Текст книги "Вихрь"

ГЛАВА XXV

В вечер перед свадьбой Эбенштейн чествовал Жана ужином в «Бристоле». Он пригласил несколько актрис, Скарлоссу с женой, а также Макса Бруха и Эгона Гартмана из Оперного театра. «Бристоль» в Вене то же, что «Савой» в Лондоне. Все столики в зале были заняты ужинающими. Жан болтал и смеялся, все время чувствуя на себе взгляды с других столиков. Пили только шампанское. Каждый приветствовал его тостом, и он отвечал на все тосты, стоя с высоко поднятой головой. Его глаза блестели. По распоряжению Скарлоссу оркестр играл «Марсельезу». Жан вскочил с своего места. Его шампанское, пенясь, проливалось ему на руку и на обручальное кольцо, подаренное ему в этот день Ирэн.

– Да здравствует Франция! Да здравствует любовь! – вскричал он. Гул смеха и аплодисментов был ему ответом. – Да здравствует брак! – крикнул он, покрывая шум в зале, и залпом осушил свой стакан.

За одним из столиков, среди зала, сидели Рейсы, дальние родственники фон Клеве. Фердинанд Рейс удивленно улыбался, подняв брови.

– Кто этот рыжий, явно влюбленный французский патриот?

Он поднял свой бокал.

– Я уверен, что это наш новый скрипач! Да, да!

Честное слово, это он. Это Виктуар, человек, за которого Ирэн фон Клеве завтра выходит замуж.

– Сейчас он провозглашает тост за Ирэн, – сказал молодой Герман, заливаясь смехом.

Фердинанд взглянул на него и сказал совсем спокойно:

– Если он пришел сюда со всей этой компанией, я вызову его на дуэль.

Между тем Жан, при помощи Эбенштейна и Макса Бруха, тщетно пытался прямо пробраться через зал к дверям. Было уже около двух часов ночи.

– Идите сюда, вот лифт, – гримасничал, говорил Брух.

– Мне не нужен лифт, – заявил, поворачиваясь к нему, Жан. – Я хочу пройтись, чтобы освежиться.

– Бросьте, – сказал Эбенштейн. – Поезжайте домой спать, как все люди. Мы все смертельно устали.

– Я хочу пройтись, – настойчиво повторял Жан.

От шампанского у него болела голова, и его тянуло на свежий воздух. Он не очень вежливо освободился от опекавших его спутников и довольно прилично прошелся по мраморному полу вестибюля, затем вышел на улицу без шапки и пальто.

Острый взгляд шофера заметил его. В один момент такси было около панели.

– Автомобиль! – В мозгу Жана появилась блестящая идея. – Куда бы поехать? К Ирэн?

– Замок Гарштейн, – вполне отчетливо произнес он, влезая в автомобиль.

– Двойной тариф, – буркнул шофер, протягивая руку.

Жан положил в нее золотую монету. Шофер надкусил ее, затем зажал в кулаке.

От свежего воздуха у Жана закружилась голова.

Затем, постепенно, голова начала проясняться, и он стал ясно соображать, где находится и куда едет. Конечно, Ирэн уже спит. Не сказать ли шоферу, чтобы он повернул назад и ехал в «Бристоль»?

Но он хотел видеть Ирэн. Он любил ее. Ему хотелось смотреть в ее глаза, слышать дрожь ее голоса, когда он ее целует.

В ее спальне еще горел огонь. Он увидел это еще издали, проезжая по аллее. В этот момент она также услышала шум мотора.

Она выглянула из окна. Кто это едет?

Карл, спавший на своей кроватке, рядом с ее постелью, «потому что она скоро уезжает», зашевелился во сне.

Автомобиль остановился перед домом; Жан вышел из него и двинулся по направлению к светящемуся в темноте квадрату окна.

– Ирэн! Голос Жана!

– Жан!

– Я пришел сказать вам, что сегодня наш день. День всей нашей жизни! Скажите мне, ответьте! Вы любите меня?

Она совсем высунулась из окна.

– Я люблю вас, – отвечала она слегка дрожащим голосом.

– Все кругом спят, – сказал Жан. Его мозг был все еще несколько затуманен. – Забудьте о шофере. Он не понимает по-французски. Ирэн!

– Дорогой мой! Я слушаю вас! Какой чудесный, смешной любовный разговор! Вы покончили с такси?

Он с важностью утвердительно кивнул головой.

– Я бы хотела спустить к вам свои волосы, как Мелизанда, но, увы, Пелеас моего сердца, они слишком коротки для этого.

– Поцелуйте цветок и бросьте его мне. Так, чтобы мои губы могли прижаться в том месте, где были ваши!

Она повернулась, побежала в гостиную, оставив дверь в спальню открытой, и вынула из вазы белую розу.

– Жан! – Она высоко подняла розу, чтобы он мог ее видеть. – Я посылаю вам мои поцелуи, но я должна напрасно мечтать, чтобы вы мне их вернули! Мой дорогой! Я на слишком большой высоте, чтобы можно было бросить цветок обратно.

Он ловко поймал пышную белую розу и прижал ее к своим губам.

– Это похоже на вашу щеку до моего поцелуя.

– До свидания, мой дорогой.

– Спокойной ночи, мое сокровище, моя любовь, моя жизнь, Ирэн!

– Да, – стыдливо прошептала она.

– Завтра в это время мы будем одни. О, как я желал бы целовать вас сейчас! Целовать по-настоящему!

Три минуты спустя он заснул в автомобиле. Роза выпала из его пальцев и лежала со сломанным стеблем на полу. Ирэн опустилась у окна на коленях. Она выключила свет. В комнате царил бледный полумрак. Слезы радости капали у нее между пальцев.

ГЛАВА XXVI

10 июня Ирэн и Жан венчались в соборе Св. Стефана. День был прекрасен, как мечта, – светлый, теплый, полный аромата. В воздухе чувствовалась свежесть лета. Аромат деревьев смешивался с запахом вереска.

В одиннадцать часов Ганс телефонировал Ирэн, предлагая ей отвезти ее в собор. Вторым шафером должен был быть Эбенштейн, и, хотя Ирэн это не было особенно приятно, все же она решила воспользоваться его услугами, чтобы не просить кого-нибудь из своих близких.

Вскоре Ганс явился в ее апартаменты в отеле. Она сняла помещение в отеле Захера, где обычно останавливались ее знакомые, когда им в жаркие летние месяцы приходилось по какой-нибудь причине наезжать в Вену. Было совершенно немыслимо возвращаться после свадебной церемонии в замок, а затем снова ехать в город. Ирэн и Жан должны были сегодня же выехать в Будвейс, по дороге в Шенбург, маленький городок на Балтийском побережье. Там находился старинный замок, бывший когда-то во владении семьи фон Клеве. Один раз Ирэн видела его, и он сразу ей очень понравился. Она телеграфировала в одну из гостиниц Шенбурга, чтобы ей приготовили комнаты на несколько недель. Через месяц Жан должен был выступить на концерте в Гамбурге, а Шенбург находился оттуда всего лишь в расстоянии трех часов езды по железной дороге.

Жан настоял на том, чтобы Ирэн была в белом платье на свадебной церемонии. Шпицер сшил ей платье, и оно было очень красиво.

– Вы выглядите необыкновенно изящно, – с жаром сказал Ганс, целуя ей руку. – От всей души желаю вам счастья, – сказал он, густо покраснев. – Если вы когда-нибудь будете нуждаться в друзьях, моя дорогая, то вспомните о Лиане и обо мне.

– О, Ганс, как вы непохожи на других! Как хорошо, что вы пришли. День моей свадьбы не должен никого печалить!

Анастаси, закреплявшая фату, закончила свою работу восклицанием:

– Вот вышло очаровательно!

У подъезда отеля собралась небольшая толпа любопытных. Ганс провел Ирэн в ожидавший их автомобиль, среди общих улыбок и одобрительных восклицаний.

После быстрой езды по залитым солнцем улицам они сразу попали в прохладную тень собора. У входа стояли церковные прислужники в белых и пунцовых одеждах. Сзади них расплывчатыми пятнами виднелись серебряные лилии и темная листва, а дальше пестрая толпа людей, стоявших по обеим сторонам обширного бокового придела собора. Ирэн не видела никого из них, она смотрела на бледное лицо Жана, которое виднелось издалека. Она улыбнулась ему. Когда она встала рядом с ним, он незаметно сжал ей руку. Его губы дрожали, лицо пылало. В тишине собора начался пышный и лживый ритуал.

Ирэн чувствовала на себе взгляд старого епископа. Затем вдруг она почувствовала, что Жан взял ее за руку, и оба они опустились на колени.

Она вспоминала давно забытые молитвы своего детства и шептала их дрожащими губами. Ее охватило страстное желание быть по-настоящему счастливой. Сквозь фату она видела бледное лицо Жана. Он смотрел на нее, низко склонив голову. Сильная дрожь пробегала по всему ее телу.

Наконец, она и Жан поженились. Они были соединены в одно. Они принадлежали друг другу. Раздался колокольный звон. Стали подходить люди, целовать ее, поздравлять Жана. Он отвечал весело. Его волнение прошло, лицо было спокойно. Он смеялся и шутил с другими, когда они вместе выходили из собора.

Они поехали в отель. Их обоих охватило минутное смущение. Жан первый преодолел его. Он улыбнулся ей. Она тоже пыталась улыбнуться ему, но слезы подступали к ее глазам.

Он целовал ее, и она лежала у него на плече без дыхания и без движения.

– Вот и отель, моя любимая!

Он с гордым видом помог ей выйти. Еще бы! Она его жена!

Они переоделись и закусили. Но не успели они оставить полную цветов гостиную, как пришло несколько незваных гостей.

Ирэн смотрела, как Жан принимал их с видом хозяина. Он был немного застенчив и, может быть, слишком любезен, но все же он прекрасно исполнял свою роль.

В спальне ее ожидал сюрприз. У окна сидела маленькая тоненькая девушка с рыжими волосами. Анастаси, полная сознания важности момента, засуетилась и стала смущенно объяснять, что «эта особа ничего не сказала, кроме того, что она желает видеть графиню. Не было никакой возможности заставить ее уйти».

– Подождите минутку в ванной комнате, – сказала Ирэн.

Она вошла в комнату. Девушка поднялась с своего стула.

– Вы сестра Жана?

На бледном лице девушки появилась довольно приятная улыбка.

– Значит, мое лицо служит визитной карточкой? – сказала она. – Я боюсь, Жан страшно рассердится, но, подумайте только, мадам, я была совсем одна в Лондоне; это ужасное место, невыразимо унылое, и у меня не было денег, а в газетах я прочла, что Жан женится. Я продала все, что имела, мою брошку, кольцо, даже мой мех, и приехала сюда. Я думала, что, может быть, он теперь поможет мне найти работу.

– Разве Жан вам ничего не писал? – быстро спросила Ирэн.

Девушка пристально посмотрела на нее.

– Ах, да! – сказала она тихо. – Иногда, когда у него было время, он писал, это правда. Скажите, – продолжала она в нерешительности, – ведь вы его любите?

Последние слова она произнесла уже совсем спокойно.

Лицо Ирэн вспыхнуло:

– Сегодня день нашей свадьбы!

Девушка закивала головой.

– Какой счастливец Жан, – заметила она, поглядывая на Ирэн.

– Вы должны его сейчас увидеть. Войдемте. Мы вернулись только полчаса назад.

– Не могла ли бы я повидаться с ним наедине? – быстро спросила девушка.

Ирэн вернулась в гостиную и позвала Жана.

– Мой друг, приехала ваша сестра.

– Моя сестра? Анжель? Каким образом?..

– Она ждет в моей спальне. Пройдите к ней, пока я здесь распоряжусь.

Жан шумно захлопнул за собой дверь, входя в спальню.

– А, это ты? – холодно сказала Анжель. – Очень мило с твоей стороны оставлять мои письма без ответа. Я была без гроша денег…

– Ну, ну, – отвечал он. – Чего ты хочешь?

– Жить, – сказала Анжель со слабой улыбкой. – Ах, Жан, я вижу, ты все тот же. Я не собираюсь обременять тебя, не беспокойся. Могу сказать тебе, что девушка, на которой ты женился, настоящий ангел. Кажется, она верит в тебя, так же как ты веришь в себя. Я не буду разубеждать ее.

– Я писал, – прервал ее Жан. – Я послал тебе денежный перевод по почте.

– Он меня, вероятно, не застал, – спокойно ответила Анжель. – Это неважно теперь, когда я здесь.

Она смотрела на Жана ясными глазами.

– Ах, Боже мой, какой ты шикарный! Женился на графине! А я была все это время в Кемберуэлле. Как ты думаешь, весело мне было там служить, почти голодная?

Жан сердито поглядел на нее, затем слегка улыбнулся и рассказал ей историю с картофелем в Париже.

Анжель смеялась вместе с ним. Их лица были до смешного схожи. У них были те же серо-зеленые глаза, та же бледность, те же белые зубы, открывавшиеся при смехе. Но в лице Анжель не было слабоволия. Для нее был характерен немного презрительный взгляд, словно она читала в лицах и разгадывала все задние мысли.

– Ну, хорошо, что же я теперь буду делать? – спросила она, когда Жан, живописно изобразив свою жизнь в Париже и в Вене, дошел, наконец, до своего первого концерта. – Я не умею играть на скрипке, и у меня нет графа, чтобы выйти за него замуж. Вот что, не мог ли бы ты рекомендовать меня куда-нибудь, как хорошую экономку?

– Что за нелепость! – воскликнул Жан. – Наша жизнь теперь совсем изменилась. Я добился успеха. С нами Ирэн…

– Но я не изменилась, – сказала Анжель, – и хотя ты теперь знаменит, мне все же надо есть и одеваться.

Жан в порыве благородных чувств вытащил из кармана несколько кредитных билетов и вручил их Анжель. Она пересчитала их и спрятала молча.

– Ты остригся, Боже, какое счастье! – заметила она. – Я думаю, родственники графини не очень одобряли твою пышную шевелюру. Я, конечно, республиканка, но все же с ними в этом согласна.

Вошла Ирэн с множеством букетов в руках. За ней следовал слуга с завтраком на серебряном подносе.

– Пройди в гостиную, мой дружок, – сказала она Жану, – я должна переодеться.

Она обратилась к Анжель:

– Не хотите ли с нами позавтракать? Да, вот что: мой маленький сын, Карл, останется один дома со своей английской няней. Не согласитесь ли вы пожить с ними в замке, пока Жан и я будем в отъезде?

Она тщетно пыталась в эту минуту расстегнуть замочек своего жемчужного ожерелья. Анжель быстро вскочила.

– Позвольте вам помочь, – сказала она дрожащим голосом.

Две большие слезы скатились из ее глаз, пока она пыталась расстегнуть золотую застежку. Ирэн, ласково улыбаясь, сказала:

– Итак, решено?

Она все время страдала за Анжель. Она заметила, что ее маленькие запыленные ботинки порваны, а огромная шляпа, которая когда-то была черной, совсем порыжела от времени. Это была прекрасная мысль – поселить Анжель в замке. Ирэн одела дорожное платье и маленькую шапочку. Анжель проворно и старательно помогала ей.

– Как вы похожи на Жана, – сказала Ирэн, – я узнала вас сразу!

– Мне очень грустно, что у меня такой будничный вид, – ласково сказала Анжель, – но что же поделаешь? Я сделала все возможное. Вымыла лицо и пришла по черному ходу.

Она засмеялась. Ирэн тоже пыталась смеяться, но вместо этого чувствовала, что готова расплакаться. Жан также, конечно, страдал от всего этого и потому, наверное, не говорил ей ни слова о сестре. Она воображала себе, как он посылает Анжель крохи из своего скудного заработка. Деньги! Какая это жестокая и в то же время совершенно ненужная вещь, думала Ирэн, ощупывая свой кошелек из золотых колечек.

Наконец, Анастаси, чрезвычайно возмущенная, открыла дверь из ванной комнаты и спросила ледяным тоном:

– Вы уже оделись?

Она взяла нарядный чемодан с платьем и саквояж и направилась с ним к двери.

– До свиданья, – сказала Ирэн, обращаясь к Анжель.

Смешное, растерянное личико Анжель затрепетало.

– Я даже не могу поблагодарить вас, – сказала она, запинаясь.

Ирэн стояла в дверях.

– Я рада, что все так устроилось. До свиданья! Дверь закрылась. Анжель с минуту посмотрела вслед им, затем схватила бутерброд, принялась его есть и разрыдалась.

ГЛАВА XXVII

Переезд в Будвейс был длинный и не особенно приятный, тем не менее Ирэн была убеждена, что они едут в экспрессе, и дорога казалась ей восхитительной. Они были так счастливы, как только могут быть люди, совершающие свадебное путешествие. Они говорили на особенном языке и тем не менее прекрасно понимали друг друга. Когда они доехали до станции, где была пересадка, уже стемнело. Жан взял Ирэн на руки и, прижав ее к себе, целовал ее лицо сквозь вуаль. По дороге в отель они почти не разговаривали; их взгляды были красноречивее слов.

– Ты устала, детка? – спросил Жан. Он взял ее руки. – Тебе холодно? Почему ты дрожишь?

– Нет, не холодно, – сказала Ирэн, – я дрожу не от холода. – Она взяла его руку и приложила к своему сердцу. – Я думаю, что это от любви.

Они остановились в скромном отеле. За обедом они были одни.

После обеда они гуляли в саду и курили папиросы. В саду росли фруктовые деревья. Воздух был напоен ароматом цветущих яблонь, шиповника и тмина.

– Этот запах меня опьяняет, как ты. – Он стремительно обнял ее. – Я полюбил тебя с того дня, когда увидел в первый раз. Ты знаешь, почему ты мне так понравилась? – спросил он с живостью.

В темноте она видела только его глаза, устремленные на ее лицо.

– Может быть, ты почувствовал, что мы созданы друг для друга?

– Нет, не потому. Я знал, что в тебе под ледяной корочкой скрывается пламя.

– Откуда ты мог это знать? – нежно спросила Ирэн. – Я сама этого не знала, пока ты не поцеловал меня.

– Неужели?

– Ты мне делаешь больно, милый.

Она старалась высвободить руку. Ее слабое сопротивление еще более возбуждало его.

Он приподнял ее и осыпал бесчисленными поцелуями.

– Я люблю тебя, – бессвязно лепетал он. – Ты меня сводишь с ума!

Когда они вернулись в свою комнату, Жан взял ее на руки и бережно отнес на кровать.

Слова казались ненужными. Их сердца пели в унисон гимн любви. Их губы встретились…

ГЛАВА XXVIII

Они приехали в Шенбург только в субботу. Шел дождь. Жан в мрачном безмолвии созерцал «штранд». Он так мало напоминал пляж французских курортов, что его удивление было вполне естественно. Ирэн нарочно мало рассказывала ему про Шенбург; она была уверена, что ему там очень понравится. К несчастью, она плохо знала вкус Жана. Он надеялся увидеть ряд маленьких, но комфортабельных отелей, казино и пляж, усеянный белыми палатками; вместо этого оказалось, что в городе есть только один отель. Берег тянулся без конца золотисто-желтой полоской, окаймленной густым лесом. Море, солнце и чистый воздух – вот чем мог похвалиться Шенбург. Для Жана самая живописная природа не могла заменить казино; он смотрел с явным неудовольствием на полную круглолицую немку, раскладывающую его чемодан. Подойдя к окну, он стал смотреть на море. Так вот она, брачная жизнь. И еще, как назло, этот дождь! В этом забытом Богом и людьми захолустье придется провести две недели! В комнате почти не было мебели; кровать, как водится у немцев, была деревянная; на полу не было даже ковра. Через полуоткрытую дверь доносился голос Ирэн; она говорила с прислугой по-немецки. Ах, если бы он это предвидел! Лучше было поехать в Этапль или Эвиан. На любом французском курорте было бы лучше, чем здесь.

Из дверей комнаты Ирэн раздался ее голос:

– Милый, помоги мне надеть блузу.

Жан вошел к ней. У него было недовольное лицо.

– Как хорошо здесь, правда? Мы будем совсем одни. Наконец-то мы можем провести настоящий медовый месяц! Поцелуй меня.

Она закинула голову. Он стал целовать ее, хотя все еще не перестал дуться. Ирэн, доказывая ему, что он устал, начала уговаривать его пораньше лечь спать.

– Подожди до утра, – сказала она, расчесывая его густые волосы. – Боже, какая у тебя грива! Ты увидишь, как будет красиво, когда засияет солнце. Мне сказала служанка, что по четвергам здесь играет оркестр. Нам будет весело. Можем кататься на лодках; здесь красивые окрестности.

Склонившись над ним, она обняла его голову.

– Мой бедный, усталый старичок, пойдем обедать.

После обеда они вышли на набережную и стали прогуливаться под монотонный шум волн. Жану хотелось плакать от тоски. Она прижалась к нему и нежно сказала:

– Ты две недели будешь принадлежать только мне. Я выбрала это место потому, что здесь так тихо, и мы будем совсем одни.

На следующее утро предсказания Ирэн сбылись: солнце ярко светило, и маленький залив переливался всеми цветами радуги. «К сожалению, сегодня не четверг, и оркестр не будет играть», – думал Жан. К завтраку Ирэн вышла в тирольском костюме. На ней были высокие сапожки, вышитая рубашка и юбка с передником. Этот наряд был совершенно неизвестен во Франции, и Жан был в ужасе, хотя Ирэн выглядела в нем молодой и красивой.

– Боже мой, – сказал он, – скажи, ради Бога, кто тебя узнает в этом маскараде?

Ирэн засмеялась.

– И хорошо, пусть никто меня не узнает, я существую только для тебя.

– Да, но твое положение тебя обязывает. Вчера ты даже не переодевалась к обеду.

Ирэн перестала смеяться и удивленно посмотрела на него.

– Какой ты чудак, мой милый! Кто же носит вечерние туалеты, живя на морском берегу в скромном отеле? Так разряживаются только разбогатевшие буржуа.

Жан смущенно улыбнулся, чувствуя, что он неправ, он не мог ей этого простить. После завтрака они вышли погулять. Ирен хотела осмотреть старый замок на берегу озера. Замок имел величественный вид. Стены его были выкрашены в белую краску, и по бокам гордо возвышались четыре башни с красными черепичными крышами.

– Войдем внутрь, хочешь? – спросила Ирэн.

– Разве владельцы разрешат его осмотреть?

– Княгиня? Она моя дальняя родственница со стороны матери. В это время года они всегда живут в Берлине.

Когда они прошли подъемный мост и Ирэн позвонила в колокольчик у ворот, сердце Жана забилось. Старый благообразный слуга открыл им калитку и, увидев Ирэн, с низким поклоном отошел в сторону, уступая дорогу. В замке было довольно пусто. Вся его обстановка свидетельствовала о прежней пышной жизни его владельцев. Сводчатые потолки и толстые, обитые железом двери говорили о том, что замок был построен в средние века.

– В банкетном зале висит портрет моей матери, – сказала Ирэн. – Я ведь наполовину немка. Знаешь, моя мать принадлежит к младшей линии этого рода. Вот ее портрет, здесь, налево.

Жан увидел красивую женщину с гордым задумчивым взглядом. У нее было сходство с Ирэн, особенно в глазах. Недаром Эбенштейн говорил, что в Ирэн видна порода.

– Пойдем, посмотрим часовню; она расположена над озером.

Они спустились вниз по винтовой каменной лестнице и очутились в маленькой мрачной часовне. Вода с шумом плескалась под узкими решетчатыми окнами.

– Это лютеранская часовня, – сказала Ирэн. – Род моей матери происходит из Баварии. Ее предки жили в так называемой «Провинции Черных католиков».

– Куда ведет эта дверь? – спросил Жан, показывая на массивную черную дверь, обитую железом.

– В склеп. Если хочешь, я попрошу Генриха открыть ее.

– Нет, не стоит, – поспешил ответить Жан. Он смотрел со страхом на эту мрачную дверь.

Вздох облегчения вырвался у него, когда они вышли из подземелья. Солнце ярко сияло, как бы желая их вознаградить за минуты, проведенные в мрачном замке. Они шли теперь по единственной улице деревни, прилегающей к замку; ее пересекала железная дорога. Ирэн, смеясь, рассказывала Жану, что, когда появлялся поезд, то ему предшествовал сторож с колокольчиком, предостерегая жителей.

– Какой ужас! – вырвалось у Жана.

В нем росло отвращение к этому месту. До отъезда в Гамбург оставалось еще тринадцать дней. Он вдруг вспомнил число; в этот самый день Аннет должна была вернуться в Вену из Будапешта. За последние месяцы он едва помнил о ее существовании; теперь, среди этой однообразной жизни, ее образ живо представился ему. Им было хорошо вместе. Она так быстро приспосабливалась к его настроению; он вспомнил танцевальную залу и кабаре, помещающееся с задней стороны Городского театра.

Она будет его искать сегодня вечером и не найдет. Она ему писала, но ее письма были очень неразборчивы, и он только мельком просматривал их.

– Тебе пора начать свои упражнения, – сказала Ирэн через плечо. – Ты можешь играть здесь в лесу; я обещаю, что не буду тебе попадаться на глаза и не пророню ни звука. Мне хочется послушать.

Жану хотелось остаться одному; он не разбирался в этом чувстве, но оно у него появилось после того, как он расстался с Аннет.

– Я вернусь домой, – сказал он, – и поиграю часок, а после завтрака еще два часа.

Он быстро ушел, а Ирэн продолжала лениво любоваться бирюзовым небом и изумрудными листьями и спрашивала себя, что это – безрассудство или упоение, когда отсутствие одного человека лишает весь мир его очарования.

Когда она вернулась в отель к завтраку, Жан ждал ее с беззаботным и веселым лицом. Музыка разнежила его, и он думал теперь о будущем: концерты, шумный успех, Гамбург, Берлин, Париж рисовались его воображению. После завтрака он стал снова упражняться, пока Ирэн писала письма. От Карла пришла открытка, с изображением медведя и очень маленького мальчика, а на оборотной стороне рукой Анжель было приписано: «Сердечный привет».

– Твоя сестра прелестное существо, – сказала Ирэн Жану, когда он, наконец, усталый и довольный, бросился в кресло подле нее.

– В ней нет шика.

– Жан, ты невозможный человек. Неужели это имеет для тебя значение?

– Конечно, имеет. Я обожаю тебя потому, что твои волосы так колышутся, и за то, что ты такая стройная и благоуханная.

– Неужели только за это?

Он весь еще был под влиянием музыки.

– Когда ты на меня смотришь вот так, какой-то магнит притягивает меня к твоим губам.

– Теперь, когда у меня так ясно на душе, мне хочется, чтобы ты рассказал мне про свою жизнь дома, – сказала Ирэн с очаровательной улыбкой, тщетно стараясь привести в порядок свои волосы. – Я так мало знаю о тебе.

Взглянув на нее, он заложил ногу на ногу и обхватил колени обеими руками.

– Представь себе семейство, состоящее из отца, матери и, как полагается, двух детей, – начал он шутливо. – Как видишь, милое семейство и вполне французское. Для нашего описания хватило бы двух томов. Отец семейства – профессор… (описание было несколько приукрашено, но выходило очень хорошо) мать семейства, и наконец, самое главное Анжель и я.

– Как все это ново для меня, – сказала Ирэн.

Жан улыбнулся.

– Я был в то время худенький, несчастный и никем не понятый. Это было обыкновенное семейство, обремененное всякими заботами, больше всего о ренте. Я не мог больше выдержать и удрал в Париж, хотя и был беден как церковная крыса. Мы все стремимся в Париж, этот рай нашей мечты, где голодают и зачастую даже умирают, но куда тем не менее все продолжают пламенно стремиться. – В его зеленых глазах промелькнула грусть. – Я не хочу думать о Париже, – сказал он вдруг, – давай пить чай, а потом пойдем туда, – как это называется, – где сейчас музыка.

В этот день играл военный оркестр в павильоне по другую сторону залива, во Фленсбурге.

Жан рассматривал германских офицеров. Все они были высокие, голубоглазые, с коротко остриженными густыми волосами.

– Ты должен быть сегодня таким же немцем, как твоя жена, и съесть бутерброд специального приготовления. Это превосходная закуска.

Бутерброды оказались действительно превосходными. Они состояли из ломтиков черного и белого хлеба, намазанных маслом, с очень вкусными вещами.

Прекрасный оркестр играл на пароходе, пришвартованном к пристани. В небе зажглись звезды; они отражались в темной воде серебристым блеском. Оркестр играл «Парсифаля», и Жан почти плакал, слушая дивные звуки «Хора ангелов». Он держал руку Ирэн в своей и пламенно желал, чтобы Вагнер был французом и чтобы душа великого композитора возродилась в нем.

В прежние годы Ирэн, как большинству людей, казалось, что всякое волнение, вернее его внешнее проявление, всегда смешно.

Благодаря любви к Жану она неожиданно почувствовала, что нет ничего комичного в проявлении прекрасных душевных движений.

В эту минуту Жан был ей очень близок, но она не сознавала, что самое возвышенное в его душе, – это его музыкальность, которая именно сильнее всего действовала на нее.

Жан со вздохом вернулся к действительности и принялся за ужин. Было уже очень поздно, и надо было торопиться на лодку, пока она не отчалила. Нечего было поэтому мечтать о горячем кофе. Он опять пожалел, что они не в Ангеке, в гостинице, где можно получить кофе даже ночью. Когда они вернулись домой, у Ирэн сделалась головная боль, и это вызвало со стороны Жана неудовольствие. Ему хотелось заснуть убаюканным ласками Ирэн; ее усталость казалась ему личным оскорблением.

Ложась в кровать, он вспомнил, что Аннет, вероятно, уже вернулась в Вену и ужинает в каком-нибудь баре, залитом электричеством, среди шумного веселья и взрывов хохота.

Ирэн положила свою руку в его. Ему хотелось отдернуть свою руку. Сознавал, что это невозможно, он все же страстно желал очутиться в водовороте шумной жизни, и теперь перемена его жизни заставляла его чувствовать себя больным и заброшенным.

– Милый, ты не сердишься, что у меня головная боль? – прошептала Ирэн.

Он сделал вид, что не слышит. Глубоко вздохнув, она осторожно высвободила свою руку.

В конце недели пришло письмо от Эбенштейна. Он писал, что съедется с ними в Гамбурге. В письме был чек на имя Жана. До сих пор все счета оплачивала Ирэн. Жан пытался возражать против этого, но Ирэн настаивала, так что, после небольших споров, он обычно уступал ей. «Разве считаются с деньгами, когда любят? – говорила она. – Разреши мне это маленькое удовольствие».

– Дорогой, я так рада, что ты получил много денег, – проговорила она, склонившись над ним и читая через его плечо письмо Эбенштейна. – Двести фунтов! Ура! Я получила письмо от моего поверенного, в котором он пишет, что мой кредит приходит к концу. Конечно, это пустяки, но я боюсь, что это скоро наступит. Ты не знал, что женился на такой мотовке?

Жан засмеялся. Ему почему-то казалось, что Ирэн бесконечно богата. Хотя она ему сообщила точную цифру своих доходов, он сам видел, как она оплачивала счета по содержанию дома, и он решил, что она располагает неограниченными суммами для управления замком. Он считал, что это временное денежное затруднение.

– Теперь тебе придется расплачиваться, – сказала Ирэн. – Ванна стоит две марки. Будешь платить по четыре марки в день за мои ванны.

Она засмеялась, но Жану казалось, что ее чистота слишком дорого стоит. Он не был скуп, но, как большинство людей, внезапно разбогатевших после нищеты, он не имел никакого представления о ценности денег.

– Мне еще надо кое-что купить в Гамбурге, мой милый, но я постараюсь, чтобы мы не попали в убежище для нищих. Обещаю тебе это.

Жан тоже рассмеялся, но принужденно. Он не умел шутить, говоря о деньгах. Он слишком долго нуждался в них, чтобы относиться к ним с легкомыслием. Жан дал Ирэн пять фунтов. Краска покрыла ее лицо.

– Нет, не нужно, – сказала она с деланной улыбкой. – Ты лучше уплати по счету за эту неделю, а у меня хватит денег на мелкие расходы.

Он спрятал бумажку с невозмутимым видом:

– Я думаю, мы весело проведем время в Гамбурге с Эбенштейном.

Она чертила ногтем узор на скатерти. Странное чувство разочарования овладевало ею.

– Что ты под этим подразумеваешь?

– Не знаю, ну – просто веселое времяпрепровождение – театры, концерты, мало ли что там еще. Мне говорили, что в Гамбурге есть великолепные кабаре, если суметь их найти. Эбенштейн уж найдет.

Итак, их медовый месяц кончился! Как грустно! Приходится расплачиваться, когда выходишь замуж за гения. Она смотрела на него из-под полуопущенных ресниц, скрывавших ее взгляд.

Жан лениво потянулся. Он чувствовал себя очень хорошо и не был похож на прежнего изголодавшегося музыканта венского кафе.