Текст книги "Автостопом до алтайского яка"

– Я сейчас по объездной проеду. Там дальше кирпич висит, – объясняет он, как будто прочитав мои мысли.

Ладно… Мы едем, он рассказывает, что Оренбург – это город, где люди спиваются, молодые парни ширяются прямо в подъездах и про то, как он хочет отсюда уехать. Ночной Оренбург и без того выглядит неприветливым и настороженным, а тут ещё эта субъективная оценка…

Подъезжаем прямо к подъезду нужного дома.

– Ну? Правильно я тебя привёз? – спрашивает парень грустно.

– Да. Спасибо тебе большое, – говорю я.

Напоследок рассказываю, что есть специальные группы для автостопщиков, и если ему интересно, то «Welcome!», как говорится. Он грустнеет ещё больше, как будто упускает какую-то ценную информацию, теряя меня из виду. Это не так: информация никому не принадлежит, она везде, она ничья, и часть её даже бесплатна.

…Джагдиш открывает мне дверь – радостная, кидаюсь навстречу, забыв, что вся в дорожной пыли. Горячо обнимаю. Он отвечает более сдержанно и говорит мне «Вы». Надо притормозить и увеличить дистанцию, а то я будто из кабины фуры вывалилась…

Джагдиш показывает ванну, потом комнату, где я могу выспаться. Уходит к себе. Тихо ползаю по квартире, стараясь не скрипеть половицами и не шуршать, стираю вещи в найденном тазике, моюсь под душем и так же тихо уползаю спать.

Я иду в шлёпанцах по сугробу, провожаемая под руки. Врач и водитель «скорой» заботливо сажают меня внутрь машины. Чёрная ночь, и внутри салона какая-то серая холодная темень. Маленькое ледяное сиденье, покрытое драным дерматином. Врач наклоняется ко мне и спрашивает:

– Ты знаешь, куда мы едем?

– В психиатрическую больницу, – отчётливо отвечаю я.

Они в удивлении переглядываются.

Водитель суетливо пристёгивает меня ремнём, оправдываясь:

– Мы… всех так пристёгиваем… это чтобы не упасть во время движения.

А врач:

– Если что – позови громко, я услышу.

– Хорошо, спасибо, – говорю им искренне.

Я не буйная, а бывают, наверное, и такие. Вот работёнка у людей. В машине нет перегородки, ограждающей водителя и врача от сумасшедших пациентов. Во мне бултыхается серое безразличие. Стёкла матово-белые, не видно ни леса, ни дороги, – ничего. Только холодно. И ухабы. Долго молчаливо едем и, наконец, приезжаем.

Меня принимают врачи – три человека: из-за этого им приходится не спать такой глубокой ночью. Шевелят какие-то бумаги, где так много всякого написано.

Женщина начинает заполнять карточку:

– Сколько классов окончили?

– У меня высшее, – отвечаю ей спокойно.

Ошеломленно она поднимает глаза, долго изучающе смотрит – то на меня, то на бумаги, пытаясь найти ошибку. Действительно, может, в этой жизни я едва закончила четыре класса начальной школы и сейчас вру?

Меня измеряют (похудела, надо же!), раздевают. Одна врач смотрит на мою спину и говорит другой:

– Татуировка! Посмотри ещё: на плечах нету?

Что? У меня есть татуировка?

– Где? Где? – в сильном удивлении пытаюсь заглянуть себе за плечо. – Что там?

Они смотрят на меня ещё более странно и ничего не отвечают. Вот бы посмотреть, что там наколото… Щупаю пальцами, изогнув руку в локте, но, конечно, ощутить рисунок не получается. Между тем на меня вешают ярлык зэчки, причём зэчки сумасшедшей. А вдруг в этой жизни я, и правда, сидела на зоне? Что там, на спине? Давайте уже все ярлыки сюда – буду новогодней ёлкой, – это даже интересно.

Надеваю больничные пижаму и халат, шлёпанцы остаются мои. Теперь положено подстричь ногти. Ко мне подходит женщина, держа в руке ножницы с тупыми концами. Говорю:

– Давайте, я сама… мне удобнее.

Она соглашается, но отходит подальше – видимо, навидалась психов. Закончив, возвращаю ножницы как и положено, развернув. Берёт, опять долго и пристально смотрит на меня.

Они понимают, что я нормальная и никак не вписываюсь в их антураж. Ко мне подходит другая женщина со шприцом, послушно задираю халат и пижаму. Делает укол, успокоительный, но ужасно болезненный. Говорю, что это ещё больнее витаминов. Уверяю, что сплю вообще отлично и без уколов, но им нужна гарантия их спокойного сна, – оно и понятно.

В животе жуткий вакуум, как в космосе.

Мне определяют самое поганое место – кровать возле прохода, у самой двери. В комнате множество людей, все глубоко спят, никто даже не шевелится – это ненормально. Я ложусь и моментально проваливаюсь в сон тоже. Нормально… Ненормально… Бу-у-у-ух….

…Днём сдержанный Джагдиш кормит меня вегетарианским мясом – вкус специфический, но вполне приятный. Он совсем не улыбается, говорит очень мало, как будто подбирая слова, и я чувствую себя не в своей тарелке. Мне после таких снов тоже хочется молчания. Благодарю за обед.

Мне очень нужно купить новый маркер, скинуть часть фоток на какое-нибудь файлохранилище и сходить за продуктами. Джагдиш уходит, пуская меня за компьютер. Понятия не имею, где можно раздобыть файлохранилища большого объёма: стоит только мне в руки дать фотоаппарат, как вся его память заполняется. Советуюсь с друзьями по интернету, они дают мне пару ссылок на хранилища, регистрируюсь и быстренько перекидываю фотки.

Иметь таких друзей – превеликое счастье: думаю о них с теплом и благодарностью. Вскоре Джагдиш возвращается.

– Как там на улице? – спрашиваю его.

– Тепло, – отвечает он.

Убегаю гулять сама. Уже вечер, на улице оказывается холоднее, чем я думала. Район находится на окраине города и представляет собой какие-то низкорослые дома, расположенные с двух сторон от узких, покрытых грязью и лужами дорог. Вокруг царят серость и безнадёжность. Встречаю пару мужиков – один с подбитым глазом, другой сильно пьян. Женщины сердиты, никто не улыбается, и вообще все крайне озабочены, – такое ощущение, что кроме проблем в этом районе ничего нет.

Удивляюсь, как Джагдиш умудряется существовать здесь, со всеми своими мантрами, веганством, духовными практиками и прочим, не пачкаясь об окружающую действительность. Может, конечно, в центре Оренбурга всё по-другому, но мне не хочется этого проверять. Шлёпаю до ближайшего магазина – солнце уже садится, а моя ориентация в пространстве чужих городов оставляет желать лучшего даже с навигатором. Покупаю продуктов и печенек к чаю. Маркер купить не удаётся – магазинов здесь крайне мало, и часть уже закрылась. Это плохо.

В любом случае решаю уехать завтра – оставаться дальше бессмысленно.

Рюкзак я собираю с вечера, валюсь спать и во сне просыпаюсь опять в психушке.

Долго не хочу вылезать из кровати, наблюдая, как мимо меня тенями ходят женщины. Напротив лежит девушка с неправильным, одутловатым лицом и блуждающим взглядом, – неизлечима.

Сажусь на кровать, поджав под себя ноги, в голове – туман. Пока я так сижу, откуда-то сзади подходит женщина. Она быстро огибает мою кровать, глядя в упор и жамкая ртом. Останавливается прямо передо мной, пускает слюну, которая тонкой тягучей струйкой выплёскивается изо рта прямо ей на грудь и, не здороваясь, начинает говорить, бесконечно поправляя на бритой голове несуществующий сползающий платок:

– Я тебе вот что скажу: не сиди ты здесь. Не надо. Нечего тебе тут сидеть.

Одна девушка, тоже стриженая под ёжик, проявляет интерес и участие. Она грубо отгоняет странную женщину словами: «Иди, куда шла!», – та послушно уходит, а девушка садится рядом и спрашивает, улыбаясь:

– Что, жить надоело?

Похоже, все уже в курсе, с каким диагнозом я приехала; когда только успели? Не придется ничего придумывать. Отвечаю:

– Типа того.

Ёжка – как я тут же окрестила новую знакомую – с интересом разглядывает меня: развлечений – ноль, так хоть новенькую поизучать. Это имя, как мне кажется, очень идёт к её стрижке, и, наверное, в скором времени меня обкорнают так же. Я как целый мир для неё, кулёк новых впечатлений, принесённый оттуда. Спрашивает:

– Хочешь книги почитать?

С надеждой:

– А есть?

– Сейчас принесу.

Быстро приносит четыре книги, все весьма потрёпаны. Острые когда-то углы у книг мягкие и изжёванные, как будто специально для того, чтобы пациенты не нанесли себе увечий. Так и вижу надпись на граните: «Убита книгой». Атас. Кажется, это всё содержимое местной библиотеки – выбираю одну книгу: на ней огненными буквами написано: «Моё имя – правда». Йога? С удивлением открываю её, но внутри оказывается совсем другое – Джек Лондон «Мартин Иден».

– Забавно у них тут, – хохотнув, говорит Джая, который вдруг оказывается на соседней пустой койке. – Книга про самоубийц. Руководство к действию, что ли?

Хорошо, хоть не телефонная книга – в ней слишком много действующих лиц.

Начинаю читать книгу, смысл проходит мимо. Общительная Ёжка, довольная новой дружбой исчезает, широко улыбаясь, – такая по-детски радостная, что аж завидно.

Откладываю книгу, оглядываюсь по сторонам: женщины в одинаковых халатах привидениями бесцельно блуждают по палате. Кроме как перемещаться в пространстве, похоже, здесь нечего делать вообще. Ко мне больше никто не подходит, и это хорошо.

…В коридоре на стульчиках сидят две сиделки – следят за порядком. Я всё время порываюсь пройти в дальний угол коридора, к двери и каждый раз слышу грубое:

– Куда пошла?!

Возвращаюсь обратно.

Я не тот пазл в этой картинке. За неделю здесь можно запросто свихнуться. Да раньше, раньше! Туалет кошмарен – входной двери нет, только три чёрных от грязи унитаза стоят в ряд, и между ними нет ни перегородок, ни дверей. Все проходящие по коридору мимо него неизменно пялятся в проём. Ладно, пока потерплю: моя «железная леди» не в силах справлять нужду на глазах у всех, пусть даже это ненормальные.

…Ранним утром меня будит будильник. Я в спальнике, в доме у Джагдиша. Тихо. Рядом на стуле лежит книга про йогу, растерянно смотрю на неё: не припомню, чтобы я брала что-то с книжной полки. На ней написано: «Моё имя – правда». Зашибись, совпадения.

В одиночестве пью обжигающий чай. Вызываю такси. Уезжаю за границу города.

…За Оренбургом рядом со мной останавливается легковая машина. Водитель среднего телосложения и небольшого роста, худой, скромный, слегка сутулый, в бежевой, аккуратно выглаженной рубашке. Не курит. Волосы на голове песочного цвета, глаза голубые и грустные. Однако, доволен, что везёт меня, и я тоже, безусловно, рада. Мы заезжаем за его женой и тёщей, которых надо отвезти на медосмотр – это первый водитель, который не побоялся, что его родственники увидят меня в машине.

Он останавливается у их дома, и я созерцаю телёнка, пасущегося рядом: никак не могу привыкнуть к изобилию животных на улицах и вдоль дорог. Наконец, из дома выходят две женщины, видят меня и настороженно садятся назад: обе довольно грузные, в цветастых платьях и с чернявыми глазами. Все садятся в машину, и мы трогаемся. Атмосфера внутри машины постепенно накаляется, и я подозреваю, что если сейчас что-нибудь не предприму, то у мужика будут проблемы.

– Здравствуйте! – бодро говорю я. – Меня зовут Оля. Я еду автостопом из-под Питера до Алтая.

Женщины сразу добреют. Тоже представляются, как их зовут и начинают улыбаться. Уф-ф-ф… Спрашивают: «А не страшно?», отвечаю, что «Да, страшно», и на этом разговор заканчивается.

Водитель высаживает меня на повороте и на прощание говорит:

– Я Вам даже… немножко завидую… – тоскливым голосом.

После чего быстро садится в машину, как будто испугавшись своих слов, и они уезжают.

Следующий водитель подбирает меня тоже почти сразу – он весельчак и балагур. Говорю, что я ветеринарный врач, и он тут же парирует, что умеет доить коров, чинить машины и строить дома.

– Я только рожать не умею, а всё остальное умею! – радостно кричит, прихахатывая.

Мы едем по территории республики Башкортостан, и водитель рассказывает про город Кумертау:

– Здесь выпускают вертолёты! – копаясь в кармане, извлекает оттуда пачку плоских магнитов с картинками вертолётов: – Вот! Выбирай любой! Видать, специально тебя ждали!

Я, счастливая, выбираю себе один магнит, улыбаясь от уха до уха. Мы проезжаем мимо нефтяных вышек, установленных недалеко от дороги. Водитель сетует, что добытчики нефти бесхозяйственно сжигают газ, добываемый попутно: на каждой установке стоит труба, сверху которой полыхает мощное пламя.

– Миллионы баксов горят, – с сожалением говорит он.

Кумертау переводится как «угольная гора» – раньше здесь добывали уголь. Собственно, сам город образовался из посёлка, где жили рабочие, его добывающие.

Возле Кумертау я вылезаю, и машина уезжает. Снова голосую. Конечно, это бездарно так ехать – меняя водителей через каждые несколько километров – не по-автостоповски это.

Рассказываю водителям истории и теряюсь, не в состоянии вспомнить: не повторяюсь ли я, потому что иногда предыдущему рассказывала то же самое. Ощущение де-жа-вю. Водители очень похожи по отношению, характеру и поведению – есть в них что-то общее, основательное. Смотрю на карту и не могу поверить, что забралась так далеко от дома, и это дополняет ощущение нереальности происходящего.

…Иду вдоль дороги и замечаю грузовую машину с прицепом. Регион на номере указан… Челябинский! Вот это удача! Вот бы уехать на этой машине! Через квадратные окошки высокого прицепа вижу, что машина нагружена арбузами. Скидываю рюкзак и жду, потому что водителя в кабине нет – наверняка пошёл пообедать. Сейчас выйдет, и я попробую к нему напроситься!

Спустя пятнадцать минут к машине приближается мрачный дагестанец, и издалека кажется, что даже лицо у него чёрного цвета. Он смотрит на меня таким зверским взглядом, что без всяких внутренних диалогов я бодренько беру рюкзак и делаю вид, что и не думала останавливаться рядом с его машиной: иду, даже не оглядываясь.

Не-не-не… Какой Челябинск? Я вообще тут с косметичкой прогуливаюсь перед дождём… В эту… В библиотеку иду!

Рассказывают, будто «даги» ездят без остановок, по три-четыре водителя в одной фуре. «Один за рулём, второй ему помогает, двое спят. Потом меняются. А права одни на всех – они ж все на одно лицо!», – говорил один из дальнобоев.

…Рядом с придорожным кафе стоит оранжевый бензовоз и ещё пара фур. Пристаю к водителям, но они говорят, что едут в обратном направлении. Не повезло. Тут из бензовоза показывается сонное лицо молодого парнишки – он ещё не успел проснуться, а тут я, жизнерадостная и громкая:

– Не подвезёте ли? – и показываю картонку с надписью «Уфа», на которой мой фломик окончательно преставился, поэтому «Уфа» серая и тощая.

Парнишка протирает глаза обеими руками:

– До Уфы? Я только до Стерлитамака еду. И то – сначала кофе попью.

– О, кофе! Это святое! – радостно соглашаюсь я. – Я подожду!

Он улыбается и кивает, очень сонно: кажется, я возникла как привидение, и он не до конца уверен, что проснулся.

Кидаю рюкзак в кабину, идём в кафе. Там оба заказываем кофе – я успеваю проскочить первее него, и поэтому в кои-то веки плачу за себя сама.

Пока готовят кофе, парнишка умывается в широкой раковине, громко фыркая и брызгая водой, словно кит. Он выше среднего роста, худой, немного лохматый.

…Мы сидим друг напротив друга и пьём кофе. Парень изучающе смотрит на меня, продолжая улыбаться: улыбка хорошая, добродушная, точно он бездомному котёнку помогает.

Потом мы едем до Стерлитамака. Бензовоз пустой, двигаемся медленно, и на каждой яме или кочке нас обоих сильно мотыляет во все стороны. Как можно долго так ездить? Зарядка для позвоночника, что ли?

Сонным голосом и продолжая улыбаться, парнишка рассказывает, что город Стерлитамак славится добычей соды и производством цемента, – прям уроки географии. Видимо, у меня такой исследовательский видон: чуть что – я в блокнотик карандашиком записываю.

Или с воплями:

– О-о-о! – вытаскиваю фотоаппарат из рюкзака – при этом из него с грохотом вываливаются другие предметы – и начинаю снимать видео чего-нибудь удивительного. Вернее, фотоаппарат всегда опаздывает, и поэтому на видео исключительно размазанные таблички с названием городов, коровьи зады или размытые люди, как и на фотках.

Глава 16

Вот за Уралом у тебя самый геморрой-то и начнётся (Азамат, дальнобойщик).

У Стерлитамака выгружаюсь, машу напоследок рукой. Хороший такой парнишка, улыбчивый. Отмечаю, что моё настроение, наконец, наладилось, и пока оно не передумало, ловлю следующую машину. Ждать приходится немного дольше, время уже послеобеденное и надо торопиться – скоро ночь, и до её наступления надо придумать, где переночевать…

Машины едут, не останавливаясь. Стою и голосую уже час, рюкзак рядом. Наконец, останавливается грузовичок с маленьким краном, встроенным в кузов. Водилы называют такую модель «Золотая ручка».

– До Уфы? – засовываю свой нос в кабину.

– Ну почти, – отвечает мне водитель довольно громко. – Даже дальше.

– Подкинете? – уточняю.

– Садись, – говорит.

Прыгаю внутрь вместе с рюкзаком. В кабине – полный раздрай, но относительно чисто. Сразу видно, что эта машина – работяжка.

– Оля, – представляюсь.

Водителя зовут Саша, и беседа наша начинается словами:

– Я, знаешь, почему тебя подобрал? – и смотрит вопросительно.

– Почему же? – спрашиваю с интересом.

Он начинает практически орать:

– Я понять хочу! КАК?! КАК ВЫ НЕ БОИТЕСЬ?!

Вздрагиваю. Ну опять двадцать пять. Чего орать-то?

– Боюсь, конечно.

– Так заче-е-ем тогда-а-а? – вытягивает он гласные с целью ткнуть меня носом в эту глупую затею.

– С Вами пообщаться, – я говорю искусственным радостным голосом, но внутри у меня растёт угрюмость. – Люди интересные попадаются среди водителей, много нового узнаю.

– Вы что-о-о-о? С ума сошли? Сколько случаев уже было! Го-о-олых же-э-эньщин из машин выки-и-идывают! Телевизор посмотрите!

Отмалчиваюсь – телевизора у меня нет и уже давно.

– Люди же ра-а-азные попада-а-аются! – красноречиво вещает водитель очевидные вещи, про которые спорить глупо.

– Да, разные, – киваю головой. – Но мне попадаются исключительно хорошие.

Это такой психологический ход в виде попытки разбудить в человеке то хорошее, что в нём есть. Я уточняю:

– Вы же не собираетесь меня выкидывать из кабины, верно?

Он смотрит, раздувая ноздри от возмущения тем, что до меня не доходит его посыл. Примирительно я говорю:

– Ну во-о-от…

Однако, Саша решает убедить меня в том, что мне надо немедленно ехать в аэропорт и лететь домой, запереться там в четырёх стенах и быть в полной безопасности. Одетой и одной. Ох, не зря он попался мне в тот день на дороге, не зря… Надо было услышать дядю, а я продолжила оставаться в убеждении, что мне всю дорогу будут встречаться только добрые люди.

Убедить меня Саша решает на практике – не доезжая до Уфы, мы сворачиваем на трассу, ведущую к Челябинску, а потом на странную дорогу, ведущую прямиком в лес. Едем в абсолютном молчании, машину колбасит, потому что дорога неровная, лесная. Потом, ко всему прочему, она сужается, становится практически одноколейкой, и деревья, растущие с двух сторон, поглощают нас всё больше и больше. Ощущение, что сейчас мы въедем в непролазные джунгли, и дорога закончится тупиком.

– Что будешь делать? – ехидно спрашивает меня внутренний голос: адреналин уже потихоньку гуляет в крови, и я едва сдерживаю этот процесс… ещё не хватало запаниковать…

Не знаю даже, что он собирается сделать: убить, изнасиловать или и то, и другое вместе… Ассортиментец-то так себе, должна сказать… «Всё такое вкусное»…

Когда мой уровень адреналина уже готов зашкалить, Саша вдруг непринуждённо бросает:

– Ой, забыл сказать: мы сейчас заедем тут к одному, на участок, мне надо плитку тротуарную выгрузить. А потом я тебя обратно на трассу верну.

Киваю головой, будто «ничего такого» и не думала… Ч-ч-чувак, ты реально напугал меня – едва расслабляю скукоженные от ужаса мышцы рук: оказывается, сижу, вцепившись в ремень безопасности.

…На дачном участке плитка разгружается: она уложена ровными квадратными кучами на паллетах. Кроме Саши работают ещё три мужика: они цепляют паллет верёвкой снизу, а Саша ловко переносит его краном на землю.

Работают слаженно и красиво, смотреть – одно удовольствие. Выхожу из кабины, чтобы немного размяться. Рядом с участком открывается огромное поле ржи, освещаемое вечереющим солнцем, и ветер играет с нею, гоняет волнами, – насладительное зрелище. Дорога состоит из чернозёмной грязи, которая мягко втаптывается подошвами ботинок. С сожалением возвращаюсь: мужики уже заканчивают, надо ехать. На небе тем временем начинают толпиться грозовые тучи – дождя ещё для полного счастья не хватало…

Саша отвозит меня обратно на трассу. Я желаю ему удачи, на что он отвечает:

– Это ВАМ удача не помешала бы! Сумасшедшая! Вот я тебе не завидую!

Да-да, так и есть, где расписаться?

…Жалею, что не заехала в Уфу: говорят, Уфа – очень комфортный город для проживания и очень зелёный.

Он уезжает, и тут же начинается ливень – вода обрушивается на дорогу стеной. К счастью, рядом какой-то навес, убегаю под него.

Дождь льёт весёлым потоком, пузырится в лужах, – это надолго. Вытаскиваю из рюкзака свой плащ, огромный и чёрный: рукава длиннее рук на несколько сантиметров, и это был самый маленький из размеров в магазине. Плащ классный, с капюшоном, но я в нём выгляжу, как сама смерть – только косы не хватает. Одеваю рюкзак в ярко-кислотный дождевик, идём с ним в дождь. Из-за туч, заполонивших всё небо, становится сумрачно, будто вечером.

Иду до рынка, который расположен прямо у дороги и виден издалека. Картонку бы новую надыбать – на рынке это вполне реально. Нереально написать на ней потом длинное «Челябинск», да и нечем. Землёй, что ли, попробовать? Она чёрная.

Миниатюрный рынок встречает меня любопытными взглядами. Никто не улыбается, все только пялятся в оба глаза, ещё бы: женщина, одна, с рюкзаком и в чёрном плаще. Подхожу к тётке, которая торгует жареным мясом и спрашиваю про картон. Отрицательно качает головой, медленно измеряя меня изучающим взглядом сверху вниз. Терпеть не могу, когда так смотрят, и тем не менее, продолжаю говорить доброжелательным тоном. Нет так нет. Ладно. Иду дальше, прихлёбывая воду из бутылки.

Хочется есть, и это не добавляет оптимизма.

Вот мужик продаёт арбузы, и рядом с ним лежит стопка картона. Подхожу, уверенная, что он одолжит мне одну коробочку. Не, не даёт. Досвидос, ожидания! До новых встреч!

Блин. «С бумагой в стране напряжёнка», называется.

Вижу картонную коробку под пустым столом рядом с женщиной, торгующей беляшами. Подхожу к ней:

– Скажите, могу я взять эту коробку?

Она пожимает плечами, глядя неодобрительно. Чё такие злые-то все?

Беру коробку, на ходу отрывая от неё широкую часть, и тащусь с ней на автобусную остановку, дальше которой продолжается трасса. Дождь ненадолго стихает, потом начинается с новой силой. Надо срочно что-то съесть: моё настроение прямо пропорционально уровню сытости. Здесь есть крыша, и это плюс. Дождевые капли бьют по набежавшим лужам, словно пули, образуя крупные пузыри.

Так… Что тут у нас… О, бутеры с сыром, отлично, отлично.

Как-то странно ощущается после этого Саши, и зачем только он очевидный такой… Не чувствую я впереди никакого везения – это плохо. Надо срочно сделать что-то хорошее, помочь кому-нибудь, чтобы оно мне вернулось. Та-а-ак… Кого бы собой осчастливить, причинив добро? Выбираю жертву, вращая головой по сторонам и сощурив для большего эффекта глаза.

На остановку приходит пёс: такой же бродяга, как и я. Оставшийся бутер отдаю ему. Пёс деликатно берёт его ртом, уносит за три метра и кладёт на землю. Первым съедает сыр, потом – хлеб. Смотрит на меня.

– Всё, – развожу руками.

Тот несколько раз моргает, понимающе опускает голову и уходит. Люблю непривередливых собак.

Пора. Надеваю рюкзак, ухожу подальше от остановки. Дождь, на счастье, становится совсем мелким. Нужные водители не останавливаются. Дважды – машины с какими-то странными мужиками. В одной машине их двое: подъезжают ко мне, вглядываются в лицо, потом замечают рюкзак и едут дальше, даже не тормозя.

В другой – трое: тоже уезжают, когда понимают, что я – туристка. Вероятно, все они ищут другое.

Поток машин едет мимо. Иду до автозаправки в надежде найти машину там. Заправка убогая, навеса практически нет. Для оплаты бензина стоит ларёк, в окошко которого водители протягивают деньги.

Сажусь на ступеньку, рюкзак прислоняю к стенке ларька. Вроде не гонят – это хорошо. Только бы дождь опять не начался. Сырость только добавляет холода.

Спрашиваю всех, кто подходит к ларьку, но никто не соглашается меня везти. У некоторых это написано прямо на лице: они заранее как бы утыкаются взглядом в самих себя, – к ним вообще не пристаю.

Один из водителей – среднего телосложения, загорелый, прилично одетый – наконец, говорит:

– Садитесь.

У него блестящая чёрная иномарка. Рюкзак он кладёт в багажник, а я сажусь вперёд, сняв мокрый плащ.

– Знаете, почему я вам помогаю? – задаёт мне вопрос водитель: у него очень убитый вид и усталые глаза.

Молча смотрю, ожидая ответа.

– Мне надо срочно сделать что-то хорошее, помочь кому-нибудь, чтобы оно мне вернулось, – слово в слово он цитирует мою мысль, сказанную на остановке.

Оказывается, его мама в больнице. Диагноз: рак. Её прооперировали, отправили образцы на гистологию, и завтра должен прийти ответ, скорее всего – неутешительный.

Сам мужчина – предприниматель, причём довольно удачливый: у него несколько магазинов, сейчас собирается заняться молочным скотоводством, закупает несколько породистых коров из-за границы для разведения и производства молока.

Я говорю, что работала с коровами.

– Не зря я Вас подобрал, – всё тем же упавшим голосом произносит он и спрашивает про лейкоз коров. Эта болезнь «жила» в животноводческом помещении, которое он взял в аренду.

Рассказываю всё, что знаю про лейкоз коров, благо, что поработала в лаборатории, исследуя коровью кровь на это заболевание: про то, как переносится, про необходимость дезинфекции помещения, про сам вирус, и мы плавно переходим к разговору о содержании и кормлении коров.

– Я всегда так: открываю новое дело. Потом надо ездить туда и регулировать всё, а когда всё налажено – передаю руководство другим людям.

Кажется, это называется «делегировать». Предпринимательская жилка у человека. Завидую.

С увлечением рассказываю о том, что телятам после рождения в первые же часы необходимо молозиво, а он делится тем, что есть такой способ содержания коров: «Три сиськи доят, а четвёртую оставляют телёнку», – метод староверов. Очень мудрый подход, по-моему.

Потом мы заезжаем в кафе, садимся за столик, и это кафе не из дешёвых. Мой кошелёк лежит на столе, но водитель только поднимает глаза, когда я беру его, и желание расплатиться самой сразу пропадает. Оскорбить его этим я не рискую.

– Что Вы будете есть? – спрашивает он по-прежнему убитым голосом.

Беру какой-то супешник. Он заказывает странное блюдо – похоже на колбаску, сделанную из фарша и обжаренную до аппетитной корочки.

– Как это называется? – спрашиваю: никогда такого не видела.

– Люля, – отвечает водитель, нарезая мясную колбаску ножом. – Угощайтесь.

И накладывает мне несколько ломтиков. Вкусно. Ну да, слышала: люля кебаб. Мои познания в области кулинарии постепенно расширяются, сопровождаясь дегустацией.

– Не грустите, – говорю я водителю, желая поддержать. – От того, что Вы переживаете, ничего не изменится, тем более в лучшую сторону.

– Возможно, – сдержанно отвечает он: взгляд такой безнадёжный, будто он не спал целую вечность или смертельно устал от жизни.

…Он отвозит меня дальше по трассе и оставляет там.

Так важно поймать с утра машину, которая идёт далеко, чтобы к вечеру не оставаться на дороге в полном неведении: «Кто попадётся?», а ехать, уже изучив человека за это время! С неба снова начинает литься вода.

Мне нужен дальнобойщик, который едет далеко.

Он находится, и зовут его Гриша.

Гриша – весёлый водитель средних лет.

– Блин! Я думал, что ты – парень! Девчонок-то я не подбираю! – горячится он, опасаясь неприятностей.

И правда, я похожа на пацана: в штанах, в сумерках, да ещё и издалека, – легко перепутать.

– Что за дискриминация? Давайте предположим, что я – парень… – обиженно говорю я, глядя внутрь кабины снизу вверх.

Ну нет у меня архитектурных излишеств. Ехать-то всё равно надо… Другие, между прочим, наоборот, мужиков боятся подбирать.

– Ну да ладно, поехали, садись. Только чур не приставать. Я – человек женатый!

– Я и не собиралась… – отвечаю на выдохе, подавая рюкзак: Гриша помогает, втянув его внутрь за лямку. Затем забираюсь сама.

Разговаривать Гриша любит, и мне остаётся только с интересом слушать его истории. Старенькая фура едет на честном слове.

– Вот река же течёт тута. Почему вдоль реки дорогу не сделать? – рассуждает он по пути. – Зачем из одного ущелья надо в другое через хребет перепрыгивать? А это всё не просто копалось – это взрывалось!

Мы едем по дороге, слева от которой стеной стоят невысокие горы, и я удивлённо вытягиваю шею.

Проезжаем, судя по словам Гриши: «самый красивый город на этой дороге» – Сим: родину Курчатова, одного из создателей ядерной бомбы. Город стоит на реке, голубые крыши отдельных домов чем-то напоминают Марокканский синий город Шефшауэн, впечатливший меня по фотографиям тех, кому посчастливилось там побывать.

Гриша рассказывает о своей предыдущей работе: раньше он работал водителем на автобусе, но это оказалось ещё тяжелее, чем быть дальнобоем:

– Один раз еду… А мы созваниваемся с передними. Почему надо знать, кто где едет? – спрашивает сам себя он и тут же отвечает, чтобы рассказ был понятнее: – Чтобы интервал держать. Останавливаюсь. Бабка одна заходит, садится. Она села, я жеж, тут же переднему: «Ты где?». «На соседней остановке». Мне до неё ехать совсем чуть-чуть. А я всегда график опережал, а тот – или по времени идёт, или отстаёт, что на моём доходе сказывается в прямом смысле. «Блин, ты давай побыстрее. Я тут сейчас ещё чуть-чуть постою, а потом поеду». Бабка это всё слышит: «Ну мы чё счас разбираться будем, кто где стоит? Или поедем уже?». Такой, сижу: народ есть, деньги есть, настроение есть, – портить не буду. Двери закрыл. На третьей передаче пополз. Стоять не даёшь, так я быстро ехать не буду! На следующей остановке люди вошли, вышли. К светофору подъехал. Сигарету – раз в зубы! Зажигалку уже поднёс… «Не курить! В автобусе нельзя курить!» – опять бабка: сидит и на меня смотрит. Такой, сижу: народ есть, деньги есть, настроение есть, – портить не буду. Сигарету убрал.

Как я понимаю, автобус был из тех, в которых водитель ограждён от пассажиров сплошной стеклянной перегородкой. Гриша продолжает рассказывать:

– Ну к перекрёстку подъехал. Через зеркало в салон заглянул, смотрю: взглядом по салону пошёл и в конце-то с ней глазами встретился. Она мне выдаёт: «Я, когда сойду, там уже хотите – курите, хотите – стойте, хотите – едьте. Делайте что хотите, мне будет без разницы». Опа! У меня тумблер так: щёлк! Меня и понесло: «Дожили, уважаемые пассажиры! Теперь вы решаете: ехать мне – не ехать. Курить – не курить. Я пёрнуть хочу! Можно?» – по микрофону, громко так говорю. Автобус делится на три группы: одна меня ругает, другая защищает, а третья, самая большая – зрители. Я тоже в третий лагерь зрителей попал. «Я на вас жалобу напишу», – кричит бабка, выходя.