Текст книги "Теория исторического познания. Избранные произведения"

В отличие от мгновенного сейчас и здесь, непосредственного наблюдения обращение к источникам делает общение независимым как от времени, так и от места действия. Созданное человеком произведение дает информацию о творце всякий раз, когда в этом возникает необходимость.

Таким образом, через посредство созданного произведения человек дает знать о себе другим людям.

Публикуется по изданию: Медушевская О. М. Источниковедение: теория, история и метод / Отв. ред. М. Ф. Румянцева. М.: РГГУ, 1996. С. 3–20.

Становление и развитие источниковедения

Критика и интерпретация как исследовательская проблема

Чтение великой книги, рукописи ради общения с ее творцом и создателем было в традиционной культуре органической потребностью. Такое произведение оберегали, окружали ореолом высокого пиетета, с ним обращались трепетно и неравнодушно, его перечитывали вновь и вновь, доискиваясь до глубокого, не сразу открывавшегося смысла. Это было общение с автором произведения, которое могло быть продолжено собственными записями, например, записями на полях, владельческими знаками в рукописи или экслибрисами в книге. На этой основе вырабатывалось умение понимать произведения древности, различать подлинники, судить о ценности произведения и особенностях авторского стиля. На материале филологии формировались методы обращения к авторству как способу понимания произведения. Понятие об источнике и его критике, его понимании (герменевтике) возникло в связи с филологической интерпретацией важнейших произведений литературы классической древности. Этими вопросами занимались толкователи текстов Священного Писания – экзегеты, гуманисты, мыслители и ученые. На этой основе в начале XIX в. складывались общие принципы обращения к произведению и авторству как способу понимания произведения, проникновения в глубинный смысл текста.

Позднее понятие «экзегеза» стало употребляться более широко – как интерпретация текста в грамматическом, историческом и юридическом смысле, общие принципы которой были практически неотделимы от конкретики реального текста, служа главной для источниковедения цели – лучшему пониманию авторского замысла, смысла произведения, заложенного в нем его создателем. По существу, стремление, например, исследователя русских летописей А.-Л. Шлёцера восстановить «очищенного Нестора» было ярким выражением внимания к автору произведения, понимания авторского замысла. Шлёцер – русский историк и филолог немецкого происхождения, адъюнкт Петербургской академии наук, а позже профессор Гёттингенского университета предполагал, что «Повесть временных лет» есть произведение не только монаха Киево-Печерского монастыря Нестора, но и его продолжателей и переписчиков. Он считал, что существует один основной текст, который и стремился восстановить из массы вариантов и разночтений.

Общее учение о принципах подхода к произведению как источнику на основе изучения текстов Нового Завета сформулировал известный немецкий теолог и философ Ф. Шлейермахер. В своем сочинении «О герменевтике и критике, особенно в их отношении к Новому завету» он различал два подхода к изучению произведения: учение о герменевтике и учение о критике. Учение о герменевтике он определял как «искусство понимать чужую речь», причем выделял грамматическое и психологическое истолкования. Психологическое истолкование, по мнению ученого, состоит в том, чтобы понять комплекс мыслей автора как некий «жизненный момент» в его развитии. Учение о критике Шлейермахер трактовал более широко, нежели другие ученые, чаще всего определявшие критику как искусство понимать произведения древности и различать подлинные от неподлинных, а также судить об их достоинствах. Понятие критики оказалось не вполне четким, поскольку искусство понимания произведения, с одной стороны, и установления подлинности – с другой, весьма различны по своим задачам и методам. Четкое разделение герменевтики и критики способствовало уточнению обоих понятий. Шлейермахер отмечал, что задачи критики встают перед исследователем произведения в том случае, когда тот замечает, что в источнике «есть нечто такое, чего в нем не должно бы быть». Иначе говоря, когда возникает подозрение в том, что изучаемый источник содержит какие-то ошибки, требующие критического отношения; он разделял их на механические (например, описки переписчика текста) и на ошибки, зависящие от свободной воли того, кто признается автором данного произведения. Основное внимание он все-таки уделял рассмотрению задач критики, методам установления подлинности и неподлинности, а не решению более сложных проблем достоверности.

В начале XIX в. для разработки методов изучения произведения и его авторства большое значение имели труды по классической филологии. Эта область гуманитарного знания понималась тогда очень широко. Так, немецкий филолог Ф. А. Вольф рассматривал филологию как область познания классической древности во всей совокупности. Его особенно интересовала «филологическая реконструкция» произведений частного и государственного быта греков и римлян. Труды Вольфа об авторстве «Илиады» и «Одиссеи» оказали большое влияние на развитие науки о классической древности и ее методов. Чрезмерно широкое понимание Вольфом филологии (он приходил к заключению, что «цель филологии – чисто историческая») не вызывало, однако, поддержки ни у филологов, ни у историков. В развитие исторической критики большой вклад внес немецкий историк Б. Г. Нибур, основатель научно-критического метода в изучении истории. В своей классической книге «Римская история» он доказывал легендарность древней истории Рима, используя критический метод анализа исторических свидетельств. Развитию методов критики и интерпретации источников способствовали труды историков права, особенно работы главы исторической школы права немецкого юриста Ф. К. Савиньи. В трудах по политической истории Западной Европы XVI–XVII вв. немецкий историк Л. фон Ранке провозглашал необходимость объективного критического изучения источников и фактов, чтобы писать историю именно так, «как она в действительности происходила». Этот тезис многими его последователями ассоциировался с обращением к оригинальным источникам, с необходимостью критической проверки их достоверности. Научно-критическое изучение истории Нового Завета и раннего христианства продолжил Ф. К. Баур – выдающийся немецкий протестантский теолог, профессор университета в Тюбингене.

Среди французских историков особый интерес к проблемам критики источников проявлял историк-медиевист П. Дону. Как крупнейший архивист, Дону известен разработкой принципов классификации документов национальных архивов. Кроме того, в течение ряда лет он читал курс лекций по исторической критике источников.

Первая треть XIX в. характеризовалась особым интересом ученых к исследованию произведений культуры, к историческим сочинениям, проблемам авторства и жанра этих произведений.

Источниковедение как проблема национальной истории

Большое влияние на развитие методов анализа исторических источников оказали крупные научные открытия первой трети XIX в. Они способствовали изучению множества исторических источников и совершенствованию методов их критического анализа. Одна из крупнейших инициатив связана с изданием знаменитой серии исторических памятников германской истории («Monumenta Germaniae Historica»), в немалой степени повлиявшей на создание союза германских государств. Так, неудачи Пруссии в войне с Наполеоном побуждали правительство к либеральным реформам, усиливали стремление германских государств к объединению. Важная роль в формировании национального самосознания отводилась изданию исторических документов германской истории. У истоков издания стоял государственный деятель и либеральный реформатор, глава прусского правительства в 1807–1808 гг. Г. Ф. фон Штейн. В 1815 г. фон Штейн отошел от политической деятельности и на свои средства предпринял это крупное научно-историческое издание. В ходе реализации данной инициативы в 1819 г. было создано научное общество «Die Gesellschaft für ältere Geschichtskunde». Его деятельность была направлена на исследование документов, источников германской истории и их последующее научно-критическое издание. Общий перспективный план собирания, научной критики и публикации был разработан историком Г. Г. Пертцем. Таким образом было положено начало успешно продолжающейся и поныне знаменитой серии «Памятники германской истории». Первый выпуск вышел в 1826 г. Издание стало подлинной школой исследования источников, их научной критики. Оно было разделено на пять крупных разделов по типам источников: Scriptores (исторические писатели в широком смысле); Leges (законы и юридические сборники); Diplomata (документы); Epistolae (письма); Antiquitates (древности), не вполне определенный по видовому составу. Непосредственное участие в этом издании принимал историк и библиограф Г. Вайц. С 1875 г. он стал главным редактором издания. Своими трудами он положил начало особой исторической школе изучения истории государственных учреждений и общественного строя средневековой Германии. С его именем связано также создание в 1830 г. известной библиографии «Quellenkunde der deutschen Geschichte» («Источниковедения германской истории»). Это произведение интересно и с точки зрения становления термина «источниковедение». Данным словом впервые было названо целое направление исследований. Оно заменило не вполне точное и труднопереводимое «историоведение», первоначально входившее в название научного общества по изучению источников, основанного фон Штейном. Надо отметить, что библиография «Источниковедение германской истории», в подготовке которой кроме Г. Вайца участвовал и государственный деятель Ф. К. Дальман, представляет собой полную ретроспективную библиографию источниковедческих работ, представленных в систематическом порядке. Она высоко оценивается специалистами. (Первое издание вышло в 1830 г., десятое – в 1980-х гг.) Постоянные переиздания книги свидетельствуют о том, что она и поныне не утратила значения.

Итак, понятие «источниковедение» возникло в результате собирания, изучения и систематизации исторических источников. Иными словами, грандиозная работа, проделанная Г. Вайцем совместно со своими сподвижниками, по выявлению, научной критике и оценке исторических источников и составила то научное исследовательское направление, развитие которого способствовало становлению источниковедения как науки.

В России собирание и издание исторических источников особенно оживились после Отечественной войны 1812 г., сыгравшей большую роль в формировании исторического сознания и подъеме интереса к прошлому. Еще в 1811 г. при Московском архиве министерства иностранных дел была создана комиссия печатания государственных грамот и договоров. После 1812 г. ее деятельность активизировалась при поддержке канцлера графа Н. П. Румянцева. Монументальное «Собрание государственных грамот и договоров, хранящихся в Государственной коллегии иностранных дел» включало государственные акты 1229–1696 гг. С 1834 г. издание исторических документов было сосредоточено в Археографической комиссии, созданной при министерстве народного просвещения. Комиссия издала ряд многотомных публикаций. По единому плану и правилам с 1837 г. стало публиковаться «Полное собрание русских летописей». Не утратило до сих пор научного значения «Полное собрание законов Российской империи», издание которого возглавил знаменитый государственный деятель, автор плана государственных преобразований при Александре I М. М. Сперанский. Эти и многие другие крупные инициативы собирания, изучения и издания исторических документов служили мощным стимулом развития источниковедения и научной критики источников.

Источник как самодостаточная исследовательская проблема

Характерный для первой половины XIX в. социокультурный тип, способ гуманитарного мышления отличался непосредственным обращением к источнику, стремлением целостно воспринять произведение, а через него личность его автора. С этим связано большое внимание к форме, к жанровым особенностям произведения.

Существенной особенностью того времени являются историзм культуры, связь истории и политики: государственные деятели участвовали в исторических исследованиях и публикациях и, наоборот, историки-профессионалы занимались государственной политикой. «Записка о древней и новой России» Н. М. Карамзина, прошлое страны, ее настоящее и перспективы развития составляют единую концепцию; исторические труды А. С. Пушкина, государственных лидеров, и не только России, по кодификации законодательства и публикации памятников государства и права выступают как убедительные примеры для понимания сложившейся в первой половине XIX в. ситуации.

Наибольшую глубину понимания связи истории и политики придает гуманитарию того времени непосредственное участие в деятельности архивов. Перед ним проходит вся политическая система страны, ее структура, социальная стратификация и, что также очень важно, способы ее функционирования (через сохранившиеся документы). Гуманитарий этого типа не обязательно историк или писатель. Он – государственный деятель по образу мышления. Если это историограф, как Карамзин, то он же и автор «Записки о древней и новой России», т. е. политолог и реформатор. Если поэт, то мыслящий как социолог, например, как Пушкин в «Борисе Годунове» и исторических повестях. Если дипломат, то крупный политик, как A. M. Горчаков, или поэт – учитель наследника, будущего царя – культуролог В. А. Жуковский, или дипломат-философ, как Ф. И. Тютчев. Общим для всех является научный подход к источнику как к явлению, масштабный взгляд на страну и ее исторические судьбы, понимание политической системы государства, соотношения народа и власти.

Во второй половине XIX в. сложилась иная культурная ситуация. Синтез историка-чиновника – государственного мужа в одном лице уже не прослеживается. Выдающийся историк С. М. Соловьев (1820–1879) не был государственным историографом, как Н. М. Карамзин. Либеральные профессора, философы и правоведы типа К. Д. Кавелина, Б. Н. Чичерина, М. М. Ковалевского, как правило, на долгие годы отстраняются от государственной службы и университетского преподавания. Разрыв между властью и обществом растет, приобретая критический характер.

Огромное значение для развития источниковедения имела активизация деятельности архивов ряда стран Европы. В 1821 г. в Париже была создана Школа хартий. Ее целью была подготовка архивистов и библиотекарей, специалистов для работы с огромным массивом документов средневековой истории Франции. Дело в том, что историческое образование во Франции было сосредоточено в различных учебных заведениях. Среди них – Коллеж де Франс, образованный еще в XVI в. для того, чтобы противостоять Сорбонне своим духом свободного исследования и чистой науки. С точки зрения историографии конца XIX в. Коллеж де Франс в области исторических исследований не давал исследовательской подготовки. Отметим, что крупные ученые, преподававшие здесь (например, Ж. Мишле), специальной подготовки не ценили, ставя во главу угла художественную образность исторического изложения. Кроме того, история преподавалась на словесных факультетах, которые были частью наполеоновской системы высшего образования и занимались в основном популяризацией исторических знаний, но не обращались к исследовательским методам. Третьей формой исторического образования во Франции была Высшая нормальная школа, готовившая учителей средней школы. Для них предполагалось достаточным знать те факты, которые они будут преподавать.

Внимание к историческим произведениям как таковым, с одной стороны, и необходимость обращения к новым комплексам исторических документов в связи с подъемом национального самосознания в странах Европы – с другой, вызвали в середине XIX в. значительный подъем интереса к историческим исследованиям; соответственно актуализировались и проблемы специальной подготовки для осуществления таких исследований. Университетское образование общего типа оказалось явно недостаточным для этой цели.

Одновременно эта же проблема встала как практическая проблема архивов. Вполне понятно, почему она была осознана прежде всего во Франции. Здесь в результате крупнейшего в истории переломного события – Великой Французской революции произошла смена всего административного аппарата, учреждений, политической системы. Старые учреждения перестали существовать, тем самым возникли как возможность, так и необходимость централизации архивов нового времени. Речь шла об архивах политической системы, власти и администрации старого режима, о документах политических, административных, религиозных архивов не только государства, но и нации. Тогда же возникла и новая проблема – предоставление архивов как достояния нации в распоряжение граждан. Представив себе масштаб и важность этих задач, можно увидеть, что историческое образование старого типа не могло решать подобные задачи, формировать нового специалиста. Обычно, когда говорят о Школе хартий, обращают внимание на то, что именно здесь, и в то время только здесь, преподавались палеография, дипломатика, другие исторические дисциплины, позволявшие вести исследовательскую работу с документами средневековой эпохи. С 1846 г. кадры французских архивистов формировались преимущественно из выпускников Школы хартий, с 1850 г. это положение стало обязательным.

Вслед за Школой хартий подобные высшие школы создаются в других странах Западной Европы. Таков, в частности, Институт австрийских исторических исследований, основанный в 1854 г. в Вене немецким историком и эрудитом Т. фон Зиккелем. (Зиккель провел несколько лет в Париже, где обучался в Школе хартий.) В созданном им институте особенно широко развивались дипломатика, палеография и другие исторические дисциплины, связанные с критикой источников. В 1856 г. в Мадриде открылась Школа дипломатики под эгидой Академии истории, в 1857 г. – Школа палеографии и дипломатики во Флоренции под руководством Фр. Бонаини, итальянского эрудита и архивиста.

Руководимые историками-архивистами, в большинстве своем медиевистами, архивы становились исследовательскими центрами исторической науки. Так, Фр. Бонаини реорганизовал архивы Тосканы и хранилища государственных архивов во Флоренции, Пизе, Сиенне, Лукке, бельгийский историк и архивист Л. П. Гашар – архивы Бельгии, английский историк и архивист Ф. Палграв – архивы Великобритании. Это поколение ученых создало ценные описания крупных архивных фондов, открыло возможности публикации документов, наиболее важных для истории страны.

Все эти факты позволяют по-новому взглянуть на то, что представляет собой тип источниковедческого образования, отличный от университетского в традиционном смысле. Обычно главный акцент делается на знании методов работы с источниками: палеографии, дипломатики – и т. п. При всей своей верности такой подход не охватывает сути проблемы целиком: в стороне остается факт непосредственного участия в исследовательской и публикаторской работе крупных государственных политиков, по преимуществу либерального направления: Г. фон Штейна – в Пруссии, Фр. Гизо – во Франции, М. М. Сперанского и Н. П. Румянцева – в России. Участники этой работы не просто эрудиты и исследователи узких тем. Это крупные политические деятели, хорошо понимавшие государственно-политическое значение публикаций источников, их роль в формировании образа страны как среди ее граждан, так и в европейском мире.

Становление национальных государств, развитие идей юридических и гражданских прав личности, рост исторического сознания сформировали особый подход к историческому документу, превратившемуся в глазах общества в документ истории. Историк, архивист, государственный деятель разделяют общие идеи национальной самоидентификации, связывая с нею бережное, заинтересованное и даже профессиональное отношение к национальной исторической памяти. Создание Школы хартий во Франции, грандиозная общественно-научная инициатива издания фундаментальных серий исторических документов («Памятников истории Германии»), деятельность русских просветителей-меценатов в России, особый тип интеллектуалов – хранителей национальной исторической традиции («архивных юношей» пушкинской поры) заложили основы концепции деятельности архивиста как специалиста высочайшей квалификации, мастерского исследователя исторических текстов. Однако то, что долгое время служило главным профессиональным достоинством и предметом гордости профессионала-архивиста, историка, текстолога, в изменившихся условиях конца XIX – начала XX в. стало восприниматься критически. В центре внимания данного типа интеллектуала находилась страноведческая, достаточно узкоспециализированная модель специалиста. Ориентированность на фундаментальное эрудитское изучение традиционных учреждений и делопроизводственных материалов и актовых источников предъявляла высочайшие требования к узкоспециальному, тесно связанному с конкретным видом документации комплексу вспомогательных исторических методик. Историк-исследователь – страновед, архивист – историк учреждений, дипломатист-текстолог, исследующие конкретную проблематику, с трудом могли перейти к теоретическому осмыслению профессиональных методик. Специалист данного типа испытывал большие трудности, когда переход от страноведческой тематики к глобальным обобщениям оказывался необходимым. Такой специалист не готов к теоретическому обобщению накопленного эмпирического опыта. Об их отношении к историческому познанию Л. Февр писал: «История – это история – такова была отправная точка для ее определения»[92]92
  Февр Л. Суд совести истории и историка // Февр Л. Бои за историю. М., 1991. С. 11.


[Закрыть]. Неготовность к осмыслению собственной исследовательской практики поставила такого специалиста в критическую ситуацию. «Новый век, – писал об этой ситуации в исторической науке А. Тойнби, – очертил свое поле исследования, не ограниченное рамками одной национальности, и ученые вынуждены будут приспособить свой метод к интеллектуальным операциям более широкого масштаба»[93]93
  Тойнби А. Дж. Постижение истории. М, 1991. С. 20.


[Закрыть]. Становление методологии истории и обособление методов исторического исследования как особого предмета профессионального исторического образования стало в конце XIX – начале XX в. характерной тенденцией нового менталитета историков-интеллектуалов.

Источники как средство познания для историка

Во второй половине XIX в. заметно изменилось общественное сознание. На методологию общественных и естественных наук все большее влияние оказывал позитивизм, рассматривавший научное знание лишь как совокупный результат конкретных специальных наук. В гуманитарной культуре наметился отход от изучения авторских произведений как предмета и цели исследования. Они стали рассматриваться прежде всего как предварительный этап к созданию социологических конструкций. Изменилось и представление о цели исторической науки, о методологии достижения исторического знания. Монографические труды и учебные пособия того времени отражают позитивистский подход к концепции методологии истории.

Наиболее ярким выражением этого стала книга двух крупных французских ученых и педагогов высшей школы Ш.-В. Ланглуа и Ш. Сеньобоса «Введение в изучение истории» (1898)[94]94
  Ланглуа Ш.-В., Сеньобос Ш. Введение в изучение истории. М., 1898. С. 275.


[Закрыть]. Она отвечала задачам нового гуманитарного образования, осуществляемого в соответствии с реформой 1864 г. высшего образования во Франции.

В связи с проведением реформы в Сорбонне была создана Школа высших исследований с отделением истории и философии. Главная идея состояла в подготовке молодых людей к оригинальным исследованиям научного характера. «Там должны были попытаться сделать для всех частей всемирной истории то, что делали уже давно в Школе хартий в ограниченной области средневековой истории Франции». По оценке Ланглуа, за время, прошедшее со времени реформы Дюрюи до конца XIX в., все эти учреждения, некогда столь несходные, стали работать в одном направлении ради одного общего дела, хотя каждое сохранило свое название, автономию и свои традиции, и их эволюция привела, несомненно, к благотворным последствиям. Именно в это время, в 1896–1897 гг., читая студентам Сорбонны лекции о том, что представляет собой и чем должно быть изучение истории, Ланглуа и Сеньобос пришли к убеждению, что по этой проблеме должно быть создано специальное пособие. Их «Введение в изучение истории» не ставило своей целью заменить будущему историку его профессиональную подготовку: оно должно было побудить специалиста размышлять о приемах исследования исторического материала, которые применяются подчас как бы машинально. В то же время публике, читающей сочинения историков, книга должна была показать, как эти сочинения пишутся и с каких позиций возможно правильно о них судить. В новой реальности исторического сознания второй половины XIX в. изучение отдельного произведения, цельности авторского замысла отошли на второй план. Все дисциплины, которые давали возможность воспринимать произведения в целостности, стали трактоваться как чисто вспомогательные. Графика, фактура рукописи, ее внешние особенности, т. е. то, что, по существу, есть лишь выражение бытия документа, его внутреннего смысла, стало трактоваться с технической, можно сказать формальной, стороны. Дипломатика, палеография, сфрагистика, текстология интерпретировались чуть ли не как технические приемы, способы преодоления докучного барьера неразборчивости, непонятности текста.

Согласно концепции Ланглуа и Сеньобоса, в историческом познании различаются три основных этапа. Первый – это этап «предварительных сведений», к которым отнесены прежде всего отыскание и собирание документов, необходимых историку (для обозначения этого этапа авторы применяют термин «эвристика»). Здесь, в частности, рассматриваются важнейшие справочные издания (типа каталогов, описей архивов, библиотек и музеев, материалов исторической библиографии, всякого рода указателей и справочников), способствующие отысканию документов. К этому же этапу отнесены все «вспомогательные науки». Они трактуются именно как «техническая подготовка историка и эрудита», как некий запас технических знаний, которые не может заменить ни природное дарование, ни даже знание метода. Впрочем, преподавание этих «вспомогательных наук» и «технических приемов» позитивистские авторы «Введения в изучение истории» высоко ценят: преподавание вспомогательных наук и технических приемов исследования было введено лишь для средневековой (французской) истории и только в специальной Школе хартий. Это простое обстоятельство обеспечило на целые 50 лет за Школой хартий заметное преимущество перед всеми другими высшими учебными заведениями не только французскими, но и заграничными; она воспитала целый ряд блестящих исследователей, обнародовавших много новых данных. Техническая подготовка лиц, занимающихся средневековой историей, лучше всего была поставлена именно в Школе хартий, в первую очередь благодаря курсам романской филологии, палеографии, археологии, историографии и средневекового права. Появилось много пособий по палеографии, эпиграфике и дипломатике.

Второй научно-исследовательский этап в историческом познании Ланглуа и Сеньобос определяли как «аналитические процессы». Этим термином обозначалась как внешняя (подготовительная) критика источника, относящаяся к его происхождению и авторству, так и внутренняя критика, понимаемая как его истолкование и критика достоверности. Главным критерием последней служит суждение о точности и искренности автора документа.

Важно отметить, что ученые-позитивисты представляли критику именно как подготовительный этап деятельности историка. Анализ источника в рамках данного подхода завершается препарированием содержащихся в нем данных, отделением заслуживающих доверия фактов от недостоверных. Рассмотренный таким образом документ превращается в «длинный ряд авторских понятий и свидетельств о фактах». При таком подходе к критике и интерпретации не дается общая оценка документа (источника). Предварительный аналитический этап необходим и достаточен для последующего, более сложного этапа работы историка, который называется в данной концепции синтезом, синтетическим процессом. На этом, высшем, этапе отдельные факты систематизируются, осуществляется историческое построение, создаются общие формулы и, наконец, дается историческое изложение.

Ценным в данной методике является внимательное изучение связи личностных характеристик (создателя источника) и той информации, которую он мог и хотел сообщить. Ланглуа и Сеньобос использовали для своей модели критического изучения источников детальные анкеты-опросники, созданные под непосредственным воздействием достижений социологии конца XIX – начала XX в. Ставя сформулированные ими вопросы последовательно, можно лучше изучить сложные обстоятельства создания источника и уровень достоверности сообщаемой информации. В учебнике Ланглуа и Сеньобоса прослеживается характерная для позитивистской парадигмы установка на систематизацию имеющегося в распоряжении исследователя материала. Интерпретация и историческое построение, исторический синтез – как этап исследовательского труда – представлен в книге именно упорядочивающими схемами распределения отдельных изолированных фактов по хронологическим или тематическим принципам.

Различение источников, содержащих первичную и вторичную (полученную из вторых рук) информацию, а также споры о преимуществах документальных (дипломатика) источников перед повествовательными восходят к XVII–XVIII вв. Немецкий методолог и историк И. Г. Дройзен в своей «Историке» в основу классификации источников положил принцип соотношения источника и факта: одни исторические факты дошли до нас непосредственно (исторические остатки), а другие – в свидетельствах о них других людей (исторические предания). Дройзен не исключал, однако, возможностей смешения этих признаков (выделяя, в частности, смешанные источники, например, вещественные с поясняющей надписью и др.).

Большой интерес к упорядочению самих объектов – исторических источников – является характерной чертой другого классического методологического труда – «Учебника исторического метода» Э. Бернгейма[95]95
  В русском переводе основные положения этого труда были опубликованы: Бернгейм Э. Введение в историческую науку. СПб., 1908; Он же. Философия истории, ее история и задачи. М., 1910.


[Закрыть]. Наиболее детально и тщательно автором разработана классификация исторических источников. Классификация как деление множества изучаемых объектов на логические классы имеет огромное значение в науке не только для упорядочения знаний о фрагментах реальности, но прежде всего для выявления свойств и особенностей этих объектов. На определенном уровне развития любой науки классификация становится необходимой и возможной. В познавательной ситуации, представленной европоцентристской моделью исторической науки, она была и своевременна, и возможна. Э. Бернгейм выстроил свою классификацию по степени близости источника к фактам, соответственно различая исторические остатки и историческую традицию (предания). Эта классификация стала в концепции Бернгейма основополагающей для выработки методов проверки достоверности источников. В отношении остатков необходимо было проверить их подлинность (соответствие заявленным в них параметрам времени, места и авторства). При проверке опосредованных источников-свидетельств на первый план выступают все возможные в рамках традиционной критики свидетельств исследовательские приемы. Бернгейм, как и ранее Дройзен, как практикующий историк, конечно, прекрасно понимал, что данный принцип классификации не может быть проведен достаточно последовательно, поскольку соотнести прямые и опосредованные, первичные и вторичные свидетельства источника весьма сложно. Применяя данную классификацию, он сумел обратить внимание ученых на различие социальной информации в изучаемых источниках и на необходимость применения различных методов ее интерпретации: одни должны опираться на вещественную сторону источника, его пространственные характеристики, когда источник выступает как фрагмент прошлой реальности, ее остаток; другие требуют логико-содержательного анализа содержания текста.