Текст книги "Русь сидящая"

Кукушечка

“Съехала кукушка” – это от часов-ходиков с кукушкой. Когда часы ломаются, говорят, что кукушка съехала, все, в домике никто уже не живет.

А также, например, у домика может поехать крыша. Или, скажем, протечь. Вот такой печальный случай и произошел как-то с арестантом в одном следственном изоляторе.

А началась эта история с того, что к нам в “Русь сидящую” пришла пара. Брат и сестра, чуть за сорок, очень тихие, образованные и к визиту подготовленные. Документы кое-какие принесли и спросили про странное. У сестры посадили мужа, мелкого предпринимателя, по обвинению в мошенничестве в особо крупном размере. Дали совсем ниже низшего, два года общего режима, что по этой статье сущая ерунда. Почти год он уже отсидел, тут про условно-досрочное подумать пора, да и на волю. А им очень нужно полное оправдание.

– Это вам зачем? – спрашиваю. – То, что муж не виноват, так это по приговору понятно. Было бы следствию и суду хоть за что зацепиться, он бы не меньше шести, а то и восемь получил бы. Сейчас потратите деньги на адвоката, отменят приговор или нет – это еще бабушка надвое сказала, а муж ваш пока сидеть будет. А так вступит приговор в законную силу, и ему на условно-досрочное освобождение можно будет пойти, скорее домой попадет, а из дома да на свободе сам бороться сможет за свое оправдание, репутацию или чего он там еще от жизни хочет.

– Нет, нам только оправдание подходит, – тихо, но твердо настаивали брат с сестрой.

– Да зачем?

– У нас такие обстоятельства. У нас сын всю сознательную жизнь мечтал поступить в академию ФСБ, и мечта сбылась, поступил. А с судимым отцом он там долго не проучится. Надо будет разводиться и от отца отказываться. Это ничего, это он откажется, но не хотелось бы.

Ой. Ну давайте дело посмотрим. А оно и правда тоненькое такое и нелепое совсем. Там мужика вообще не по подсудности судили и по делу, которое Российской Федерации вообще никак не касается.

Дали им нашего хорошего адвоката Лену.

Лена дело взяла, понравилось оно ей, и пошла в СИЗО встречаться с подзащитным. Возвращается в сильной задумчивости.

– Что там с делом, как там наш арестант?

– С делом нормально все, в апелляцию пойдем, и не сможет там такой приговор устоять, очень уж ошибок много, а если вдруг устоит, так в Верховном суда все равно его отменят. А вот с арестантом беда. Доктор ему срочно нужен.

– Что, – спрашиваем, – у него болит? Чем помочь?

– Да я, – говорит Лена, – не уверена, что могу рассказать. Похоже, это адвокатская тайна. Буду с родственниками работать и эту проблему решать. А вы тюремных общественных наблюдателей попросите присмотреть за ним.

Ну да, это мы попросим. А тюремные наблюдатели, оказывается, этого нашего мужичка хорошо знают. Да, проблемы с ним.

– Психический он у вас. Так-то тихий, не буйный, однако кукушечка у него напрочь съехала. Ему все чудится, что следят за ним. Что в стенах микрофоны, что у сокамерников вместо пуговиц тоже микрофоны, а то и видео. А еще отравить его хотят. Ест только из крайней необходимости и только после того, как от его сухарика кто откусить согласится.

– А кто следит, не говорит? Инопланетяне, рептилоиды, мировое правительство?

– Спецслужбы, говорит. Мы к доктору тюремному обращались, он сказал, что мужичка знает, психиатр к нему ходит. Но делать они ничего не будут: диагноза с воли нет, а в тюрьме он долго не задержится, его или на этап пошлют, или по УДО он сейчас выйдет, срок-то у него плёвый. А с актированием и освобождением по здоровью они дольше провозятся, да и сама знаешь, они по здоровью особо-то не выпускают.

Это да. Состояние мужичка стремительно ухудшалось, ему уже совсем какой-то Босх начал чудиться, и сокамерников он всех достал своими фобиями до белого каления, однако ж не прошло и полугода, как была назначена мужичку апелляция. На суд его от греха подальше не повезли, сиделец присутствовал на рассмотрении своего дела посредством видеоконференции.

И случилось чудо – мужичку не то что отменили его приговор, а даже и оправдали вчистую, чего по этой статье не бывает, если, конечно, подсудимый не чиновник, не родственник кого надо или не авторитетный человек, женатый, к примеру, на депутате Госдумы (такой случай был не так давно в Пресненском суде Москвы).

И хочется нам про это дело рассказать, и адвоката Лену восславить – у нас оправдательных приговоров меньше, чем полпроцента, – а не расскажешь. Тут с одной стороны – мужичок со съехавшей кукушечкой на почве спецслужб, а с другой – его семья, которая всю жизнь мечтала сына отдать в академию так самых спецслужб.

– Ну и дело! – говорила довольная результатом победительница Лена. – Само-то оно очень даже симпатичное, и выиграли бы мы его по-любому, но клиент тяжелый на редкость. Я, когда в тюрьму к нему ходила, несколько раз доктора в следственный кабинет вызывала, прямо беда. А когда еще в первый раз ходила, попросила его написать для меня бумагу, как и что на самом деле было – вот то, в чем его обвинили. Хотите посмотреть?

И Лена достала тетрадь, испещренную странными значками, очень похожими на те, что мистер Кьюбит из Норфолка принес мистеру Шерлоку Холмсу в “Пляшущих человечках”.

– Лена, и как ты с этим разбиралась?

– А очень просто. Я его сыну отнесла. Он в академии ФСБ на криптографии учится. Они, оказывается, этот шифр вдвоем разработали.

Все понятно. Чего ж тут непонятного: никто не будет мужика лечить. Семье не нужен ни осужденный, ни диагностированный сумасшедший – иначе у сына в академии будут неприятности. А зачем же они нужны – неприятности со спецслужбами? Этого можно так бояться, что съедет кукушка, но лечить никто не будет, потому что замкнутый круг. Он даже не понял, что его оправдали.

Валентин и Валентина

На самом деле их зовут по-другому, но вариантов, согласитесь, не очень много: Саша и Саша, Женя и Женя, можно еще Епифан и Епифания, например. Но пусть будет, как в старой классической пьесе Михаила Рощина.

Оба классически красивые, как на рекламе счастливой семьи: он – большой, сильный, умный, с американской стоматологической улыбкой, она – хрупкая и нежная, прекрасный тыл и красивый второй план. Встретились они далеко не юными людьми, у обоих были семьи, но захлестнувшее большое чувство шансов не оставило. Это, без сомнения, была безоглядная любовь, и все было брошено на алтарь Весны Священной.

Валентина служила в МВД, работала, я извиняюсь, на прослушке граждан. И встреча с ней перепахала мое отношение к классическим зецким байкам. Ибо в любой зоне вам при случае расскажут одну и ту же историю (с вариациями): вот здесь, вот только что, вот недавно освободился, сидел зек. А на самом деле он был драматургом, олигархом, физиком-ядерщиком. До посадки его долго вели, всяко следили и прослушивали. А прослушивала его генеральская дочь неописуемой красоты: русая коса до пояса, глаза голубые, как озёра… Год она его слушала, все про него знала, а он-то и не чуял. Потом взяли его. И она, голубица непорочная, вдруг поняла, что нет и не будет другого такого мужчины в ее жизни. Сорвала она тогда с себя погоны, бросила их в морду отцу-генералу, пошла в тюрьму, во всем зеку призналась и ждала его. И замуж вышла, а теперь у них дом на Ибице – полная чаша, борщ три раза в день и четверо детей.

Это классическая байка, призванная дать зеку мечту: мол, есть где-то на белом свете башня из слоновой кости, а в ней сидит прекрасная девица, заточенная туда генералом, и ждет тебя, все глазки проплакала, а ты и не знаешь. Должна же быть у человека мечта и надежда.

Когда Валентина пришла ко мне с этой историей, я долго отказывалась верить. К тому же она и умница, и красотка. Правда, другая – скуластая, худая, вся точеная, темно-рыжая, а глаза здоровенные и фиолетовые.

И да – мужа посадили, муж хороший и ни в чем не виноват, и вот ребеночек у них недавно народился. А из ментов Валентина ушла.

Стали дело смотреть. Мама дорогая! Кого в нем только нет. И ФСБ, и погранцы, и железные дорожники, и всякие банкиры, и большой международный аспект. Дело громкое, в телевизоре все время показывают, лично Путин ногами топал. Одна беда – основные фигуранты все в бегах, а посадили стрелочников. Наш Валентин даже и на стрелочника не тянет, мимо проходил по касательной, ему вменяли неправильно составленный договор на сумму аж в 30 тысяч рублей. Но ногами топотали, организованное преступное сообщество налицо, так что светило ему от 15 лет в строгой зоне самым решительным манером.

Уговорили пойти работать на это дело одного из лучших наших адвокатов, к тому же человека душевного и совестливого. Он сходил в первый раз к своему новому подзащитному Валентину в тюрьму, вернулся вдохновленный.

– Ну и парень! Ну и красавец! Здоровенный такой, бывший офицер, с понятиями о чести. Он смотрящего за тюрьмой под шконку загнал, два ребра ему сломал, когда тот что-то попытался ему предъявить. И на безопасное содержание потом отказался переводиться. Сказал, что сам разберется.

Работали они втроем просто отлично и душа в душу. Валентин держался хорошо, Валентина все дело в порядок привела, на любой следственный или прокурорский чих был у нее приготовлен документ, все подшито, даром что бывший мент. Я часто заезжала к ним в штаб-квартиру командования боевыми действиями и видела, как живет Валентина, а до того – Валентин и Валентина. Малюсенькая двадцатиметровая квартирка на окраине Москвы, диван, детская кроватка, стол и две табуретки. Вот уж поймали расхитителей капиталистической собственности, зашибись. Главные фигуранты дела скрылись на виллах в разных странах и континентах, а здесь, у Валентина и Валентины, царили скромность и достаток очень среднего класса. И это при том, что Валентину и Валентине было уже к сорока. Зато любовь у них неземная.

Любовь любовью, но бились они, бились и добились: перевели Валентина на домашний арест, изменили, значит, меру пресечения. Взяла тортик, поехала к нему знакомиться. Эх, девушки, а он и вправду красавец редкого мужского типа: большой такой, мускулистый, но подтянутый, морда такая интеллектуальная, однако нервный после тюрьмы, и сильно. Да оно и понятно, и объяснимо: пятнашечка его никуда от него не делась, суд-то впереди. Хотя на такую жену срываться – грех это, девушки.

Оказалось, что он совсем не может бороться системно. Сидеть на попе ровно, методично читать юридическую литературу с комментариями и всякие пленумы Верховного суда – это вообще вещь полезная, если тебя сажают. И только поначалу кажется скучно, потом вчитываешься и томами глотаешь истории всяческой судебной практики, это ж детектив, который к тому же напрямую тебя лично касается. Это работа, между прочим, довольно тяжелый труд. И конспектики, батенька, не забывайте писать, пригодятся. А для смены видов деятельности можно Чехова про каторгу почитать, или вот Достоевский в таких случаях хорошо идет. Еще можно скачать “Побег из Шоушенка”, “Зеленую милю” или любой из многочисленных “Экспериментов”, не говоря уже про бесконечный сериал “Побег”, вот он тоже методически неплохо готовит к нашей зоне, хоть и из американской жизни.

Но нет. Валентин метался в малогабаритной бетонной клетке домашнего ареста, требовал внимания, которое ему быстро надоедало, придирался к борщам и смотрел телевизор.

Валентина у нас в “Руси сидящей” почти не появлялась: она взяла на себя тонущий бизнес мужа, как-то вырулила, прошла пару кризисов, но корабль на плаву держала и даже через какое-то время занялась развитием женских образовательных направлений, и они очень неплохо у нее пошли. Заезжала к нам страшно уставшая, но по-прежнему чертовски красивая: фиолетовые глазищи на пол-лица, кожа спелого абрикоса, талия балетная, пальцы – веточки, щиколотки японские, не женщина – мечта.

Однако по-женски совершенно не счастливая. Кое-что прорывалось: деятельный на свободе муж оказался запертым в двадцати квадратных метрах быта, и это был, конечно, тигр в клетке, со всеми побочными явлениями по отношению к тигрице. Тигр в двадцати метрах одиночки. Точеную Валентину с огромными фиолетовыми глазами и с маленьким и тоже деятельным по возрасту сыном, похожим на него как две капли воды, он в расчет не принимал. А если и замечал, то в раздражительном смысле.

Через положенное время, когда прошли все процессуальные сроки, сменили Валентину меру пресечения с домашнего ареста на подписку о невыезде. И Валентин с Валентиной совсем пропали из поля зрения. Заходил их чудесный адвокат, рассказывал о развитии дела – а оно вовсю развивалось, – немного сетовал, что они перестали ему платить, но он продолжал работать pro bono, бесплатно то есть, я ж говорила уже, что он у нас совестливый и вообще молодец. Тем более что безденежье – это наш типичный случай, к нам в основном приходят люди, у которых вообще ничего не осталось.

Но ведь Валентина – вы же помните еще? – вырулила тонущий корабль бизнеса. Значит, что-то случилось.

И да, случилось. Валентин, обретя свободу, свою Валентину из бизнеса подвинул жестко, разогнал все женские направления, сказал еще, что она загубила все дело, весь его бизнес, и взял бразды правления на себя полностью. Бизнес немедленно захирел. Фиолетовоокая Валентина молча ушла в домашнее хозяйство.

Продолжалось все это долго и скучно, пока однажды Валентина не написала мне короткую записку: Валентин принял решение, сейчас к вам едет советоваться. Ну хорошо, мы всегда рады. Тем более что я догадываюсь, что он там себе принял. Многие на его месте сделали бы так же. Хотя лично я не одобряю.

Валентин начал с места в карьер.

– Пойдемте, прогуляемся вокруг вашей клумбы.

Ну, пошли. Все так делают.

– Я принял решение уехать.

– Вы же понимаете последствия? Да, если вы уедете, всем будет удобно: и следствию, и суду, и прокуратуре. К тому же отъезд – это отказ от борьбы и косвенное признание вины. Вас объявят в розыск. Навсегда. Вы никогда не сможете вернуться. Языков у вас нет, связей нет, денег нет – не факт, что там вам будет лучше, чем на зоне с понятным сроком, который можно и нужно оспаривать. А если биться – всегда можно чего-нибудь добиться.

– А я смогу попросить политическое убежище?

– С чего? Вы давно политический? Насколько я помню, действующие порядки до ареста вас вполне устраивали.

– Кто может дать мне гарантии, что меня примут?

– Никто.

Нет, таких отъездов я не одобряю. Хотя, конечно, все понимаю. Если рассуждать логически, получается такая вот вещь: всем фигурантам дела светит от 15 лет, но вот конкретно Валентину при его роли больше семи никак не ломится, если повезет, будет пять, из которых два года он отсидел, включая домашний арест. Потом еще апелляция и кассации, да с хорошим адвокатом – года через два максимум выйдет, как в армию сходил. Невиновным и непричастным хорошие судьи у нас обычно стараются много не давать. Плюс остается возможность бороться дальше. На родной земле, с родной женой, сыном и родителями, на родном языке да с действующим бизнесом – если жена, конечно, опять подымет, – это ж не самый тяжкий случай. Ладно, и не такие сроки видели, у любого срока конец есть, в отличие от бегства. Был бы политический – все ясно, вопросов бы не было, а тут просто попал парень в чужой замес. Таких случаев – тысяч пятьдесят за год, более или менее.

Опять же – я понимаю отъезды из-под суда. Я сама все время хотела, чтобы уехал мой муж и не садился бы в тюрьму. Но мой муж осознавал, что это билет в один конец. И это билет на одного. И я осознаю, что может наступить момент, когда мне надо будет уехать. В один конец, одной. А вот что будет дальше, зависит от меня сейчас, задолго до того, как решение будет принято. Валентин же ни слова не говорил о Валентине. И об их сыне. Он говорил только про себя, и было ясно, что никого он в расчет не принимает.

Да ну. Грустно все это, а также безответственно.

И вот наступил тот день, когда было объявлено о дате начала судебных слушаний по громкому делу Валентина. Накануне к нам приехала Валентина, и такой счастливой я не видела ее никогда.

– Оля, он меня послал! У нас был огромный разговор, переходящий в скандал, и он меня жестко послал! Ну наконец-то! Послал и уехал с таджикским паспортом, я не знаю, куда и через что! Он уехал! Я свободна!

Потом был сложный разговор с хорошим совестливым адвокатом, был суд, на который не явилось еще несколько подсудимых. Их выделили в отдельное производство и дали в районе пятерки. Но они не смогут больше никогда вернуться, они в розыске. Если Валентина не захочет, она больше никогда его не увидит. Да и он, кажется, тоже не хочет. Никому не известно, где он. Он не пишет и не звонит. Известно лишь, что по паспорту его сейчас зовут Дододжон.

Валентина снова подняла паруса на упавшем бизнесе, теперь полностью переориентировав его на женские проблемы. И похоже, что эта история двух красивых любящих людей закончилась тихим пшиком.

Парень, который так отважно и так правильно вел себя в самых сложных условиях, не выдержал маленького быта – он оказался для него сложнее, чем тюрьма. А Валентина, чья жизнь и судьба не предполагала высоких материй, с тех пор помогает девочкам и женщинам, попавшим в тюремный переплет. Растит сына, вламывает на работе и, кажется, совершенно счастлива. Мне немного жаль, что Валентин оказался не тем парнем. Не потому, конечно, что уехал – это не осуждаемо. Он не брал ее в расчет. Ни мозг ее, ни деловую хватку, ни громадные фиолетовые глаза. А такому человеку, девушки, уже и пожелать-то нечего. Ну, удачи.

Лето

Имена героев этой книги изменены – не меняла в редких случаях, когда сами герои давали на то согласие или когда не считала это нужным из вредности. Сейчас другое.

Горисолет Ривьера – настоящее имя, настоящая фамилия. Если вы нечаянно знаете дочь Горисолет или ее маму – пожалуйста, передайте им, что Горисолет молится о них каждый день, уже много лет. Если вы сможете перевести эту историю на португальский – пожалуйста, сделайте это. Если вы сможете опубликовать эту историю в Бразилии – пожалуйста, сделайте это. Горисолет жива, она сидит в русской тюрьме, ей долго сидеть – но она всей душой стремится к своей дочке и маме.

Ее дочь была очень мала, когда все это случилось. Ее мама была парализована. А больше у нее никого нет.

В русской тюрьме ее зовут Лето. Она маленькая, как куколка. Очень худенькая. Такая худенькая, что совершенно непонятно, как в ее желудке мог поместиться контейнер с полкило чистейшего кокаина. То есть Лето сама была контейнером. За провозку ей обещали заплатить полторы тысячи долларов, и для нее это были очень важные деньги. Просто нечеловечески важные.

Она давно уже поняла, что с ней случилось на самом деле. Что никто ей платить не собирался, что ее сдали с самого начала, еще в Бразилии. Неопытная, маленькая, пугливая, не знающая языка и страны России, окончательно насмерть испугавшаяся в самолете – решила, что ей плохо не оттого, что желудок у нее очень маленький и все давит, а оттого, что лопнул контейнер. Она сама начала искать в Домодедово, кому бы поскорее сдаться, но ее уже встречали люди в “цивиль”, как говорит Лето. Они уже ждали ее. Они уже знали. Думаю, что люди в “цивиль” тоже все прекрасно понимали – что они возьмут сейчас мелкую Лето, которая только отвлекает внимание своей очевидной лохучестью, а крупная и опытная партия настоящих матерых перевозчиков пройдет спокойно мимо. Все всё понимают. Когда это дошло до Лето, было слишком поздно.

Когда ее из больницы, где доставали контейнер, привезли в “шестерку” – женскую тюрьму в Печатниках, смотреть на нее было страшно. Она плакала каждый день, она все время плакала, она не знала языка, она не понимала правил, но все сорок сокамерниц сообразили все быстро. Вот Лето показывает, что у нее маленькая дочка в Бразилии. И вот парализованная мать. Ну, девка, у всех так, разве что поближе.

Шконку Лето получила на пальме – на втором ярусе. Не очень, конечно, удобно, если ты корпулентная дама, а с ее-то сложением и ловкостью – сущая ерунда. К тому же, когда в камеру заходил шмон с собаками, Лето быстрее всех забиралась на свою пальму и помогала жопастым сокамерницам с нижнего яруса забраться к ней как можно скорее: собаки в тюрьме – вещь серьезная.

Лето жалели, в том числе и за помощь с пальмой. Обучали потихоньку языку, делились передачами и при случае шмотками. Взяли-то ее в шортах, а тут ноябрь. Можно было бы и посерьезней ее нарядить, но детских размеров в тюрьму не завозили.

Лето плакала и просила консула. Из посольства к ней так никто и не пришел. Лето плакала и просила телефонной связи с дочкой, но на тюрьме дурных не нашлось – международные тарифы оплачивать, да если б кто и сжалился, так все равно нельзя. А запрещенный мобильный телефон в женской тюрьме большая редкость, тут вам не мужская понятийная мишпуха.

Однако Лето не тупо рыдала, но старалась принести пользу тюремному обществу. Она оказалась безотказной, доброй, чистоплотной, по-диковинному хозяйственной. Но главное – она оказалась гениальной массажисткой. Как в таком тщедушном тельце помещалась такая умная и чуткая сила, науке неизвестно, но поправила она многих: и спинку, и шейку, и ручку, и ножку. Тюремные барышни очень ценили редкое дарования Лето, старались подкормить, а главное – не давали в обиду. Коблов (активных лесбиянок, не скрывающих своей ориентации и склонных к насилию) в СИЗО нет, они проявляют себя позже, уже на зоне, а вот просто стерв, которые ищут, на кого бы зло спустить, – вот таких навалом, и старосидки выстроили вокруг Лето систему защиты. А когда у Лето начался суд и ей предстояли долгие путешествия по заснеженной Москве, ей соорудили кое-какой костюмчик. Главная рукодельница камеры, старосидка Инна Борисовна, связала Лето варежки. Обточили об кафель зубную щетку, изваяли из этого вязальный крючок, распустили чей-то розовый свитер, добавили разноцветных полосочек, даже веревочки соорудили, чтоб через шею перекидывала и не потеряла, – и на тебе, Лето, варежки.

Лето была в восторге. Лето никогда не видела варежек. Лето в них спала, а днем аккуратно заворачивала в полотенчико и убирала под матрас.

Лето не могла запомнить слово “варежки” и называла из “бориськи”. Мол, Инна Борисьевна мне их соорудила, бориськи, стало быть.

Однажды Лето вернулась из суда сама не своя. Она ни с кем не разговаривала, а особенно избегала Инну Борисовну. Слезет с пальмы, сидит, как статуэтка, едва дышит, да и все, даже почти не плачет.

Через пару дней бабы, конечно, выяснили, что случилось.

Лето потеряла варежки. Оставила где-то в автозаке. И в душе ее сложился триумвират страшных потерь: дочка, мама и бориськи. Они к тому времени стали для нее тотемом, даром что никогда в жизни она не видела старого трогательного советского мультика про варежку, которую маленькая девочка одушевила и сделала щенком, – но вот как-то так.

Бабоньки быстро поняли, что никакие другие варежки ей не нужны, а уж те-то ищи-свищи.

Дали Лето 12 лет и отправили в Мордовию. Она теперь там на швейке производит варежки, в смысле строительные рукавицы, выдает две нормы за смену. В обиду ее там не дают.

Будете в Бразилии – скажите там кому: жива Горисолет Ривьера и по-прежнему молится каждый день за свою маленькую дочку и парализованную маму.