Текст книги "Плачь, влюбленный палач!"

16.

Мы просидели в комнате минут 15. Вестей с передовой не было. То ли Зорин еще не добежал, то ли добежал и ждет у ворот прибытия долгожданного «козелка», дабы сопроводить стражей правопорядка до места происшествия.

– Что ж не едут, сволочи? – в волнении произнесла Сонька.

– Ты кого ждешь, Артемона или милицию? – хихикнула Ксюша.

– Чокнутая, – буркнула Софья и продолжила волноваться.

– Да не трясись ты так. Вернется, никуда не денется.

– Отстань ты со своим пуделем! Не нравится он мне! Не нравится!

– Как это? – упавшим голосом спросила Ксюня.

– Просто. Не нравится. Точка.

– Но ты сама с ним кокетничала… Делала массаж и все такое!

– Это я так. Для поддержания формы.

Ксюша сделала глубокий вдох, приготовившись к пространной лекции. Но я не дала ей даже начать:

– Скоро повара пойдут завтрак готовить. Тогда копец. Столовка не заперта, кругом разгром. Труп в зале. Начнется паника… – я помолчала, потом со вздохом продолжила. – Если менты в ближайшие 20 минут не приедут, пойдем будить начальника лагеря, пусть принимает какие-то меры.

– Самой что ли сбегать до ворот? – спросила Сонька, спрыгивая с табурета. – Посмотреть.

– Сиди уж. Один вон убежал, до сих пор ни слуху, ни духу.

– Я так не могу. У меня как будто хомяк в попе сдох. Мне надо что-то делать, – упорствовала Сонька.

– Ты лучше поднимись на второй этаж, там балкончик есть, с него далеко видно, – предложила я.

Сонька радостно подпрыгнула и унеслась.

Как только она скрылась, Ксюша подскочила ко мне.

– А ты чего молчишь?

– В смысле?

– В смысле, что наша дурная подружка собирается сделать очередную ошибку…

– Ошибкой ты называешь ее нежелание спариваться с Артемоном.

– Почему сразу спариваться? – раздраженно бросила Ксюха. – Что ты все опошляешь? Я о законном браке. О семейной жизни! О безбедном существовании под опекой прекрасного мужа…

– Ксюнь, Артемон женат.

– Ой, не смешите! Женат! Артемон! Вот придумала…

– Женат! – повторила я строго.

– С чего ты взяла? – все еще беспечно спросила Ксюша, но у самой в глазах замелькала паника.

– Ты его руки видела?

– Конечно. Такие руки не увидеть не возможно. Кулак с мою голову.

– А пальцы? Ты разве не заметила белый след на безымянном? Видно, перед тем, как сюда приехать, Артемон снял обручалочку, чтобы обманывать глупых барышень…

– Может, разведен?

– Тешь себя надеждой! Придумай еще, что вдовец.

– Ах он подлюга! – разъярилась Ксюша. – Я ж его спрашивала, каково его семейное положение. А он – свободен, как птица! Свободен, как птица! Как индюк что ли?

– Не переживай. Мы ей другого найдем, – попыталась успокоить безутешную подругу добрая Леля.

Но Ксюша успокаиваться не желала.

– Я вот ему устрою, когда вернется! Крылья-то пообломаю!

– Ксюша, – я решила направить ее мысли в другое русло. – Как ты думаешь, этот Колян…

– Тоже женатый. Как пить дать!

– Я не об этом. Что с ним, как думаешь?

– Никак не думаю. Мне плевать!

– А вдруг он умирает? Представляешь, еще один человек пострадает… Ни за что, между прочим. Жалко ведь! – Мне и вправду было жалко этого нового русского Коляна, с которым я даже не была знакома. – Он-то хотел на лыжах покататься, бедную молодость вспомнить. А теперь лежит один в комнате… – Я так разнюнилась, что чуть не плакала. – И некому стакан воды принести…

– Почему же некому?

– Артемон уехал, Кука убежал, а третий, как его там, Павлуша что ли, в отключке…

Вижу – Ксюшу проняло. Сидит печальная, носом шмыгает, глазками моргает. Того гляди, расплачется.

– Лель, а, может, сходим проведаем? – спросила она дрожащим голоском.

– А вдруг он уже умер? Я еще одного покойника не переживу.

– Леля, где твоя гражданская советь?

– Спит беспробудным сном.

– Так разбуди! – приказала Ксюша. – Помнишь, мы в школе были санитарками? У нас еще белые сумки были с красными крестами, в которых мы носили йод, бинт и вату.

– Помню. И что?

– Помнишь, как нас учили оказывать первую помощь?

– И ты собралась тряхнуть стариной и оказать первую помощь умирающему Коляну?

– Да, – гордо молвила подруга. – Я же давала клятву Гиппократа.

– Ксюша, ты уж завралась совсем, – не удержалась от смеха я. – Какая клятва? Ты смазывала йодом разбитые коленки одноклассников, вот и все.

– Нет, не все. Еще я умею накладывать повязку «чепчик».

– И как это поможет Коляну?

– Могу делать искусственное дыхание, – не унималась Ксюша. – И накладывать жгут.

– Ладно, пошли. Только больше не строй из себя Пирогова.

Ксюша мне не ответила, она была уже на полпути к комнате банкиров.

Когда мы достигли заветной двери, где-то заговорило радио.

– Время 6, – сказал я. – Сейчас гимн заорет.

Ксюша кивнула и рывком распахнула дверь.

В нос резко ударил запах перегара. Потом повеяло приятным ароматом туалетной воды «Кельвин Кляйн» и свежим воздухом, видимо, перед тем, как сбежать, Кука открыл форточку.

– Где пациент? – прошептала Ксюша, оглядывая помещение.

Я пожала плечами. Понять, кто из лежащих на кровати больной, а кто пьяный было не возможно. Лица обоих были одинаково бледными, и храпели они в унисон.

– По крайней мере, оба живы, – оптимистично заметила я

Ксюша кивнула, потом подошла к одному из спящих, наклонилась, принюхалась.

– От этого перегаром прет, – доложила она.

Я подошла к другому. Последовала примеру подруги – принюхалась к выдыхаемому изо рта воздуху.

– От этого тоже, – сообщила я.

– И кто же из них умирает?

– Сейчас узнаем, – заверила я подругу и со всего маха долбанула кулаком по тумбочке.

От грохота вздрогнул тот, что лежал ближе к Ксюше.

– Что такое? – тихим голос пробормотал он.

– Вам плохо? – живо поинтересовалась подруга.

– Очень, – прошептал больной. – Я, кажется, умираю…

– Это вы Колян? – уточнила Ксюша.

– Я, – прохрипел он. После чего взвыл и согнулся пополам. – Зачем вы меня разбудили? Я только уснул…

– Что именно у вас болит? – спросила я, быстро подбегая к больному.

– Теперь все! Мне плохо! Помогите! – сипло бормотал он, все больше скукоживаясь. – Скорую, вызовите скорую…

Я потрогала его лоб. Он был горячим, значит, точно температура. Бреда, правда, мы не слышали, но зеленый цвет лица явно говорил о плохом самочувствии.

– Меня тошнит! – вскрикнул Колян и закашлялся.

– Слушай, – я посмотрела на подругу с сомнением. – По-моему у него никакая ни язва. У него банальное пищевое отравление.

– А температура? А бред?

– Бреда я что-то не слышу. А температура иногда бывает при отравлении. У меня, например, когда я наемся несвежей колбасы, постоянно она подскакивает.

– И что будем с ним делать? – Ксюша покосилась на извивающегося Коляна.

– Промывать желудок, вот что.

– Тогда я за жидкостью. У нас, вроде, осталась бутылка питьевой воды.

– И захвати активированный уголь. Он у меня в сумке.

Ксюша унеслась. А я прошарила помещение на предмет подходящей тары. Ничего не нашла, поэтому пришлось снять плафон с лампочки. Он был как раз то, что нужно: большой, глубокий, к тому же легкий.

Когда Ксюша вернулась, мы приступили к противной, но очень эффективной при отравлениях процедуре – промыванию желудка.

17.

Прошло пол часа. Наш пациент лежал без сил на кровати, тяжело дышал, охал, стонал, но выглядел гораздо лучше, чем до промывания.

– Ну как? – участливо поинтересовалась я, протирая потное лицо больного влажным полотенцем.

– Нормально, – чуть слышно отозвался Колян. – Только опять блевать охота…

Я сунула ему свежевымытый плафон.

– На! Наслаждайся!

– Не-е, я пока не буду. У меня и так кишки болят. – Он натянул одеяло до самого подбородка – его знобило. – Спасибо, девчонки… Без вас бы точно коньки отбросил …

– Какие вы мужики беспомощные, – фыркнула Ксюша. – Даже болеть самостоятельно не можете! Все бы за вами ухаживали.

– Я думал, это язва…

– Слушай, Колян, а что ты эдакое съел, что тебя так прихватило?

– Сам удивляюсь… Вроде обедали вместе с мужиками, ели одно и тоже. Хавчик тут, конечно, как в тюряге, но там ведь я так не загибался… – Колян вытер мокрый нос рукавом своей роскошной кашемировой кофты. – Может, от джина этого поганого? Как я мужикам говорил, давайте обычной водяры возьмем…

– Джин мы все пили, – подумав, сказала я. – И никто из нас не загнулся.

– Эй! Я вспомнил! – он привстал на кровати. – Вспомнил! Я какую-то кашку сожрал, она еще чесноком пахла. Я думал, это закусь, не удержался – попробовал. А меня потом Кука отругал, сказал, что это мазь от радикулита.

– Ты что как маленький? – накинулась на него Ксюша. – Тех ругают, что тащат в рот все подряд, и ты лоб здоровый…

– Уж больно банка была красивая, вся в импортных надписях, и стояла на полке, где жрачка! Я решил, что это пюре из чеснока и сыра, есть такое пюре…

– Вот и траванулся, – резюмировала Ксюша. – Впредь будешь умнее!

– Я теперь на диету сяду, – горячо воскликнул больной. – А лучше голодать начну по системе этого… Крега что ли?

– Брега, – поправила я. После чего посчитала нашу миссию законченной. – Ну что, Колян, полежишь тут без нас?

– Идите, девчонки, я посплю. – Он умиротворенно кивнул. – Спасибо вам, еще раз.

Мы чмокнули спасенного в лоб и вышли.

В коридоре по-прежнему было тихо. Только где-то бубнило радио, да в туалете капала вода. Мы быстро преодолели расстояние до нашей двери, но, дойдя до нее, затормозили.

– Ты первая иди, – сказала Ксюша, отступая на шаг. – У тебя реакция лучше.

– Думаешь, там еще парочка гантелей припасена?

– Не знаю, но лучше не рисковать.

– Правильно, – согласилась я и с силой пнула дверь.

Она со скрипом отскочила. Ничего не произошло. Значит, путь свободен.

Мы вошли в комнату. Я потянулась, подруга зевнула. Неимоверно хотелось спать. И выпить горячего кофе. К счастью кипятильник у нас был, как и растворимый кофе. По этому я деловито начала собирать на стол. Значит так, кружки, ложки, «Нескафе», шоколадка, вафли, сахар…

– Что это? – вдруг спросила Ксюша.

– Где?

– Шум какой-то… – Она приставила согнутую ладонь к уху и прислушалась. – Или грохот. Но приглушенный, будто мешок с картошкой кидают

Я последовала примеру подруги и тоже соорудила из своей пятерни локатор. Оказалось, Ксюша права – где-то наверху что-то падало. Я мысленно нарисовала план этажа и вновь прислушалась. Так. Это не в комнатах, не в фойе, не в душевой… Это в дальнем конце коридора. А что у нас там? А там у нас… Балкон!

– Сонька! – в один голос заорал мы.

– Сонька! – крикнула я, подбежав к окну и толкнув одну из створок. – Соня!

Окно не открывалось, видно, примерзло. Рисованная рожица беспечно улыбалась, наблюдая за моими напрасными усилиями.

– Что ты делаешь? Бежим скорее! – заорала Ксюша.

– Не успеем! – в панике выкрикнула я, с новой силой набрасываясь на раму. Наконец, она хрустнула. Я рывком распахнула окно. В комнату влетел ветер в обнимку со снежной пылью.

Ксюша все еще не понимала. Она не так хорошо знала планировку здания. А я, я была уверена, что справа от нашего окна есть пожарная лестница, причем, не прямая, а изгибающаяся углом и один из углов упирался как раз в балкон, на котором падает, как мешок с картошкой, наша подруга.

– За мной! – скомандовала я и первой запрыгнула на подоконник.

Я была права – лестница была именно справа. Я тут же схватилась за обледеневшую ступеньку и, не обращая внимания на острую боль от впившихся в ладонь ледяных игл, вскарабкалась наверх.

Балкон был пуст.

– Где она? – спросила подоспевшая Ксюша, озираясь по сторонам.

– Не знаю, – ничего не понимая, пробормотала я. – И шума больше нет. Вообще ни звука. Как вымерли все.

Как только я это сказала, звук появился. Но не приглушенный, как раньше, а резкий, громкий, противный. Это был звук Сонькиного голоса.

– Где вас носило? – орала она, выныривая из-за угла. – Меня чуть не убили!

– Это тебя где носило? – накинулись мы на подругу. – Мы, понимаешь ли, спасать ее пришли, а она где-то бегает.

– Я за маньяком гонялась, – выпалила она. – Но не поймала!

– А нормально объяснить нельзя? – все еще горячилась Ксюша. – И почему ты с наволочкой бегаешь?

Сонька опустила глаза, удивленно уставилась на тряпку, которую сжимала в руке, потом поднесла ее к свету, распрямила. Оказалось, что это не наволочка, а мешок для белья: матерчатый прямоугольник, стянутый за края бечевкой.

– Он мне это на голову напялил, – пояснила она, отбрасывая мешок в сторону.

– Кто?

– Маньяк! Не ясно разве? Я стояла на балконе, никого не трогала. И тут сзади кто-то ка-а-ак прыгнет. Ка-а-а-к напялит мне на голову мешок. И давай душить. – Сонька сжала своими руками шею и изобразила удушение. – Только не так, а веревкой. Накинул мешок мне на голову, бечевка как раз на уровне шеи оказалась, он и давай затягивать…

– А ты что?

– А я ка-а-ак дам ему головой по подбородку, как лягну, как вцеплюсь ногтями в руки… – Сонька скрючила пальцы, продемонстрировав, как она это проделала. – Меня же твой Геркулесов обучил приемам рукопашного боя!

– Он тебя обучил приемам самообороны, к рукопашному бою они никакого отношения не имеют, – поправила я.

– Какая разница! Главное, я так ему всыпала, что он взвыл и убежал! – голосила Сонька, переполняемая гордостью. Но вдруг она погрустнела. – Только я его не поймала. Пока мешок с головы снимала, пока дух переводила… Эх, упустила маньяка!

– Постой! – перебила я. – Постой… Я не понимаю, зачем все это?

– Что зачем?

– Зачем некто совершает эти глупые нападения? Сначала на Изольду, потом на тебя.

– Так он же маньяк! – вытаращив глаза, выпалила Сонька. – Он без этого жить не может!

– Нет, Сонечка, все гораздо сложнее. Смотри сама. Первое убийство совершено очень аккуратно. Убийца все рассчитал: выбрал наиболее удачное время, место. Тихо хлопнул Петю, запер за собой дверь, выбросил ключи, ушел, не оставив следов. Второе убийство – тоже не докопаешься. Тихо и гладко. А потом начал действовать как слон в посудной лавке. Носится по зданию, нападает на всех без разбору, то душит, то режет, то смертельные ловушки сооружает. И все так бездарно!

– Паника обуяла, – нашлась Сонька. – Отказали нервы. И с маньяками это случается.

– У меня вообще создалось впечатление, что это совершают два разных человека, – озвучила мои мысли Ксюша. – Один хладнокровно убил двух человек и сидит теперь не жужжит. А второй под шумок решил похулиганить. Над женщинами поиздеваться. Попугать. Может, он и не собирался вас убивать…

– Нет, собирался! – разозлилась Сонька. – Он меня душил! По настоящему! И если бы у меня горло было голым, а не задраенным воротником водолазки, никакие приемы самообороны не помогли бы! Задушил бы меня, как пить дать, задушил!

– Но за что? Что мы такого сделали? Обычно убивают свидетелей, а мы ничего не видели, ничего не знаем.

– А вы точно ничего не знаете? – поинтересовалась Ксюша прокурорским тоном.

– Я лично ничего, – уверенно ответила я.

– А я тем более! – выкрикнула Сонька. – Что я могла видеть, если я пол дня пьяная спала… – тут она побледнела и заткнулась.

– Ты чего замолкла? – покосилась на нее Ксюша.

Сонька смотрела на нас испуганными детскими глазами. И молчала.

– Сонь, ты чего?

– Я вспомнила, – хрипло прошептала Сонька. – Вспомнила. – Она облизнула губы и продолжила. – Когда вы ушли на дискотеку, вы оставили меня спать в комнате?

– Да. Под присмотром Зорина. А что?

– Я спала, спала… Потом проснулась. И пошла….

– На дискотеку, чтобы станцевать лезгинку.

– Нет. Я пошла… – Сонька нахмурила лоб. Видимо, воспоминания давались ей с трудом. – Я пошла… к Пете! Вспомнила! Я вышла из комнаты, прошла по коридору, дотащилась до склада инвентаря. Начала стучать. Звать Петюню. Я помню, как я орала «Выходи, подлый трус!». А потом пнула дверь, развернулась и ушла досыпать. Еще я помню, что почему-то была очень обижена. А почему?

– Сонь, я не понимаю, что в твоем рассказе должно натолкнуть нас на ответ…

– Погоди, не перебивая! – рыкнула Сонька. – Я была обижена… Потому что знала, что Петюня в комнате, но не открывает, – воскликнула она.

– Откуда ты это знала?

– Я слышала, как он с кем-то разговаривает! Вернее, ругается. Но когда, я постучала, они замолчали. И кто-то прошептал «Не открывай». Вот я и обиделась. Думаю, сам танцевать приглашал, а теперь даже верь мне открыть не хочет. По этому я вернулась в нашу комнату и легла досыпать.

– А где все это время был Зорин?

– Не знаю. – Она пожала плечами. – Я его не видела. Помню, просыпаюсь, кругом никого. Думаю, все меня бросили, пойду к Петюне на свидание.

– И что следует из твоего рассказа?

– Что убийца решил меня задушить, потому что я слышала его разговор с Петюней.

– Глупости, – фыркнула я. – Ничего ты не слышала.

– Да, не слышала, но он же об этом не знает!

– Он же не идиот.

– Ой! – опять побледнела Сонька.

– Что еще?

– Я, кажется, не сразу вернулась в комнату…

– Ну и куда тебя еще носило?

– Ща… Ща вспомню…Только вы не тарахтите…

Мы послушно замолчали. А Сонька принялась вспоминать. Вообще-то ничего удивительно в том, что она начисто забыла все события недавнего вечера, не было. Сонька всегда забывает то, что творит в пьяном виде. Например, однажды она нарезалась до такой степени, что запамятовала не только номер своей квартиры, но и дома, а так же название улицы. И не найдя дороги к отчему дому, она начала бегать по дворам и ломиться во все двери с просьбой пустить ее переночевать. К ее счастью (правду говорят, что бог пьяных бережет) пустили ее к себе в дом не бомжи, бандюги или пьяницы, а сердобольные пенсионеры. В их тихой квартирке они и проснулась по утру. Представьте ее ужас, когда она открыла глаза и обнаружила себя спящей на полу (больше ее положить было не на что) в неизвестной квартире, в неизвестном районе – вид-то из окна был чужим, в соседстве с неизвестными людьми – бабка с дедкой спали, накрывшись с головой одеялом, и храпели, как два пьяных бугая…

Вот уж Сонька испугалась! Так испугалась, что месяцев 7 в рот даже пива не брала. Но потом и страх и стыд притупились, и мы вновь стали устраивать веселые девичники с «Мартини» на первое и водкой на второе. Но, чтобы быть до конца откровенной, скажу, что чудить у нас может не только Сонька, но и мы с Ксюшей. Вот, например, по осени мы поехали в соседний город на концерт Бори Моисеева (любим мы его – страсть!), который проходил в каком-то элитном ночном клубе (на билеты Педик раскошелился).

Возвращались с концерта ночью. Денег, как всегда нет, даже у Ксюши, потому что те, что нам выдал ее муж на такси, мы пропили. Решили добираться до дома на электричке. Подходим, значит, к вокзалу – а поезд уже стоит. Ну мы, естественно, бежать. А платформа далеко, до подземного перехода еще дальше, так что мы сиганули по путям. Бежим, как козы, через рельсы перепрыгиваем, но чувствуем – не успеваем (машинист уже гудок дал). И я не нашла ничего лучше, как ринуться на перерез электричке. Подбежала к платформе и давай перед носом тепловоза на нее вскарабкиваться. Корячусь, пыхчу, ругаюсь. А сама в платье до полу, в велюровом пальто, на шпильках. Помощник машиниста из кабины своей выпрыгнул, орет «Девчонки! Мы подождем, не торопитесь! Обойдите!». Но я уже в раж вошла, мне интересно, смогу я на эту треклятую платформу забраться или нет. Подпрыгиваю, подтягиваюсь, то ноги в модельных туфлях закину, то брюхом на грязные плиты лягу. Помощник кинулся мне помогать, но я машу на него – типа, отвали, я сама. Все электричка со смеху покатывается. Мои подружки, которые уже по-людски на платформу взошли, от народа не отстают – ржут, как маленькие лошадки… Короче, вскарабкалась я все-таки. Ценой порванных колготок, изгвазданного платья, содранных в кровь рук.

А за мной с той поры прочно закрепилась кличка Анна Каренина…

– Сонька там не умерла? – гаркнула мне в самое ухо Ксюша.

– Ты у нее спроси.

– Боюсь. Вдруг мой вопрос помешает ее мыслительному процессу.

– Сонь, – зашептала я. – Ну что? Вспомнила?

– Вспомнила… Я, кажется, еще на улице бегала.

– Это еще зачем?

– В окно снежками пулять.

– Зачем? – спросила я.

– А ты зачем тогда Анной Карениной прикидывалась? – огрызнулась Сонька.

– Пьяная была. Не соображала.

– Вот и я не соображала, – горько вздохнул она.

– И что? Думаешь, тебя за это убить хотят?

– Не за это, – всхлипнула Сонька. – А за что-то другое. А за что, я не помню-ю-ю-ю! – всхлип перерос в плач. – Я что-то видела! В окно! Там через шторы силуэты были видны-ы-ы! – голосила Сонька, утирая сопли. – Вот ведь гадство какое! Погибну ни за грош! А я ведь ничего не помню, ничего… Клянусь!

– А ты на лбу у себя напиши «Товарищ, преступник, я ничего не видела, клянусь!», – по-черному пошутила Ксюша.

– Тебе все хихоньки! А меня, между прочим, скоро убьют! – обиделась Сонька – Ты и над гробом моим смеяться будешь?

– Никто тебя не убьет. Не успеет. Скоро милиция приедет. А пока мы с Лелей будем неотлучно за тобой следовать. То есть охранять.

Сонькина физиономия просветлела. Но не от Ксюшиных слов, а от интересной мысли, пришедшей ей в голову:

– Девочка, – торжественно произнесла Сонька. – Я придумала! Мы сделаем все наоборот. – Она выдержала театральную паузу и выдала. – Будем ловить на живца.

И тут я поняла Сонькин замысел. Она решила стать наживкой, на которую мы поймаем хищника.

– Но это опасно! – протестующее воскликнула я.

– Ничего не опасно, вы же меня подстрахуете. Только надо продумать план.

Уже через минуту план созрел. И мы, немного волнуюсь, преступили к его осуществлению.