Текст книги "Психология сознания"

Самый обоснованный довод при экспериментальной проверке может оказаться неверным. Уиган утверждал, что если одно полушарие может служить субстратом психики, из этого «с необходимостью вытекает», что человек с двумя полушариями должен иметь две психики. Частично этот вывод проверялся с помощью рассечения неокортикальной комиссуры, что иногда называют «расщеплением мозга».

Когда у кошки или обезьяны перекрест зрительных нервов разрезают в саггитальной плоскости на левую и правую половину, сигнал, поступающий в правый глаз, передается только в правое полушарие, и таким же образом левый глаз передает сигнал только левому полушарию. Если животное, с которым проделали эту операцию, научилось выбирать между двумя символами одним глазом, последующие тесты показывают, что оно может сделать правильный выбор и с помощью другого глаза. Но если комиссуры особенно мозолистое тело, были рассечены до дрессировки, то глаз, закрытый вначале, и связанное с ним ипсилатеральное полушарие нужно обучать заново. То есть если комиссуры рассечены, приобретенный навык не передается из одного полушария в другое. В этом и состоит важнейший эксперимент по расщеплению мозга, проведенный Майерсом и Сперри (Myers, Sperry, 1953; Sperry, 1961; Myers, 1965; Sperry, 1967).

Второй глаз можно приучить выбирать другой член из пары. Тогда, какой выбранный символ считать правильным, зависит от того, какой глаз закрыт. Иными словами, одно полушарие решает задачу одним способом, а другое – другим.

Эксперименты Колвина Тревартена (Trevarthen, 1962) показали, что два полушария могут работать не только независимо, но и одновременно. Позднее Газзанига и Янг (1967) показали, что обезьяны, у которых полушария разъединены, могут синхронно совершать каждой рукой независимые действия, в отличие от обезьян, не подвергшихся операции и неспособных одновременно выполнить эти два теста. Тот же феномен наблюдался и у человека: он мог совершать независимые действия обеими руками одновременно. Наблюдения за пациентами, подвергшимися церебральной комиссуротомии, подтверждают вывод д-ра Уигана (Боген, Сперри и Фогель, 1969; Сперри, Газзанига и Боген, 1969; Сперри, 1964; Газзанига, 1970; Сперри, Фогель и Боген, 1970). Полученные данные свидетельствуют о том, что разъединение полушарий расщепляет не только мозг, но и психические свойства мозга. Как писал Сперри: «Все, что мы до сих пор наблюдали, указывает на то, что после хирургического вмешательства у каждого из наших пациентов функционировали две отдельные друг от друга психики, то есть две отдельных сферы сознания» (1964).

Применив специальные тесты после специальной операции церебральной комиссуротомии, мы можем регулярно наблюдать диссоциацию (расщепление) поведения, подразумевающую два отдельных, параллельных потока мысли. Важнейший вопрос: существуют ли эти два ума при нерассеченных коммисурах? Может быть, основная функция мозолистого тела – удерживать оба полушария в строгой синхронности, чтобы могла существовать только одна Психика, естественно, пока не рассечены комиссуры. Это предположение можно сформулировать иначе, в форме вопроса: производит ли церебральная комиссуротомия расщепление или удвоение Психики, или же правильнее считать ее средством, позволяющим продемонстрировать уже существовавшую двойственность?

Каждый эксперимент предполагает возникновение искусственности, или альтерации4040
  Альтерация – изменение функции и строения клеток, тканей и органов под влиянием повреждающих воздействий (механических, температурных, электрических, химических и др.). (Примеч. перев.).


[Закрыть], так что каждый результат эксперимента можно было бы объяснить скорее методом исследования, нежели исследуемым процессом. В конечном счете, вопрос решается получением такого же результата при помощи другого метода. В этом конкретном случае мы можем с уверенностью выбрать из альтернатив лишь в том случае, если какой-то иной подход продемонстрирует нам ту же двойственность психики.

В ожидании дальнейших доказательств я считаю (вместе с Уиганом), что каждый из нас обладает двумя психиками в одном лице. В этом случае необходимо уточнить множество подробностей. Но в конце концов мы должны выдвинуть принципиальное возражение против точки зрения Уигана: у каждого из нас есть субъективное чувство, что наша личность Едина. Эта внутренняя уверенность в своем Единстве является самым дорогим убеждением Западного Человека. Ее подтверждает не только здравый смысл простых людей, но и предположения крупнейших нейробиологов. Рамон-и-Кахал (Ramon y Cajal) писал: «Невозможно понять строение мозга, если не признать единство восприятия одним из важнейших принципов этого строения» (1960). С непревзойденной ясностью этот предмет был очерчен сэром Чарльзом Шеррингтоном ([Sir Charles Sherrington] 1947):

«Наше “я” является единством … оно смотрит на себя как на единое целое, и точно также его воспринимают другие. К нему обращаются как к единству, и оно отзывается на это обращение. Государство и Право относятся к нему как к чему-то единому. И они, и оно само отождествляют его с телом, которое, с их точки зрения, безраздельно принадлежит ему. Короче говоря, неоспоримое убеждение говорит о нем как о единстве. Грамматика поддерживает это ощущение местоимением в единственном числе. Все его разнообразие спаяно в единое целое».

Сила этого убеждения не служит залогом его истинности. Безусловная уверенность не была гарантией справедливости концепций плоской Земли, геоцентрической Вселенной, самозарождения, наследования приобретенных признаков, жизненной силы, необходимой для образования органических соединений, сохранения массы и т.д. Когда-то все это казалось здравым и самоочевидным, и все, в конечном счете, было признано неверным.

К здравому смыслу часто прибегали как к последнему средству, злоупотребляя богословскими аргументами. В этом случае, например, кто-то мог бы сослаться на изречение блаженного Августина: сколь бы ни были множественны ее проявления, Душа одна, и другой нет: «Quoniam omnia ista una anima est, proprietates quidem diversae». (Хотя всякая душа одна, свойства ее различны). И в самом деле, Душа находится в ведении богослова4141
  Хотя гипотеза, представленная здесь, не касается Души, читатель вправе ожидать от меня некоторого обозначения моей собственной позиции. Такие воззрения трудно выразить в компактной форме, и все же я считаю, что не обязательно работать мозгами, чтобы сознавать, но необходимо сознавать для того, чтобы мыслить. Ежедневный опыт работы в клинике привел меня к убеждению, что в той мере, в какой освобождение Души из тела можно соотнести с анатомо-физиологическими обстоятельствами, таким наиболее вероятным обстоятельством оказывается необратимое поражение ретикулярной формации ствола головного мозга (что обычно наблюдается при прогрессирующем тенториальном вклинении). На этом важнейшем внутреннем уровне отсутствует удвоение как функции, так и строения (Магун [Magoun], 1958).


[Закрыть].

Нас же интересует Психика, сущность, созданная некоторыми до-христианскими философами древнего мира (Платоном, Цицероном) по их собственному субъективному подобию и детально рассмотренная математиком (Декартом) задолго до того, как была изучена физиология мозга и даже его анатомия. Бартмайер (Bartemeier)4242
  Особенно ясное и лаконичное рассмотрение взглядов Платона, Цицерона, блаженного Августина и Декарта мы находим у Разера ([Rather] 1965). В особенности, см. сс. 7, 8, 45 и 125.


[Закрыть] писал:

«Платоновско-августиновское представление состоит в том, что человек, по своей сущности, есть душа, временно обитающая в теле. В этом же состояла суть теории Декарта, которую часто путают с христианским учением: Гилберт Райл (Gilbert Ryle) называет ее «официально принятым догматом», 1950). У св. Фомы Аквинского нет ничего подобного: «Passio proprie decta non potest competere animae nisi per accidens, inquantum scilicet compositum patitur» (S. T. La 2 ae, QXXII al). («Эмоция в строгом смысле никак не может быть относима к душе, разве что случайно и лишь в той мере, в какой она оказывает действие на психофизический состав».) Это положение подразумевает четкое различие между душой и психикой».

Современные психологи иногда отступали от концепции единой психики, как, например, Лешли (Lashley), писавший: «Психологи, по крайней мере, в последнее время не видят оснований придерживаться единства психики» (1958). Правда, Лешли был исключением, большинство его современников и следующее поколение психологов продолжали говорить о Психике в единственном числе. Не был услышан и Хебб (Hebb, 1954), предлагавший вообще оставить эту идею. В той же статье Хебб говорил о влиянии устаревшей психологии на мышление психологов. Несомненно, один из самых ярких примеров этого – всеобщее признание западной научной мыслью почтенного представления о Психике как о едином целом.

Гипотезу, лежащую в основе этой главы, можно кратко изложить следующим образом.

Одно из самых очевидных и фундаментальных свойств мозга – его двойственность. Данные, полученные после удаления одного полушария (гемисферэктомии), ясно показали, что для поддержания человеческой индивидуальности или психики достаточно одного полушария. Отсюда можно заключить, что индивид с двумя нетронутыми полушариями может иметь две разные психики. Этот вывод находит экспериментальное подтверждение у животных с расщепленным мозгом, у которых оба полушария могут быть обучены воспринимать, рассматривать и действовать независимо друг от друга. У человека пропозициональное мышление обычно сосредоточено в одном полушарии, а другое полушарие очевидно специализируется в другом способе мышления, который можно назвать аппозициональным.

Правила или методы, по которым пропозициональная мысль производится в «этой» стороне мозга (той стороне, которая говорит, читает и пишет), анализировались долгие годы с помощью изучения синтаксиса, семантики, математической логики и т.д. Правила, по которым аппозициональная мысль производится в другой стороне мозга, потребуют долгого изучения в будущем.

Убежденный несколько лет в двойственности психики, я собрал множество мнений по этому вопросу в разных источниках (см. Таблица 4). Они включены в данный обзор в надежде на то, что окажутся небезынтересными и, может быть, поучительными с аппозициональной точки зрения.

Представление о том, что у человека есть два типа мышления, подчас противоборствующих, широко распространено в повседневной жизни, где оно часто предстает в виде борьбы «разума» и «чувства» или «ума» и «сердца». Это, конечно, не более чем риторическая фигура, как указывал преподобный о. Макклив:

«Вопрос трансплантации сердца не вызывает моральной проблемы. Общество и культура так долго использовали сердце как символ, что в сознании многих символ превратился в реальность. Я не верю, что сердце есть жизнь, что оно содержит в себе любовь, сострадание или милость, так же как не верю, что в нем обитает душа. Сердце – просто один из органов тела» (McCleave, 1959).

Даже в давние времена признавали, что «сердце» – это риторическая фигура, и обе соревнующиеся силы существуют в недрах психики. В 1763 году Жером Гоб (Jerome Gaub) писал (Разер/ Rather, 1965):

«Если вас самих некое внутреннее чувство не научило тому, что ум заключает в себе два разных принципа поведения, то поверьте хотя бы Пифагору и Платону, сим мудрейшим из философов древности, кои, по словам Цицерона, разделяли психику на две части, одна из которых причастна рассудку, другая же лишена его».

Таблица 4

Дихотомии без указания на отнесение к полушариям мозга (мозговую латерализацию) Предложено Дихотомии

Характерно, что большая литература обращалась к этому вопросу. Например, о Достоевском писали: «Мучения, порождаемые двойственной природой человека, колокольным набатом сотрясают все его творчество».

Не всякая умственная раздвоенность мучительна: известно, что доктору Самуэлю Джонсону докучали сны, в которых он пикировался со своим вторым «я», превосходившим его по уму. «Если бы я бодрствовал, – говорил он, – уж я бы знал, что предоставляю свой ум обоим сторонам».

Андре Жид утверждал: «Борьба между тем, что разумно, и тем, что нет, неизменна». Возможно, это происходит потому, что мы живем в обществе, где особенно высоко чтут рассудочную мысль, поэтому «другое» нередко считается низменным и нежелательным, даже когда оно не названо. Но более вероятно, что эта оценка не культурного происхождения, а вызвана тем, что полушарие, в котором рождаются суждения, одновременно обладает монополией на способность называть. К. С. Смит (1968) недавно отметил любопытную способность «человека превозносить абстрактное». Развивая эту мысль, он предположил, что ученые все больше осознают необходимость одновременно и синхронно использовать две точки зрения: «одну – интеллектуальную, атомистическую, простую и определенную, и другую, основанную на осуществлении неделимых (монолитных) форм и свойств». В президентском обращении к Американской ассоциации за научный прогресс Д. К. Прайс (Price, 1969) высказал предположение, что нынешний «космополитический бунт» отражает не столько конфликт поколений или расовую проблему, сколько противоборство между двумя «процессами мысли», один из которых он определил как «аналитический, редукционистский, простой или доказуемый», а второй как «синтетический, объединяющий, сложный и неупорядоченный».

Когда Рёш и Кис (Reusch & Kees, 1956) выдвинули предположение, что Человек мыслит одновременно двумя различными способами, они воспользовались популярной терминологией компьютерной эры и назвали их цифровым кодированием (дискурсивное, вербальное, или логическое мышление) и аналоговым кодированием (недискурсивное, невербальное или эйдетическое мышление). На этой же терминологии (цифровое и аналоговое) настаивали Бейтсон и Джексон (Bateson & Jackson, 1964).

Обсуждая двойственность мозга, Дж. З. Янг (J.Z. Yang, 1962) высказал соображение, что мозг отображает реальность двумя способами – «абстрактно» и «в виде карты». На той же конференции К. Прибрам (Pribram, 1962) ссылался на разграничение, проводимое Уильямом Джеймсом (1890, I, 49) между двумя типами установления различия: дифференциальное (различительное) и экзистенциальное (сущностное). Прибрам говорил об обычном разделении на «цифровое» и «аналоговое». Он также высказал предположение, что для поддержания стабильности в пространстве используется иной механизм, нежели тот, что обеспечивает стабильность во времени.

Хотя терминология менялась, психологи неоднократно высказывали идею о двух модальностях мышления. Гоббс (Murphy, 1951, с. 27), к примеру, предположил, что «мысленная речь бывает двоякого рода»: свободное или «неупорядоченное» мышление, с одной стороны, и «упорядоченное» или целенаправленное мышление, с другой. Сходные взгляды развивались как экспериментальной (например, рефлексологической), так и основанными на самоанализе (например, психоаналитической) школами. В рамках экспериментальной школы выдающуюся роль сыграл И.П. Павлов. Он полагал, что наличие второй сигнальной системы, выделившейся из первой сигнальной системы мозга, определяет мышление человека. Первая сигнальная система касается проявлений, непосредственно связанных с физической реакцией на внешний мир. Вторая сигнальная система опирается на язык и обладает способностью к абстрагированию. Это разграничение между двумя способами мышления Павлов считал причиной человеческих неврозов, и, согласно Фролову, который его цитирует (1937, с. 233), говорил: «Благодаря двум сигнальным системам, … все люди делятся на мыслительный, художественный и промежуточный типы. Последний включает в себя работу обеих систем в необходимой степени». Возможно, взгляды Павлова выросли из знакомого ему предположения И.М. Сеченова, которое цитировал и поддерживал А.Р. Лурия (1966, с. 74): мозг имеет две основных формы интегративной деятельности: формирование в «симультанные и в основном пространственные группы»; и в «организованные во времени сукцессивные ряды»4343
  Хотя это разграничение (Сеченов – Лурия) не означает латерализации, оно подразумевает то, что вполне может быть самым важным различием между лево– и правополушарными способностями; то есть ту степень, в которой линейное понятие времени причастно упорядоченному мышлению.


[Закрыть].

Возможно, главным поборником психологии, основанной на самоанализе, в прошлом веке был Зигмунд Фрейд. Антагонизм между Павловым и Фрейдом столь хорошо известен, что согласие между ними в этом вопросе кажется просто невероятным! Фрейд (1946, IV, 119ff) предположил, что мозг имеет две модальности мышления; очевидно, он пришел к этому выводу независимо от Павлова и на совершенно иных основаниях. Он считал, что мышление «вторичного процесса» формируется вместе с развитием языка. Мышление «первичного процесса» он считал скорее конкретным, нежели вербальным, и говорил, что оно обладает более подвижным катексисом4444
  Катексис – cathexis (греч.), психологическое понятие, обозначающее направленность психической энергии (либидо) на объект и фиксацию на нем; квантум психосексуальной энергии, аналогичный электрическому заряду. Либидо состоит из определенной совокупности катексисов < …> Они могут репрезентировать представления и объекты в психических структурах и перемещаться от одной структуры к другой. (Примеч. перев.)


[Закрыть]. Известный ученик Фрейда Отто Фенихель (Fenichel, 1945) так описывает мышление первичного процесса: «Оно осуществляется скорее при посредстве изобразительных, конкретных образов, между тем как вторичный процесс скорее основан на слове… Оно далеко от всякой (sic) логики. Но все же это мышление, поскольку оно состоит из образных представлений, в соответствии с которыми совершаются дальнейшие поступки». Фенихель подчеркивал, что подобное «мышление в образах» оказывается «менее пригодным для объективного суждения», поскольку оно «сравнительно неорганизованное, примитивное, магическое, недифференцированное, основанное на моторных реакциях общего характера, управляемое эмоциями, исполненное неправильных представлений, вызванных желаниями или страхами, архаичное, сумеречно-неясное, регрессивное, первобытное». Фенихель считал, что ему недостает «возвышенного интеллектуального интереса», что его типичный признак – «эмоциональная фантазия» и что в целом оно «не соответствует реальности». Возможно, Фенихель слишком резок в своих оценках! Это напоминает песенку из «Моей прекрасной леди»: «Почему не может женщина быть как мужчина?» Пожалуй, обвинительный тон Фенихеля отражает его собственное бессознательное отрицание ценности «алогичного», или образного мышления4545
  Новую интерпретацию можно найти в гипотезе аппозиционального ума не только для первичного процесса, но и для того, что Фромм (1965) назвал базовыми наблюдениями психоанализа: Бессознательное; подавление; сопротивление и терапевтическая ценность осознавания. (См. также Маслоу, 1957.)


[Закрыть].

Опыт использования многочисленных тестов «на интеллект» убедил Спирмена (Spearman) признать вербальный фактор и пространственный фактор, а также общий фактор «g», названный «общим интеллектом». (Если предположить, что вербальная и пространственная способности имеют тенденцию располагаться в левом и правом полушарии, то нетрудно предположить, что фактор «g» распределяется – не обязательно поровну – между обоими полушариями.) Далее Спирмен утверждал, что интеллект можно рассматривать как состоящий из двух компонентов: способность к абстрактному рассуждению, которую он называл «выведением отношений», и способность к рассуждению по аналогии или «выведение соотносимых объектов». Ссылаясь на эту точку зрения, Макфай и Пир-си (McFie, Piercy, 1952) писали: «Интеллектуальные функции, наиболее чувствительные к поражениям главного полушария, относятся к “выведению отношений”, тогда как функции, чувствительные к поражениям второстепенного полушария, могут классифицироваться как случаи «выведения соотносимых объектов».

В своих выдающихся исследованиях Гольдштейн (Goldstein, 1948, 1960) избегает соотнесений с анатомией и делает упор скорее на саму природу, а не на происхождение симптомов. В работе Гольдштейна постоянно встречается деление мыслительной функции на две формы: «абстрактной установки», обозначающей дискурсивное суждение, и «конкретной установки» – «нерефлексирующей» и «более реалистической». Его убежденность в том, что одна из этих функций «высшая», и его антипатия к анатомической локализации не обязательно связаны с важнейшим постулатом о том, что существуют два типа мышления, порожденных одним и тем же мозгом.

Двойственная природа человека осознается не только в западном мире. Например, в Малайзии Р. Бенедикт (Benedict, 1953) изучала народность багобо (Bagobo):

«Они признают, что в каждом человеке живет две души, зовущихся «гимокуд»: призрачные, бесплотные индивидуальности, властвующие над телом. Душа правой стороны, в терминологии багобо известная как «гимокуд такаванан», – это так называемая хорошая душа; она подобна тени по правую руку от идущего по тропе. Душа левой стороны, зовущаяся «гимокуд тебанг» – плохая душа, подобна тени по левую руку от идущего».

Есть много примеров верований разных народов в то, что человек двойственен. В дополнение к тем, которые обсуждались Герцем (Hertz, 1960) и Домховым (Domhoff, 1969), Гриоль (Griaule, 1950, c. 54) подчеркивал встречающиеся в Западной Африке верование в сосуществование двух нематериальных сущностей, которые он перевел как «душа» и «витальное начало». Антрополог Клод Леви-Стросс (1965) заключает:

«Первобытный человек несомненно способен на реалистическое мышление, но его мифопорождающая способность играет поистине жизненно-важную роль. Я считаю, что в человеке всегда существовали и продолжают существовать два этих способа мышления, и они одинаково важны и здесь и там».

На Востоке гораздо более развиты системы мысли по сравнению с Западом. Должен сознаться в своем полном незнании восточной философии; но на мой взгляд, предположение о том, что доконфуцианская концепция ян и инь отражает проекцию на окружающую действительность, столь же обосновано, как и предположение, что она навязана думающему человеку внешним миром. Что касается Веданты или индуистской мысли, то здесь мы стоим на чуть более твердой почве. Акхилананда (Akhilananda, 1946) отличает интеллект (буддхи) от ума (манас); и профессор Хьюстон Смит пояснил мне (при личном общении), что это различие между буддхи и манасом широко распространено среди психологов-индусов. Далее он указал, что Радхакришнан (Radhakrishnan) когда-то передавал это по-английски как «рациональное мышление» и «интегральное мышление».

Похоже, что некоторые современные западные психологи склоняются к точке зрения, которую можно найти в Веданте. Джером Брунер (Bruner, 1962, с. 74) недавно писал: «Изысканная рациональность науки и метафорическая иррациональность искусства действуют на совершенно различных начальных принципах; пожалуй, они даже в основе своей дополняют друг друга».

Другие психологи не стремятся к подобному сближению. К. Дж. Хэйс (Hayes, 1962) отстаивал взгляд, который можно было бы назвать мозаичным: интеллект – это скопление большого числа индивидуальных навыков или способностей. Он указывал, что существование многих терминологических дихотомий не имеет явного отношения к билатеральной симметрии мозга, но его можно объяснить почти всеобщим предпочтением логической простоты бинарной системы. С другой стороны, само это предпочтение – наверное, одно из выражений двойственности ума [см. также Боген и Боген, 1969].