Текст книги "Вихрь"

ГЛАВА XXII

Визит с Жаном к дяде Габриэлю не был очень удачным. Между Ирэн и старым ученым чувствовалась какая-то принужденность. Жан был чрезмерно вежлив и имел слегка недовольный вид. Дядя Габриэль был приветлив.

Ирэн волновалась. За чаем царила неловкость. Когда Амадео стал убирать со стола, наступило одно из тех минутных молчаний, когда каждый присутствующий должен напрягать свой ум, чтобы придумать какую-нибудь фразу. Наконец, старик произнес:

– Мне очень бы хотелось послушать вашу игру, мсье Виктуар.

– Я не захватил, к сожалению, свою скрипку, – сказал Жан просто и естественно.

– Как жаль, – сказал дядя Габриэль. Он посмотрел на Жана и прибавил: – Но дело в том, мсье Виктуар, что у вас есть соперник! Я тоже играю на скрипке, и мой инструмент находится в рабочем кабинете.

Он позвонил.

– Амадео, пожалуйста, принесите скрипку.

– Я боюсь, что инструмент недостаточно хорош, – сказал он Жану, – но если вы будете столь любезны и попробуете его, мне это доставит большое наслаждение.

Ирэн заметила, как оживилось лицо Жана, и была горячо благодарна старику. Жан заиграл. Он всегда был щедр в этом отношении и охотно показывал свой талант. Дядя Габриэль слушал, кивая головой и закрыв глаза. Когда Жан положил скрипку, он сказал:

– Я наслаждался каждым мгновением вашей игры. Благодарю вас, мсье Виктуар.

Когда Ирэн прощалась с ним, он притянул ее к себе, как будто желая что-то ей сказать, только ей одной, но вдруг переменил намерение и пожелал счастливого пути.

Ирэн с Жаном вернулись в замок. Во дворе стояло еще два автомобиля. Дворецкий сообщил Ирэн, что граф Бекман с супругой, мсье и мадам де Кланс, граф Феттерних, господин Нико фон Клеве и господин Альбрехт фон Клеве находятся в гостиной.

Ирэн заставила себя улыбнуться. Когда они подымались по лестнице, она крепко сжала руку Жана. Жан нервничал.

– Подумайте, может быть, мне лучше не заходить в гостиную?

– О, Жан!

Но тотчас чувство страха за любимого человека, свойственное всякой женщине, заговорило в ней, и она прибавила:

– Впрочем, вы, может быть, правы. Идите в мою спальню, дорогой, и подождите там.

Пока она шла по коридору, она доказывала себе, что появление Жана было бы совершенно невозможно.

– Чем я обязана такой чести? – любезно спросила она, входя в гостиную.

Ее брат ответил с мрачным видом:

– Мы все приехали поговорить с тобой по поводу твоего замужества. Его необходимо предотвратить.

Ирэн отвела в сторону его протянутую руку и, подойдя к камину, стала греть свои дрожащие руки у огня. Ванда видела ее дрожь. Она кусала себе губы. Она любила Ирэн и была уверена, что, не причиняя ей зла, она может помешать ее замужеству, если проявит достаточно твердости, конечно, при поддержке остальных.

Ирэн снова повернулась лицом к присутствующим.

– Я не сомневаюсь, – сказала она, – что вы все собираетесь сделать то, что считаете правильным. Но, видите ли, это касается меня одной, и вы не вправе вмешиваться в мою жизнь.

– Ирэн, дорогая моя, – сказал Рудольф де Кланс, – я позволю себе сказать, что это, действительно, как будто неуместно по отношению к вам, и мы все сознаем это. Однако мы знали, что вы сами не придете к нам, и я надеюсь, вы поверите, – я говорю, по крайней мере, о себе и Ванде, – что прийти сюда и вмешиваться в вашу жизнь, как вы сейчас несколько строго выразились, нас побудила только самая искренняя любовь к вам.

Он подошел к ней и встал рядом.

– Судите сами, дорогая. Ну, сознайтесь чистосердечно, что вы знаете о Виктуаре? Вы бы не стали ведь, право же, думать о покупке лошади, не посмотрев ее родословную, так же и здесь. А ведь при выборе мужа следует проявить большую осмотрительность, чем когда дело идет о скаковой лошади. Теперь…

– Я не могу выслушивать подобные вещи, – с живостью сказала Ирэн. – Неужели вы все такие жалкие снобы, что, кроме происхождения, для вас ничего не существует! Вы все и бровью не повели, когда я выходила замуж за Карла-Фридриха. Он был родовит, это было замужество как полагается. И вы вполне благосклонно отнеслись к тому, что восемнадцатилетняя девочка была отдана истрепанному порочному старику. Это для вас не имело никакого значения. Ведь он был родовит, его семья была не ниже моей, и я оказалась вполне подходящей жертвой для этой цели. И вы все собрались, чтобы присутствовать при сцене заклания жертвы, и продолжали спокойно наблюдать, пока мои страдания тянулись много лет. Франц отдал меня на эту муку. Вы все великодушно помогали ему. А теперь, когда я, наконец, свободна, когда я, наконец, счастлива, живу и люблю, вы все пришли и опять хотите заставить меня принести новую жертву. Вы не можете это сделать! Вы не имеете права на это! Вы все счастливы в браке или свободны. Никто из вас никогда не испытывал тех мучений, никто из вас не был так несчастлив, как я. Вам очень легко стоять здесь и придумывать дешевые фразы о человеке, которого я люблю, о человеке, за которого я выхожу замуж…

– Я прокляну тебя, если ты выйдешь замуж за этого бродягу! – грубо сказал Франц.

Лицо Ирэн побледнело.

– Ты боишься, должно быть, что Жан спросит меня, почему я так много одалживала тебе денег.

– Слушай… – начал Франц. Рудольф и Ганс быстро подошли к нему.

– Замолчите, – проворчал Ганс. – Замолчите, я требую этого.

Ирэн с силой сжала руки.

– Эта сцена унизительна, – сказала она, – унизительна для всех нас. Я вынуждена быть невежливой с моими гостями. Я и Франц бранимся в вашем присутствии. Ради Бога, предоставьте мне жить моей жизнью и останемся все же друзьями. Лиана встала с дивана.

– Ирэн права, – сказала она громко, – никто из нас не имеет права вмешиваться в ее жизнь. Если она любит Виктуара, какое дело до этого кому-нибудь из нас?

– Ах, эти женщины, они всегда мелют чушь, когда речь заходит о любви! – в ярости крикнул Франц.

Ганс немедленно повернулся к нему.

– Успокойся!

Франц отошел с угрожающим видом. Ванда, придав своему лицу строгое и вызывающее выражение, подошла к Ирэн.

– Я сделала ошибку, – сказала она. Ее голос звучал резко. – Я сделала ошибку, позвав сегодня сюда остальных родственников. Ирэн, я должна извиниться за них. Я представляла себе, что они попытаются вежливо отговорить вас от того, что я считаю гибельным шагом. К сожалению, они, видимо, представляют себе, что убеждать следует, осыпая друг друга бранью.

Она посмотрела на Ирэн спокойным взглядом.

– Должны ли мы принимать в этом участие?

– Это ваше дело, решайте сами, – сказала Ирэн трепещущими губами.

– Тогда перейдем к делу. Вы хотите выйти замуж за этого человека. Я должна предупредить вас, что обратилась к помощи детективов…

– Ванда! – умоляюще сказал Рудольф.

– Никто из вас не хочет говорить, никто из вас не хочет помочь мне, – взволнованно сказала Ванда. – Я буду действовать одна. Единственный правильный путь – это узнать, кто он такой и что представляет собой этот Виктуар. Ведь, кроме всего прочего, он будет отчимом того, кто носит наше имя, и главой нашего дома.

Она повернулась к Ирэн, охваченная пылким порывом.

– Что будет с Карлом? Хотите вы его принести в жертву своей любви?

– Неужели вы думаете, – ответила Ирэн, – что мое замужество повлияет на судьбу Карла? Как это могло бы быть? Как вы можете думать, что я так тупа и бесчувственна, что могла бы выйти замуж за Жана, если бы заметила, что он хотя бы раз чем-нибудь обидел Карла или способен был сколько-нибудь дурно на него влиять? Вы говорите о жертве, вы говорите, что мое замужество означает принесение Карла в жертву? Между тем вы сами несколько месяцев тому назад уговаривали меня выйти замуж, даже намекали, что я должна это сделать.

– Когда я говорила с вами о замужестве, – с горечью сказала Ванда, – я думала о браке с человеком вашего круга, вашего класса, а не с каким-то пришельцем.

– Потише, потише, – сказал Рудольф мягко.

– Нет, надо говорить громче! – крикнул Франц. Наступило молчание.

Ирэн переводила глаза с одного на другого. Затем она медленно взяла свой мех, лежавший на стуле.

– Пожалуйста, распоряжайтесь здесь как дома, если вам что-нибудь понадобится, – сказала она спокойным и беззвучным голосом, направляясь к двери.

– Я хочу сказать вам, Ирэн, – начал с жалким видом Ганс.

Она посмотрела на его расстроенное лицо.

– Я хочу сказать, дорогая… послушайте меня минутку…

– Вы тоже? – спросила Ирэн.

Ганс смущенно забормотал. Лицо его вспыхнуло. Ирэн остановилась в дверях.

– Я выхожу замуж, – сказала она, – в соборе Св. Стефана в этом месяце.

ГЛАВА XXIII

Слух о предстоящей свадьбе Ирэн и Жана моментально вызвал большой шум вокруг особы скрипача. Эбенштейн захлебывался от восторга.

– Пятьдесят процентов, – гремел он, – мой мальчик, ваша цена поднялась сразу на пятьдесят процентов!

Он поспешил устроить второй концерт Жана. Зал был набит битком. Несмотря на повышенные цены, все места были проданы. Жан горел, он был чрезвычайно доволен жизнью, самим собой, Ирэн и Эбенштейном. Он жил полной жизнью. С Ирэн он виделся ежедневно. Их свадьба была назначена на десятое июня, накануне главных скачек на большом ипподроме Пратера. Ирэн испытывала попеременно то лихорадочное счастье, то жестокое уныние. Ей недоставало привычного круга знакомых, в особенности Ванды. Дядю Габриэля она навещала очень часто, но больше всего времени у нее уходило на разные приготовления к свадьбе.

Однажды вечером она зашла к старому ученому и принесла букет ранних летних цветов. Комната не была освещена, и мягкий полумрак окутывал ее, делая неразличимыми все предметы. Она прошла через комнату, не заметив человека, сидевшего рядом с креслом дяди Габриэля.

Человек этот встал и взглянул на Ирэн. Это был Теодор. Прохладный и душистый дождь цветов пролился на дядю Габриэля.

– Как поживаете, Ирэн? – спросил Теодор. – Я узнал в Египте, что дядя Габриэль очень болен, и немедленно поспешил к нему.

– Правда? – сказала Ирэн.

Теодор стоял, положив руку на плечо старика.

– Дядя Габриэль и я считаем себя обязанными сказать вам одну вещь, – начал Теодор очень хриплым голосом. – Дядя Габриэль сообщил мне, что вы собираетесь выйти замуж за человека, которого я послал с рекомендацией к Ванде, чтобы она ему помогла, за Жана Виктуара.

Он помолчал минуту, потом продолжал:

– Вы его любите, и поэтому я ничего не могу сказать, во всяком случае меньше, чем кто-либо другой. Только одну вещь я должен буду сказать. Вы верите ему, так как вы его любите. Я бы ему не доверял. Он человек позы, как все люди его профессии. И его ничто не исправит!

– Я думала, что вы меньше, чем кто-либо другой, собираетесь вмешиваться в мои дела, – ответила Ирэн.

Теодор беспокойно мотнул головой. Он уже наполовину протянул свою руку, но взял ее обратно и вышел, не говоря ни слова, из комнаты. Ирэн наклонилась и подняла упавшие цветы.

– Они чудесно пахнут, – ласково заметил старик, – не уносите их так быстро отсюда.

– Почему вы не браните меня, не сердитесь на меня? – пылко спросила Ирэн. – Я обидела человека, которого вы любите больше всего на свете. Вы не одобряете мое замужество. Вы не говорите этого, но я чувствую. Дядя Габриэль, – она поймала его тонкую руку, – неужели никто из вас не хочет, чтобы я была счастлива?

– Я горячо желаю вам счастья, – сказал старик очень спокойно, – но я боюсь за вас. И я горько упрекаю себя. Вы не должны были выходить замуж за Карла-Фридриха. Я должен был помешать этому, но был в отъезде и слишком поздно вернулся. Теперь, когда я стал так стар и слаб, я вижу, что никто не имеет права вмешиваться в жизнь другого…

Наступило длительное молчание. Затем дядя Габриэль заговорил опять:

– А что будет с маленьким Карлом? Я слышал, Виктуар скоро едет в длинное турне?

– Карл останется в замке с няней. Но к Рождеству мы уже вернемся.

Старик утвердительно кивнул головой. Ирэн встала.

– Я должна идти, мой дорогой друг. Она поцеловала его на прощание.

– Может быть, зажечь свет? Когда я стану выходить, я пришлю к вам Амадео.

Жан встретился с Ирэн в кондитерской Демеля. Когда она вошла, он стоял под электрической лампой, великолепно освещавшей его волосы.

– На меня все здесь таращат глаза, – шепотом сказал он Ирэн со смехом. – Вы знаете, моя дорогая, вы выглядите очень усталой; или это шляпа делает вас такой? Она мне не очень нравится.

Ирэн и так уже была измучена впечатлениями, а тут еще это замечание! Оно взволновало ее. Она ждала, что Жан приласкает ее, утешит, а он вместо этого заговорил о шляпе.

– Ничего не поделаешь, если я плохо выгляжу, – попробовала она отшутиться. – Остается только вас пожалеть.

Жан сидел вполоборота на своем стуле, продолжая поглядывать на компанию актрис в углу. Он молча взял поданную кельнершей тарелочку и с щегольским видом направился к стойке, находившейся неподалеку от группы актеров, чтобы выбрать себе пирожное. Вернувшись к столу, он критически оглядел Ирэн.

– Мы попали сюда в плохой час. Еще мало публики, дорогая, – сказал он, энергично принимаясь за пирожное.

Он выглядел по-мальчишески беззаботным и таким довольным, что нельзя было даже обижаться на его равнодушие.

– Знаете, – сказал он, наклонившись вперед, – я получил сегодня от Эбенштейна невероятно крупный чек.

Он гордо вытащил его из своего бумажника и показал Ирэн.

– Поздравляю, мой друг!

– Я кое-что приготовил для вас! – Его глаза сверкнули. – Я покажу вам это в автомобиле.

– Мне кажется, что я не видел вас целый год, – сказал он, когда они сели в автомобиль. Он обнял Ирэн за талию. – Милая, снимите вашу шляпу!

Она сняла ее.

– На вас моя шляпа всегда будет производить такое неприятное впечатление?

Он наклонился и поцеловал ее, не ответив. Поцелуй снова превратил его в пламенного любовника.

– Еще осталось три недели и два дня!

Он прижал ее к себе.

– Как я вас люблю! И хотя вы обычно холодны, – сказал он с победным смехом, – все же, когда я держу вас в своих объятиях, в вас загорается пламя.

– Любовь моя! – прошептала Ирэн. Она с нежностью посмотрела на него. – Какой вы еще ребенок в мелочах! Покажите мне теперь ваш сюрприз!

– Да, сюрприз! – Он полез в карман и вытащил небольшой футляр для драгоценностей. – Подождите, я открою свет!

Он повернул выключатель, лампочка вспыхнула и осветила содержимое маленького футляра. Кольцо с синим, белым и красным камнем блестело и переливалось перед глазами Ирэн. «Страшно вульгарно!» – была первая ее мысль. Но когда она увидела восхищенный взгляд Жана, ее охватила волна нежности и унесла с собой ее недовольство.

– Тебе, которую я так обожаю, – сказал он по-французски. – Он поднял руку и надел ей кольцо на палец. – Следующее кольцо будет нашим обручальным кольцом: тогда, наконец, вы будете принадлежать мне.

– Разве сейчас нам плохо? – спросила она, вкладывая свою руку в его. Он вдруг крепко прижал ее руку к себе.

Чувствуя, как горячо он ее любит, Ирэн неожиданно решила рассказать ему о своем горе, о той отчужденности, какая возникла между ней и Вандой. Она рассказывала ему, прижав свое лицо к его щеке. Но он с легкостью принял это сообщение, и Ирэн охватило глубокое огорчение. По-видимому, ему даже не пришло в голову, что она приносит в жертву, и он явно не мог представить хоть бы на мгновение, что она страдает и обречена страдать ради его счастья.

– Все образуется! – сказал он, целуя ее волосы. – Ваша кузина и ее муж вернутся к вам, это случится наверняка. Подождите до тех пор, когда меня признают Париж и Лондон.

Он задвигался, доставая папиросу.

– Только вот что, – сказал он, закуривая. – Вы, конечно, сохраните ваш титул? Это будет им приятно.

– Сохраню мой титул? – повторила за Ним Ирэн.

– Да, да, это будет очень существенно, и…

– Жан, вы шутите!

Она невольно слегка отодвинулась от него, и он почувствовал, что совершил ошибку. Его живой ум быстро нашел выход из положения.

– Я думаю, вы должны сохранить его ради вашего блага.

– Ради моего блага! О, дорогой мой, как мало вы меня знаете! Я буду больше всего гордиться в тот день, когда вы дадите мне свое имя. Подумайте только, когда я вчера писала письма, я попробовала подписаться вашим именем, чтобы видеть, как это у меня выходит. Один раз я подписалась «Ирэн Виктуар», и подпись вышла, – она быстро поцеловала его, – превосходно!

Эбенштейн очень настойчиво говорил о сохранении титула. Жан считал, что следует предоставить этот вопрос течению событий. Он поцеловал руку Ирэн.

– Вы любите меня? – он ласково повторил без всякого труда этот старый, как мир, вопрос, в котором кроются надежда, страх, радость и исступление.

Ирэн притянула к себе его голову.

– Жан, любовь моя!

ГЛАВА XXIV

Благодаря страсти Эбенштейна к рекламе, в газетах ежедневно появлялись заметки о Жане.

– Эта свадьба произведет большое впечатление, – говорил Эбенштейн Скарлоссу. – Кто мог бы подумать, что Виктуар способен на что-нибудь подобное?

– У него хватило ума сделать блестящую партию. Некоторые будут, вероятно, считать, что это его главное достижение в жизни!

– О, Виктуар влюблен в графиню! Я уверен, он ее обожает.

– Он очень тщеславный карьерист. Эбенштейн сделал гримасу.

– А его успехи! Взгляните на них!

Он вытащил из кармана целую охапку писем.

– Вот! Предложения, контракты, и все по высокой цене. Ну, что вы думаете по этому поводу?

– Это сохранит отчасти приданое графини. Эбенштейн громко расхохотался. Он был чувствителен к такого рода соображениям.

Он не переставал петь панегирики Жану. Правда, он не спешил поздравить Жана с сердечной победой над знатной дамой из общества, но сам Жан не упускал случая показать ему, что его вес и общественная ценность в его собственных глазах изменилась. Он ликовал: Аннет, дни его бедности, жизнь в родном доме, нищенское существование в Париже, – все потонуло в океане его счастья и успеха. Он накупил костюмов, нанял комнаты в «Бристоле» и охотно допускал к себе всех, кто искал с ним дружбы. Он был влюблен в Ирэн, и она была единственная женщина, которую он любил доныне в своей жизни искренне и глубоко. К этой любви у него постоянно примешивалось удовлетворенное чувство обладания – обладания ее красотой, ее ясной невозмутимостью, положением в свете. Он уже видел себя хозяином в замке Карла-Фридриха, и ему доставляло наивное удовольствие хозяйничать и командовать слугами Ирэн. В этих чувствах не было ничего предосудительного. Это было вполне естественно с его стороны и имело свой смысл. Он был похож на ребенка, который показывает всем встречным свою новую чудесную игрушку. Недовольство родных Ирэн трогало его очень мало. Он не встречался ни с кем из них и считал оптимистически, что все они вернутся. Если они смотрят на него свысока – черт с ними! Долго это не протянется. Его успех произведет на них свое действие. Он жаждал успеха и не сомневался ни на минуту, что успех придет. Но все же была одна вещь, за которую он готов был поколотить каждого из этих чванных аристократов. Он получал громадное удовлетворение от этой мысли. Только на небесах (да и то сомнительно) не существует самодовольства.

Дядя Габриэль, сидя у себя, не переставал думать о замужестве Ирэн. Возможно, он немного понимал Жана.

Он говорил Ванде:

– Мы не должны его осуждать. Человеку трудно удовлетвориться, когда судьба возносит его на гребень своей волны. Все окружающее рисуется ему или в преувеличенном виде, или ничтожным. Человек, обласканный нежданным успехом, естественно, теряет правильность суждений.

Ванда дождалась момента, когда до свадьбы оставалось два дня. Тогда она позвонила Ирэн по телефону.

– Это я, Ванда. Если я приеду, вы меня примете?

В тоне Ирэн чувствовалось некоторое колебание.

– Вы хотите просто повидаться со мной?

– Я должна вам кое-что рассказать.

– Ванда, не пытайтесь сделать мне неприятное.

Каждая из них ждала, чтобы заговорила другая.

Наконец, Ванда сказала:

– В таком случае, я приду к вам сегодня днем. Пожалуйста, примите меня с глазу на глаз.

Ирэн вышла из своей спальни, где Анастаси суетилась и болтала, разворачивая пакеты. Со всех сторон приходили подарки, несмотря на то, что оповещение о свадьбе не было разослано. Ирэн прошла к няне.

Маленькому Карлу мыли голову; Ирэн увидела его крошечную склоненную фигурку с полотенцем на плечах и мыльной пеной на коротко остриженной голове.

– Мы его принарядили, миледи, – говорила няня, растирая мыло на голове. – Ведь свадьбы не каждый день случаются, не так ли, мой барашек?

– И слава Богу, – пробормотал Карл.

Он, как все маленькие дети, не слишком любил мыльную воду. Ирэн промолчала на его замечание. Она страстно желала, чтобы, наконец, свадьба уже прошла, и она была, наконец, в состоянии обрести свое счастье и покой. Ей было еще далеко до них, и ей казалось, что они еще дальше, чем было на деле.

– Надо надеяться, миледи, что день будет хороший, – болтала няня. – Я думаю, что Карл наденет свой новый белый костюмчик, который ему только что сшили.

– А есть карманы в штанишках? – озабоченно спросил Карл.

– Да, мой дружок, – ответила Ирэн, – я и забыла о них, но Жан вспомнил.

Жан не назывался дядей или отцом. Карл однажды назвал его Жаном и с тех пор не хотел выражаться иначе.

– Какой характер! – говорила няня, слушая его болтовню.

Когда умывание кончилось и началась церемония вытирания головы, Ирэн усадила ребенка к себе на колени и стала помогать няне. Обняв его за шею, она притянула к себе маленькую головку, от которой шел пар.

– Что бывает на свадьбах? – с любопытством спросил Карл.

– Ему надо все знать! – с гордостью воскликнула няня. – Как вам нравятся, миледи, эти вопросы!

– На свадьбе бывает двое людей, которые женятся, – со смехом сказала Ирэн.

– И это весело?

– Не будь таким любопытным, мой барашек, – поспешно сказала няня.

Впрочем, сама она часто, уединившись в своей комнате, думала о том, на что похожа пышная свадьба.

Карл, глядя через плечо Ирэн, неожиданно задвигался.

– А здесь тетя Ванда!

Ванда вошла раньше, чем Ирэн успела подняться. Она поцеловала ее, затем обе прошли в будуар Ирэн.

Ванда выглядела спокойной и сосредоточенной, и это не шло к ней. Ее живость, делавшая ее столь привлекательной, исчезла; глаза, казалось, сузились, а верхняя губа слегка оттопырилась.

– Я не могу допустить, чтобы все так продолжалось, – нервно заговорила она, доставая папиросу дрожащими пальцами. – Вы уверены в Жане, Ирэн?

– Я уверена в нем, как в самой себе, Ванда. Не начинайте снова всю эту историю. Я не могла бы теперь отказаться от Жана, даже если бы хотела. Вы его совсем не знаете. Для вас он просто увлекающийся, поверхностный человек. Возможно, что, подобно многим, он иногда производит совсем не то впечатление, какое следует, но вы его совершенно не знаете. Вы не можете представить себе его нежность, его способность понять человека. И он до того полон жизни, до того… – она запнулась в нерешительности, затем с живостью закончила свою речь: – До того мне предан и любит меня!

Ванда яростно затянулась папиросой.

– Я допускаю, что он не лишен известной привлекательности. Я тоже ее чувствую. Вы верно говорите, что он полон очарования юности и пылкой страсти. Это, конечно, сильно действует на вас, больше, чем другие из названных вами качеств Жана. Да я боюсь, что этих других качеств в нем нет. – Она бросила папиросу и наклонилась вперед. – Ирэн, вы никогда не спрашивали его, не был ли он близок с другой женщиной с тех пор, как он в Вене? Ирэн побледнела.

– Я не могла спросить его об этом, – сказала она. – Я… Какое право я имею его спрашивать?

– Вы говорите так потому, что сами были раньше замужем. Но ведь это нелепо! В вашей жизни нет ничего тайного.

– Я не могу задать Жану такой вопрос, – с жаром сказала Ирэн. – Это некрасиво! Он мне отдает свое будущее, а не свое прошлое. Ни одна женщина не имеет права насильно требовать у мужчины, чтобы он рассказал ей о себе все, что с ним когда-либо произошло и с чем он уже покончил. Его жизнь принадлежит всецело ему, пока он не отдал ее мне. Рудольф писал мне неделю назад, что по поводу Жана ходят некоторые слухи, и, если я желаю, он готов мне их сообщить. Я, конечно, не захотела. Я считаю, что каждый должен хранить молчание о том, что принадлежит уже прошлому, – если он способен на это, конечно!

– Тогда вы лишаете нас возможности вам помочь, – огорченным тоном сказала Ванда.

– Я вовсе не желаю, чтобы мне помогали, – вспыхнула Ирэн. – Я счастлива, и этого достаточно!

– А материальные мотивы не фигурируют в вашем предстоящем замужестве?

Ирэн раздраженно рассмеялась.

– Конечно, фигурируют. Вы, кажется, думаете, что у Жана нет ни гроша. Это правда, он небогат; он даже совсем не обеспечен, но это только пока. А в будущем он будет богат! Эбенштейн получил массу предложений для него. Я знаю это! Вы сами знаете, как легко богатеют в наши дни большие виртуозы. Я полагаю, что, несмотря на свое предубеждение, вы не станете отрицать талант у Жана. И…

– В таком случае, – взволнованно сказала Ванда, – оставим все это в стороне и скажите, как вы представляете себе вашу жизнь в будущем? Неужели вы собираетесь разъезжать по Европе с его антрепренером? Разве может удовлетворить вас такая жизнь?

– Жан не цирковой артист и не клоун, – резко ответила Ирэн. – Он будет давать в год известное число концертов, а остальное время мы будем жить дома, а наша жизнь дома, я надеюсь, в состоянии будет меня удовлетворить.

– Вы думаете, что семейная жизнь удовлетворит Виктуара, при его привычке вести совсем другой образ жизни?

Ирэн слабо всплеснула руками.

– Ванда, неужели вы не понимаете, что все ваши попытки обречены на неудачу?

Ванда промолчала, глядя на свои кольца. Наконец, она сказала:

– Я расскажу вам, Ирэн, то, чего я еще не говорила никому на свете. Я должна так поступить, чтобы предохранить вас от несчастной жизни, поскольку я с ней знакома по собственному опыту. Десять лет назад, когда я уже была замужем за Рудольфом, – а брак наш был, как вам известно, подневольным браком, основанном на расчете, – я встретилась с человеком, которого полюбила. Он был актер, англичанин; он обладал всеми теми качествами, которые привлекают вас в Виктуаре. Он был молод, красив, весел, жизнерадостен. Он обожал меня и уже при второй встрече пламенно объяснился в любви. Мне было девятнадцать лет, я не была влюблена в своего мужа, вернее сказать, – я боялась его. Как и вас, меня одолевала жажда жизни. Стивен чувствовал это. О, конечно, все это произошло не сразу. Я сдерживалась, но, наконец, настал момент, когда я больше не в силах была противиться и сдалась. С месяц, должно быть, я блаженствовала. Положение Рудольфа и дружба со мной открыли Стивену доступ во все дома; остальное было делом его таланта. В поисках популярности и удовольствий он оставался еще короткое время моим обожателем уже после победы надо мной. Но затем ему наскучила эта игра. Он хотел перемены, а я могла предложить ему только мою любовь. И вот однажды, после великолепно разыгранной сцены, он бросил меня. Перед этим он нежно просил у меня свидания. Мне кажется, я никогда не забуду этого дня. Была зима. Ожидая его на Пратере, после одного утреннего визита, я простудилась. Мое лицо от этого немного опухло, и я выглядела неважно, чтобы не сказать – совсем плохо. К тому же я не позаботилась даже тщательно одеться. И вот, Стивен ушел от меня. В этот день ко мне пришла повидаться Мария Явонска. Помните, как она была красива? Она была похожа на распустившийся цветок, в золотом ореоле своих пышных волос. Стивен вошел в тот момент, когда уже начинало смеркаться. Я не могла сдержать себя, услышав его голос, и, забыв совершенно о Марии, сказала: «О, дорогой мой». Несколько минут после ее ухода он еще просидел у меня. Он выражал мне сочувствие, что у меня болят зубы. Он хотел, верно, сказать, что ему неприятно, что я выгляжу так плохо. Затем он ушел от меня навсегда. Вот что значит артистический темперамент, моя дорогая! Им, таким людям, свойствен быстрый успех, и они воспламеняются с легкостью. Виктуар так напоминает мне Стивена, что я решилась рассказать вам это; обижайтесь на меня, если хотите, но я не могу допустить, чтобы вы страдали. С самого начала я протестовала не из-за происхождения Виктуара, а именно из-за этого своего опыта. Конечно, с именем тоже следует считаться, – я разделяю с другими данный предрассудок, но я готова им поступиться, и меня страшит только то, что ваша жизнь будет окончательно испорчена. Теперь я все вам высказала. Мне нечего больше прибавить. Если вы мне не верите, то нам не о чем больше говорить.

Ирэн подошла к ней.

– Дорогая моя, я вижу, как вы страдали из-за меня. Это трогает меня до глубины души, но, что бы вы ни говорили, я скажу одно: к Жану это неприменимо, он не такой!

Ванда быстро встала.

– Я, должно быть, выгляжу отвратительно!

Она посмотрела на себя в зеркало, затем вытащила пушок и стала пудриться.

– Такой неказистой женщине, как я, нельзя пускаться в сентименты, – сказала она, повернувшись к Ирэн с натянутой улыбкой. – Я приду на вашу свадьбу, моя дорогая; поэтому будьте любезны, скажите, какое на вас будет платье?

– Ванда! – умоляюще воскликнула Ирэн.

Она почувствовала, что дверь между ней и Вандой захлопнулась навсегда. С секунду Ванда помолчала, затем весело заявила:

– Вы пойдете посмотреть новую пьесу, о которой все говорят? Конечно, она очень вульгарна, но не лишена шика. Отлично, милая. Завтра вас нельзя будет видеть, но послезавтра, наверное, все вас увидят в полном блеске. Вы знаете, почти все придут.

– Не думаю! – сказала Ирэн. – Не может быть! Знаете, я никому не послала приглашений.

– Ваша свадьба – гвоздь сезона, – весело сказала Ванда. – Княгиня Скарвенка выписала себе новое платье от Пакена специально для этого случая. До свидания, душечка. Я не хочу с вами целоваться, потому что на моем лице сейчас больше пудры, чем тогда, когда я хочу понравиться своему мужу.