Текст книги "Пианисты"

Музыка обрушилась на нее как неизвестная стихия. Она пугала своей огромностью, агрессивностью. Маргарита видела боковым зрением: люди вокруг получали удовольствие, кто-то прикрывал от наслаждения глаза, кто-то покачивал в такт головой. Но что с ней было не так? Почему для нее эта музыка оборачивалась кошмаром? Девушка совсем не была готова к такому ошеломляющему воздействию. Музыка обнажала ее, делала слабой и беззащитной, пробирала до костей и даже как будто предсказывала судьбу, более того, звучала как сама судьба. А вот этого ей совсем не хотелось. Она давно представала перед этим миром эдакой амазонкой, в доспехах и во всеоружии. Она привыкла самостоятельно, по-хозяйски распоряжаться своей жизнью.

Что она могла поделать? Ей нравился этот мужчина. Он был таким реальным, таким понятным, но его руки делали то, что не поддавалось пониманию и объяснению.

Концерт закончился как в тумане. Она помнила, что должна подойти к пианисту после выступления, выразить дежурный восторг, вручить визитку. Маргарита поплутала, прежде чем найти дверь, ведущую в артистическую, но когда к ней приблизилась, охранник преградил ей дорогу:

– Олег Владиленович уже ушел.

На улице Маргарита раскрыла зонтик и втянула глубоко в легкие влажную ночную прохладу. За несколько часов дождь со снегом образовали обширные лужи – обойти их было трудно, иногда невозможно. Замшевые сапоги на высоких каблуках, на которых она балансировала по старому выщербленному асфальту, покрытому темной водой, только осложняли каждый шаг и добавляли досады. Бежевый кашемир пальто был таким же неуместным в эту погоду. Ко всему прочему Маргарита не помнила, где именно в переулке оставила машину, и теперь в ночи, под тусклыми фонарями, найти ее темно-синюю «Ауди» будет непросто.

Черт, черт, черт! Это никогда не кончится… Ну где же она?

Маргарита отчаянно пыталась обойти тесно стоящие на тротуаре машины так, чтобы не испачкать свое дорогое пальто.

– Да неужели! – чуть ли не в голос произнесла она, увидев знакомый силуэт. Поковыляв через проезжую часть к водительской двери, она запустила руку в сумочку, чтобы нащупать ключ.

Раздался визг тормозов, и яркий свет фар взрезал окружающую темень. Маргарита даже не успела разглядеть машину, в доли секунды вставшую впритык к ее великолепному пальто. Она попыталась опереться о левую сторону капота, но не удержала равновесия на каблуках и сползла боком в слякоть.

Мгновенно открылась водительская дверь, и мужчина, на бегу расплескав лужу, бросился к Маргарите.

– Вы в порядке? – втягивая голову в плечи то ли от дождя, то ли от ужаса, мужчина наклонился над ней. С его роскошных, но сразу же намокших кудрей уже стекала влага. Он протянул Маргарите дрожащую руку.

Отведя взгляд от его забрызганных темно-серых брюк и сияющих вопреки любой грязи оксфордов, она буквально вцепилась в его сухую слишком белую в свете кисть. Неприятно ощущая на себе свою мокрую перчатку, она наконец подняла глаза:

– Якубов?

Тот, кто стоял перед ней, был совсем не похож на красавца со сцены, к которому она успела там, в зале, потянуться мыслями. Руки, помогавшие ей распутать цепочку сумочки, попавшую под каблук, действительно тряслись, а пальцы очень нервно пытались проиграть какой-то неведомый пассаж. На лицо неудачно падала тень и делала его совсем непривлекательным. Судорожная улыбка отняла последние остатки шарма артиста. Из-за досады на безжалостную реальность Маргарита отчаянно закричала:

– Не видишь, куда прешь? Или опять водкой глаза залил? Для храбрости на сцене?

– У-ух! Узнали, значит. – Якубов освободил ее каблуки от цепочки. – Слава – великое дело, я вам скажу, и представляться не нужно.

Только поднявшись, Маргарита заметила, насколько он бледен. Сзади сигналили машины. У нее уже не было сил ругаться или что-то отвечать. От беспомощности полились слезы. Почти ничего сквозь них не видя, она попыталась стряхнуть с себя мокрую грязь.

– Давайте, я помогу вам снять пальто, мы сядем в машину и отвезем его в срочную химчистку. Я знаю здесь одну, неподалеку, на Тишинке, – Якубов звучал теперь увереннее.

У Маргариты от обиды внутри все клокотало, но она позволила усадить себя в теплое кожаное кресло.

– У вас салфетки найдутся?

– Должны быть, в бардачке.

Маргарита пыталась оттереть от грязи сумочку, но ничего не получалось. Замшевые розовые вставки как будто окончательно были испорчены.

– Черт! – она от злости шмякнула сумкой по двери и тут же начала дергать застревавшую повсюду цепочку.

– Как вас зовут? – спросил Якубов уже совсем спокойно, участливо, почти заискивающе, одновременно подавшись корпусом и головой вперед и ловко выруливая из переулка на более освещенную дорогу.

– Маргарита, – буркнула она в сторону.

– Ну конечно, я должен был догадаться. Если я маэстро…

Маргарита услышала теплую нотку в его голосе. Он пытался разрядить обстановку, но она решила применить свой фирменный взгляд, уставившись в упор на собеседника. Она знала, как он действует, особенно на провинившихся, и частенько этим пользовалась. Сейчас это было ее единственное оружие. И защита.

– Это у вас и правда шанель? – Олег кивнул в сторону сумочки, которую она наконец аккуратно уложила вместе с цепочкой на колени.

Маргарита снова направила в его сторону возмущенный взгляд.

– Все. Молчу. Простите.

Здание химчистки, к которому они подъехали, было мертвым. Уличное освещение помогло различить на стеклянной двери табличку со словом «Ремонт», за витриной – мешки с цементом и строительные козлы.

– Сидите, я сейчас! – Олег выскочил из машины, поднимая на ходу воротник пиджака, и стал вглядываться в колыхавшееся на ветру объявление.

Она следила за каждым его движением: как открывает дверь, как садится, пристегивает ремень, поворачивает ключ зажигания, поправляет зеркала. Маргарита заново узнавала в нем человека со сцены, спокойного и уверенного.

– Там другой адрес, но они работают, если верить написанному. Это недалеко.

Пока ехали, Маргарита украдкой поглядывала на его руки, держащие руль, наблюдала за его манерой вождения. Он продолжал ее удивлять. Машину он вел как профессионал, а не как музыкант, который должен витать в облаках: спокойно, взвешенно, с хорошей реакцией на все происходящее на дороге. Его длинные ухоженные пальцы больше не дрожали.

Остановились у нужного адреса.

– Вы грейтесь в машине, а я сам отнесу ваше пальто.

Маргарита не выпускала Олега из поля зрения. Он забежал в освещенное помещение, и через стекло витрины было видно, как бережно и почтительно он передает приемщице через прилавок ее испачканное пальто – будто это не просто ценная вещь, а ребенок, которому надо помочь.

И тут ее охватила такая тоска по человеческому вниманию, по мужской заботе. Как давно она не была в подобной ситуации – чтобы кто-то сильный, с красивыми уверенными руками что-то для нее делал, а она ждала. Какое, должно быть, это счастье: оказаться в таких сильных руках и не думать больше ни о чем. Ей хотелось, чтобы эта ночь не кончалась.

* * *

– Вам надо согреться, и я знаю чем.

Олег еще чувствовал внутренний холодок от мысли, что бы было, если бы он не успел нажать на педаль тормоза. Но виду старался не подавать и потому всеми силами излучал уверенный оптимизм.

Они отправились в ночной бар на Мясницкой, хорошо известный ему по старым временам. Теперь здесь все было по-другому: больше шума, больше дыма, больше пластика и неона. Впечатление нереальности происходящего создавали многочисленные зеркала: Олег видел свое отражение с разных сторон, и было ощущение, что за ним кто-то неустанно следит, фиксируя каждое движение руки или поворот головы. Это сковывало – хотелось замереть или превратиться в невидимку.

Бармен поставил на их столик два американо и бокал с коньяком. Его черная униформа казалась в этой неоновой обстановке нелепой. Девушки в цветных пиджачках, с такими же разноцветными коктейлями в руках так же умножались на самих себя в зазеркалье. Сине-зеленая прядь у одной как будто становилась ярче благодаря кюрасао в ее стакане. Олег даже немного успокоился: в этом месте его точно никто не узнает и не будет просить автограф.

Из больших колонок в дальнем углу раздавалась ритмичная музыка. Олег уловил мотивы латино и рока, но что именно звучало в этом плейлисте, он вряд ли бы узнал. Современная музыка его совсем не раздражала, главное – чтобы не шансон.

– Это ничего, что я заказала спиртное? Вас не смущает?

– Вовсе нет, – он пожал плечами. – И почему это должно меня смущать?

– Я читала ваши интервью, вы так смело там рассказываете, какой путь алкоголика прошли…

Олег поймал на себе ее пристальный взгляд. Неужели что-то заподозрила? Он аппетитно отхлебнул из чашки кофе и решил, что лучше эту тему не развивать:

– Расскажите лучше о себе. Чем занимаетесь?

– О! Я-то совсем далека от музыки, если вы про это, – Маргарита согрелась и уже охотнее отвечала на вопросы.

Работала она в банке, а до того – в крупной строительной фирме. И банк, и фирма принадлежат отцу. На концерте оказалась только лишь потому, что, как сотрудник отдела рекламы и маркетинга, должна была изучить возможность нового партнерства с фондом Олега Якубова «Трезвость и жизнь», который, по мнению руководства банка, представлял для них определенный интерес.

«Теперь понятно», – подумал Олег и поймал себя на том, что внимательно и с удовольствием ее разглядывает. На лице доминировали, бесспорно, глаза: зеленые, с колдовским болотным отливом, они были не просто широко распахнуты, они как будто увеличивались к вискам у внешних уголков, или это был эффект косметики. Они почти не моргали, или это происходило незаметно и редко. Эти глаза умели смотреть в упор, слишком сильно открывая то, что было внутри. От этого становилось не по себе. Тебя либо расстреливали на месте, либо безапелляционно чего-то требовали, либо насмехались.

Эти глаза в сочетании с небольшим вздернутым носиком, острым подбородком и тонкими губами придавали ее облику что-то кошачье. Она по-кошачьи аккуратно своими маленькими ухоженными лапками брала чашку или бокал и так же по-кошачьи изящно отпивала. Олег ловил от этого какой-то новый кайф и начинал думать, как бы изловчиться и выпросить у нее телефон.

– Все же удивительно… – вновь заговорила она. – Завязавшие алкоголики всегда напрягаются, когда кто-то при них пьет, а вы совершенно спокойны.

– У меня большой опыт, не волнуйтесь.

В кармане завибрировал телефон. Звонила Вика, про которую он совсем забыл. Выходя из Дома архитектора, он честно пытался вспомнить, к кому именно он обещал сегодня заехать после концерта – к Вике или Агате.

– Извините, – он вышел из-за стола и направился подальше от колонок.

Он считал, что сегодня очередь Агаты, аспирантки консерватории, которую он опекал последние полгода. Он живо представил ее высокую тонкую фигуру, маленькое полудетское лицо, копну темных волос с вплетенными фенечками, потертые джинсы или длинные юбки в индийском стиле и вытянутые, всегда поношенные свитера. Агата старательно поддерживала образ хиппующей феминистки, но было очевидно, что стиль этот вынужденный, и химический, слегка затхлый запах секонд-хенда неистребим. Родители снимали ей квартиру в конце Кутузовского, но самой девушке приходилось серьезно экономить. Зная это, Олег, навещая Агату, чувствовал себя в этой квартире чуть ли не благотворителем.

Но звонила Виктория, полная противоположность Агате:

– Куда ты пропал? Концерт ведь давно закончился! Я даже хотела в этот раз купить цветы и прийти, типа сюрприз, так сказать, сделать. Но купила шампанского и решила ждать тебя дома…

Олег представил Вику в домашней обстановке. Как женщина простая, но добившаяся к своим тридцати пяти годам всего сама, она всегда знала, что надо делать, как и с кем. Видимо, профессия накладывала отпечаток: начинала она парикмахером где-то в Подмосковье, а сегодня владела собственным салоном в центре столицы. У Вики было красивое аппетитное тело, кожа нежно-зефирного цвета и волосы, выкрашенные в перламутровый блонд и всегда тщательно уложенные. Кондитерский облик завершали карамельного цвета ногти и шоколадная помада на губах, источающая, кстати, сильный конфетный аромат. К его приходу Вика зажигала свечи, расставляла по вазам цветы и всячески подчеркивала интимную атмосферу. Олега это часто раздражало, но он давал себе установку подыграть в этом женском спектакле. Тем более по совпадению обе его любовницы жили в районе Кутузовского, и было так удобно по дороге в загородный дом наведаться к одной из них в гости.

– Слушай, прости безголового. Встретил старого друга на концерте, он редко бывает в Москве, все больше в Цюрихе. Не можем наговориться, столько планов задумали.

– Так ты заедешь? Или уже не ждать? Между прочим, я скучаю, – пропела томно Вика.

– Давай я тебе чуть позже перезвоню. Мне вообще-то утром в аэропорт. Но, может, успею…

В телефоне затрещали помехи, он нажал на отбой, но перезванивать не стал. Возвратившись к столу, вновь почувствовал духи Маргариты, которые поначалу ему показались даже резковатыми, а теперь нравились все больше. В этом шлейфе ему уже хотелось остаться навсегда. А заглянув в ее болотные глаза, он понял, что своим девушкам больше не перезвонит.

– Простите еще раз…

– У вас все хорошо?

– Все просто прекрасно! – Олег был настроен продемонстрировать в этот момент максимальный позитив. – Но вы мне так и не сказали, понравился ли вам концерт? Или лучше не спрашивать?

– Почему же? Спрашивайте. Но музыка ваша меня пугает, – она в упор смотрела на него своими зелеными глазищами. – Мне от нее становится страшно, а я не люблю, когда на мою психику так давят, это ненормально.

– И что, на следующий концерт вы не придете? А я хотел вас пригласить…

– Не приду. И вообще, нам пора. Пальто, наверное, уже готово. И вы же отвезете меня домой? Машину свою я заберу завтра.

* * *

За стеклом иллюминатора, по периметру которого приклеился морозный узор, невидимое солнце подрумянивало выбивающиеся из общей массы нагромождения облаков. На фоне глубокой синевы они выглядели вызывающе выбеленными и настолько плотными, что создавалась иллюзия земной тверди, покрытой льдом и снегом, которую самолет мог по неосторожности задеть крылом. Но иногда между небесными торосами появлялись прогалы, фаты-морганы рассеивались, и глаз ухватывал либо туман другой плотности, либо бескрайнее таежное море. Его темно-зеленая, почти черная хвоя, припорошенная снегом, воспринималась как плывущая внизу зимняя воздушная стихия.

Самолет вошел в облака – видимо, началось снижение. В окне как будто замелькали бело-огненные всполохи.

«Наш самолет готовится совершить посадку в аэропорту Кольцово города Екатеринбурга. Просьба пассажирам занять свои места…»

Голос стюардессы напомнил Олегу голос Маргариты. На какой-то миг показалось, что это она и объявляет. Со вчерашнего вечера он думал о ней постоянно. Ночью почти не спал. Как только закрывал глаза, ее взгляд в упор настигал его и уже не отпускал.

Сейчас он вновь и вновь возвращался мыслями к последним минутам их общения, когда им с трудом удалось на его «Тойоте-Камри» пробраться по узкому двору, заставленному машинами, к ее подъезду.

– Да, тесновато здесь у нас. Но мы не в обиде.

– Спасибо за вечер, и простите, что так получилось, клянусь, я больше буду, – он пытался шутить.

Маргарита отстегнула ремень безопасности и стала копаться в сумочке.

– Ну что ж, вечер получился волнующим во всех отношениях, – Олег изо всех сил сохранял слегка небрежный, ничего не значащий тон. – Даже захотелось вам позвонить и еще раз его вспомнить. Как вы на это смотрите?

– Я же сама хотела дать вам визитку. Минуту. Где же она? – Маргарита выложила из сумочки на колени ключи, красную лаковую косметичку и наконец извлекла поблескивающий золотистыми буквами бумажный прямоугольник. – Вот. Держите. Нам обязательно надо обсудить договор!

– Ах да, договор… Отлично, обсудим договор.

Разглядывая теперь в иллюминатор приближающуюся выбеленную снегом землю, Олег без конца повторял: неужели только договор? Самолет заходил по глиссаде на посадку, и внизу стали видны шоссе и машинки на них. Олег привык к тому, что, подлетая к Москве, можно было наблюдать, как в любую погоду, самую снежную и метельную, по неизменно раскатанному черному асфальту бежали такие же очищенные автомобили. Здесь все было по-другому. На дорогах лежал утрамбованный до заледенелой корки снег; казалось, что из общей белизны выдернута нитка некрашеной овечьей шерсти и по этой волшебной нити движутся такие засахаренные пироженки.

На выходе из зоны прилета его никто не встретил. Неотвеченных звонков на телефоне не было. Олег решил немного оглядеться. Терминал сверкал новизной, людей в просторном зале было немного, пассажиры московского рейса быстро разбредались. Большинство шли к стеклянным дверям выхода, садились тут же в машины или такси и уезжали.

Олег шагнул в высокие разъехавшиеся створы и оказался на улице. В ту же минуту он пожалел, что не надел дубленку и теплую шапку. Хотя какую теплую шапку? Он не помнил, есть ли она у него, а если есть, то как выглядит и на какой полке лежит. Для Москвы зимой она была ему не нужна, а на север он давно никуда не ездил. Питер не в счет. Уши на холоде горели все сильнее: было ощущение, что ему их надрали, как пацану.

Очень быстро дошла очередь и до ног. Ему казалось, что подошвы его туфель – это тоненькие картонки, которые бывают у одноразовых отельных тапочек, да и сами туфли уже воспринимались как эти тряпочные шлепанцы. Олег все активнее поджимал пальцы, но это не помогало. Его кашемировое темно-синее пальто также стало казаться гостиничным халатиком из вафельного хлопка.

По выскобленному дворниками и уборочной техникой тротуару тащилась рваная поземка: не успевший лечь на землю снег подхватывался ветром, поднимался вихрями и летел дальше, как будто выбирая место, где можно было бы остановиться, спрятаться или затормозить в изгибе бордюра, в углу остановки.

Притоптывая в тонких картонных туфлях на промерзшем камне, Олег невольно вспоминал описания в учебнике географии: чем климат континентальный отличается от резко континентального. Сейчас он ему казался излишне континентальным. Рука в перчатке, держащая дорожную сумку, совсем задубела. Поодаль стояли несколько припорошенных машин с шашечками на боку и сильной наледью понизу, напоминавшей неразмешанный в чае сахар. Олег уже было направился в их сторону, как напротив остановилась чумазая, неопределенного цвета «Волга». На ней была не просто, как на других авто, та же грязно-сахарная каемка – из-под днища торчали огромные сосульки, придававшие машине вид римской волчицы, выкормившей не только Ромула и Рема. Из «Волги», с переднего пассажирского сиденья, вывалился меховой черный квадрат.

– Ой, Олег Владиленович, я извиняюсь, что опоздала.

– Здравствуйте.

– Не замерзли? Здрасьте. Инесса Степанна, очень приятно. Витя, помоги гостю.

Шофер Витя, плотный коренастый мужчина средних лет, с татарским широкоскулым лицом, в расстегнутой зеленой куртке, из-под которой проглядывался коричневый, в шерстяных катышках свитер, засуетился вокруг машины, открывая Олегу дверь.

– День добрый, сумку в багажник?

– Нет, спасибо, рядом положу.

Усевшись на заднее сиденье, Олег порадовался, что печка в машине работает отлично и в салоне тепло. Даже тяжеловатый запах, напомнивший ему старый отцовский гараж, не слишком раздражал.

Инесса Степанна, которую он мысленно прозвал Малевичем, ловко стащила с себя каракулевую шубу, свалила ее на заднее сиденье рядом с Олегом – не помешает? – и безостановочно затрещала про время, про то, что все успеваем, а если не успеваем, то подождут, ничего с ними не случится. От плохой выделки шубы, закручивающейся негритянскими кудрями, исходил запах духов и барана. Она топорщилась высоко подложенными плечами, расположившись на сиденье как полноценный пассажир. Инесса Степанна осталась в синем джерсовом костюме, объемной песцовой серой шапке и огромном ворсистом мохеровом шарфе. А поскольку Малевич еще и тревожно вертела головой во все стороны, говоря почти без остановки и одновременно теребя спрессованный, как ковер, шарф в красную клетку, создавалось впечатление, что места в салоне все меньше и меньше.

За окном, вдоль дороги, уплывали, оставаясь позади, корабельные сосны. Их рыжие величественные стволы были как будто покрыты грубой золотой коркой. Где-то совсем высоко покачивались темно-зеленые кроны, с которых ветер порывисто сдувал свежие, пушистые, не успевающие оформиться шапки снега. Под солнцем деревья казались еще ярче, а снежная россыпь разлеталась, как сияющая на фоне синего неба бриллиантовая пыль.

На подъезде к городу стали появляться массивы новых многоэтажек, чья светлая плиточная облицовка, как и окна, горела солнечным золотом. Олег предвкушал легкий, приятный день, наполненный общением с консерваторской молодежью, а главное – ни на минуту не забывал, что, как только появится окно, позвонит Маргарите. Они должны встретиться, когда он вернется в Москву. Он пытался представить, какой будет эта встреча, и уже только от мыслей расплывался в улыбке.

Господи, какой у меня, наверное, глупый вид!

Малевич поймала его взгляд:

– Красиво у нас, правда?

– Очень…

И он не кривил душой. В окне проплывали огромные башни домов, похожие на кукурузные початки, на фоне которых разворачивались зимние жанровые сценки. Олег с удовольствием успел заметить собачников, выгуливающих своих питомцев: девочка, крохотная фигурка, бросала палку, а ее сенбернар, фигурка побольше, радостно бежал за ней, тыкая этой палкой и своей огромной мордой в ее руку. В воздухе разливались счастье и безмятежность.

Машина подъехала к гостинице – основательному, квадратному со всех сторон конструктивистскому зданию тридцатых годов, украшенному над входом балюстрадой и аллегорическими статуями людей труда. На часах было 14:20, самое время для регистрации.

– Я только сумку в номере оставлю и тут же спущусь.

– Не спешите, – Малевич посмотрела на часы. – Вы еще и пообедать успеете.

В широченных и высоких коридорах пахло пыльным ковролином и советской ресторанной кухней. В узком номере был все тот же бордовый ковролин с тем же запахом, затертое кресло с серой обивкой стояло впритык к двухтумбовому чиновничьему и по-чиновьичьи заляпанному чернилами письменному столу. Огромная кровать с крошечными подушечками была застелена бордовым покрывалом.

Бордо как признак роскоши.

Номер, в общем, был самый обычный. Что уж там люксового, Олег понять не мог.

Он заглянул в санузел и обомлел. В помещении, едва ли не большем, чем сам номер, стояла огромная чугунная ванна, длиной в полтора человеческих роста и глубиной, достаточной для того, чтобы в ней утонуть, так и не успев позвать на помощь.

Как интересно порой отзывается индустриальное прошлое любого края. Олег решил для себя, что обязательно постарается вечером в этом раритете поплавать и почувствовать себя патрицием в термах Каракаллы.

Он захлопнул за собой дверь и легко сбежал по лестнице. Ему так хотелось как можно быстрее оказаться на месте: он буквально предвкушал сегодняшний мастер-класс.

По дороге в консерваторию он жадно разглядывал город. В Екатеринбурге ему не доводилось бывать раньше, и, как это обычно бывает с москвичами, он не ожидал, что город произведет такое серьезное впечатление. Он был масштабен, в нем чувствовалась история и основательность. После солидного здания гостиницы он видел не менее солидные дома старой советской, сталинской, постройки, а возможно, и старше. Перед мостом через Исеть машина притормозила, и Олег успел разглядеть и старинный, по всей видимости купеческий, дом, стоявший на самом берегу, больше похожий на готический дворец благодаря стрельчатому фасадному декору. Панорама заснеженной реки была обширна: на белой глади можно было увидеть протоптанные дорожки и даже любителей подледной рыбалки, справа вдалеке высились двумя близнецами современные башни-стаканы, а также зеркальные постройки местного Сити, идеально дополнявшие снежно-ледяной пейзаж.

– А это наш «Каменный цветок», фонтан, здесь хорошо летом… Приезжайте к нам летом, – затарахтела Малевич.

На другой стороне проспекта с трудом можно было заметить низкую круглую гранитную чашу, запорошенную снежком. Из ее середины торчала металлическая конструкция, больше напоминавшая не волшебные образы уральских сказок, знакомых с детства, а промышленную форсунку или фрезу токарного станка.

Что будет с нами летом, кто ж знает…

После поворота налево и разворота в середине улицы они наконец подъехали к консерватории. Старое трехэтажное здание смотрело на улицу фасадом, украшенным с двух сторон портиками и колоннами под ними. Несмотря на все эти классические архитектурные находки, легкости постройке они не придавали – дом производил впечатление очень плотного, приземистого и даже тяжеловатого.

Наверное, суровость края сводит на нет все устремления художников и архитекторов, и основательность в замысле и воплощении побеждает…

Через внутренний двор они прошли к главному входу учебного корпуса.

Олег наотрез отказался от обеда, и они сразу отправились в просторный класс, предназначенный для репетиций хора и оркестра. Рояль был выдвинут почти в центр, практически вплотную к рядам стульев, установленных здесь для публики временно, явно по случаю. Студенты еще не подошли. До начала оставалось около получаса. Олег разделся и сразу сел за инструмент. Ему хотелось с ним поздороваться, как с новым знакомым, услышать его голос, понять, что там под крышкой.

Черный лакированный «Блютнер» был немолод, как раз к таким инструментам и испытывал особые симпатии Олег: не звонкий, оглушающий крепыш со спортивным характером, а уже зрелый, видавший виды мужичок, в меру интеллигентный, ухоженный, хорошо настроенный. Его звук и внешний вид – все говорило о том, что о нем заботятся и его здесь любят. И эти мысли только добавили Олегу внутренней теплоты.

В класс заглянул ректор, чтобы поприветствовать Олега. В этом человеке как будто все было чересчур: слишком длинный, слишком тощий, в слишком поношенном костюме, пиджак которого болтался, как тряпка на швабре, слишком сутулый, со слишком высоким лбом и огромным носом. Его нос по-гоголевски жил собственной жизнью: он был чýток и двигался при малейшем раздражителе, в него можно было заглянуть как в пещеру разбойников и наверняка обнаружить много интересного. Неряшливость прически подчеркивала обильная перхоть – казалось, что на голову вытряхнули пепельницу. Но всю эту чрезмерность с лихвой компенсировали глаза – большие, светящиеся, цвета кофе с молоком, они смотрели доверительно и радушно.

– Мы вас очень ждали, Олег Владиленович, и надеемся, что это не в последний раз.

– Очень рад, Григорий Наумович, наслышан о вас, постараюсь не подвести, – Олег склонил в своей фирменной почтительной манере голову, зная, какую расположенность вызывает этот жест.

– Если что-то понадобится, спрашивайте у Инессы Степанны. Мы все у нее как у Христа за пазухой. А я еще позже подойду.

Малевич притащила из столовой поднос с кружкой крепкого чая и горячими пирожками на тарелке. Олег был благодарен. Его предвкушение чего-то душевного, уютного, домашнего только росло, невзирая на незнакомую обстановку и мороз за окном.

Уже завтра он полетит обратно, надо только вечером позвонить Маргарите.

* * *

В назначенный час зал заполнился публикой, среди которой, судя по всему, были и студенты, и преподаватели, и родители студентов, и друзья – словом, все, кто болел за выступающих, а также те, кто явно хотел посмотреть на столичную звезду. Перед самым началом Инесса Степанна показала список участников и что они будут играть.

– Мы хотели, чтобы сегодня выступили не только самые лучшие. Ребят отбирали так, чтобы все были разные. С разных курсов, от разных преподавателей. Они у нас молодцы, очень старались, готовились и очень переживают, как все пройдет.

– Я тоже переживаю, как все пройдет, – Олег попытался разрядить обстановку.

Малевич громко расхохоталась:

– Ценю ваш юмор!

В последнюю минуту в зал вошел ректор. Он встал у рояля и произнес вступительное слово: какие замечательные ребята учатся в этих уважаемых стенах, как они тщательно готовились, как волновались и до конца не верили, что такой всемирно известный пианист приедет к ним в гости.

Как-то неловко… Не слишком ли серьезно они меня здесь воспринимают? И не слишком ли многого от меня ждут? Видно, настала очередь волноваться мне.

Высокая сухопарая дама со старомодным пучком волос неопределенного цвета, одетая в длинную серую юбку годе и трикотажный пиджак горчичного цвета, скорее всего из преподавателей, стала объявлять выступающих.

– На сцену приглашается Осокина Юлия, первый курс, класс профессора Юткевич Тамары Николавны. Юля исполнит этюд Листа номер пять, известный как «Охота».

«Ну конечно, опять "Охота", как же мы без "Охоты"», – Олег принял в своем кресле более расслабленную позу, закинув ногу на ногу.

С крайнего места во втором ряду поднялась девочка, на вид совсем ребенок, с русыми волосами, заплетенными в подобранную замысловатую косу, в клетчатой юбке-шотландке и красном шерстяном свитере. Щеки у Юли пылали от волнения, а красный свитер придавал какой-то особый алый оттенок – интерференцию как явление можно было изучать в подробностях. Когда она приблизилась к роялю, что-то произошло. То ли она поскользнулась в своих туфлях на гладком линолеуме, то ли подвернулась нога – девочка упала. Олег, сидевший в первом ряду, оказался ближе всех. Он буквально подхватил опешившую участницу, помог подняться, спросил, все ли в порядке и может ли она играть. Но Юля, как истинный боец или артист, мгновенно пришла в себя и села за инструмент.

Что-то я в последнее время зачастил поднимать упавших девушек?

Мастер-класс начался, и чем больше Олег прослушивал студентов, чем больше комментировал их исполнение, делал замечания, тем сильнее погружался в эту непостижимую материю общения учителя и ученика. Он никогда не знал, что можно получать такое удовольствие от того, как на глазах меняется восприятие музыки человеком и его исполнительские качества. Олег был поражен, с каким вниманием слушали его эти мальчики и девочки, как ловили каждое его слово, каждое пожелание, как старались исправить свои ошибки.

Особенно его удивил в тот день Иван, типичный, как показалось Олегу, уральский паренек, студент третьего курса. Иван ему кого-то упорно напоминал, но кого – Олег понять не мог. Высокий, спортивного телосложения, с обычными русскими чертами лица, разве что скулы напоминали о татаро-монгольском иге, – Иван уверенно вышел к инструменту и так же уверенно заиграл. В нем не было ни капли робости или зажатости, с которыми выходили предыдущие ребята. И выбор его пьесы для показа можно было даже расценить как самонадеянный. Это был один из экспромтов Шуберта, номер два, опус девяностый. Излюбленная вещь у всех великих пианистов, вершина композиторского пианистического искусства. Надо обладать смелостью и даже определенной дерзостью, чтобы после всех эталонных, вошедших в историю исполнений показывать свою трактовку прославленному Олегу Якубову в рамках мастер-класса.