Текст книги "Русь сидящая"

Саша и Даша

Сан Саныча давно уже не звали Сашей. Сан Саныч мужчина солидный, за полтинничек, плотный такой, сильно лысоватый, крепкий, как малосольный огурчик. Сан Саныч происходил из хорошей семьи высшего руководства Минсредмаша СССР, его славные предки крепили обороноспособность, а потому наследство у Сан Саныча тоже было солидное – помимо хорошего образования, еще и старые связи, еще и всякие квартиры-дачи в самых изумительных местах столицы нашей Родины и прилежащих к ней академических поселках. Сан Саныч удачно женился на красивой и умной министерской дочке, а сам занимался бизнесом, связанным со всякими прекрасными технологиями. Этот бизнес все больше и больше курировался околосиловыми структурами, никак Сан Санычу не чуждыми, где встречались ему в основном дети папиных коллег, да и уважаемый тесть помогал. Но все мы стареем, конечно, и страна меняется, и нет уже былого уважения к ветеранам Минсредмаша СССР. В общем, однажды на Сашин бизнес наехали.

Люди, надо сказать, наехали серьезные – действующий полковник со связями, герой первой чеченской кампании, у него потом при обыске половину коллекции Грозненского музея найдут и картину Тропинина под диваном. Люди хотели понятного – денег за крышевание, и Сан Саныч накатал заявление про вымогательство. Полковника взяли с поличным, вот тогда и случился у него обыск. Арестовали, посадили в тюрьму, дело к суду шло, и тут Сан Саныч легкомысленно вообразил, что проблемы у него закончились. А если не закончились, то он ход дела вполне себе контролирует, пользуясь своими старыми и новыми надежными связями.

Зря Сан Саныч расслабился и не напрягся даже тогда, когда добрые люди из Следственного комитета рассказали ему, что провели оперативно-следственные мероприятия, в результате которых на свет появилась некая запись разговора двух мужчин, оба посредники, один от полковника, второй от прокуратуры, причем генеральной, и в разговоре этом один обещает другому два с половиной миллиона долларов за то, что полковника отпустят на все четыре стороны, а Сан Саныча на его место посадят.

Сан Санычу даже подарили диск на память с записью этого разговора.

А Сан Саныч не понял, что это был не подарок, а деловое предложение: мол, люди суетятся, хорошие деньги предлагают, а ты перекупил бы, мил человек. Может, кстати, и понял, но не внял: решил, что есть запись, есть оперативно-следственные действия, кто ж его теперь тронет.

Наивность, неопытность, легкомыслие и вера в логику и факты сгубили Сан Саныча так, как это и случается с людьми, далекими от ежедневного будничного труда работников правоохранительного фронта.

Полковника после года в СИЗО выпустили под подписку о невыезде, да он и был таков, проживает сейчас в Португалии, открыл супермаркет в хорошем месте.

А дело немыслимым для Сан Саныча образом возбудили уже в отношении Сан Саныча.

Сан Саныч был единственный, кто не верил в возможность такого – и еще худшего – поворота событий. Сразу поверили в худшее жена и деловые партнеры. Жена быстро подписала с Сан Санычем кабальный брачный контракт (“на всякий случай”), и не успели высохнуть чернила на контракте, как она ушла, забрав все движимое и недвижимое имущество. Примерно так же поступили и деловые партнеры. И довольно быстро Сан Саныч обнаружил себя подозреваемым, к тому же довольно бедным человеком, приехавшим на грязный строительный рынок в Подмосковье с целью приобретения дюбелей и побелки для ремонта на скорую руку снятой скромной квартирки.

Кредитные карточки продавцы дюбелей и побелки не принимали, и Сан Саныч отправился искать обменник.

Миловидная юная блондинка в окошечке обменника подняла на Сан Саныча прозрачные серые глаза и спросила:

– Вам купюры помельче или покрупнее?

И Сан Саныч, крупный мужчина за полтинник с пузечком и лысиной, понял, что погиб. Нищий, обвиняемый, сильно немолодой, совсем еще недавно верный муж утонул в серых прозрачных глазах, не сделав попытки поискать спасателей.

Даша.

Через несколько лет, собираясь навестить Сан Саныча на зоне, я просила Дашу показать мне его фотографии. Даша мило смущалась. Достала телефон, протянула мне и сказала:

– Он только на вид такой вот. А на самом деле он восхитительный, тебе он очень понравится, ты же любишь умных и веселых.

Даже не то слово. Но тогда фотографии меня смутили. А встретила я потрясающего парня, да, умного и веселого, тонкого, делового, такого, знаете, надежного и непотопляемого. И неважно, сколько лет такому парню, есть ли у него пузечко и златые кудри до плеч – ну хорош, прямо коллекционно хорош.

А Даша-то наша далеко не дура. Даша, маленькая девочка из южной провинции, без образования, денег и музеев Прадо в анамнезе, работавшая в обменнике на строительном рынке, – она его разглядела и оценила, и молодец.

Даша тоже втрескалась. Он, надо сказать, делал попытки ее остановить: мол, деточка, я же нищий. Я скоро сяду лет на пять. И вообще я формально еще женат, а ты дочки моей моложе. Но Даша была непреклонна.

Так Сан Саныч впервые за долгие годы стал Сашей и даже, я вам скажу, Санечкой.

Любовь на свободе была короткой. Саше дали семь лет строгого режима и отправили сидеть на север Урала. Запись разговора про подкуп прокурора подшили аккуратно в дело, но никакого впечатления она не произвела.

Уже на зону Саше пришли документы о разводе с женой, и Даша отправилась на краткое свидание делать Саше предложение руки и сердца. Саша был строг.

– Давай, девушка, ты будешь учиться, а не жениться.

А не на ту напал. Она ему – раз! – и два документа показывает: водительские права (пока он по этапам ездил, она школу вождения окончила) и студенческий, поступила девушка на вечерний в финансовый институт. Да, ростовские – они такие.

Женили их на далекой северной зоне долго и мучительно, расписали-таки в Касьянов день, 29 февраля. Котенка потом из зоны приволокла, воспитывает, белая такая кошечка с прозрачными серыми глазами.

Саша сидел до звонка, все семь лет, копейка в копейку. И было понятно, что никто его ни на какое условно-досрочное не отпустит. Такого зека поди поищи: он им там все хозяйство наладил, пруд выкопал, карпов развел, улья-пчелы-мед, передовая зона стала, на экспорт из кедрача евродрова гонит, за ними очередь стоит. Краса, гордость и передовик производства.

А Дашка окончила вуз, параллельно бизнесом занялась. Сняла сначала маленькую комнатку в парикмахерской, мелкую починку гардероба народу предлагала, дело пошло, потом парикмахерскую выкупила, потом еще одну и сеть салонов по мелкому ремонту всего на свете по всей Москве, все наши у нее и стригутся и ремонтируются. Маму из Ростова перевезла, а под конец купила небольшую квартирку – чтобы было, куда мужа привести, как откинется. И все у них хорошо. Смотрят друг на друга голубками, воркуют. А не было бы счастья – да несчастье помогло.

Танечка

История Танечки началась давным-давно, в позднем СССР. Танечка тогда была нежным подростком, читала хорошие книжки, благо в доме они водились – во времена всеобщего дефицита им с мамой жилось полегче, и книжки были, и сапоги, мама была директором универмага в Одинцово. Тогда в Одинцово и не думали о том, что вскоре городок станет Рублевской столицей, как и Танечка никак не могла предположить, какой зигзаг готовит ей судьба.

Танечка была девочкой умной, красивой и серьезной, готовилась поступать на филфак в МГУ, ее заботливая мать уже организовала снабжение усиленным питанием репетиторов и приемную комиссию, но товары повседневного спроса – это группа риска, и он дал о себе знать. Ревизия, уголовное дело, поиски хорошего адвоката. Такого, чтобы не по объявлению, а по знакомству, чтобы все понимал и чтобы положительный опыт был решения торгово-ревизионных вопросов. И таковой нашелся.

Владислав Валерьевич Лопатин оценил ситуацию дорого. Но больше всего оценил он Танечку.

Танечка не проходила по рангу педофилической мечты зрелого адвоката – десятый класс, семнадцать лет, да бросьте. Конечно, Лопатин наметил себе Танечку на перевод из эротической мечты второго плана в категорию юной спутницы, но вполне мог позволить себе не форсировать события и на всякий случай подождать с полгода, чтобы Танечка отметила свои восемнадцать – без острой необходимости хороший адвокат Уголовный кодекс нарушать не будет. Дело Танечкиной maman обещало быть тягомотным, года на два-три, все заинтересованные лица (кроме maman) были настроены потянуть подольше, чтобы сдоить с такой сдобной универсамовской коровки баблосика до последней капли. И конечно, для Танечки вопрос с МГУ был закрыт – торговая maman под судом за растрату никогда не приветствовалась в главном вузе великой страны. Танечка смиренно поступила в сельскохозяйственный институт.

Тем временем краткую андроповскую борьбу с работниками советской торговли, утаивающими от прогрессивного человечества финские сапоги, венгерских кур и индийский чай, сменила перестройка, и вот уже они, лихие девяностые, нарисовались – фиг сотрешь. Танечка окончила свое сельское хозяйство, познала первого мужчину – разумеется, Лопатина, – и начала работать секретарем в его все более процветающей адвокатской конторе. Maman счастливо ушла на пенсию с закрытой уголовкой, благословляя мезальянс.

А Лопатин пошел по дороге, единственно ведшей тогда к большому успеху, – стал работать с коптевской ОПГ или с ореховской, а может, даже с люберецкой, что за давностью лет забылось, хотя скорее всего это были подольские. Только не подумайте, что группировка крышевала адвокатский бизнес Лопатина – Владислав Валерьевич стал адвокатом дьявола, а вот крышу обеспечил себе другую, прокурорскую, что было исключительно разумно. Первоначальное сращивание бандитов с властью и превращение выживших в олигархов, депутатов и чиновников с одновременной легализацией капиталов шло именно по этому пути. Лопатин исправно заносил прокурорским долю, решал с ними вопросы и тер терки, договариваясь о закрытиях и открытиях уголовных дел, добиваясь оправдания виноватых и осуждения непричастных, и вскоре приступил к перекрестному опылению в кадровых вопросах. Он взял в свою контору нескольких прокурорских сынков, положив им прекрасные зарплаты и не обременяя обязанностями и время от времени подкладывая под них Танечку, которая прекрасно справлялась с жизненными уроками, пройдя хорошую школу, в которой не было про любовь и вздохи на скамейке. Здесь она была просто отличницей – умницей, красавицей, комсомолкой в душе, умела не задавать лишних вопросов и не трепаться в курилке с подружками, коих по мудрому совету Лопатина она так никогда и не завела.

Прокурорские сынки, постажировавшись в лопатинской конторе и покувыркавшись с красавицей Танечкой, уходили работать в прокуратуру, их папашки помогали им продвигаться по службе, а ОПГ обеспечивала бытовой комфорт. Однако народом они оказались капризным, неблагодарным и ненадежным, быстро меняющим хозяев и масть и забывающим кормившую их руку. И Лопатин сделал ставку на Танечку. Умна, послушна, цинична. Неразборчивая в связях тихушница, прекрасно осознающая, сколько тайно записанных порнографических пленочек с ее участием хранит в сейфе Лопатин. Не ее, конечно, писал – но вот и она пригодилась. И Лопатин решил двинуть Танечку в прокуратуру.

Сказано – сделано. Имея уже одно высшее образование – сельскохозяйственное, да природный ум и смекалку, да сына ректора юридической академии в качестве коллеги по работе в адвокатской конторе Лопатина и в качестве партнера в дружественном перепихоне, Танечка легко поступила в юридический и уже устраивалась на стажировку в прокуратуру, как случилось страшное.

Погиб Лопатин.

Его джип взорвали, когда Лопатин вместе с водителем выезжал со двора старого московского дома, где была адвокатская контора. Водитель погиб на месте, а Лопатин дожил до приезда скорой и умер уже в больнице. Из конторы тогда выскочили все, кто там был – кроме Танечки. Мужчины сразу начали куда-то звонить, кто-то бегал с огнетушителем, женщины смачивали конторские полотенца водой и прикладывали к лопатинскому лбу, он сидел на заднем сиденье, весь белый и рваный, был в сознании, зажимал двумя руками разорванный живот и что-то пытался сказать. Танечка стояла у окна и не слишком потрясенно курила, наблюдая за суетой. Ей казалось, что Лопатин видит ее в окне, худую шатенку в кипенно-белой блузке, и пытается показать на нее глупым конторским курам, и сказать что-то, что до него, быть может, дошло. Танечка не слишком волновалась о том, что сможет сказать Лопатин перед смертью, и что до него наконец дошло, и дошло ли. Кому поручат расследовать нападение на Лопатина, Татьяна знала и не сомневалась, что сможет урегулировать проблемы, если они возникнут. А если Лопатин выживет, то быстро и с концами уедет или солнцевские взорвут его еще раз. Лопатин идиотом не был – хотя и проморгал ситуацию с происками конкурирующих ОПГ, а главное, с Танечкой; если выживет, второго шанса ждать не будет, свалит.

Но он не выжил. А у Танечки одной проблемой стало меньше. Все-таки, когда взрослеешь, находишь свое место в жизни и собираешься достичь карьерных высот в прокуратуре, не стоит полагаться на молчание старых знакомых, в сейфе которых лежат порнографические пленочки с твоим участием. Они, кстати, потом исчезли куда-то совершенно бесследно, как не было.

А Танечка вскоре вышла замуж, и очень неплохо вышла. Мужа из балетных, заслуженных и орденоносных, подбирал ей авторитетный коптевский жиган, который разбил бы ей сердце, если б она давно и прочно не взяла сферу “любовь” на жесткий контроль. Впрочем, нет, к Клычку – Володе Клыкову – она тянулась с какой-то липучей бабьей страстью и тоской, но осознавала это и не давала никому увидеть и почувствовать свою зазнобу. Вова был серьезным вором, готовился к легализации первичных капиталов и эмиграции, и Танечка понимала, что в его жизни места ей нет – если он когда-нибудь и пойдет под венец, то это будет династический брак с юной дочкой “Газпрома” или с депутатшей из хорошей семьи и с капиталом. Поэтому Танечка сама попросила Вову подобрать ей хорошую партию, когда поняла, что беременна. Клычок тоже все понял и оценил, а потому отнесся к подбору мужа ответственно.

Танечка хотела человека из мира искусства, но не голодранца, известного и неженатого, чтобы не связываться с младенцами от предыдущих браков и не уводить мужика из рыдающего стойла. Механизм она себе примерно представляла: при подборе подходящей кандидатуры у нее – кандидатуры из шорт-листа – появляются проблемы с бандитами или с прокуратурой. Проблемы будут решены прокуратурой или бандитами соответственно, гонорар за решение вопроса – брак с Танечкой. Не то чтобы Танечка сама не могла выйти замуж – могла, однако круг ее ежедневного общения не выходил ровно из того же бермудского треугольника прокуроров, бандитов и адвокатов (то есть либо бывших бандитов, либо бывших прокуроров), а ей, во-первых, хотелось прекрасного, а во-вторых, в ее бермудском треугольнике все хорошо были знакомы с Танечкой и многие знали ее углубленно, что браку не способствует.

Клычок подобрал Танечке балетмейстера из Большого театра, человека заслуженного, возвышенного и убежденно неженатого по причине нетрадиционной сексуальной ориентации. Клычок был прогрессивным человеком, лишенным мелких тюремных предрассудков, к тому же он совсем не хотел, чтобы его женщину трахал какой-то хрен, которого он сам должен ей подобрать. Танечку такой вариант тоже устраивал, дело осталось за малым – собственно, за балетмейстером Юриком, который ни сном ни духом не подозревал, что судьба уже стучится в его дверь.

…Однажды рано утром Юрику позвонил Рафик, текущая любовь всей его жизни. Рафик всхлипывал и захлебывался, сказал, что у него обыск, нашли в холодильнике амфетамин и сейчас его забирают в тюрьму, где будут нещадно мучить, он там не выживет, он же красавчик, он открытый гей, его будут юзать вонючие грязные бандиты, по много раз, его надо спасать любой ценой. Юрик быстро проснулся и стал решать вопрос. Всего через месяц Рафика выпустили целым, невредимым и страшно запуганным, прокурорские жены, дети, тещи и любовницы поднасосались культурки и приобщились к волшебному миру искусства Большого театра, а понятливый Юрик подал с Танечкой заявление в ЗАГС.

Танечкина maman была счастлива. Юрику тоже очень понравился новый статус и Танечкины возможности в прокуратуре. Рафик подружился с Танечкой, оценив ее ум, деликатность и красоту, а также полное непосягательство на интим в балете. Клычок наблюдал за идиллией издалека.

Танечка родила сына, которого чадолюбивый Юрик признал своим, равно как и Рафик. Разве что на берегу договорились: Юрик – папа, Рафик – дядя. Клычок в семью не лез, занимался своими делами, однако материальную часть вопроса поддерживал исправно.

Вскоре Танечка перешла из прокуратуры в федеральные судьи, а это всерьез увеличивало возможности. Коптевская группировка к тому времени оказалась разгромленной, Клычок уехал в Испанию, но времена наступили новые, интересные, и грамотный уголовный судья в Москве имел дело не с бандюками и хануриками, а с предпринимателями, чиновниками, писателями, депутатами, блогерами и политиками. Танечка продолжала решать вопросы, когда надо – была беспощадной, вовремя проявляла гуманизм, перед лицом начальства вид имела скромный и послушный, поддерживала ровные отношения с коллегами, а также смежниками из прокуратуры, СК и ФСБ. Смежники Танюше доверяли безраздельно: однажды Танечке надо было судить одного бизнесмена, за которого, судя по всему, хорошо занесли – не Танечке, нет, она не брала так по-глупому, да и хватало ей на жизнь с Большим театром и переводами из Испании. Занесли, как видела Танечка из дела, прокурорским. Смежникам. А в деле, как назло, оперативная аудиозапись – это конкурирующая фирма постаралась: следователи вели прокурорских, вот и попала запись в дело, а там, в записи, один арестованный полковник ФСБ через посредника договаривается за два миллиона долларов заноса заместителю прокурора поменять его, полковника местами с потерпевшим. Танюша судила строго по закону, а решение вынесла по понятиям. Аудиозапись аккуратно в дело подшила, а бизнесмена на семь лет в лагеря отправила. То есть семь лет дала от смежников, а строгость от себя добавила: очень ее девочка юная раздражала, которая к бизнесмену на суд приходила, смотрела на него влюбленными коровьими глазами, а ведь Танечка дело читала, видела – женат парень, и не меньше чем вдвое старше, и разорен дотла. Иди, девочка, не жди его, потом мне еще “спасибо” скажешь. Сейчас-то ты судью проклинаешь, а потом поймешь, детка, что Танечка, бизнесмена посадив, тебя освободила.

Но вообще Танечку раздражали картины чужой любви. Не то чтоб она на это специально внимание обращала, но раздражало.

Однажды ей позвонили сверху, из Мосгорсуда, и сказали, что расписали на нее дело – сложное, но она справится. Запрос на экстрадицию, не отдавать – за человека высшие силы хлопочут. Не отдавать так не отдавать.

Когда пришло дело, Танечка не ожидала, что чуть не вскрикнет. Сдержалась, конечно, но внезапно полоснуло сталью где-то внутри, там, где горячо и живо. Клыков В. В., 45 лет, арестован по запросу Испании, содержится в Бутырском следственном изоляторе, обвиняется в вымогательстве, мошенничестве, отмывании денег, полученных преступным путем.

Потом ей позвонили из центрального аппарата “Единой России”, какой-то секретарь, просил выписать разрешение на свидание жене Клыкова В. В.

– Да вы ее знаете, Татьяна Вячеславовна! Она наш депутат в Госдуме, солистка Большого театра!

– Балет? – сухо спросила Танечка.

– Ну что вы, Татьяна Вячеславовна! Вы, наверное, давно в Большом театре не были. Но это дело поправимое, вот пообщаетесь с Марьей Николаевной, нашим депутатом и солистом, нашей во всех отношениях дивой, она вас с удовольствием пригласит. Наш депутат Марья Николаевна человек известный, она же еще дочка актрисы Аксаковой – помните, она в “Щелкунчике” мышь играла? Очаровательная семья, они вам очень понравятся! И потом, войдите в положение! У Марьи Николаевны двое маленьких деток от Владимира Владимировича!

– Простите, от кого?

– От Клыкова, конечно, от кого же еще? – хохотнули в трубке, пока Танечка все больше деревенела, как девочка в какой-то страшной сказке, которая то ли нагрубила старушке, то ли еще что, но постепенно деревенела снизу вверх, вот как Танечка сейчас.

– Брак оформлен? – спросила Танечка голосом треснувшей березы верещавшего секретаря центрального аппарата “Единой России”.

– Татьяна Вячеславовна, ну мы же с вами современные люди! Нет, не оформляла Марья Николаевна брак, но ведь любви это не помеха… Неужели для того, чтобы женщине сходить на свидание в тюрьму к отцу своих детей, надо обязательно сходить в ЗАГС?

– Закон один для всех. Всего хорошего.

И нажала отбой. Идиоты. Как они там у себя в Думе ложку мимо рта не проносят? Почитали бы законы для разнообразия. Депутату для прохода в тюрьму не нужно разрешения судьи. Если, конечно, они и в самом деле за разрешением звонили, а не показать лишний раз, что дело у них “на контроле”.

Танечка заварила себе растворимого судейского кофе и открыла дело Клыкова В. В. Холост. Безработный. Имеет на иждивении двух несовершеннолетних детей. Год рождения старшего совпадал с годом рождения сына Танечки. Только у Танечки в апреле, а этот в июне.

Танечку затошнило. Резануло в желудке, потом защемило где-то в грудине, ровно посередке, где у птиц и лодок киль. Танечка согнулась пополам и поняла, что тоскует. Что ей очень нужен обвиняемый Клыков В. В. немедленно и срочно, ей надо его увидеть, удержать, вернуть, показать сына, он будет гордиться, она же лучше, чем оперная дива, знает она этих див из Большого по 10 копеек пучок. Нажарить котлет, отрастить жопу, гладить ему рубашки, засыпать на плече, ворчать на непарные носки. Пошли бы они все к чертям собачьим, разве не заслужила она, не отработала, разве не выстрадала простого? Она еще молода и лет 10 еще будет, они смогут. Она все сделает, она сильная. Он захочет, он оценит. Она бросит всё и всех. Сын поймет. Он так похож на отца.

И Танечка назначила судебное слушание. Как можно скорее. Увидеть его. Она как-то не подумала про нее – про Марью Николаевну Аксакову-Гольденбраун, депутата Госдумы и оперную приму. Когда Танечка вошла в зал суда, оперная прима, яркая красивая блондинка с очень полными губами, всем своим богатым телом прижималась к клетке, в которой спокойно стоял подсудимый Клыков В. В., положив протянутую сквозь решетку руку на картинно опущенную голову депутата Аксаковой-Гольденбраун. Танечке подсудимый слегка кивнул – как старой знакомой, как занятые люди кивают в ресторане знакомой приятной официантке: “Деточка, рад тебя видеть, но не до тебя”.

Танечка сухо призвала в порядку и провела процесс в одно заседание. Первым делом она освободила из-под стражи подсудимого, страдающего тяжелым заболеванием верхних дыхательных путей – хроническим тонзиллитом. Пусть звучало это нелепо и издевательски над здравым смыслом, но Танечка знала, что опротестовывать ее сегодняшних решений никто не будет. Подсудимый вышел из клетки и сел рядом со своим адвокатом, напротив прокурора. Несколько раз он оборачивался и смотрел долгим взглядом на депутата. Аксакова-Гольденбраун млела. Танечка оттарабанила процесс быстро и безошибочно, почти не включая органы чувств. Вынесла ожидаемое решение: “В экстрадиции отказать”. Закрыла заседание, ушла к себе под бурные овации Аксаковой-Гольденбраун. Вскоре к Танечке зашел адвокат бывшего подсудимого, а ныне свободного человека Клыкова В. В.

– С вами приятно иметь дело, дорогая Татьяна Вячеславовна.

Танечка жестко отрезала:

– Вам нельзя здесь находиться.

Адвокат удивился и вышел. Они были хорошо, а однажды даже близко знакомы еще со времен начала право-пацанского бизнеса покойного Лопатина. Танечка ничего не чувствовала, совсем ничего. Ее это не пугало. Впереди была долгая понятная жизнь. Через год с небольшим ее назначили председателем суда, впереди маячил Мосгор. Пару раз безо всякого энтузиазма переспала со своим вялым предшественником на ответственном посту – безо всякого удовольствия; от него пахло домашними варениками со шкварками, и это многое объясняло. Ее муж Юрик получил предложение возглавить труппу Донецкого театра оперы и балета и уехал с любимым Рафиком еще до Майдана и войны. Потом ему даже предлагали стать министром культуры ДНР, но Юрик с Рафиком предпочли перебраться в солнечную Камбоджу. Марья Николаевна в свете изменившихся политических обстоятельств оставила Клыкова В. В. и вышла замуж за разворотливого депутата из КПРФ. А Клыкова В. В. окончательно посадили лет через пять, в рамках расследования приключений Шакро Молодого. К Танечке он не обращался, но алименты все это время поступали на счет Танечкиной мамы – менялись банки и номера счетов, менялся курс рубля к доллару, но деньги приходили исправно, по фиксированной ставке, трешка у. е. в месяц одной суммой раз в год. Разные мысли приходили Танечке в голову про происхождение и назначение этих денег. Если они не перестанут приходить после того, как Танечкиному сыну исполнится 18 – значит, это не алименты. Но спросить Танечке все равно не у кого, да она бы и не стала.