Текст книги "Теория исторического познания. Избранные произведения"

Однако данный подход, как типологизирующий метод вообще, не объясняет личностного своеобразия. Шюц признавал, что «нам никогда не удается “схватить” индивидуальность человека в его уникальной биографической ситуации»[74]74
  Шюц А. Указ. соч. С. 134.


[Закрыть]. В чем причина этого? На наш взгляд, в том, что в своих установках и поведении индивид выступает как типичный представитель той или иной группы, соответствующей ментальности. Неповторимой личностью его делает только творческий процесс создания произведения. Такая постановка проблемы выводит нас на главную идею источниковедения. Но обратимся пока к другим аспектам современных гуманитарных наук.

Социальная и культурная антропология, изначально обращаясь к исследованию традиционных обществ и социокультурных общностей, находившихся на ранних ступенях развития, и позднее расширив область своих исследований, обогатила гуманитаристику новыми возможностями сравнительного подхода. При этом в центре внимания ученых прежде всего оказались типы организации социальной жизни, повседневного мышления, способов общения. Наиболее сложными явились проблемы методологии исследования феномена социальных взаимодействий, и прежде всего проблема интерпретации символики – явных и скрытых, вербальных и невербальных, осознанных и неосознанных знаков общения. «Этнология, – писал М. Фуко, – подобно психоанализу, ставит вопрос не о самом человеке, как он может проявиться в гуманитарных науках, но об области, которая делает вообще возможным знание о человеке; подобно психоанализу, она пересекает все поле знания, стремясь в своем движении достичь самых крайних его пределов»[75]75
  Фуко М. Слова и вещи: Археология гуманитарных наук. СПб., 1994. С. 396.


[Закрыть].

Развитие социологии и этнологии высвечивает новые стороны гносеологической проблемы соотношения субъекта и объекта в гуманитарном познании. На основании данных полевых исследований, опросов и интервью, в ходе которых накапливается конкретное новое знание, по существу, трудно говорить о строгом разграничении субъекта и объекта. Эти методы не предполагают отстранения субъекта от объекта: наблюдатель непосредственно включен в общение и, со своей стороны, в процессе общения влияет на результат. Та же проблема возникает в полевых наблюдениях этнолога. Здесь исследователь и исследуемый поочередно меняются ролями или являются и тем и другим одновременно. Поле взаимодействия оказывается подвижным, меняющимся, нераздельным. Таким образом, социокультурная реальность переосмысливается в процессе вербальной коммуникации, утрачивая однозначность объективных характеристик. Своеобразные интерпретации этой общей познавательной ситуации гуманитарного знания представлены в современных трудах по проблемам методологии исторического исследования. Очевидно, что трудности познания жизненного мира людей настоящего времени при изучении прошлого еще более увеличиваются: сложнее восстанавливать утраченные с реальностью прошлого (от которой остались лишь неоднозначно трактуемые следы событий и явлений) взаимосвязи.

Историческая наука новейшего времени оказалась перед необходимостью выработать прямые ответы на те вопросы, которые не вставали перед обществом ранее, и причем сделать это быстро. В противном случае ей не удалось бы сохранить, и тем более приумножить, свой престиж. Поле исторических исследований расширилось как в пространстве (весь мир вместо ойкумены Средиземноморья), так и во времени, что предполагает иное видение исторических явлений и процессов. Исходя из задач, которые поставила глобальная социальная реальность послевоенного мира перед наукой, необходимо было кардинально пересмотреть основу профессионализма самой науки. В наследство досталась традиционная и хорошо разработанная научная база источников и фактов, в целом адекватно отражавшая европоцентристскую концепцию исторической науки и отвечавшая ее задачам. В той исследовательской ситуации совпадали задачи историографии, методы отбора и изучения источников, проверки достоверности фактов (прежде всего политической, дипломатической, психологической и событийной истории). Представления о ходе истории как ученых, так и авторов изучаемых ими, по преимуществу нарративных, источников в чем-то существенном были конгениальны, и потому методы научной критики позволяли достичь желаемых точности и искренности свидетельств. Это создавало определенный психологический имидж ученого и формировало его позитивный образ в общественной психологии. Осознание новой реальности, которая зарождалась далеко за пределами географических и культурных рамок традиционной науки, все изменило.

Осмысление процессов, происходивших в качественно новом мире после Первой мировой войны, стало центральной проблемой гуманитарных наук, каждая из которых шла своими путями. Усилилась критика позитивистской парадигмы. Субъективными препятствиями на пути нового исторического мышления стали стереотипы в сознании самих историков. В них виделось тогда чуть ли не главное препятствие для перехода историографии на новый уровень. Борьба за исторический синтез, против описательности, за становление и развитие концепции глобальной и всеобъемлющей, тотальной истории принадлежит к числу ярких достижений гуманитарной мысли новейшего времени[76]76
  См.: Berr A. La synthèse en histoire. Essai critique et théorétique. Paris, 1911; Февр Л. Бои за историю. М., 1991.


[Закрыть]. На возникающие вопросы традиционные источники не имели прямых ответов. Поэтому на первый план выдвинулась проблема критического пересмотра отношения между историком, источником и историческим фактом.

Борьбу за становление исторической науки нового типа возглавил основанный в 1929 г. Л. Февром и М. Блоком журнал «Анналы», сыгравший выдающуюся роль в методологии истории. Узость проблематики традиционной историографии, ограничение источниковой базы письменными документами ранних эпох европейской истории, упрощенное представление об историческом факте стали мишенью острых критических суждений. Л. Февр оспаривает возможность буквального следования знаменитой формуле Ланглуа и Сеньобоса о том, что история пишется по документам, и если их нет, то нет и истории[77]77
  См.: Ланглуа Ш.-В., Сеньобос Ш. Введение в изучение истории. М., 1899.


[Закрыть]. Перед глазами ученых новых поколений постепенно вырисовывалась глобальная и тотальная историческая наука. «Эпитет “тотальный” предполагает, что историческая наука охватывает все стороны жизни человека и общества, в том числе и такие, которые, казалось бы, не имеют истории… т. е. те исторические реальности, которые с трудом поддаются изменениям с течением времени и выступают в истории в роли своего рода инертного заполнителя, балласта, а зачастую даже тормоза исторического движения. Речь идет о ментальных, демографических структурах, технологических приемах»[78]78
  Афанасьев Ю. Н. Вчера и сегодня французской «новой исторической науки» // Вопросы истории. 1984. № 8. С. 37.


[Закрыть]. Начав с критического анализа позитивистских доктрин ремесла историка, ученые рассматриваемого направления поставили в центр научного исследования отношение субъекта познания к его объекту. «Анналы» перевернули историографию сочетанием трех основных идей, отмечает Ж. Ле Гофф и выводит на первое место «отношения между историком, историческим памятником и фактом истории»[79]79
  Интервью с Ж. Ле Гоффом // Мировое древо. 1993. № 2. С. 163.


[Закрыть]. В рамках данной концепции историк предстает как активная творческая личность: он ставит проблему, отбирает источники, интерпретирует их и к нему, «как опилки к магниту», подтягиваются необходимые данные документов[80]80
  Блок М. Апология истории, или Ремесло историка. М., 1986. С. 39.


[Закрыть]. Мощная мысль ученого должна преодолеть молчание источников (по Ключевскому, «торжество исторической критики – из того, о чем говорят источники, догадаться – о чем они молчали») с помощью интерпретации, перекинуть мосты гипотез, преодолевая огромные пробелы в источниковой базе. Эти пробелы предполагалось заполнять прежде всего путем установления междисциплинарных контактов исторической науки с гуманитарными или даже естественными науками (например, при технической интерпретации археологических находок, о чем писали Л. Февр и М. Блок) – этнологией, исторической психологией.

Субъект истории создает новое видение, воспроизводит прошлый опыт в своем сознании[81]81
  См.: Коллингвуд Р. Дж. Идея истории. Автобиография. М., 1980.


[Закрыть], создает свой объект[82]82
  См.: Marrou H. I. De la connaissance historique. Paris, 1975.


[Закрыть].

Глобальная история должна опираться на широкую, совершенно иную эмпирическую базу источников, нежели та, которой располагает историческая наука в настоящее время. Западная наука в ходе осмысления этой проблемы предложила два варианта ответа, в которых есть нечто общее: они как бы выводят решение этой проблемы за пределы собственно исторической методологии; один из подходов к проблеме глобальной истории – философский. «…Чтобы понять часть, мы должны прежде всего сосредоточить внимание на целом, потому что это целое есть поле исследования, умопостигаемое само по себе»[83]83
  Тойнби А. Дж. Постижение истории. М., 1991. С. 28.


[Закрыть]. Другой подход – междисциплинарность, понятая в первую очередь как использование одной наукой данных, добытых другими науками. «Сосредоточить на одном и том же объекте взаимные усилия различных наук – вот наиглавнейшая задача из тех, что стоят перед историей, стремящейся покончить с изолированностью и самоограничением»[84]84
  Февр Л. Указ. соч. С. 20.


[Закрыть]. Вопрос о реальном объекте исследований, имеющих общую цель – становление глобальной истории и всеобщей науки о человеке, в обоих подходах остается тем не менее открытым.

Несомненно, данные подходы явились мощным стимулом для развития гуманитарных наук. Отметим, в частности, интересную концепцию коллективного труда «История и ее методы», в котором приняли участие выдающиеся ученые Франции, разрабатывавшие вопросы исторического метода. Издание, вышедшее под руководством историка и палеографа академика Ш. Самарана, имело целью представить методы исторической науки в их единстве, объединяющем то ценное, что накопил многовековой опыт исследования источников, подходами, ориентированными на реальность новейшего времени. Именно поэтому Ш. Самаран во введении к изданию обосновывал новую, более широкую трактовку фундаментального для исторической науки понятия «документ» (источник), при этом он стремился показать, что формула «история создается по документам» в данной интерпретации сохраняет свое значение[85]85
  См.: Histoire et ses méthodes. Paris, 1961.


[Закрыть]. Проблемы собирания, хранения и исследования источников находятся в центре внимания авторов издания «История и ее методы». Об изменениях в развитии исторической мысли и менталитета историков во второй половине минувшего века говорят и другие ученые. Так, историк Ж. Дюби отметил некоторые сдвиги в отношении к проблеме источника как реального объекта исследования для историка. «У историков появилось стремление, – пишет он, – видеть в документе, в свидетельстве, т. е. в тексте, самостоятельную научную ценность»; по-видимому, возникло более ясное понимание того факта, что «единственная доступная им реальность заключается в документе, в этом следе, который оставили после себя события прошлого»[86]86
  Дюби Ж. Указ. соч. С. 58.


[Закрыть]. В этом высказывании, как видим, известное классическое определение источника как «следа» (Ш. Ланглуа) звучит без тени иронии.

Таким образом, гуманитарное познание новейшего времени проявилось в активном, настойчивом стремлении к преодолению позитивистской парадигмы. Она предстает как весьма наивное отождествление мира культуры с миром вещей, чувственно воспринимаемых объектов познания, как невозможность отделить явление от сущности. Критическое преодоление данного представления проходило главным образом на основе неокантианского противопоставления наук о природе и наук о культуре. Формула познавательной ситуации наук о природе (объект-субъект) в науках о культуре предстает в перевернутом виде (субъект-объект). В неокантианской парадигме субъект (историк, гуманитарий вообще) воссоздает в своем сознании новую реальность. Возникает эффект неразделимости субъекта и объекта, невозможности их логического размежевания. Место логических методов и исследовательских процедур, которые детально разрабатывались в позитивистской методологии, придававшей верификации знания принципиальное значение, занимают прежде всего эмоционально-психологические способности познающего субъекта (симпатия, сопереживание, способность воспроизведения утраченной реальности в собственном сознании). Итогом труда историка становится, по существу, новый образ прошлой реальности, новый интеллектуальный объект.

Данный подход к проблеме исторического познания и исторического творчества отнюдь не противопоказан гуманитарным наукам – он становится мощным импульсом для создания талантливых произведений современной культуры. Их ценность в том, что они являются новыми, современными интерпретациями прошлого, новыми объектами культуры. Неразделенность субъекта и объекта познания – главная идея данного подхода. Однако эта неразделенность имеет и негативную сторону: за кадром остается суверенный голос прошлого, если не поставить целью исследования оценку самодостаточности его социальной информации. Неразграниченность феномена культуры (произведения, источника) и его последующих интерпретаций в иной социальной реальности – такова познавательная ситуация гуманитарных наук с позиций философской герменевтики. Неразграниченность феномена культуры (как самодостаточного) и его меняющихся интерпретаций (в процессе восприятия и понимания) является в рамках данной парадигмы данностью. Соответственно разграничение феномена и интерпретации нереально, да и нежелательно, оно предстает как наивное упрощение[87]87
  См.: Гадамер Х.-Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики. М., 1988.


[Закрыть]. Отметим, что в данном подходе в центре внимания оказывается эмоциональное восприятие. Не случайно эта ситуация и рассматривается методологами прежде всего применительно к особому – высшему типу произведений – художественному творению[88]88
  См.: Гадамер Г. Г. Актуальность прекрасного. М., 1991.


[Закрыть].

При таком подходе, однако, остается в стороне проблема критериев научности познания, логических категорий, в которых приращение научного знания может и должно быть показано в принятых научным сообществом параметрах. Дальнейшего исследования требует проблема неразделенности феномена и его восприятия. Ведь действительно существует то «непреодолимое впечатление расплывчатости, неточности, неопределенности, которое производят почти все гуманитарные науки…»[89]89
  Фуко М. Указ. соч. М., 1994. С. 374.


[Закрыть].

Источниковедческая парадигма методологии истории, которая рассматривается в данной работе, в своей философской основе несомненно преодолевает неокантианское релятивистское понимание проблемы «субъект-объект» познания. Она оказывается более близкой феноменологии, поскольку признает феномен культуры в качестве реального объекта, с одной стороны, и его восприятие познающим субъектом – с другой. Однако данная парадигма, в отличие от феноменологии, по-своему решает проблему «субъект-объект». Для нее не свойственно видение этой проблемы как «заколдованного круга» (как, например, у П. Рикёра). Напротив, проблема приобретает логическое и достаточно ясное решение.

Противоречивость познавательной ситуации в гуманитарных науках остается предметом пристального внимания методологов и историков науки. Преодолеть релятивистский подход стремятся феноменология и философская герменевтика. Феноменология рассматривает оба компонента – и феномен, существующий в реальности, и его восприятие познающим субъектом. «Надо решительно выйти из заколдованного круга субъект-объектной проблематики и задаться вопросом о бытии»[90]90
  Рикёр П. Указ. соч. С. 9.


[Закрыть].

Феномены культуры и творчество познающего субъекта создают особое поле напряжения, характерное для данной познавательной ситуации[91]91
  См.: Гуссерль Э. Философия как строгая наука. Новочеркасск, 1994.


[Закрыть]. Субъект не просто наблюдает реальность (позитивизм), не только создает особую реальность, но достигает некоего синтеза, вслушиваясь в Бытие, и в поле напряжения, между двумя полюсами – феномена и исследователя, возникает момент высокого понимания. Отсюда возрастающий интерес и к историко-критической герменевтике, с одной стороны, и к философским проблемам интерпретации – с другой. Сначала произведение анализируется как часть реальности того целого, в котором оно возникло, и только затем воспринимается в реальности, в которой существует познающий субъект (два этапа источниковедческого анализа). В этом случае становится возможным синтез научного понимания и научного объяснения (источниковедческий синтез).

Основные понятия

Ключевым моментом источниковедческой парадигмы методологии истории является феномен источника. Это означает обращение ко всему объему произведений культуры (в широком смысле), созданных в процессе человеческой деятельности и отразивших в себе социальные, психологические, эколого-географические, коммуникационно-информационные, управленческие и другие аспекты развития общества и личности, власти и права, нравственности, мотивов и стереотипов человеческого поведения. Эта концепция, направленная прежде всего на изучение первоисточников и творчески развивающая идеи междисциплинарного подхода к ним, создает основу целостного, системного изучения ряда специальных проблем исторических и политических наук, экономики и демографии, социальной психологии и менталитета в их специфических, всегда особенных, конкретных пространственно-временных условиях.

Профессионал-гуманитарий (любой конкретной узкой специализации) должен владеть такой теоретико-познавательной и практической системой знаний, которая открывает ему путь непосредственного обращения к первоисточникам изучения своей проблемы – делопроизводственной документации, графическим, изобразительным, аудиовизуальным источникам, законодательным актам, литературно-публицистическим, философским, религиозным, нормативно-поучительным, учебно-пропедевтическим и другим произведениям эпохи. Единство взгляда на все это разнообразие произведений культуры определенной эпохи, на их изначальную генетическую функциональную связь в данный момент исторического процесса дает целостная концепция источниковедения, знание его теории, метода источниковедческого анализа, представление об исторических дисциплинах как элементах общего метода познания источников.

Для источниковедения ключевым является определение культуры в самом широком смысле. Культура – все созданное людьми в отличие от созданного природой без их участия. Культура включает в себя предметные, материально существующие результаты деятельности людей – орудия, сооружения, произведения искусства, короче говоря, весь предметный, вещный мир, формируемый и создаваемый людьми в процессе их целенаправленной, осмысленной деятельности. Созданное людьми имеет различное назначение, формы, бесконечно разнообразные свойства и может, разумеется, изучаться с самых различных сторон. Все созданное и создаваемое людьми – от древнейших времен до современности – может быть объектом исследования как целое. Источниковедение изучает материальные объекты, созданные людьми целенаправленно, с единой точки зрения: они изучаются в данном случае как источники социальной информации, как исторические источники.

Существует очень важная зависимость, имеющая общечеловеческое значение. Человек, создавая свое произведение, выражает в нем себя, более широко – современное ему общество, поскольку человек – существо социальное. Созданное человеком произведение, в свою очередь, может быть использовано для того, чтобы понять его создателя, получить информацию о нем.

Для современного знания характерен глобальный подход к проблемам культуры, сравнительное изучение разнообразных, взаимодействующих между собою типов и ареалов культуры, комплексный подход к изучению человека. В наше время необычайно быстро расширяется объект исследований, прежде всего разнообразие культур, становящихся предметом изучения. Это расширение идет по горизонтали и по вертикали. По горизонтали – в географическом пространстве, где объектом исследования становятся все новые ареалы различных культур, существующих в тот или иной период одновременно, в определенном взаимодействии друг с другом: европоцентризм XIX в. в начале XX в. постепенно, а затем все быстрее и быстрее сменяется обращением к обществам и культурам других континентов. Расширение по вертикали временной оси идет от традиционного для науки прошлого, почти исключительного внимания к истории европейской античности, Средневековья и Нового времени к истории обществ глубокой древности и современности. Такое изменение объекта исследований само по себе способствует дифференциации научного знания, поскольку связано с изучением новых языков, специфических текстов, необычных типов человеческого поведения, образа жизни и менталитета, осмысление и интерпретация которых требуют особых знаний и методик.

Усложнение одновременно идет и еще по одному направлению, характерному для второй половины и особенно для конца XX в. Это проявляется в необычном росте интереса самых широких слоев общества к другой – иной, чуждой и иногда даже экзотической культуре; в стремлении человека общаться с этой иной культурой непосредственно, пытаться понять ее (или через нее себя). Оно нашло яркое выражение в массовой тяге к посещению музеев, обращению к архивным документам, моде на коллекционирование предметов искусства и всякого рода исторических реалий. За причудливыми проявлениями интересов и предпочтений массового сознания прослеживается вполне объективная, необычная ранее, новая общественно-культурная ситуация: общение с культурой прошлого, вернее, с культурой, недоступной непосредственному восприятию, становится духовной потребностью не только специалиста, ученого-гуманитария, чьей прерогативой она была традиционно, а гораздо более широкого круга людей – не профессионалов-гуманитариев, но людей гуманитарного мировосприятия. По сравнению с положением, существовавшим в первой половине века, отмеченного приоритетами техницизма, беспредельной веры в возможности естественных наук, могущества техники, эта ситуация нова и значима.

Однако она вызывает определенные трудности. Ясно, что объем информации, связанной с исследованием разнообразия мировых культур и тем более их взаимодействий, беспредельно увеличивается. Это не может не привести к качественным изменениям методологии исследований. Достижения середины XX в. дали возможность привлечь новые технические средства для фиксации, передачи, обработки социальной информации, что значительно ускорило темпы поиска информации, качественно изменило возможности воспроизведения, тиражирования текстов, их доступности для потребителя. Изменились способы обработки социальной информации массовых источников, возможности корреляционного анализа взаимосвязи социальных явлений, моделирования. Использование этих новых для гуманитарных наук возможностей стало важным направлением научного исследования.

Не менее существенным для гуманитарных наук является развитие аудиовизуальных источников, существенно изменивших соотношение письменной и звукозаписывающей фиксации информации, письменных и устных свидетельств в информационном поле XX в. Технические средства новейшего времени, с одной стороны, облегчают доступ к информации, сокращают ее путь к потребителю, с другой стороны, способствуют еще более быстрому увеличению общего объема информации, создают новые виды источников. Объект источниковедения – исторический источник – становится еще более широким. В этой ситуации важно выявить общие принципы подхода к историческим источникам, найти то существенно общее, что позволяет работать с источниками на единой принципиальной основе.

Предметом изучения источниковедения, как уже говорилось, являются исторические источники. Слово «источник» многозначно. Источник в одном из значений – это то, из чего берется, черпается что-либо; то, что дает начало чему-либо, служит основой для чего-либо. Отсюда, по-видимому, и произошло понятие об источнике, служащем для удовлетворения потребности в знании, информации. (См., например, летописное: «книги суть реки, вселенную напояющие» или современное: «книга – источник знания», «из достоверных источников известно» и т. п.) Все эти значения выражают (в прямом или переносном смысле) отношение к объекту: источник – это то, что может удовлетворить потребность в материальном или духовном. От слова «источник» в исторической науке произошло понятие «источниковедение», которое как научный термин в XIX в. утвердилось прежде всего в русской и немецкой историографии, а затем распространилось и в ряде других стран. Так, на украинском языке источниковедение – джерелознавство, на болгарском – изворознание, на польском – zródloznawstwo, на немецком – Quellenkunde, на румынском – Sursologie, на испанском – estudios de los fuentes, на английском – fontesologic.

Однако при буквальном совпадении значений слова объем понятия «источниковедение» имеет различное содержание. Известно, что любое понятие надо толковать системно, в контексте той научной школы, в которой оно создается и функционирует.

Для нас важно определить содержание понятия «источниковедение» в отечественной науке. Источниковедение – это учение об источнике, которое имеет принципиальное значение для гуманитарного знания в целом. Гуманитарное знание должно, если говорить о главном его предназначении, помочь человеку, занятому решением собственных, весьма конкретных, жизненных проблем – политических, экономических, профессиональных, национальных, семейных, каких бы то ни было – привлечь к их решению весь опыт, который накопило человечество.

Гуманитарное знание, таким образом, должно давать ответ на то, как в том или ином случае поступали люди. Мы видим, что именно теперь, в эпоху критических событий и чрезвычайных ситуаций, массовое сознание обращается к опыту прошлого. Причем делает это инстинктивно, почти наугад, используя имеющиеся возможности, предпочитая, в частности, мемуары и документальные публикации ученым трудам. В этом наиболее активно участвуют отнюдь не профессионалы-историки, а художники, режиссеры, журналисты, коллекционеры.

Что сделать, чтобы гуманитарий умел профессионально отвечать на несомненную потребность в освоении опыта прошлого? Прежде всего, его надо научить трем важным вещам. Во-первых, пониманию того, что существуют великие и рядовые, известные и малоизвестные произведения, зафиксировавшие человеческий опыт. Надо знать, какие произведения были созданы в той или иной культуре и как их найти. На этот вопрос профессионально отвечает источниковедческая эвристика. Далее, необходимо уметь исследовать произведения прошлого – применять методы, позволяющие получить надежную, новую информацию по интересующему вопросу. (Этот метод изучения произведения называется источниковедческим анализом.) И наконец, надо уметь оценить произведение как источник, содержащий важную гуманитарную информацию. (Эта оценка произведения с точки зрения ценности его информационного богатства называется источниковедческим синтезом.) Следовательно, гуманитарий должен владеть такими методами источниковедения, как источниковедческая эвристика, источниковедческий анализ и источниковедческий синтез. Эти методы взаимосвязаны, составляя единую систему знаний об источнике.

Источниковедение обычно определяют как историческую дисциплину, которая изучает исторические источники и разрабатывает методы работы с ними. Действительно, источниковедение тесно связано с исторической наукой. Именно историческая наука больше, чем какая-либо другая, нуждается в источниках. История – наука о прошлом человечества и в качестве таковой извлекает свой фактический материал из исторических источников; возможности непосредственного наблюдения объекта своего исследования у историка значительно более ограниченны, нежели у представителей других наук о человеке и обществе.

Источник – продукт (материально реализованный результат) целенаправленной человеческой деятельности, используемый для получения данных о человеке и обществе, в котором он жил и действовал. Важно подчеркнуть, что источник – продукт деятельности человека. Все материальные объекты – орудия и машины, здания, обработанные пашни, сады и поля, документы – рукописи, чертежи, книги созданы человеком в конкретно-исторических условиях и отражают эти условия. В материальной форме (на материальном носителе) реализованы чувства и мысли людей, когда-то создававших их. Источники в большинстве своем не есть какие-то особые, специально созданные для передачи исторических сведений предметы или документы. Они выступают в этом качестве, лишь когда люди обращаются к ним с целью получить необходимую социальную информацию.

Прилагательное «исторический» в словосочетании «исторический источник» не указывает на какие-либо особые свойства источника. Оно уточняет не специфику источника, но специфику той области знания, которая привлекает источники для своих исследовательских целей – для познания прошлого, изучения истории человечества (в данном случае историческая наука). В то же время словосочетание «историческое источниковедение», которое часто используется как синоним термина «источниковедение», указывает на связь источниковедения с исторической наукой, подчеркивает, что оно возникло и долгое время развивалось в связи с задачами именно исторической науки, в процессе работы с источниками прежде всего историков. Сфера приложения методов источниковедения не исчерпывается собственно исторической наукой. Расширяя сферу применения своих методов в антропологии, этнологии, социологии, исторической психологии, исторической географии, культурологии, источниковедение в то же время сохраняет свою традиционно сложившуюся взаимосвязь с исторической наукой.

Источниковедение изучает не просто исторический источник. Оно изучает систему отношений: человек-произведение-человек. Эта триада выражает общечеловеческий феномен: один человек общается с другим не непосредственно, с помощью личного контакта, но опосредованно, с помощью произведения, созданного другим человеком и отражающего его личность. Непосредственное общение людей ограничено временем и пространством. Оно возможно только в настоящем, сейчас и здесь. Ученые давно уже размышляют об относительности понятий «настоящее» и «прошлое», так как граница между ними подвижна, а сам переход бесконечен. Когда в 60-х гг. историки и социологи обратились к проблеме контактов между исторической и социологической наукой, одним из вариантов разграничения было то, что история занимается прошлым, а социология – современностью, настоящим. При такой постановке вопроса подвижность границы прошлого и настоящего стала особенно очевидной. Трудно, однако, точно ответить на вопрос, когда, в какой момент настоящее становится прошлым.

Не касаясь всех аспектов более сложной проблемы соотношения исторического и социологического методов, отметим лишь саму постановку вопроса: действительно ли можно провести четкую грань между прошлым и настоящим? События прошлого вплетаются в живую ткань современной реальности, и трудно отделить одно от другого. Новые работы психологов, исследователей проблемы восприятия свидетельствуют, что в данной ситуации речь идет не о часах, и даже не о минутах, но только о секундах. Человеческое сознание, по новейшим исследованиям, способно воспринимать целостную картину в течение 2,9 секунды. Что касается дальнейшего, то здесь уже необходимо обращаться к источникам фиксированной информации. Итак, с источниковедческой точки зрения непосредственный контакт весьма краток, и очень скоро становится необходимым обращение к письменной, графической, изобразительной фиксации только что промелькнувшего события.