечно, Надя не пропала. Более того, сестры помирились. Спустя несколько месяцев после Надиного ухода в дверь квартиры Гоши и Веры позвонили. Уже изрядно беременная Вера потопала к двери в сопровождении заботливого Гоши, который с некоторых пор чувствовал себя виноватым и стал еще лучше, чем был.

На пороге стояли Надя с Саней. Но что самое смешное, Надя была тоже с уже немаленьким животиком. Такое совпадение чрезвычайно насмешило их, и они долго, уже в квартире, ржали, как после гайдаевской комедии. Сердиться друг на друга после такого было невозможно. Да и расставаться навсегда наши люди не умеют.

Была ли это любовь или производственная или родственная необходимость, неважно. Гормональные встряски действительно бывают очень полезными для молодых организмов. Но лучше их пережить в сопровождении опытных или незаинтересованных специалистов.

Мораль

Не нужно, как Вера, доводить до абсурда жертвенность по отношению к близким и родным людям. Это приучает их к беспомощности и паразитированию. Они начинают вас тихо ненавидеть и завидовать вам.

У вынужденных «жертв» есть один очень хороший способ избавиться от зависти – попробовать помочь кому-то самому! Может быть, у вас получится даже лучше, чем у того, кому вы прежде так завидовали.

Вообще, что касается психологической грамотности нашего населения, то здесь конь не валялся. Мы пока все делаем как-нибудь и на авось. Человек душевный, готовый снять последнюю рубашку ради ближнего ходит у нас в почетных психологах, психологах от сохи. Именно к нему исторически тянутся страждущие и обиженные. Как правило, эти наивные психологи-самородки – люди добрые, щедрые, психологически сильные и выносливые. Коня на скаку остановят, в горящую избу войдут, и спасибо им не говори. Но потом за эти же добрые деяния «спасенные» начинают их тихо ненавидеть, а уж если такие помощники в жизни и сами стоят крепко на ногах, то им начинают завидовать.

Зависть, строго говоря, – страсть, сопоставимая по мощи с любовью, но с отрицательным знаком, скрытая, подлая, туманящая мозги. Обживешься завистниками, пиши пропало. А сделать это нетрудно. Нужно просто каждый день, не покладая рук, опекать и помогать тому, кто и сам может справиться, давая ему понять, как он беспомощен и несчастен и как легко можно было бы прожить его жизнь, поменяйся вы местами. «А что, может, и правда поменяться местами?» – думает завистник. Ну и додумывается до историй, одну из которых вы только что услышали.

Дайте шанс своим близким найти и выстроить свое собственное счастье. И овцы будут целы, и волки довольны.

Псарня, или Сучья жизнь

Нашим дочкам пришлось быстро повзрослеть на фоне этой перестроечной чехарды. Мы и не заметили, как они выросли в маленьких рассудительных женщин. И когда мы это обнаруживаем, как-то вспоминаем и о себе. А, что, разве мы жили, пока их растили? Разве мы успели расцвести? Разве нас успели побаловать? И разве мы не заслужили немного женского счастья? Самое время пожить вволю, полюбить так, чтобы душа пела…

И тут-то у нас и начались непонятки со своими собственными дочерьми. Оказалось, что наши представления о женском счастье категорически расходятся с их представлениями. Мы привыкли работать, и нам по жизни позарез требовался напарник. А они привыкли к опеке и считали, что нужно искать опекуна. До определенного момента мы с детками устраивали друг друга: мы были опекунами своим детям, а в них видели подрастающих помощников.

I

Света ушла от своей матери, как только та попыталась основательно пристроить и ее, как она это делала раньше со щенками. Света в детстве помогала матери, кандидату биологических наук, растить породистых щенков на продажу, но сколько можно? Вся их двухкомнатная квартира превратилась в псарню, провоняла восточноевропейскими овчарками. А что такое было выгулять восемь молодых сук два раза в день?! Анна, мать Светки, – большая, крепкая женщина, а Светка маленькая, поэтому все время падала и раздирала себе коленки. А сейчас она решила уйти, иначе это не закончится. Полюбить в этой псарне все равно никого не удастся. Поступить в институт не получилось. Света молча нашла работу и сняла квартиру, держа в секрете от матери и то, и другое, и не беря от нее ни копейки. Но по мере того, как Светка осознавала свою самостоятельность и силу, она стала задумываться над тем, как улучшить или сделать хоть сколько-нибудь нормальной жизнь своей семьи, иначе как-то неуютно на свете жить, да и заботиться о ком-то надо, по уму – о родных прежде всего и нужно печься. И стала Света искать психолога.

Вот убейте меня, но поколение мам таких Светок, мое поколение женщин за сорок, ни за что бы не догадалось пойти к психологу. К юристу, к милиционеру, к подруге, – пожалуйста, а потом всех к черту… А эти сметливые!

Первый раз Света позвонила мне по телефону и активно просила поговорить о психологических проблемах своей матери. Так всегда бывает, когда кто-то кем-то недоволен (жена мужем, отец дочкой), непременно просят разобраться не со своими проблемами, а с проблемами своей оппозиции, чтобы понять, как ее можно ослабить и сокрушить.

Света считала, что мама должна прекратить заниматься бизнесом, который, как она уверяла, опасен для ее здоровья. Анна, ее мать, тогда лежала в больнице. Света жаловалась, что нормальных отношений с матерью у нее никогда не было, что жить приходилось у бабушки, которая тоже из ума выживает. А теперь завелся у матери ухажер-бабник, хоть и депутат и собачник, но ведь опять матери только голову морочит.

– Почему это он бабник? Он, что, к вам приставал?

– В каком-то смысле да, хотя мы с ним и не виделись.

– Как это? По интернету?

– По телефону. Видите ли, я работаю в фирме, очень известной и раскрученной. Наш бизнес – секс по телефону. Я узнала его голос. Он меня заказывает всегда.

– Как это, заказывает?

– У нас у всех там псевдонимы. Меня зовут Мирабелла. Если клиенту понравилась девушка, он может ее снова заказать.

– Как в борделе?

– При чем тут бордель? Там же проститутки! А мы – белая кость. У нас интеллектуальный бизнес. Мы давим своими мозгами на их мозжечки.

– Мошонки, – поправила я. – Ого! Интеллигенция?.. А вы не могли перепутать голоса?

– Вряд ли. Это профессиональное. Очень быстро развивается чуткость к распознанию голосов, сама удивляюсь. Слух в музыкальной школе поставить не смогли, а тут через месяц уже ориентировалась.

– Мотивация! В школу-то ходить не хотелось, а зарабатывать хочется…

– Оказалось, что и у меня характерный голос. Некоторые тащатся!

– Интересно, я думала, только у радиоведущих такая способность читать голоса…

– Ну, в общем, у нас похожие специальности. И зарплаты. К сожалению.

Поколение высоких материальных стремлений.

Я не могла поверить, что со мной разговаривает 17-летняя девушка. Тембр и интонации голоса были взрослыми, рассуждения – взвешенными, как будто прожиты и выверены годами. Любопытно было бы познакомиться с этой профессионалкой. Но пришлось предупредить:

– Скорее всего, нам придется переформулировать то, как вы ставите проблему. Если вам это интересно, приезжайте.

Она согласилась, и мы встретились.

Света была чудо как хороша и сексапильна. Было ли это результатом ее профессионализации или природа так одарила девицу, затрудняюсь сказать. Большие голубые глаза, огромные розовые губы, длинные, натуральный блонд, волосы, крутые бедра – и к этому всему интересный такой, немаленький бюст. Ничего себе розанчик! Она вся излучала сексуальные флюиды, так что нельзя было смотреть, не жмурясь и не отводя взгляд в сторону.

Итак, от матери она с головой ушла в секс по телефону.

– Работу я свою люблю, – как будто она работала учительницей младших классов. – Но скоро уйду оттуда. Достигла потолка. Я хочу быть психологом, как вы.

Фу ты, ну ты! Кто-то ей сказал, что я работаю «грамотно и не подсаживаю клиентов», то есть не ставлю их от себя в зависимость, чтобы качать деньги. О, она хорошо понимала, в чем соль отношений с клиентом! Но тогда я сдрейфила. Мой путь в психологию был прост до постыдного – золотая медаль в школе, красный диплом в университете, быстро и с блеском защищенная диссертация, а потом куча международных наград. Но! В свои 17 я еще и не целовалась! Черт, при всем своем интеллекте я бы так не смогла!

И наш первый очный разговор показался мне исключительно тяжелым. Я никак не могла воссоздать целостную картину жизни Светы и ее ближайшего окружения. От растерянности впала в назидательность – передо мной сидел ребенок, с которым не разговаривал-то никто по-людски, и меня понесло поучить ее уму разуму. Думаю, я просто боялась узнать правду, чувствуя, что она ужасна, а этот разговор только начало истории, похожей на череду пыток. Против правил, я не могла говорить со Светой на «вы» и не могла сказать ей «нет».

– Понимаешь, Света, в психологи идут две группы людей: одна большая, вторая маленькая. Маленькая – это люди с высокой психологической устойчивостью, они и сами не пропадут, и другим не дадут. А большая – это все остальные, с хроническими внутренними трудностями. Они идут в профессию в надежде подлечиться, справиться с собой, с близкими, с руководством. У тебя какой случай?

– Надеюсь, первый. Мне кажется, я единственный здоровый человек в семье.

– И этот единственный здоровый человек зарабатывает деньги сексом по телефону?! Будем лечиться пожизненно…

– Да, я чувствую, что это не совсем здорово. Но привыкаешь. И потом, это приносит доход. Никакое другое занятие не приносит достаточно денег, чтобы содержать себя и квартиру.

Она была права: попробуйте устроить своего ребенка на подработки, чтобы его не кинули с зарплатой, не унизили или не заставили работать сверхурочно.

– Секс по телефону – это суррогат секса, а значит, и проституции. Ты исполняешь заветные интимные желания незнакомого мужчины за деньги.

– Но я же с ними не трахаюсь! – Она требовала уважения к себе и своей работе. Как какая-нибудь немецкая проститутка. У нас правозащитное движение точно выйдет на свет скорее из борделей, чем из шахт, потому что уровень самооценки у проститутки в России выше, чем у шахтера.

– Вопрос не в этом. Вопрос в том, сможешь ли ты выстраивать полноценные отношения с любимым человеком после такого опыта насилия? Насилия над собой, над своими желаниями.

– Это точно, – задумалась Света. – Я не могу встречаться с мальчишками. Я вижу, как рентген, что у них в голове, и я точно знаю, что из каждого из них я сделаю за одну минуту. Одним голосом. Но что поделаешь? За все надо платить. Конечно, хочется любви, нежных, а не биологических отношений.

– А у тебя с мамой были теплые отношения?

– В том-то и дело, что нет! Она человек суровый. С собаками нельзя расслабляться – иначе загрызут.

– Похоже, ты быстро нашла себе сходную среду – вольер с возбужденными мужиками. Расслабишься – потеряешь клиента.

– Мне кажется, мужчина вообще не способен любить. Мне теперь трудно представить, что он хочет не вульгарного, примитивного секса, а чего-то человеческого.

– Ну, секс тоже часть человеческой жизни…

– А есть ли просто любовь? – она по-детски вернула меня на землю.

– Есть, девочка. Но тебе не любви хочется, тебе хочется заботы. Так, чтобы как теплым одеялом кто-то прикрывал от всех невзгод. И ты ее обязательно получишь, но для этого придется поменять работу. Иначе любовь мимо пройдет. Каждый день на тебе по двадцать раз ставят клеймо и внушают, что ты только сексуальный объект.

– Я обязательно поменяю, вот только выучусь, как вы, на психолога.

Это звучало убийственно, примерно как «Возьмите меня к себе, в этот умный, тонкий, красивый мир!»

– Ну и чего же ты хочешь от матери? Может, депутат – ее шанс? Женщине сорок пять, ей тоже нужна поддержка, как и тебе. Ей-то он ничего не сделал плохого?

– В том-то и дело, что она тратит время напрасно. Депутат младше ее на восемь лет. Да и есть у нее уже молодой любовник…

II

Девочка все больше и больше меня озадачивала, с каждым пассажем картина менялась и утяжелялась. Расползалась, как плохо пропеченный пирог.

Так у матери был любовник!

– А сколько ему лет?

– Уже 21 год. Но теперь они не поженятся.

– А они собирались жениться?

– Гена очень хотел. Мать ломалась.

– И что?

– Он ее порезал. Семь ножевых ранений.

И вот что выходило: вначале этот малый с именем крокодила Гены ухаживал за Светой, с собаками ей помогал, но когда та ушла, он остался у Светиной матери, продолжал помогать выгуливать свору. Аня, мать Светы, ему даже платила немного вначале, но потом перевела в разряд любовников, из экономии и от женской гордости – не платить же мужику за то, что ты же с ним и спишь? Гена ушел из родительской семьи, где ему тоже было тесно и несладко, объявив, что женится на Ане, фактически поставив крест на отношениях с родственниками, и, действительно, только и делал, что ныл про женитьбу, раздражая Аню. Наверное, женитьба на бизнесе казалась оболтусу вершиной карьеры – сразу получаешь, как взрослый, и жену, и квартиру, и бизнес, и красавицу дочку в придачу.

Аня и слышать не хотела про замужество с юношей. Во-первых, она серьезно рассчитывала выйти замуж за интересного мужчину, который, конечно, может быть младше ее, но не на 24 же года, надо же совесть иметь! Во-вторых, она не собиралась делиться своим бизнесом ни с кем: ни с дочкой, подозревая, что та только и мечтает, чтобы кусок отхватить; ни с желторотым помощником, с ним-то с какой стати? Она вообще считала, что нужно у него из жалованья вычитать плату за квартиру и сексуальные услуги. Короче, они не просто ссорились, а дрались. Их отношения были предельно страстными.

III

Но и это еще не все! В тот момент, когда Света пришла ко мне впервые, Аня лежала в клинике не с какими-то сердечными или прочими возрастными болезнями, а с ножевыми ранениями! Юноша Гена пырнул ее несколько раз, когда она отказалась выдать ему карманных денег.

– Мать могла его довести до бешенства специально, инстинктивно, как она это делает с собаками: злит, чтобы те не теряли форму.

Но результат был плачевный. С зашитой брюшиной она лежала в одной из лучших клиник Москвы, потихоньку шла на поправку и готовилась к суду, чтобы упечь своего обидчика «хотя бы на два года».

– Лучше всего, – сказала Света, – если бы она вернулась домой, продала половину собак, с которыми ей теперь не справиться, и позволила бы за собой ухаживать. Нужно как-то уже к пенсии готовиться. Дом в порядок привести, на отдых поездить.

– Родители редко принимают варианты, которые им предлагают дети. Во-первых, всегда страшна зависимость от детей. Это воспринимается как слабость. А стареющие люди боятся больше всего слабеть. Во-вторых, с годами люди все больше хватаются за свои привычки, держатся за них мертвой хваткой. Ты ей предлагаешь жизнь, которая кажется тебе лучше, достойней, легче, а ей кажется, что ты хочешь отнять у нее самое дорогое.

– Значит, у меня нет никаких шансов улучшить отношения с матерью?

– Почему же? Шансы есть. Ты сделала смелый шаг – вырвалась на свободу, заплатив за это высокую цену. Если честно, то я считаю, что свобода того стоит. Но свобода нужна, чтобы нормально жить. У тебя есть пока весьма приблизительное представление о нормальной жизни. Ты никогда нормальной жизнью не жила. И вопрос сейчас стоит так: есть ли у тебя свой собственный шанс? Отношения с матерью уже не могут быть ключевыми. Это твое прошлое. Как только ты достойно и надежно дистанцируешься от матери, тебе станет легче и спокойней о ней думать.

– Что такое нормальная жизнь? Вы сами-то ее где-нибудь видели?

– Нужно искать людей, которые кажутся тебе нормальными, и окружать себя ими. Нельзя прожить среди ненормальных людей нормальную жизнь. А я боюсь, что у твоей мамы аномалия характера, усугубленная тяжелыми условиями жизни. И лучше держаться от нее подальше, просто заботясь о ее здоровье. Иначе тебя засосет назад, а хватит ли у тебя снова сил и дерзости на бегство – огромный вопрос!

Я не стремилась продолжать разговор, а отбивалась прописными психологическими истинами, а в конце еще и предупредила, что не могу настаивать на следующей встрече. В общем, я выдала набор типичных профессиональных реакций на дикую ситуацию, понимая, что быть свидетелем ее дальнейшего развития я панически боюсь. К тому же я не могла брать деньги ни у этой девочки, ни у ее несчастной матери.

IV

– Да у нас нет материальных проблем! Собаки дорого стоят.

– Лучше бы у вас были лишь материальные проблемы, Света! Давай подумаем, что тут можно сделать еще, и ты позвонишь мне через три дня, когда все, о чем мы говорили, переварится.

Я разрешаю своим клиентам звонить через три дня после первой встречи для обобщений и решения двух-трех новых вопросов. Пятнадцать минут, не больше. Через три дня результаты первого обсуждения кристаллизуются, становится понятным, что было самым важным в этой встрече, а что осталось непроясненным.

Но Света позвонила мне уже через день и попросила навестить ее маму в клинике. Та согласилась повидаться с психологом и хочет сама, без дочери, выяснить кое-какие вопросы.

– Редкий случай. Пригласить маму к вам в кабинет все равно не удастся. А сейчас у нее полно времени, она и проявила желание встретиться. Предупреждаю, что это будет не самая приятная встреча.

Свете казалось, что если есть хоть один маленький шанс «помочь матери», нужно его использовать. Света не понимала, как ей шагнуть дальше, когда мать живет с собаками и уже сама, как собака?! Я же осознавала: единственный шанс – если мать откажется от бизнеса и примет дочь назад, и для Светы, и для Ани начнется другая, более человеческая жизнь. Вопрос только в том, готова ли мать пойти навстречу дочери и согласиться с таким развитием событий? Понимает ли Аня, что и она сама, и ее дочь уже перешли грань?