Текст книги "Осколки хрустальной мечты"

Матвей встал из-за стола и вышел в коридор. К нему обратился кто-то из коллег, но он бросил «потом» и направился к лестнице. Анну нашел между вторым и третьим этажами. Она на самом деле сидела на подоконнике, отвернувшись к окну. Абрамов опустился рядом с ней. Девушка повернула к нему свое заплаканное лицо и шмыгнула. Слезы уже не текли, а вот сопли – ручьем.

Он достал из кармана платок и протянул ей.

– Спасибо, – прогнусила Анна, уткнувшись носом в платок.

Далее последовал звук, который леди издавать не имеет права – это Анна шумно высморкалась.

– Если я был груб с вами, извините.

– Нет, дело не в этом.

– Напугал?

Она мотнула головой и снова прижала платок к носу.

– Мне папу жаааалко, – заныла Аня, и слезы вновь брызнули из глаз. – И если б я знала, что он умрет вскоре, не стала бы с ним ругаться. Дура я, дура набитая!

– Ладно вам, успокойтесь.

Ему хотелось обнять ее, прижать к груди, но Матвей сдержал себя. Не потому, что он представитель закона и это неуместно. Все они люди в первую очередь, и полицейским часто приходилось успокаивать кого-то, входя в тесный контакт. Теперь он понял, что скребло его изнутри, точнее, щекотало. Это пресловутые бабочки в животе замахали своими крылышками. Он влюбился в Анну Гребешкову…

А этого делать нельзя. Он следователь, она подозреваемая. А еще, вполне вероятно, отличная актриса, которая сейчас разыгрывает перед ним сцену! Женщинам нельзя верить.

Глава 2

И снова ступеньки…

Неужели Окси всю жизнь будет по ним подниматься? Ей так хотелось жить в доме с лифтом. В принципе, она могла переехать в такой. У нее имелась «гостинка» и счет в банке – продать, добавить, и квартира в девятиэтажке ей гарантирована. Но как бросить Костю?

Она вошла в квартиру и услышала голоса. Думала – телевизор, но оказалось, Костя не один, у него девушка. Она уже собиралась уходить.

– Доброе утро, – поприветствовала ее Оксана.

– Здравствуйте. – Барышня улыбнулась. На проститутку не похожа. Как и на соцработника. – И до свидания.

– Это кто? – спросила Окси у друга после того, как визитерша покинула квартиру.

– Милана. Она работает в какой-то международной благотворительной организации. Название забыл, но она визитку оставила.

И он указал протезом на кусок картона, лежащий на подоконнике. Но Окси вчера протез не пристегивала, а сам бы Костя не смог этого сделать.

– Тебе Милана помогла с этим? – спросила Окси, взяв визитку.

– Нет, сосед.

За стеной жил классный дед. Лет ему было очень много, за девяносто перевалило точно, но он оставался активным. Совершал ежедневный моцион, сам себя обслуживал. А с каждой пенсии – получал большую, как труженик тыла, устраивал себе и дворовой ребятне праздник. Его расстраивало, что дети сейчас мало гуляют, а если и выходят на улицу, то чинно играют под присмотром мамочек или бабуль на площадках. А больше сидят дома за телефонами и планшетами и, можно сказать, не дружат. Да, перезваниваются, лайкают фотографии, но когда сосед был молодым, они доказывали преданность друг другу, вставая грудью за своего корефана, и если получали тумаков, то вместе. И дед, который сам иногда впадал в детство, стал раз в месяц устраивать во дворе праздник, чтобы ребятня больше общалась друг с другом и радовала его. При помощи Кости или Оксаны он нанимал аниматоров, заказывал батуты или водяные пистолеты, закупал газировку и сладости для пира. Он был одинок, и пенсии ему не только хватало, но еще и оставалось. Копить старик не хотел. На что? Государство похоронит. А внучатым племянникам и квартиры хватит в наследство. Как поделят, ему все равно.

– Милана вчера вечером позвонила, – продолжил Костя. Его телефон был с голосовым управлением, так что он легко им пользовался. – Мы мило поговорили, и сегодня она приехала.

– Зачем?

– Хотела познакомиться. Посмотреть, как живу. В конечном итоге помочь.

– Чем?

– Я как будто в гестапо на допросе, – недовольно проворчал друг.

– Ответь.

– Они готовы обеспечить меня суперсовременными протезами. Бионическими.

– Бесплатно?

– Да.

– Ноооо?

– Что – «но»?

– Продолжение должно быть. После «да» запятая, затем этот союз. Вроде бы сочинительный, но я могу ошибаться.

– Ты чего до меня докопалась? – насупился Костя.

– Денег хотела эта Милана?

– Протезы корейские. Их нужно доставить, растаможить. Это, естественно, стоит денег. Я должен внести их, но потом они вернутся мне на карту.

– Я так и думала. Развод это. Ты бабки отдашь, а они тебе дулю. Хотя, в принципе, ее из пальцев складывают. Считай, рука…

– С чего ты решила? – Друг разволновался так, что начал подпрыгивать на диване. Понравилась ему Милана, это ясно, и не хотелось верить в то, что она мошенница. – Благотворительные фонды существуют и обеспечивают инвалидов бионическими протезами.

– Да, но они не так действуют. Не звонят с левых номеров, не засылают хорошеньких телочек к мужчинам – а к женщинам, очевидно, парней, – не оставляют визиток, а предъявляют документы и не требуют денег…

– Ты пойми, протез индивидуален, и если они заказывают его под меня, то он не подойдет другому. А я вдруг, раз и умер. Куда его девать?

– Я не закончила. Главное – фонды действуют через государственных представителей. Им же налоги платить и прочее.

Костя больше не возражал. Сидел понуро и смотрел в одну точку. Взгляд его был устремлен на кисть протеза.

– Снять? – спросила Оксана.

Костя кивнул. Он не любил свою искусственную руку – культей лучше орудовал. Но у него и вторая была, пристегивалась к предплечью. Когда он впервые примерил протезы, то изобразил героя «Звездных войн», робота-переводчика Эр-два Ди-два. А потом заплакал.

Оксана избавила друга от искусственной руки. Отстегнув ее, она увидела, как покраснела настоящая, точнее то, что от нее осталось.

– Давай пожрем? – предложила Окси. – Я купила рыбки красной и котлет из брокколи.

– Давай, – кивнул Костя. – Но мы будем принимать меры в отношении Миланы?

– Ее наверняка зовут совсем иначе, и на нее у нас ничего нет. Но твоим докторам позвонить надо, предупредить. Пусть остальным пациентам передадут, что база инвалидов попала в грязные руки мошенников.

– А она такая милая, – вздохнул Костя. – И не скажешь, что аферюга.

– Они все такие… Милые.

Друзья переместились на кухню. Окси сунула лоток с едой в микроволновку. Рыбу и котлеты приготовили сегодня, но пока она несла их, все остыло.

Ей не терпелось поделиться с другом новостью, но она решила, что сначала нужно поесть. Костя обычно делал это сам. У него имелась длиннющая вилка, которой когда-то доставали огурцы из трехлитровых банок. Он зажимал ее между культей и торсом и нанизывал пищу. Мог и просто с тарелки кусок подхватить зубами, но при людях он так не делал, говорил, что не хочет жрать, как пес. Обоим было удобно, когда Оксана кормила его, – ложку за себя, другую за тебя. Именно таким образом они расправились с двумя кусками лосося под шубкой из лука, моркови, сметаны и четырьмя овощными котлетками.

– Я сейчас тебе сообщу одну новость, ты только в обморок не падай, – выпалила Окси, когда убрала тарелки со стола и поставила их в раковину.

– Постараюсь.

– Николай Гребешков умер.

– Когда?

– Вчера.

– Обалдеть! Его тоже убили?

– Да.

– Как ты узнала?

– Помнишь, я тебе рассказывала про соседку, которая влюбилась в индуса и два года жила на Гоа?

– Толстая, рыжая? Да.

– Она сообщила мне об этом. Все произошло на вечере, кому за тридцать, где она присутствовала…

Костя встал и подошел к окну. Стоять ему было трудно, поскольку вес приходился на одну ногу, а он все же около семидесяти кило весил. И на руки не обопрешься. Поэтому Костя ходил, сидел или лежал, чаще последнее. Но сейчас он стоял и смотрел в окно. Не сразу Оксана поняла, что он отворачивается от нее, не хочет смотреть в лицо.

– Это ты их убила? – спросил он.

– Ты с ума сошел?

– Ответь.

– Конечно, нет.

– Скажи правду. Она нужна мне.

– Даже если она будет страшной?

– Безусловно. Я не пойму, не поддержу, но… И не предам тебя. Останусь с тобой до конца.

– Костя, я не виновата в смерти своих биологических родителей.

…Оксана, как любая сирота, мечтала о них узнать. Но больше – о том дне, когда в детский дом приедет женщина, мужчина или оба вместе и ее вызовут к директору, чтобы сообщить о том, что ее нашли. Мама или папа, а лучше вся семья. Они потеряли ее, малышку, потому что… Попали в автомобильную катастрофу, она при столкновении вылетела из машины, а родители провалялись в коме несколько лет, но когда вышли из нее, принялись ее искать. Сценариев в голове Оксаны рождалось множество, были и более фантастические. Но она допускала и то, что ее мать-малолетка просто залетела от случайного парня, родила и оставила дочь в роддоме. Как говорила любимая воспитательница Наденька Ивановна, такой вариант самый распространенный. Как ни странно, пьяницы от детей отказываются реже. Не ухаживают за ними, кормят через раз, оставляют одних, да, но забирают. Еще больных детей некоторые брать не хотят. У Оксаны имелись серьезные проблемы со здоровьем, но решаемые. Она после распорок могла ходить, а если бы ее прооперировали в хорошей больнице? Порхала бы, как бабочка…

Естественно, Оксана не дождалась того счастливого дня, когда объявятся ее родители, но найти их она продолжала мечтать. И деньги копила как раз на это – с десятого класса. Хотела нанять частного детектива, но первый, к которому она обратилась, просто обобрал ее, ничего не сделав. Второй вроде что-то нашел, но конкретных имен не назвал. Третий взял только за прием, как какой-нибудь мануальщик, шестьсот рублей, выслушал, но отказал в услугах. Сказал: «Не мой случай».

Окси стала думать, что сама судьба против нее. Может, и не нужно ей знать, кто ее родил и от кого? Но неожиданно появился человек, что раскрыл ей все карты…

– Твоя мать, Злата Ортман, погибла неделю назад, – снова услышала Окси голос друга. – А спустя семь дней был убит и отец?

– Выходит, что так.

– Как ты это можешь объяснить?

– Никак. Я их не знала. Злату видела раза три, а Николая – всего один. Это чужие для меня люди. И ни один из них не подтвердил свое родство со мной.

– Про твой разговор с Ортман я знаю все. Та не просто тебя выпроводила, когда ты рассекретилась, а чуть не побила.

– Орала, что я над ней издеваюсь и кем-то нанята, чтобы сделать больно.

– А Николай?

– Он был вежлив. Поговорил со мной, сидя на лавке у подъезда. Сказал, что меня обманули и не знал он никогда Златы Эрнестовны Ортман. Но дочь имеет, зовут ее Анной. Есть еще приемная, и обеих обожает.

– А кто тебе вообще сообщил имена родителей?

– Не важно.

– Я так не думаю.

– Обоснуй?

– Тебя могли обмануть.

– Но какой смысл?

– Не знаю. Поэтому и спрашиваю, кто тебя просветил? И как доказал то, что информация верная?

– Я доверяю этому человеку. На сто процентов.

Костя обернулся и остро посмотрел на Оксану:

– А почему ты нас не знакомила?

– У меня может быть что-то сокровенное? Я и так вся перед тобой, чуть ли не наизнанку вывернута! – сорвалась на крик она.

– Если тебя это тяготит, ты можешь разорвать нашу связь, – его губы дрогнули. – Мы же не сиамские близнецы.

– Нет, нет, не хочу… – Оксана бросилась к нему и обняла своими – нет, их общими – руками. – Ты все, что у меня есть! Я хочу быть твоим близнецом, но и иметь что-то свое. Даже у сросшихся телами братьев и сестер есть друг от друга тайны.

– У меня нет и у тебя не было. Но если у тебя появилась потребность что-то скрывать, пожалуйста. Об одном прошу: не верь никому на слово. Мы можем быть слепыми и глухими, как я сегодня. Я хотел бионические протезы, мне предложили их, и я готов был дать этой Милане деньги.

– Это другое! Ты видел ее впервые…

– Не верь никому на слово, – четко повторил Костя и ушел в комнату.

Глава 3

Она мешала сахар в кофе, ложка билась о стенки чашки, и это вывело из себя Анну Ивановну.

– Да хватит уже колотить по фарфору, – гаркнула она. – Разобьешь!

– Куплю вам другую чашку, – ответила на это Варенька. Хоть они стали «роднулечками», она продолжала ей выкать.

– Побереги эту. Мне ее сам Караченцов подарил.

– Артист? «Урри-урри, ты меня слышишь»?

– Да, в 1982 году. У него был творческий вечер у нас в ДК, и он мне чайный сервиз преподнес. Ему вручили его на нашем фарфоровом заводе, а Николаю его не хотелось таскать по другим городам, куда он потом собирался.

Варенька осмотрела чашку. Необычной формы, золоченая, с ангелочками, в советское время наверняка считалась шиком. Сейчас же никого такой посудой не удивишь.

– Весь сервиз побился, – продолжила Кулеж. – Осталась, кроме этой посудины, еще молочница или, как я ее теперь называю, «мелочница». Храню в ней пятаки да десятки.

Отложив ложку, Варя сделала глоток кофе. Пересластила, но все равно сойдет.

– Анечка, я хочу с вами посоветоваться.

– Валяй.

– Стоит ли мне идти на похороны Николая?

– Ты сдурела, что ли? – аж подпрыгнула Кулеж.

– Мы все же были вместе когда-то… Не чужой.

– Я тоже с ним была, но не собираюсь этого предателя в последний путь провожать.

– Вы просто сожительствовали, а я была его супругой.

– Какая разница?

– Вы к своему бывшему мужу на похороны ходили, а развелись еще раньше, чем мы с Колей.

– Мне пришлось из-за сына и внуков, они общались. Как муж мой Аркадий не выдерживал никакой критики, но как отец и дед он себя отлично проявлял.

Варенька знала бывшего Анны Ивановны, и ей он очень нравился: обходительный, серьезный, немного суховатый, зато непьющий. Среди военных это редкость. А Аркадий Кулеж был равнодушен к алкоголю, но имел другую страсть – к оловянным солдатикам. Он собирал их, расставлял по позициям и, как думала Анна, играл в них, когда никого нет дома. «Лучше б пил», – бурчала она. Но Варя думала, что проблема была не в фигурках. Аркадий не желал плясать под дудку жены, и ее это раздражало. По молодости они были гармоничной парой, но Анна, став руководителем, начала превращаться во властную женщину. Сначала она командовала только на работе, а потом и дома начала. Муж не желал подчиняться и, чтобы не конфликтовать, ушел в свое хобби, но и оно супруге не нравилось.

Промежуточных мужиков Анны Ивановны Варя не знала, только Коленьку, крайнего – Кулеж категорически не желала сдаваться и называть его последним. У нее еще много лет впереди, и без романтических отношений она их себе не представляла.

Так вот о крайнем…

Его звали Семеном, и он занимался медом. Родом был откуда-то из Ставрополья.

Мужчинка так себе: не семи пядей во лбу, нагловатый, толстоватый и, увы, грязноватый. Кулеж его, естественно, отмыла, отчистила, приодела, а он все равно выглядел опрятно только по утрам, когда в свежем. Но лицом Сема вышел. Оно пусть и простовато, но приятно. А улыбка какая! Ее даже рондолевые коронки на клыках не портили. Симпатичный и обаятельный «пчеловод» дамам нравился – не только Анне Ивановне, но и другим. У него чаще, чем у остальных, тетки покупали продукцию.

Он, естественно, тоже был младше Кулеж, но не юн, за полтинник точно перевалило. У Семы дома ничего не осталось. После развода он все имущество жене и детям оставил, а сам, можно сказать, с голым задом отправился в путешествие по России на пятнадцатилетнем микроавтобусе «Ситроен». В нем – мед да барахлишко. Первое время торговал на трассе, но его быстро оттуда выкурили – на всех федеральных дорогах своя мафия. Стал заезжать в поселки и городки средней полосы, но и там торговля не заладилась. Продавал мед, но выручал мало, хватало только на бензин и еду. До столицы округа добрался, но, как увидел масштабы города и торговли в нем, понял: не потянет. Директор ДК машиностроителей помогла – разрешила на ярмарке постоять день бесплатно. На второй тоже. За баночку липового меда, что отдала сыну для внуков – полезно при простуде. Так у них и закрутилось…

Как говорила сама Анна Ивановна, это был мужчина ее мечты. Тот самый, которого ждут всю жизнь.

– Что в нем такого необыкновенного? – недоумевала Варвара. Мужик и мужик. Не самый плохой, но точно не лучший.

– Он медовый пряник.

– Не понимаю.

– Сладкий, ароматный. Я, как ты знаешь, не люблю все это… Не принимает организм. Банку маринованных помидор уплету. Целую рыбину соленую. Упаковку мини-сосисок с кетчупом. Вот это вкусно. Но пряники медовые… Они для меня… Как мечта, что ли? Я смотрю на них, вдыхаю аромат, а там и сдоба, и мед, и корица, и яблочко из прослойки – слюна течет. Вот так и Сема: он мой пряник. Но я еще и могу его употреблять, как соленый огурец… Кстати, огурец у него большой такой, семенной.

– Анечка, я не хочу слышать ваших пошлостей, – протестовала Варя. Она была из тех, кто краснел при слове «секс», а «минет» ее бы точно отправил в обморочную отключку.

– Так если я тебе про пестики и тычинки не расскажу, как объясню, в чем Семина прелесть?

– Я уже поняла. Он прекрасный любовник.

– Очумительный.

– То есть все дело в сексе?

– Роднулечка, не забывай, сколько мне лет. Плотское важно до сих пор, не отрицаю. Но половые акты мы совершаем не так часто, как могли бы, если б мне было как ему, а ему… Тридцать. Уж я бы спуску не дала!

– Нисколько в этом не сомневаюсь, – бормотала Варенька. Когда-то Анна Ивановна славилась любвеобильностью и брала на работу молодых и крепких. Сантехники в ДК были как на подбор, хоть в немецком порно снимай.

С Семой Кулеж прожила чуть меньше года, но и он ей изменил. Правда, в отличие от Коли он уходить не хотел, как и рассекречивать свою измену.

Но Анна Ивановна о ней узнала и оскорбилась. Она же, можно сказать, на помойке Сему нашла, отмыла, отчистила (она начала говорить о нем словами кота Матроскина из «Простоквашина»), а он… не фигвамы рисует, а творит нечто более ужасное. Не мультяшное…

И прогнала она Семена. Ну, ладно, изменил. Бывает. Но спалился! Значит, не дорожил отношениями. Иначе так провернул бы, что не подкопаешься. Знавала она мужиков, которые десятилетиями женам рога наставляли. Но у тех разве что могли возникнуть подозрения, и только. Взять того же Георгия Абрамова, отца следователя Матвея. Анна Ивановна и сама с ним грешила, но пару-тройку раз всего. У Георгия был принцип – не вступать в долгие «левые» отношения. Он позволял себе интрижки, но всегда был очень осторожен. Супруга, естественно, догадывалась о том, что Георгий ей неверен, но как мудрая женщина закрывала на это глаза. Не пойман – не вор! И Абрамов-старший не попадался.

А Семен умудрился «запалиться» и, когда его поймали на лжи, не стал ничего отрицать, подтвердил догадку Анны. Наверное, думал: если его прогонят, то вскоре простят или, как вариант, примут в другом доме, том, где он наслаждался телом другой. Но не повезло Семе. Его отвергли обе женщины, и он вынужден был уехать из города, потому что ночевать в машине больше не хотелось, а продавать мед в ДК машиностроителей ему уже никто бы не позволил.

Расставшись с Семеном, Анна Ивановна впала в странное состояние. Она не убивалась по пчеловоду, как по Коленьке, но ушла в себя, стала менее активной. В ней как будто подсел аккумулятор…

Или это возраст давал о себе знать?

– Если ты пойдешь на похороны Кольки, я с тобой больше не буду дружить, – выдала Анна Ивановна.

– Вы мне ставите условие?

– Да!

– И если я его нарушу?..

– Я уже сказала, – безапелляционно заявила она.

– Перестанете дружить со мной? – Та кивнула. Это все равно что сказать: «Забирай свои игрушки и вали из моей песочницы!» – Мы же не в детском саду, – воскликнула Варвара.

– Вот именно. Этот мужик предал и тебя, и меня, а ты хочешь отдать ему последние почести?

– Да. Это по-христиански.

– Давно ли ты стала такой верующей?

– А вы такой злой? – чуть ощетинилась Варвара.

– Я никогда не славилась добротой, как и двуличностью. Не хочу казаться лучше, чем есть. А ты – да!

– Анечка, я очень вас люблю, но не позволю… даже вам… собою помыкать. Сделаю так, как считаю нужным. Если вам не нравится что-то, увольняйте.

– Речи об этом не было. Я сказала, что…

– Да-да, помню, – оборвала ее Варенька. – Но я тоже имею свое мнение. Так что… – И, зажмурив глаза, выпалила: – Не дружите! Потому что я пойду на похороны Коли. Именно сейчас твердо решила.

Кулеж несколько секунд смотрела на «роднулечку» тяжелым взглядом. Она постоянно красила глаза, потому что они были маленькими, да еще с возрастом веки упали, но подводки и тени не помогали. «Сделала бы блефаропластику», – всегда думала Варя. Взгляд стал бы распахнутым, и лет восьми как не бывало. Но Анна Ивановна боялась операций. Смертельно! Поэтому старела естественно. Ботекс, да, колола как-то. Но он помогает пятидесятилетним, а той уже хорошо за семьдесят.

– А ты изменилась, – заметила Кулеж. – Но мне это нравится.

– Вы тоже… И мне это не нравится! – Выдав это, Варя удалилась. Не просто ушла из кабинета Кулеж, вообще покинула ДК.