Текст книги "Ночные разговоры с ангелом"
Автор книги: Ольга Матвеева
Жанр: Любовно-фантастические романы, Любовные романы
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)
3
Ночью Фима спала плохо – все думала о превратностях судьбы, ангелах, праведниках и своем месте в этом мире, который еще недавно казался ей относительно понятным. Уснула только под утро. Когда она открыла глаза, было как-то подозрительно светло. Фима поняла, что она в первый раз в жизни проспала и, кажется, в первый раз в жизни опоздала на работу.
– Н-да, Вася, спасибо за предупреждение – чудеса начались. – Крикнула Фима вслух не известно кому, выбралась из постели и направилась на поиски телефона. После продолжительных поисков он почему-то обнаружился в холодильнике. – Да уж, чудеса, так чудеса. – Ворчала Фима.
Она позвонила на работу начальнице, что соврать она так и не придумала, и поэтому честно залепетала:
– Светлана Васильевна, извините, мне жутко неудобно, но я проспала, извините. Ночь выдалась неспокойная. Я скоро подъеду.
– Ты, наконец-то, начала весело проводить ночи? – удивилась Светлана Васильевна. – Давно пора, девочка моя. А то не человек, а ангел какой-то сизокрылый. Ладно, оклемаешься, приезжай.
Фима минут пять стояла с трубкой в руках и слушала короткие гудки. Она не могла понять: вроде она провинилась, нарушила трудовую дисциплину, а начальница чему-то обрадовалась. Безумие какое-то.
Фима работала в одном почти глянцевом журнале менеджером по рекламе. До этого она успела поработать еще в паре газет и журналов, на телевидении, трех радиостанциях и рекламном агентстве. Другой работы при своем высшем филологическом образовании она найти не могла. Работа ей не нравилась, она работе тоже. Впрочем, несколько постоянных клиентов у Фимы все же было: в основном дамы предпенсионного возраста, крепкие предприниматели средней руки, которые понимали, что уже поздно завидовать чужой молодости и красоте – у них были другие ценности. Фиму они считали милой ответственной девочкой. Зарабатывала она больше своих коллег, что тоже не добавляло ей популярности.
В журнале, где сейчас удобряла скудную рекламную почву Фима, ее, как обычно, не любили, но не любили как-то очень апатично. Просто старались не замечать. Или на самом деле не замечали. Коллектив был дамским, все были замужем, у всех были дети. Интриги не практиковались и не поощрялись начальством. Это был самый спокойный коллектив из всех, где работала Фима. Здесь она чувствовала себя почти комфортно.
После утреннего Фиминого звонка Светлана Васильевна за чашкой чая поделилась с парой коллег открытием, что эта Фима, точнее Фифа, как они ее называли, эта чопорная и высокомерная наследная принцесса, оказывается, нормальная девка. Сегодня, вон, опоздала, потому что проспала, как все нормальные люди, а ночью, небось, пила до потери сознания или еще чем занималась, а, скорее всего, и то, и другое. Коллеги понимающе покивали головами и тоже пришли к выводу: Фима никакая не фифа, а обычная баба.
Когда Фима, наконец, добралась до места службы, все с ней здоровались как-то непривычно приветливо. Даже редакторша Шурочка, вторая незамужняя дама в коллективе, которая ненавидела Фиму больше всех, потому что тоже была недурна собой и Фиму считала свой самой злейшей конкуренткой, посмотрела на нее с интересом. Она не поздоровалась, не снизошла даже до кивка головы, но посмотрела.
– Как твоя голова? – участливо поинтересовалась Светлана Ивановна. – Может, тебе таблеточку дать?
Фима хотела уже было отказаться, но тут услышала легкий шорох в своем ухе, который непостижимым образом сложился в слова: «бери, поблагодари и добавь: «голова просто раскалывается после вчерашнего».
– Ой, спасибо, – сказала Фима тем особым подчеркнуто вежливым, доброжелательным голосом, каким обычно разговаривала с родителями по телефону, клиентами и начальством. – Так кстати, у меня голова после вчерашнего раскалывается, а таблеток нет. Вы меня прямо спасаете.
Светлана Васильевна расплылась в улыбке.
– Чудеса! – в который раз за день подумала Фима.
Она решила закрепить результат и направилась к Шурочке.
– Шура, – заискивающим тоном произнесла Фима и униженно посмотрела ей в глаза, – я попала в безвыходную ситуацию – за выходные потратила все деньги, все, до последней копейки. Что-то на меня нашло. У меня было такое ужасное настроение, мне так одиноко было, что я накупила какой-то ерунды, а потом напилась. Теперь мне не на что даже купить себе кефира на ужин. Пожалуйста, одолжи пятьсот рублей до зарплаты. – Самое забавное, что Фима даже не соврала. По большому счету все так и было. Умолчала только о постыдной неудавшейся попытке самоубийства.
Шурочка так удивилась, что безропотно полезла в свой кошелек и протянула пятисотрублевую купюру. Потом, конечно, пожалела, задумалась о том, что никто на предприятии не знает кредитной истории этой фифы Фимы, потому что она ни разу ни у кого не просила в долг. Потом успокоила себя, что Фима, вроде, порядочный человек, к тому же она, Шурочка, в любом случае отберет свои деньги у кого угодно. А потом она начала размышлять, что эта надменная красавица такая же одинокая, как и сама Шурочка, и в сотый раз грустить о том, что все ее подруги повыходили замуж, разъехались по обеим столицам, а Шурочка почему-то застряла в этом унылом городе, все не решалась уехать и в результате осталась совсем-совсем одна. Ей не с кем было ходить на вечеринки, не с кем было путешествовать, а иногда не с кем было даже поговорить. Шурочка не подозревала, до какой степени ее жизнь похожа на Фимину.
Весь день Шурочка была какая-то взвинченная, много и нервно курила, а к окончанию рабочего дня все же подошла к Фиме и с каким-то подростковым вызовом предложила:
– Слушай, а пойдем в пятницу на одну закрытую вечеринку. У меня есть два пригласительных.
Фима хотела было спросить: «С чего это вдруг ты решила меня позвать? Неужели тебе не с кем больше пойти?», но услышала в ухе уже знакомый шорох, который сложился в слова: «соглашайся без лишних вопросов».
– Пойдем! Так здорово! – с энтузиазмом воскликнула Фима. – А что туда нужно надевать? Знаешь, я ни разу в жизни не была на закрытых вечеринках… Я вообще ни разу не была ни на одной вечеринке. – Добавила после паузы она.
Шурочкины большие глаза стали еще больше.
– Бедный ребенок. Пора бы уже взрослеть. По поводу одежды – позже обсудим, я сама еще не знаю.
– Чудеса. – Уже привычно подумала Фима и живо себе представила, как Вася подговаривает Шурочкиного ангела-хранителя, чтобы он внушил ей идею позвать Фиму на вечеринку. Ей даже показалось, что она услышала знакомое ангельское хихиканье.
Ночью, когда Фима уже лежала в постели с томиком Довлатова на нежной девичьей груди, глядя в потолок со счастливой улыбкой, и вспоминала события минувшего дня, рядом с ней в постели вдруг появился Вася. Фима завизжала.
– Тихо, тихо – это же я, Вася!
– Ты можешь появляться как-нибудь менее… эффектно? – возмущенно поинтересовалась Фима, когда пришла в себя. – И вообще, что ты делаешь в постели невинной девушки? Если бы я не знала, что ты ангел, я бы подумала, что ты сексуально-озабоченный подросток! Посторонний мужчина в моей постели! Мужчина, которого я знаю всего второй день! С ума сойти!
– Просьба – без оскорблений! Никакой я тебе не мужчина. Не нужно сравнивать меня с этими похотливыми безответственными животными! Я ангел, а не мужчина! Я только внешне на них похож. Одна из причуд нашего самого главного шефа – сотворить вас похожими на нас. Или нас, похожими на вас. Он уже и сам не помнит, кого сотворил первым.
Фима перевернулась на бок, подперла голову ладонью и с любопытством наблюдала за Васей. Она воображала, что он настоящий мужчина, и пыталась себе представить, как бы она себя чувствовала в постели с мужчиной. Наверное, было бы хорошо заниматься с ним любовью на этой кровати, вместе смотреть фильмы и читать книжки, разговаривать, смеяться…
– Но-но, барышня! – вдруг завопил Вася и вывел Фиму из состояния блаженной мечтательности. – Бросьте свои порочные мысли. Побойтесь Бога, я же ангел, а она о чем думает! Стыдно, барышня, стыдно! – Вася даже пальцем погрозил строго.
Фима покраснела.
– Ладно уж, – смягчился Вася, – привыкай к мысли, что твоя постель не всегда будет пустой и холодной.
– Это ты сейчас гипотетически рассуждаешь или делаешь официальное предсказание, что я, наконец, влюблюсь?
– Вот женщины! Все им романтические бредни. Все им любови… – Вася помолчал. – Кстати, давно хотел тебя спросить, а как ты живешь без секса?
– А ты?
– Я? Странный вопрос. Нам, ангелам, секс не нужен. Мы выше всей этой мышиной возни. Бред какой-то: двое елозят друг на друге, мажут друг друга слюнями, потеют, пыхтят, сопят, стонут, визжат, кричат. Вместо лиц какие-то жуткие гримасы, как у грешников в аду. Кошмар. Бррр… – Васю даже передернуло. – И при этом вы, люди, без этого не можете жить.
– А ты, Вася, ханжа. А вчера хорохорился: я тебя плохому научу, плохому научу! А сам? Слушай, а я ведь тоже без секса легко обхожусь. Нет и не надо. – Печально сказала Фима. – А, может, я тоже ангел?
Вася хихикнул.
– Должен вас огорчить, барышня. Ты не ангел, ты просто маленькая закомплексованная дурочка. Хотя ангельского в тебе много. – Он критически осмотрел Фиму. – Ангельская красота, например, и ангельский нрав, и ангельский голос… – Вася задумался. Слушай, а ведь ты права! Ты ангел! Только заключенный в земную оболочку.
Оба примолкли. Фима вдруг подумала, что в настоящей ангельской Васиной душе шевельнулись сожаления, что он ангел и не способен на человеческие чувства. Например, не способен влюбиться. Хотя и обычный человек Фима на это тоже, кажется, не способна. Она вдруг почувствовала, что Вася жалеет, что он не может влюбиться именно в Фиму.
– Серафима, ангел мой, не наглей. Не надо читать мои мысли. Это неприлично. Так юные воспитанные барышни себя не ведут. Это прерогатива старых циничных ангелов.
Они снова примолкли. И каждый думал о своем.
– Это ты все сегодня придумал, старый проказник? – спросила Фима, уже засыпая.
– Конечно, я.
И Фима заснула, свернувшись калачиком со спокойной улыбкой на прекрасном лице, и странный шорох в ее ушах складывался в такой красоты колыбельную, какой еще никто и никогда на земле не слышал. А Вася снова исчез.
4
На следующий день Фиму пригласили на коллективное предобеденное чаепитие рекламного отдела. Раньше коллеги этого никогда не делали. Утром, когда Фима ехала на работу, злясь на идиотов – пешеходов, которые так и лезли под колеса, и придурков – водителей, которые едут по каким-то собственным, только им ведомым правилам, и алчных гаишников, которые стояли в самых неподходящих местах в своих обманчиво-оптимистичных салатовых жилетах, знакомый уже шорох, вдруг раздавшийся в ушах, посоветовал ей заехать в магазин и купить что-нибудь к чаю. Она снова мысленно возмутилась, что ей не доверяют и не позволяют самой принимать решения, но в магазин все же заехала и купила коробку конфет. Когда ее пригласили на чай, она оценила ясновидение своего ангела… Или его умение влиять на события? Фима окончательно запуталась. Словом, когда ее пригласили на чай, она пришла с коробкой конфет, а конфеты в рекламном отделе любили, и к людям, приносящим им конфеты, относились заведомо неплохо. Дамы участливо справились о Фимином здоровье, настроении и делах, ответа, впрочем, не дослушали и принялись увлеченно обсуждать своих детей, мужей, свекровей, наряды и косметику. Фиме было скучно, но шорох в ее ушах властно приказал изобразить интерес и принять участие хотя бы в косметической и модной части разговора. И Фима втянулась и узнала, что дети болеют, не слушаются, дерзят, хулиганят и плохо учатся; мужья лентяйничают, мало зарабатывают, пьют, ходят налево и направо, много требуют, ничего не давая взамен. Как ни странно, о жизни и людях Фима имела представления самые смутные. Жизнь от Фимы усердно прятали родители, а люди сами прятались от Фимы. Так что жизнь ей была известна лишь в хорошо отредактированном книжном варианте. Мужчины там были либо негодяями, либо героями. Никаких полутонов. Фима после этого разговора даже задалась вопросом: а зачем, собственно, она так стремится, чтобы в ее жизни появился мужчина? Ничего хорошего от него все равно ждать не приходится, так не проще ли по-прежнему быть одной? Тем более, что у нее есть такой дивный, смешной ангел. «Ты мне эти глупости брось, никакой я не смешной, и не положено нам долго быть видимыми и слышимыми, так что на меня в качестве спутника жизни не рассчитывай». – Тут же услышала она шорох в ухе. Фима вздохнула. «Жаль», – подумала она. «Жаль», – прошуршал ангел.
После обеда позвонила Леночка.
– Жива? – недовольно поинтересовалась она.
– Жива. – Ответила Фима.
– Вот и замечательно, так лень было к тебе тащиться. Тебе лучше?
– Значительно.
– Отлично, а у меня все хреново…
И Фима в течение четверти часа слушала Леночкины причитания по поводу начальника, который ее не ценит и не уважает, всячески ущемляет и перекрывает пути для творческого и карьерного роста, про Леночкиного бывшего, который отказался сходить с ней в кафе и выяснить отношения только потому, что его, видите ли, не отпускает жена, а раньше он на такие мелочи внимания не обращал.
Фима слушала, и ей тошно было слушать, и она думала, что, наверное, дружба вот это самое и есть: слушать, когда тебе тошно слушать и совсем не хочется слушать, но хочется, чтобы близкому тебе человеку стало легче хотя бы от того, что ты его выслушал. И Фиме было больно от того, что никто не желал выслушать ее саму.
Шурочка пригласила Фиму на обед. Поехали, конечно же, на Фиминой машине в одну кафешку, где подают суши – Шурочка была на перманентной диете.
За роллами с угрем Шурочка начала рассуждать, насколько такая вопиющая красота как у них с Фимой мешает жить.
– Ну, ты меня понимаешь, – говорила Шурочка, – потенциальное начальство относится подозрительно. Оно полагает, что природа, одарив такой красотой, не могла расщедриться еще и на незаурядный ум или талант. Или опасается конкуренции – умная и при том красивая женщина – это серьезный противник. Коллеги завидуют. Ну, не верят они, что с такой красотой можно быть неудачливой в любви или одинокой. Партнеры относятся скептически: не доверяют они красивым женщинам, считают их дурами. Когда понимают, что ты все же не дура, тоже начинают опасаться. Мужчины – это отдельная тема. Если они все же решатся к тебе подойти, познакомиться и завязать отношения, что считается верхом смелости, они уже на пятом свидании начинают паниковать на тему, что ты их умнее и успешнее. Тут же всплывают и начинают проявляться со всей силой все их комплексы. То есть если бы ты была просто красавицей и при этом дурой набитой, их бы все устраивало, они бы чувствовали себя королями, а ты была бы девочкой, которая идеально им подходит и соответствует их положению в обществе – симпатичная пустышка с длинными ногами, тонкой талией и смазливой мордашкой. Ничего больше, только статусная оболочка. Когда мужчины обнаруживают за подходящей оболочкой еще и личность, они пугаются. Ты знаешь, иногда я даже упрекаю Господа Бога, что он слишком щедро меня одарил. Иногда я говорю ему: Господи, почему ты не дал мне либо меньше красоты, либо меньше ума? У меня ни разу не было счастливой любви – все мужчины меня боялись. Таким как мы подойдут только мужчины состоявшиеся и очень уверенные в себе, а таких мало. Я так устала от беспросветного одиночества! Я так хочу влюбиться без оглядки и до беспамятства, и чтобы также влюбились в меня. Так я только в юности влюблялась, когда еще ничего не понимала.
Шурочка замолчала, затянулась сигаретой, отпила большой глоток зеленого чая. В уголках глаз сдержанно сверкнули слезы.
– Знаешь, а я еще вообще ни разу в жизни не влюблялась, и никто не влюблялся в меня. Тебе может показаться это нескромным, но иногда, когда я смотрюсь в зеркало, мне кажется, что мужчины должны сражаться из-за меня, драться на дуэлях. А меня никто даже на свидания не приглашает. Ты права, красота, в сочетании с умом настолько страшная сила, что никто не решается с ней связываться.
Шурочка посмотрела на Фиму с нескрываемым сочувствием:
– Только не говори мне, что ты еще и девственница.
– Ладно, не скажу. Только я даже не целовалась еще ни разу.
Шурочка посмотрела на Фиму с ужасом.
– А я-то, дурочка, еще тебе завидовала. Нужно срочно тебя портить. Ты слишком хороша для человека. Ты просто ангел.
Вечером в Фимину дверь позвонили.
Это было неожиданно – в гости к ней никто не ходил.
Фима подозрительно спросила:
– Кто там?
Она посмотрела в глазок. Единственное, что она отчетливо поняла, – перед дверью стоял мужчина.
– Сима, пожалуйста, откройте, – ответили ей.
Фима боялась открыть.
– Открой, – послышался шорох в ушах.
Фима открыла. На пороге стоял пожилой мужчина лет семидесяти пяти, удивительно похожий на ее отца.
– Здравствуй Сима, – сказал незнакомец, второй в жизни Фимы за последние три дня.
– Меня зовут Фима. – Сказала Фима.
– Твою бабушку все называли Симой. – Ответил незнакомец. – Ну что ж, это неважно, Фима, так Фима. Тоже красивое имя. Я могу войти, или мы будем разговаривать на пороге? – пожилой мужчина сжимал в руке пакет, в котором просвечивала бутылка шампанского и коробка конфет. Фима знала, что это так называемый джентльменский набор, но к ней еще никто не приходил с шампанским и конфетами.
Шорох в ушах сложился в слова: «Впусти его».
– Проходите. – Гостеприимно-испуганно сказала Фима. Незнакомец снял ботинки, огляделся в поисках тапочек. Гостевых тапочек у Фимы не было. Пришлось незнакомцу идти босиком. Фима провела его в гостиную. Принесла вазочку для конфет, два бокала.
– Откуда вы знаете мою бабушку? – спросила она, когда шампанское было открыто, и оба отпили по глотку.
– Не знаю, как тебе и сказать. – Замялся незнакомец. – Извини, Фима. Я забыл представиться – очень волновался. Василий Федорович. Я… – незнакомец замолчал и залпом выпил остатки шампанского в бокале. – Я… я… твой дедушка.
Теперь Фима выпила залпом остатки шампанского в своем бокале.
– Видимо, вам придется идти еще за бутылкой шампанского, чтобы вам хватило смелости доказать, что вы, действительно, мой дедушка, а мне хватило смелости вам поверить.
– Хорошо, но при условии, что ты меня снова впустишь.
– Обещаю.
– Знаешь, я тебе верю. Ты очень похожа на свою бабушку, она никогда не врала.
Василий Федорович вышел в прихожую. Надел свои ботинки, старомодное, но солидное шерстяное пальто и ушел.
– Вася? Что это? – закричала Фима. – Что это? Какой еще неизвестный дедушка? Откуда он взялся? Мало мне неприятностей?
– Потерпи, и ты все узнаешь. – Прошуршало ей в ответ.
Через десять минут Василий Федорович вернулся. Они снова чинно уселись в гостиной. Он снова разлил шампанское. Фима молчала, но смотрела на него вопросительно. Они выпили еще по бокалу.
– Когда она приехала в этот город, ей было тринадцать. Она была красавица, ничуть не хуже тебя. Мы учились в одной школе, но я все мечтал сбежать на фронт. Шла война. Мы все тогда были патриотами. Мы все тогда готовы были защищать свою родину. И я тоже. Сейчас больше уважают людей, которые смогли избежать обязанности защищать родину, но тогда все было не так. Сейчас сделали из Сталина врага. Таким, он, наверное, и был, но тогда все хотели защищать родину… И Сталина. Хотели, понимаешь.
– Понимаю.
– Твоя бабушка была такая красивая, такая умная, такая тонкая… Она была лучшая девушка на земле. Я влюбился в нее, а она в меня. Была война, и нам казалось, что мы не имеем права любить, не имеем права быть счастливыми. Ты понимаешь… Вокруг гибли люди, тысячи людей… Миллионы людей гибли. А мы были влюблены и счастливы. Мы были счастливы, но нас пригибало к земле чувство вины. Это была просто древнегреческая трагедия: борьба чувства и долга. А потом война закончилась. А потом твоя бабушка и ее семейство вернулись на Украину. Она тогда сказала, что если мы созданы друг для друга, то обязательно встретимся. Многие остались, но они уехали. Я… мне было невозможно плохо. Это было хуже, чем война. До сих пор, когда я вспоминаю ее отъезд, на мои глаза наворачиваются слезы.
Фима взглянула на Василия Федоровича. Слезы были.
– Мой отец 51-го года рождения, насколько я понимаю, тогда моя бабушка забеременеть не могла.
– Да, ты права. Ты умная девочка, такая же, как и Сима. Мы встретились спустя четыре года в Крыму. Видимо, это была судьба. Она тогда уже была замужем. Еще более красивая, еще более аристократичная, еще более одухотворенная. Мы встретились на променаде. Когда она увидела меня, она сделала вид, что не узнала, а я стал ее преследовать. И настиг. И она не устояла. Фима, ты должна ее понять. Она тоже все еще любила меня. Я умолял ее бросить мужа и уехать со мной. А она сказала, что не может оставить мужа, потому что он серьезно болен. Она сказала, что уйти от него сейчас – значит убить его. Она сказала, что не сможет жить с таким грузом вины. И она снова уехала, и я снова ее потерял, теперь уже навсегда.
– А почему она вышла замуж за другого, если любила вас? Почему она вас не искала, почему вы не искали ее?
– Я искал. Не так-то просто кого-то найти в стране, разрушенной войной. А она… Ее будущий муж в нее влюбился… Он ведь болен был уже тогда… Она решила, что своим отказом его убьет. Ты же знаешь свою бабушку, она всегда была готова принести себя в жертву. – Василий Федорович задумчиво смотрел на картину на стене. – Она была права – мы все же встретились. Всего несколько дней, но были вместе. Серафима была необыкновенная женщина. Всегда казалось, что с ней связана какая-то тайна. Я до сих пор не понимаю, как мы встретились тогда в Крыму, это ж сколько всего должно было совпасть. Тогда ведь поехать в Крым – это было такое же примерно приключение, как податься на Луну. Я ведь и не мечтал даже об этой поездке, и не собирался, и не планировал. А потом все как-то так сплелось, сложилось. Это было настоящее чудо. Мне тогда показалось, что кто-то там наверху решил устроить нам встречу. – Василий Федорович указал глазами куда-то в гипсокартонный потолок. – Это была, как сейчас говорят, мистика. Я могу поклясться, что слышал тогда странный шепот: «тебе нужно в Крым, тебя там ждут. Тебя там очень ждут».
Фиму мистикой уже было сложно удивить. Она даже была уверена, что встреча была тщательно спланирована и организована. Только вот зачем?
– Это очень трогательная история, но с чего вы взяли, что вы мой дедушка? И где вы были все эти годы? – спросила Фима.
– Я и сам не знал, что у меня есть еще один сын. Откуда я мог знать, если Симу я больше никогда не видел и не получал от нее никаких известий? – Василий Федорович тяжело вздохнул и приложился к шампанскому. – Адрес ее я нашел. Я писал ей длинные письма и складывал в ящик стола. Я их не отправлял – боялся ей навредить. А потом встретил девушку, которую не то, чтобы полюбил… Нет. Любил я тогда только Симу. С Надюшей мне было хорошо и спокойно. О Симе ничего не было слышно. Я перестал ждать. В общем, мы с Надюшей поженились. У нас родились дети, потом внуки. На пенсии уже был, когда мне пришло письмо от Симы. – Василий Федорович порывисто выпил шампанского, полез во внутренний карман пиджака и достал оттуда листок бумаги, сложенный вчетверо. – Вот оно, это письмо. Прочитай, девочка.
Фима дрожащими руками развернула листок. Почерк был бабушкин – стремительный. Как будто рука хотела поспеть за полетом мысли, и ей это удавалось. Фима начала читать.
«Здравствуй, Василек!
Наверное, смешно называть Васильком взрослого серьезного мужчину, каким ты стал. Но для меня ты навсегда остался юным, прекрасным, страстным и немного сумасшедшим Васильком. Страшно представить, сколько лет прошло, а иногда кажется, будто только вчера это было. А потом ухватишь краем глаза свое отражение в зеркале, и понимаешь, были эти годы, были и утекли в никуда. Зря прошла моя жизнь. Зачем она была? Почему рядом не было тебя? Никого не могу в этом винить, только себя. Сама так решила.
Когда ты будешь читать это письмо, меня уже не будет в живых. Я смертельно больна. Могла бы спастись, да не захотела. Ну да бог с ней, с моей жизнью.
Ты имеешь право знать, что у тебя есть сын. Когда мы вернулись домой из Крыма, я поняла, что беременна. Ты меня знаешь – врать никогда не умела, да так и не научилась. Мужу своему я все честно рассказала. Он сначала очень огорчился, а потом даже обрадовался, и когда Андрюшенька родился, он был счастлив. Ему даже легче стало. Я уж было даже подумала, что он сможет выкарабкаться из этой болезни – бывают же чудеса на свете. Но в этот раз чуда не произошло. Он умер, когда Андрюшеньке едва исполнилось два года. После смерти мужа прошел год, и я решила, что сейчас могу, наконец, быть с мужчиной, которого люблю, то есть с тобой, Василек. Я готова была купить билет на поезд и поехать к тебе. Я тогда все фантазировала, как я взбегаю по лестнице на третий этаж твоего дома, звоню в твою дверь, ты открываешь… Я даже представляла твое лицо – сначала изумленное, а потом расцветающее улыбкой. Как мне хотелось целовать твое родное лицо, как мне хотелось к тебе прижаться. Что-то меня тогда остановило. Я уже стояла в очереди за билетами на вокзале, когда меня буквально пронзила мысль: «Он уже женился! Ты опоздала! Ты опоздала!». И уже в ту секунду я знала, что все так и есть, что я не ошиблась. В глазах у меня потемнело, я потеряла сознание. Очнулась, когда какой-то мужчина вдохновенно бил меня по щекам. Когда я открыла глаза, он смутился и извинился, а я пролепетала: «Спасибо, вы помогли мне придти в себя». Я поплелась домой. Надежда, что ты еще свободен, продолжала теплиться во мне. Я написала письмо Зиночке. Помнишь Зиночку? Мы сидели с ней за одной партой. Я спросила ее о тебе. Когда от нее пришел ответ, я полчаса не могла решиться вскрыть конверт, а когда вскрыла… Ну ты и сам, наверное, уже все подсчитал. Ты уже был тогда женат, и твоя Надюша ждала ребенка. Вот и вся история. И до сих пор я не могу понять, как два человека, которые любили друг друга и хотели быть рядом, так и не смогли быть вместе. Я до сих пор не могу понять, почему так распорядилась судьба? И все же у нас есть то, что нас связывает – наш сын. Все эти годы я издали наблюдала за тобой. Зиночка сообщала мне новости о тебе. Я знаю, сколько у тебя детей и внуков, знаю о твоей работе. Я радовалась твоим успехам и огорчалась твоим неудачам. Такая странная получилась у меня жизнь – любить тебя издалека, не имея права даже приблизиться.
Еще у тебя есть внучка. Ее зовут также как меня – Серафима. Андрюшенька так ее назвал, хотя я не хотела. А он упрямец, такой же, как ты. Не спрашивай меня, откуда я знаю, но я знаю, что вы встретитесь. Серафима будет совсем рядом с тобой, но не подходи к ней, пока не придет время. Ты сейчас спрашиваешь меня, как узнать, когда оно придет? Ты это поймешь по знакам. Ошибиться ты не сможешь. Поверь мне. Когда вы встретитесь, расскажи ей, что ты ее дедушка и дай ей прочитать это письмо. Когда ты придешь к ней, Серафиме будет нужна помощь, хотя она, возможно, будет это отрицать. Возможно, ей просто нужен будет близкий человек, способный ее выслушать и понять. Помоги ей. Считай это моей последней просьбой.
Прощай, Василек. Я все еще тебя люблю. Жаль».
Фима плакала, не скрывая слез.
– Объявись она на полгода раньше, все могло бы быть по-другому. Все могло бы быть по-другому! И Сима была бы сейчас жива! – почти закричал Василий Федорович и силой ударил бокалом по столу. Бокал разбился, шампанское разлилось. – Извини.
Фима равнодушно посмотрела на осколки бокала и лужу, которая растекалась по столу.
– Да, бабушка, возможно, была бы жива, но вы подумайте, скольких людей сейчас не было бы на свете, они бы просто никогда не родились: всех ваших детей и внуков, кроме папы и меня, конечно. Как случилось, так и случилось, – тихо сказала она.
– Ты права, девочка. Чем я могу тебе помочь?
– Я не знаю. Пока не знаю. Но раз бабушка так написала, значит, чем-то вы мне можете помочь. Я ей верю. А как вы поняли, что пора появляться?
– Знаешь, Сима, извини, Фима, я не верю во всякую там мистику, но когда речь идет о Симе, поневоле поверишь. Были знаки. Сначала один из моих внуков купил шестистворчатый шкаф. Они с женой назвали его «шестикрылый Серафим». А потом я как-то переключал каналы в телевизоре и вдруг услышал: «Серафимы в иудаистической и христианской мифологии – ангелы, особо приближенные к Богу». А потом в газете мне попалась статья про Серафимов. А потом я стал искать письмо твоей бабушки и среди бумаг вдруг натыкаюсь на листок, обычный листок, неровно вырванный из тетради в клеточку, а на нем красным карандашом написано: «Пора». И три восклицательных знака. И совершенно не понятно, откуда взялся этот листок, раньше его там не было. Это было в ночь с субботы на воскресенье. И вот я пришел к тебе.
– А ваша жена знает о моем существовании?
– Да.
Василий Федорович засобирался домой. Фима не стала его удерживать – ей хотелось остаться одной. Уже у двери только что обретенный дедушка сказал:
– Фима, надеюсь, ты поняла, что ты не одна в этом городе, здесь у тебя есть семья. И довольно большая. – Он улыбнулся. – Надо только с ней познакомиться и подружиться. Через неделю у меня день рождения – семьдесят пять лет исполняется. Юбилей. Придут все. И ты тоже приходи. Слышишь, обязательно приходи. Как раз со всеми и познакомишься. Придешь?
– Приду.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.