Текст книги "Чумные ночи"

Глава 7

Собрать заседание Карантинного комитета на следующее утро не удалось. Входящие в него мусульмане были готовы присутствовать, однако французский консул уехал на Крит, председателя комитета доктора Никоса не было дома, а английский консул, на дружескую поддержку которого паша весьма рассчитывал, сообщил, что прийти, к величайшему сожалению, не может, и назвал тому какую-то странную причину. Бонковский между тем сидел в ветхом гостевом доме под охраной. Наконец губернатор пригласил его к себе:

– Я вот что подумал: пока мы ожидаем собрания Карантинного комитета, вы, наверное, захотите повидаться с вашим старым стамбульским другом и бывшим партнером, аптекарем Никифоросом. Что скажете?

– Он здесь? На мою телеграмму он не ответил.

Губернатор взглянул на Мазхара-эфенди, тихо, как тень, притулившегося в уголке кабинета, и только тогда его заметили остальные.

– Никифорос сейчас на острове, и отправленные вами две телеграммы были ему доставлены, это нам в точности известно, – заверил Мазхар-эфенди. Говорил он это совершенно спокойно, так как не сомневался, что Бонковский-паша и сам отлично понимает: агенты губернатора читают каждую телеграмму, приходящую на остров из-за его пределов.

– Не ответил же он вам из опасения, как бы вы не припомнили ему былые размолвки по коммерческим и концессионным вопросам, – пояснил губернатор. – Но сейчас он ждет своего старого друга у себя в аптеке. Переселившись сюда из Стамбула и открыв у нас аптеку, он прилично разбогател.

Бонковский-паша и доктор Илиас отправились к аптекарю. На подступах к площади Хрисополитиссы[43]43
  Златоградная (греч.). Один из принятых у греков эпитетов Богородицы.


[Закрыть] хозяева лавок, опасаясь, что от яркого утреннего солнца выгорят их товары – выставленные на витринах разноцветные ткани, кружева, привезенные из Салоник и Измира готовые костюмы, шляпы-котелки, европейских фасонов зонтики и туфли, – растянули над ними полосатые сине-бело-зеленые тенты, отчего улочки казались еще более узкими. Картина, представавшая глазам Бонковского и его помощника, очень походила на то, что они видели во многих других городах, куда попадали в самом начале эпидемии: люди на улицах ничуть не боялись приближаться друг к другу, страха заразиться у них не было. В городе текла своим чередом обычная жизнь: женщины, прихватив с собой детей, шли за покупками; уличные торговцы предлагали желающим грецкие орехи, курабье, мингерские чуреки[44]44
  Чурек – сдобная лепешка.


[Закрыть] с розовым ароматом и лимоны; цирюльник молча брил элегантно одетого клиента; мальчишка-разносчик торговал афинскими газетами, прибывшими с последним пароходом. Квартал выглядел богатым, разнообразие товаров, которые предлагали греческим буржуа здешние лавочки, производило впечатление, и Бонковский-паша подумал, что дела у его старого друга, аптекаря Никифороса, и впрямь, должно быть, идут неплохо.

Никифорос был уроженцем Мингера, но двадцать пять лет назад, когда с ним познакомился Бонковский, жил в Стамбуле, в Каракёе[45]45
  Каракёй – район в европейской части Стамбула.


[Закрыть], где держал небольшую аптеку с гордой вывеской «Pharmacie Nikiforos»[46]46
  «Аптека Никифороса» (фр.).


[Закрыть]. В помещении за аптекой, где когда-то была кухня, Никифорос устроил свою мастерскую. Там он готовил крем для рук на розовой воде и зеленые мятные пастилки от кашля, которые затем сбывал в портовые города и даже – благодаря интересу Абдул-Хамида к строительству железных дорог – в некоторые отдаленные вилайеты.

По-настоящему сблизила двух молодых фармацевтов работа в Стамбульском фармацевтическом обществе, которое они вместе учредили в 1879 году, когда еще живы были горькие воспоминания о поражении в войне с Россией 1877–1878 годов, о потере территорий и о толпах беженцев. В скором времени в обществе числилось уже более семидесяти членов, большинство которых были греками. Такие организационные успехи и образовательная деятельность общества привлекли внимание молодого султана Абдул-Хамида, и тот стал давать Бонковскому, отца которого знал лично, разные поручения, например произвести анализ питьевой воды в Стамбуле или подготовить доклад о болезнетворных микроорганизмах.

В те годы Абдул-Хамид мечтал наладить в своей империи фабричное производство взамен кустарного и, в частности, задумался о производстве розовой воды. В Стамбуле это был освященный веками семейный промысел. Розовую воду изготовляли дома из цветов, выращенных в собственном саду, и в небольших количествах, чтобы потом добавлять в варенье и сласти или использовать для других личных нужд. Нельзя ли, размышлял султан, наладить производство этого традиционного для османов продукта в гораздо более значительных объемах, устроив фабрику европейского типа и предварительно изыскав возможность выращивать необходимое количество роз? И Абдул-Хамид поручил молодому, расторопному фармацевту Бонковскому подготовить доклад по этому вопросу.

В течение месяца Бонковский-бей составил план строительства в Стамбуле фабрики, способной производить розовую воду большими партиями, подсчитал, во что это обойдется, и подробно объяснил в докладе, почему огромные сады, способные поставить тонны розовых лепестков, которые потребны для подобного производства (если не брать питомники в Бейкозе[47]47
  Бейкоз – поселение, которое в описываемое время располагалось на месте одноименного района в азиатской части Стамбула.


[Закрыть]), можно разбить только в двадцать девятом вилайете Османской империи, на острове Мингер. Работая над докладом, Бонковский, разумеется, обращался за сведениями и советами к своему другу, уроженцу Мингера Никифоросу, который производил из выращенных на острове роз крем для рук. В скором времени султан вызвал обоих к себе и спросил, действительно ли, как написано в докладе, на острове Мингер произрастает сорт роз, чьи лепестки особенно богаты эфирным маслом и обладают особым, глубоким и сладким ароматом, и правда ли, что из них можно в изобилии производить розовую воду. Получив от трепещущих перед его величеством фармацевтов, католика и православного, утвердительный ответ, султан вышел из кабинета, где проходила аудиенция.

Спустя какое-то время посыльный принес известие о том, что его величество жалует господам Бонковскому и Никифоросу концессию на выращивание роз в вилайете Мингер и поставку сырья для производящей розовую воду фабрики, которая по приказу султана будет построена в Стамбуле. Концессионеры освобождались от уплаты налогов с прибыли.

Никифорос отнесся к привилегии, дарованной Абдул-Хамидом, куда серьезнее, чем Бонковский. В следующем году он основал на Мингере компанию для производства розовой воды. Бонковский, вложивший в предприятие десять золотых лир, управлял ее делами в Стамбуле и налаживал отношения с Министерством торговли и сельского хозяйства. В первый же год удалось правильно организовать дело в том, что касалось культивирования роз. Бонковский познакомился с бежавшим после войны с Балкан в Стамбул крестьянином, который знал все об этих цветах и о том, как их выращивать, и пригласил его переехать на Мингер со всей семьей.

Однако дело застопорилось, когда Бонковский-бей неожиданно впал у султана в немилость. На первый взгляд вся вина его состояла в том, что однажды, беседуя с двумя врачами и одним фармацевтом, которые коротали время за чтением книг в фойе стамбульской аптеки Апери (как и два вольнодумных журналиста, из коих один, по совместительству, был полицейским осведомителем), он с видом человека, много знающего, обронил: его величество беспокоит левая почка. (Через тридцать восемь лет Абдул-Хамид умрет оттого, что откажет почка, причем именно левая.) Разгневало султана не столько то, что о его недомогании стало известно, сколько небрежность, с какой Бонковский упомянул его почку, упомянул походя – просто к слову пришлось.

Однако настоящей причиной опалы Станислава Бонковского был неожиданный успех созданного им фармацевтического общества, объединявшего сторонников современной постановки аптекарского дела. В те годы аптеки современного типа, созданные людьми, получившими медицинское образование, конкурировали с актарами – зелейниками, знахарями и травниками, которые продолжали торговать дедовскими мазями, специями, травами, корешками, а также ядами, опиумом и другим дурманом. По предложению Бонковского, поддержанному тогда еще благосклонным к нему Абдул-Хамидом, был принят новый аптекарский устав, запрещавший актарам продавать ядовитые, дурманящие и вредные для здоровья вещества даже по рецепту.

Потеряв значительную часть дохода, актары, по большей части мусульмане, не пожелали с этим смириться и завалили султана доносами, как за подписью, так и анонимными. Нас, мусульман, притесняют, писали они. Ох, неспроста греки-аптекари хотят прибрать к рукам торговлю ядами и опиумом, дурные у них намерения! Эти доносы на некоторое время сбили султана с толку, а тут еще Бонковский разгневал его своей болтовней. Некоторое время Абдул-Хамид не желал и слышать о нем, но лет через пять смягчился (за Бонковского многие просили), вернул ему свое доверие и стал давать различные поручения: провести, к примеру, анализ воды в озере Теркос; установить, почему в Адапазары[48]48
  Адапазары – город на северо-западе Турции.


[Закрыть] каждое лето происходит вспышка холеры; составить список произрастающих в саду вокруг дворца Йылдыз трав, которые можно использовать для приготовления ядов, или доложить о том, какие недорогие европейские средства из числа новых можно использовать для обеззараживания воды источника Замзам[49]49
  Замзам – колодец в Мекке, вблизи Каабы. Омовение в Замзаме и питье его воды – важный элемент паломничества, хаджа.


[Закрыть].

За пять лет опалы Бонковский отдалился от Никифороса, тем более что тот продал свою лавку в Каракёе и вернулся на родной Мингер.

Теперь же, стоя на площади Хрисополитиссы перед роскошной витриной огромной аптеки с вывеской «Nikiforos Ludemis – Pharmacien»[50]50
  «Никифорос Людемис – аптекарь» (фр.).


[Закрыть], Бонковский-паша порадовался за старого друга. На самом видном месте в витрине красовалась феска с изображенной на ней розой, которую Бонковский помнил еще по Стамбулу, – Никифорос выставлял ее в витрине в качестве опознавательного знака, чтобы его аптеку могли найти неграмотные обладатели рецептов. Вокруг были расставлены изящные бутылочки и баночки со средствами на основе розовой воды Никифороса, рыбьим жиром, камфарой, глицерином и послабляющей минеральной водой источника Гунияди-Янос, разнообразные лекарства, в том числе заказанный в Германии аспирин, швейцарский шоколад, французские консервы и минеральная вода «Эвиан» и «Виттель», английские одеколоны Аткинсона и еще много товаров, доставленных из Афин. Словом, выглядела витрина нарядно и красочно.

Хозяин аптеки, приметив двух особенных посетителей, восхищенно рассматривающих витрину, вышел на улицу, пригласил гостей войти, усадил их (все это время стараясь не подходить к ним слишком близко) и велел помощнику подать кофе. И между старыми друзьями сразу завязалась оживленная беседа, словно с их последней встречи и не прошло столько лет. Обменявшись несколькими приятными воспоминаниями, они наконец перешли к делу.

– Губернатор Сами-паша сказал, что вы не хотели со мной встречаться, так ли это? – уточнил Бонковский-паша.

– Господин губернатор меня недолюбливает.

– Я ведь давно уже не имею никакого отношения к концессии, много лет назад пожалованной нам его величеством.

– А вот оцените-ка продукцию компании, которую мы с вами вместе когда-то создали.

Первым делом Никифорос принес розовую воду в высоких изящных бутылочках, заказанных им в Стамбуле. Потом пришел черед крема для рук, мазей, разноцветного мыла с розовым ароматом и розовой эссенции во флаконах с распылителем.

– Мази нашей марки уступают в популярности только продукции Эдхема Пертева. В Стамбуле наш крем для рук пользуется большим спросом не только среди посетителей греческих аптек, но и у дам мусульманского вероисповедания.

О том, что говорилось в аптеке Никифороса во время этой встречи, мы знаем благодаря осведомителю Надзорного управления, который сидел в соседней комнате и позже записал все услышанное слово в слово. Похвастав коммерческими успехами в портовых городах Восточного Средиземноморья, Никифорос с гордостью открыл главную причину, по которой дарованная Абдул-Хамидом концессия принесла ему столько денег: разводившие розы мингерские крестьяне в большинстве своем предпочитали продавать урожай компании «Роза Мингера», то есть ему и его сыновьям. Еще в Стамбуле Никифорос женился на девушке-гречанке по имени Мариантис, тоже родом с Мингера, и она подарила ему двух сыновей. Старший, Тодорис, сейчас управлял фермой на севере острова, в деревне Пергало, а младший, Апостол, руководил афинским отделением компании.

– Это же просто замечательно: вы перерабатываете местное сырье, продаете его за пределами острова, а деньги приходят сюда, на Мингер! – оценил Бонковский-паша. – Отчего же губернатор вами недоволен?

– В горах вокруг Пергало бесчинствуют враждебные друг другу шайки греков и мусульман. Стычки, перестрелки, налеты… И когда греческий разбойник Павло, герой местных крестьян, заглядывает к нам на ферму и требует дани, мой сын не может ему отказать. Если откажет, ферма и трех дней не простоит – сожгут! А могут и убить кого-нибудь. Всем известно, что этому негодяю Павло нравится убивать османских чиновников, угонять девушек из мусульманских деревень – они, мол, на самом деле силой обращенные в ислам гречанки, – а если кто ему не угодит, может и глаза выколоть, уши отрезать.

– И губернатор не в силах изловить этого Павло?

– Его превосходительство, – тут аптекарь Никифорос подмигнул гостям и кивком указал на соседнюю комнату, давая понять, что разговор слушают, – поддерживает в борьбе против Павло бешеного шейха текке Теркапчилар, что находится в мусульманской деревне Небилер, неподалеку от Пергало, и его воспитанника, разбойника Мемо. Этот Мемо – головорез не хуже Павло, да к тому же фанатик. Покарал мусульманина, открывшего в Рамазан[51]51
  Во время священного для мусульман месяца Рамазан верующим запрещено принимать пищу с рассвета до захода солнца.


[Закрыть] свою харчевню!

– Боже мой! – воскликнул Бонковский-паша, с улыбкой взглянув на доктора Илиаса. – Что же сотворил Мемо?

– В городке Думанлы один повар открыл свою харчевню в обед. И Мемо, в назидание и устрашение местным жителям, отстегал его кучерским кнутом.

– И что же, мингерские мусульмане, чиновники, уважаемые семьи попустительствуют подобным бесчинствам?

– Какая разница? – равнодушно проговорил аптекарь. – Бывает, что и побранят его: негоже, мол, так поступать доброму мусульманину… Но этот Мемо им нужен как управа на Павло, а то, пока пришлют войска из Арказа, много времени пройдет. Губернатор только вот что делает: отмечает греческие деревни, где поддерживают разбойников, и просит, чтобы летом к острову подошли броненосцы «Махмудийе» и «Орханийе» и обстреляли эти деревни из пушек. К счастью, чаще всего корабли не приходят.

– Да, положение у вас и вправду затруднительное, – согласился Бонковский-паша. – Но ваша аптека, как я посмотрю, процветает!

– Лет тридцать – сорок назад в мире узнали о розовом мингерском мраморе, известном также как мингерский камень. Четверть века не падал на него спрос – вы наверняка об этом слышали. Наш мрамор грузили на корабли и везли продавать в Америку, в Германию. В восьмидесятые годы в городах, где холодные зимы, – в Чикаго, Гамбурге, Берлине – тротуары мостили камнем, добытым в наших горах, поскольку было известно, что он не обледеневает. В те времена торговля с Европой шла через Измир. За последние двадцать лет спрос на мингерский камень упал, а вот наши товары в Афинах покупают очень охотно. Греция нам помогает. Афинские, европейские дамы умащают свои ручки душистым розовым кремом, используют его, можно сказать, как дорогой парфюм. А между тем в Стамбуле розовая вода стоит гроши, ее можно купить в любой кондитерской. Я вижу, что концессия на ее производство вас по-прежнему не интересует. Стало быть, вы и вправду, как говорят, прибыли сюда, чтобы бороться с чумой.

– Зараза успела распространиться, потому что ее скрывали, – сказал Бонковский-паша.

– И вот-вот вспыхнет эпидемия – нежданная, как гибель крыс.

– Вам не страшно?

– Мы на пороге большой беды. Но я не могу ее вживе себе представить и потому, дорогой друг, говорю себе, что, наверное, ошибаюсь, запрещаю себе думать о том, что нас ждет. Новоявленные тарикаты[52]52
  Тарикат – мусульманское духовное братство с относительно централизованной иерархической организацией.


[Закрыть] при попустительстве господина губернатора набрали такую силу, что я боюсь, как бы теперь взбалмошные, невежественные шейхи не помешали осуществлению карантинных мер. Эти ничтожные шейхи будут делать все, чтобы сорвать карантин и спокойно торговать своими бумажками и амулетами.

Бонковский-паша достал из кармана амулет.

– Я снял это с покойного тюремщика, – сообщил он. – Не бойтесь, я обработал бумажку.

– Дорогой Станислав, но ведь вы лучше всех знаете: чтобы человек заболел чумой, его должна укусить крыса или блоха. Или это не так? Может ли человек заразиться от другого человека без посредства крысы? Могу ли я заразиться от этого амулета?

– В прошлом году на Венецианской конференции даже самые маститые, самые сведущие врачи не рисковали утверждать, что чума не передается от человека к человеку через прикосновение или по воздуху с капельками слюны. И раз утверждать этого нельзя, средства для борьбы с этой напастью остаются прежними: изоляция, карантин и истребление крыс. Вакцину от чумы пока не создали. Французы и англичане работают над этим. Посмотрим, что у них выйдет.

– В таком случае да помогут нам Христос и Пресвятая Дева Мария! – вздохнул аптекарь.

Церковные колокола начали вызванивать полдень.

– Есть у вас крысиная отрава? – поинтересовался Бонковский. – Чем на острове их травят, мышьяком?

– В аптеках есть цианиды измирского производства. Стоят недорого, одной коробки хватает на семь-восемь недель. Если у кого в доме появляются крысы, хозяева покупают в зелейной лавке какие-нибудь растительные снадобья или отраву с мышьяком и сами раскладывают. Есть и фосфорные растворы – в аптеку «Пелагос» их доставили на последнем пантелеймоновском пароходе из Греции, а в «Дафне» – товар из Салоник. Можете ими воспользоваться. Вы химик, так что в ядах лучше меня разбираетесь.

Два старых друга обменялись долгим загадочным взглядом. Бонковский-паша вдруг остро почувствовал, как сильно отдалился от друга за эти годы, какое большое место заняла в его жизни служба Абдул-Хамиду и Османской империи, – однако, прочтя письма Пакизе-султан, вы поймете, что это не совсем верно. Бонковский не мог угадать чувства Никифороса. Не мог допустить, что грека уже ничто не связывает ни с султаном, ни со Стамбулом.

– В те дни, – продолжил Никифорос, – когда город наводнили обезумевшие крысы, которые позже сами собой подохли, никто не интересовался ни крысоловками, ни отравой. Но теперь, когда поползли слухи о чуме и стали рассказывать, что в Измире крыс истребляли, невестка одного из здешних богачей, Янбоядакиса, приобрела две крысоловки из Салоник. Да еще садовник Франгискосов купил ловушку с пружинкой, которую смастерил наш плотник Христо.

– Попросите Христо, чтобы сделал как можно больше таких ловушек! – взмолился Бонковский. – Если вы закажете крысоловки на Крите или в Измире, скоро ли их доставят?

– После того как пошли слухи о карантине, рейсовые пароходы стали к нам заходить реже, а вот нерейсовые – чаще. Некоторые богатые семьи уехали, испугавшись, что после объявления карантина сбежать с острова уже не смогут. А иные и не приезжали. С Крита крысиную отраву придется ждать один день, из Измира – два. Скорее всего.

– Вы, как аптекарь, можете понять, что скоро болезнь начнет косить всех подряд, в больницах не будет хватать коек, врачи собьются с ног, не успевая обойти всех больных, а могильщики устанут копать могилы.

– Но в Измире вы легко и быстро справились с эпидемией.

– В Измире мы с греком Лазаридисом, владельцем самой большой в городе аптеки, и с хозяином аптеки «Шифа», мусульманином, сели и подумали, что делать. Вместо того чтобы обвинять друг друга, обсудили, какие совместные действия принесут успех. Из чего на острове удобнее всего приготовить обеззараживающий раствор?

– Военные в гарнизоне готовят его для своих нужд из извести. Для обработки государственных учреждений привозят из Стамбула через Измир дезинфицирующие средства в бочонках, а хозяева некоторых гостиниц и ресторанов заказывают их в Стамбуле, в аптеке Николаса Агапидиса. В других гостиницах и ресторанах приятно пахнет лавандой, отчего создается впечатление, будто там все продезинфицировано и чисто, но, по правде говоря, я не знаю, достаточно ли в их ароматном растворе алкоголя, чтобы убить возбудителя чумы, и есть ли от него хоть какой-то толк. Господин Мицос, хозяин аптеки «Пелагос», состоит в Карантинном комитете, и те отели, что покупают дезинфицирующий раствор у него (по приемлемой цене), получают от комитета послабления.

– А есть у вас медный купорос?

– У нас его называют глаз-камнем… Я за день могу собрать по другим аптекам столько, сколько будет нужно его превосходительству для приготовления раствора. Однако не думаю, что с началом карантина нам удастся обеспечить бесперебойные поставки.