Текст книги "Весна"

– А если не выздоровеет, ты все лето так и будешь за стадом ходить?

– Черт знает. Все лето не буду. Сбегу куда-нибудь. Недели две, может, и выдержу, а потом удеру.

Тоотс опускает голову. Как только зашла речь о том, что ему придется идти в пастухи, его на миг поднявшееся было настроение снова упало ниже нуля; даже голос у него стал печальным и сдавленным.

– Не горюй, Тоотс, – утешает его кто-то, кому грусть Тоотса западает, видимо, в самое сердце. – Ходить в пастухах – тоже не самый горький хлеб. И до тебя были пастухи, и после тебя будут.

– Еще бы! – подтверждают другие ребята.

– В пастухи-то идти можно, – отвечает Тоотс. – Только вот Юри-Коротышка, дьявол.

– А тебе что за дело до него, раз ты будешь коров пасти?

– В том-то вся и штука, что больше у меня с ним никаких дел не будет. Дьявольски быстро все случилось. Знал бы раньше, я бы уже… Нет, мой старик все-таки страшно бестолковый – что стоило ему вовремя сказать, что пастух скарлатиной заболеет. А теперь вот вдруг…

– Да подожди, откуда же твой отец мог знать, что пастух заболеет скарлатиной? И какие у тебя дела с кистером не доделаны? Довольно у тебя было с ним стычек зимой. Верно?

– Я бы ему, дьяволу, за все отплатил – и за ругань, и за то, что после уроков оставлял. Как он меня вечно донимал! Как всю зиму меня грыз!

– А, вот оно что! – восклицают мальчишки. – Ну да, теперь-то поздно, сразу всего не сделаешь.

– В том-то вся и штука! Нет, дурачье, за эти полдня я ничего не успею. Будь еще несколько недель, я бы что-нибудь придумал, надолго бы Юри-Коротышка меня запомнил, а сейчас все пропало.

Да, да. У Тооса есть все основания грустить.

Городошники закончили игру и подходят поближе. Среди них и Арно Тали. За последнее время он как-то вдруг окреп. На щеках его теперь играет румянец, глаза смотрят открыто и весело. Со смехом рассказывает он ребятам, как их команда потеряла было всякую надежду на победу, а в последний момент все-таки выиграла. Видя, что Тоотс сидит, окруженный ребятами, он прислушивается к их разговору.

– А если ничего другого сделать не удастся, – рассуждает Тоотс, – так возьму да загоню свое стадо к нему в огород, пусть сожрут и потопчут все, чтоб одна каша осталась. Пусть знает!

– Что такое? Что здесь такое? – спрашивают только что подошедшие ребята.

– Тоотс завтра уходит из школы, – отвечают им.

– Да, без меня остаетесь, повышая голос, добавляет Тоотс. – Но не беда, я к вам буду в гости приходить. По воскресеньям после обеда… Пошлю бобылиху за стадом присмотреть, а сам приду сюда. Тогда и обсудим вместе, как нам с этим Юри-Коротышкой быть. Ведь так этого нельзя оставить.

– Нельзя, нельзя! – поддерживают его ребята. Перед разлукой симпатии целиком п<| стороне Тоотса, чему немало способствует и подавленное настроение отъезжающего. Без Тоотса будет скучно. Что бы там Тоотс ни делал, сколько бы ни врал, а все-таки он парень удалой.

– А осенью вернешься и школу? – спрашивают его.

– Да кто знает, где я осенью буду, – отвечает Тоотс. – Начинай тут опять с кистером ноевать. И так он вечно твердил, что я здесь как на лезвии ножа держусь и о своей душе не забочусь. Неизвестно еще, что осенью скажет. Впрочем, не знаю, может, и приду, если не получу местечко в России.

Последнее замечание Тоотса вызывает у окружающих улыбку, но до насмешек дело не доходит. В час разлуки насмешки неуместны. Расставаться надо всегда по-хорошему. Да, по правде говоря, ни у кого из ребят и нет к Тоотсу злобы, нет за ним и старых грехов, за которые надо бы расплатиться. Верно, случалось иной раз… Но разве мало было других ребят, которые своим лицемерием и ябедами докучали куда больше, чем он.

– У меня здесь кое-какие вещи есть, – говорит Тоотс, вставая и шаря по карманам, – берите, если хотите. Вот ручка, это тебе, Имелик. Хоть ты и болтун порядочный, зато ябедничать не ходишь. Ты, Тоомингас, возьми себе эти два новомодных перышка, тебе зимой пришлось из-за меня стоять в углу, когда я спрятался у тебя под партой. Помните, ребята, как Юри-Коротышка тогда бесновался? Ох ты черт, как он меня тыкал своей бамбуковой палкой, прямо как злодей какой! Я тогда сам сглупил, высунул ногу из-под парты.

– Ты, бес, чуть мне подошву с сапога не срезал, – говорит Тоомингас, разглядывая подаренные перышки.

– Да нет, я просто пошутил, – отвечает Тоотс, вытаскивая на свет божий новый подарок. – А ты, Тиукс, или как тебя там, на, возьми эту книжку рассказов и больше на меня не сердись. Тебе, Кезамаа, я дарю магнит. Только не держи его долго над другим куском железа, не то силу потеряет. Виппер… Ты парень богатый, ты летом денег подзаработал, мог бы купить у меня эту книжонку, но…

– О, меня выбрось из игры, мне ничего не надо, – откликается Виппер.

– Ну нет, возьми все-таки, возьми, – навязывает ему Тоотс книжку с картинками. Мне денег не нужно, я просто так сказал.

– Бери, бери, – уговаривают Виппера и другие, – он тебе от чистого сердца дарит, а ты не берешь.

– Может, это и есть та самая церковная книга? – спрашивает Виппер, принимая книжку.

Раздача подарков продолжается. О, в бездонных карманах Тоотса немало всякой всячины.

– Леста… где же Леста? – восклицает вдруг щедрый даритель. – Для него тут шелковый шнурок есть. На, можешь взять себе вместо цепочки для часов. Что? У тебя часов нет? Что же ты за мужчина тогда? Купи себе часы, а шнурок повесь вместо цепочки. Если хочешь, можешь мои часы купить.

– А что бы тебе подарить, Тали? Ты же такой тихоня… Ага, я тебе еще осенью обещал картинку с индейцем, да так и не дал: бери ее теперь.

Леста и Арно принимают подарки Тоотса почти с благодарностью; не то чтобы они испытывали особую радость, нет! Но уже одно то, что Тоотс вообще дарит им какие-то вещицы на память, – само по себе больше событие. Леста говорит:

– Спасибо.

– И ручку подай! поддразнивает его кто-то из ребят.

– А кому ты твой глобус оставишь? – раздаются в толпе крики.

– Глобус… глобус… задумывается Тоотс, прищуривая один глаз. Глобус можно бы подарить какой-нибудь девчонке. Да, верно! Ты, Имелик, хороводишься с Тээле, возьми, отнеси ей глобус.

– Тоотс, ты опять чепуху болтаешь! – краснея, отвечает Имелик. – С тобой нельзя серьезно говорить.

– Да нет же, чудак! А как же, разве ты… Отнеси, отнеси ей! Зимой я ее как-то плясать потащил и… Может, перестанет сердиться, если глобус получит.

– Да замолчи ты, куда ей с таким глобусом, он вроде огненного шара. Люди засмеют. Или же… – Имелик, раздумывая, вдруг улыбается. – Впрочем, можно и отдать. Я скажу ей, что ты послал, не мое дело. Пусть делает с ним что хочет.

– Ну да, неси! Увидишь, эта белобрысая еще и обрадуется, что получила такую шикарную вещь, хотя… По правде говоря, глобус должен быть синим, но… пускай, если захочет, сама перекрасит. Хотя бы дегтем, в черный цвет. Дареному коню в зубы не смотрят.

– Ну, а ты, Кийр, – и Тоотс поворачивается к Кийру, – тебя я перед уходом хотел бы вздуть как следует. Сплетник ты! Чуть что, сразу бежишь ябедничать.

– Да-а, а сам ты что у нас на крестинах делал? – отвечает Кийр, таинственно покачивая головой.

– Что бы я там ни делал, а бит будешь!

– Раздается звонок, возвещая о начале урока. Ребята с гиканьем несутся в класс.

– Еще какой-нибудь часок и… – говорит Тоотс, останавливаясь в дверях классной.

– И ты – генерал рогатого войска, – добавляет кто-то из мальчишек.

XXVII

Под вечер на берег реки направляются школьники с церковной мызы в сопровождении арендатора и Либле. У каждого на плечах по длинному шесту, а у арендатора вдобавок еще два багра. Они идут поднимать со дна реки плот, потопленный осенью.

Спасательные работы нелегки. На плоту лежат большие камни и скатить их оттуда шестами очень трудно. После первых же попыток вода становится мутной, дна совсем не видать и приходится нащупывать плот ипуыд. С Вескиярве притаскивают лодку. Мальчишки мечутея по берегу, суетятся и кричат, как будто это помогает поднимать плот. Либле грозится ткнуть им багром в живот, если они не будут держаться подальше.

– Вот и будь тут вроде водолаза, вытягивай корабль со дна морского, – ворчит он, обращаясь к арендатору. – Пусть бы мальчишки сами его тащили, коли им так уж приспичило.

– Тащи, тащи, Либле! – уговаривают его школьники.

– Да чего мне тут тащить. Камень – это не охапка хворосту, крючком его не подденешь. Ныряйте сами, скатите с плота камни, вот он и выплывет.

– Но, Либле, кто же туда полезет? отвечают мальчишки.

– Ну и что ж такого? Люди молодые, а нырять боитесь. Я в ваши годы мог по полчаса под водой торчать.

– Правда? – изумляются школьники, и некоторые из них начинают уже раздеваться.

– Правда, правда. У человека молодого легкие, как бочонок, на бери в них воздуху да и копошись под водой, как выдра. Разве вы этого не знаете?

– Правда? И так можно будет и камни сбросить?

– Конечно!

– Не ходите, – предупреждает арендатор, заметив, что барчуки действительно собираются лезть в воду.

– Пусть идут, черти, – шепчет Либле, подмигивая арендатору.

В это время в приходской школе заканчиваются уроки, и ребята с шумом и гамом выбегают во двор. Увидев на берегу реки толпу, они умолкают и с любопытством смотрят, как Либле и арендатор пытаются что-то выудить из реки шестами и баграми. Вскоре ребята догадываются, в чем дело, а Тыниссон и Тали обмениваются долгим многозначительным взглядом.

– Пойдем посмотрим, – предлагает кто-то.

– Не стоит, – предостерегает другой. – Опять драка начнется, как осенью. Кто потом разбираться станет.

Но вскоре подбегает Тоотс и решает, что «поглядеть все-таки можно бы».

С этими словами, засунув палец в рот, он направляется к реке и зовет с собой ребят постарше.

Ярвеотс, Кезамаа и Тоомингас медленно шагают за ним, а вскоре и вся толпа мальчишек устремляется с пригорка вниз, к реке.

– Не подходите, не подходите! – кричат им издали школьники с церковной мызы и машут руками, чтобы те вернулись.

Тоотс на минуту останавливается, но тут же решает, что берег реки принадлежит ребятам из приходской школы больше, чем кому-либо другому. Он шагает дальше, невзирая ни на какие предупреждения.

– Пускай идут, – успокаивает Либле молодых господ. – Парни смелые, помогут плот поднять.

– Они не помогать поднять плот, они уметь только потопить плот, – отвечают немецкие барчуки. Появление непрошенных гостей их очень злит. Один из них хватает с земли сухой корень аира и бросает в приближающихся ребят.

– Это что за угощение? – спрашивает Тоотс у своих товарищей, рассматривая корень аира. – Ты такое ешь? – кричит он бросившему корень мальчишке.

– Ты есть самый большой беспутник в школе, – отвечают ему с берега. Тоотс вопросительно глядит на своих товарищей, недоуменно пожимает плечами и, указывая на барчуков, говорит:

– Ну, разве не дураки!

– И бросает корень аира обратно на берег.

– Ты здесь не бросать! – орет самый высокий школьник с той стороны. Если не уйдешь, мы тебя опять будем бить хлыстом. Убирайся отсюда!

– Не знаю, кто от кого осенью удирал, – отзывается Тоотс, – я от вас или вы от меня. Не беспокойтесь, я припас себе в печке кочергу, суньтесь только, она у меня под рукой.

– Я тебя на багор насадить, как салаку.

– А я тебе нос поджарить, как картошку, – отвечает Тоотс и хохочет, как одержимый.

– Ну, ребята, ребята, – пытается арендатор успокоить разбушевавшиеся страсти, – не надо ссориться! Всяк себя молодцом считает. Главное – попробуем плот вытащить.

– Да нет, чего они сами лезут, – говорит Тоотс. – У них больше прав на этот берег, чем у нас, что ли? Мы пришли посмотреть, как вы будете плот вытаскивать. Его только вот как можно достать: вбейте в него крюк, прицепите веревку и тащите.

– Скажи, пожалуйста, какой мудрец объявился! – Говорит арендатор. – Ну, ежели ты такой храбрый, так иди, вбей крючок и прицепи веревку, а уж вытащим мы сами.

– Это пустяк, – заявляет Тоотс и направляется к берегу. – Где у вас крюк и веревка?

– Крюк и веревка… – Арендатор собирается ответить, но в это мгновение кто-то изо всей силы толкает Тоотса в спину и он шлепается в воду. Арендатор протягивает ему шест. Барчуки хохочут во всю глотку.

В толпе учеников приходской школы возникает движение.

– Ну разве не черти, сами в драку лезут, – возмущается Тыниссон.

– Нет, это прямо дикая выходка! – говорит Тоомингас. – Давай, ребята, на помощь!

Тоотс, фыркая, вылезает на берег и хочет уже подняться, но его снова толкают шестом в грудь, и он валится в воду.

– Не смейте, вы! – в один голос вскрикивают арендатор и Либле, но молодые господа не обращают на них внимания. С берега до носится новый взрыв хохота, и снова уже наготове несколько шестов, чтобы столкнуть Тоотса.

– Помогите! Помогите! – вопит Тоотс.

Он барахтается на одном месте, так как с берега на него грозно уставились шесты и багры, готовые еще и еще раз сбросить его в реку. Убедившись, что здесь выкарабкаться на сушу не удастся, Тоотс, собравшись с силами, плывет к противоположному берегу.

– Ага, аг-а-а, ты нас поджаривать! – издеваются над ним безжалостные противники. – Теперь ты сам плавать в реке, как салака. В другой раз ты знайт, что под нашим окном орать не смейт.

Тыниссон, Тоомигас, Кезадаа, Ярвеотс и еще несколько наиболее отважных считают, что пришло время напасть на распоясавшихся молодчиков. Но чтоты голыми руками сделаешь! Тоотс уже недосягаем для врагов и шесты их устремлены на нападающих. Тоомин-гасу, правда, удается ловким движением ухватиться за кончик одного шеста, но он тут же вынужден выпустить его из рук: с другой стороны его так сильно толкают в бок, что у него дыхание захватывает. Ярвеотсу врезаета в руку брошенная кем-то острая раковина, и ранка чуть ли не выводит из строя этого крепыша. Но Тыниссон, сделав большой круг в обход, оказывается у одного из неприятелей за спиной и могучим рывком бросает его наземь. На мгновение кажется, будто перевес в бою на стороне наступающих, но здесь к противнику Тыниссона приходит подмога, и его, такого сильного парня, тоже сбивают с ног. Шест, который он уже успел захватить, вырывают у него из рук и кидают в воду. Ребята в страхе отступают, ибо неприятель, воодушевленный неудачами атакующих, начинает контрнаступление Напрасно Тоотс, стоя на другом берегу и угрожая врагу смертью и гибелью, швъряет грязью и тиной в тех противников, что поближе к берегу. Ничто не помогает. Ребята потрусливее, удирая, достигли уже пригорка и никакая сила не могла бы заставить их вернуться. Тогда Кезамаа в отчаянии хватает с земли кусок дерна и бросает в самого смелого из неприятелей. Удар угодил в цель! Мокрый дерн попадает противнику прямо в лицо и мигом превращает его в мавра. Это производит на барчуков такое ошеломляющее впечатление, что они на минуту останавливаются и глядят на товарища, словно раздумывая, будет ли еще когда-нибудь толк из такой физиономии. Передышка эта на руку ребятам из приходской школы: Тыниссону удается вырваться из рук схвативших его трех самых сильных неприятелей и, подбежав к наступающим сзади, сшибить сразу двух мальчишек поменьше. В то же время он завладевает и шестом.

– Жарь, жарь ж, Тыниссон! – кричит Тоотс. – Бей их! В реку их!

Кажется, будто до ниточки промокший мальчуган вот-вот снова бросится в воду, тобы прийти на помощь товарищам.

В это время Кезамаа, отступая, снова набрел на кусок дерна, однако он его не бросает, а держит на тот случай, если под рукой не окажется лучшего оружия. Правой, свободной рукой он кидает врагам в лицо все что попадается: комья земли, камешки, хворост, сухой конский навоз, даже камыш и листья – и те летят в нападающих. Кезамаа дерется, как безумшьй, с дикой отвагой, будто это борьба не на жизнь, а на смерть. Что стоило бы ему сейчас убежать в классную комнату, где он бьи бы избавлен от всех опасностей, но нет! – он отступает перед прсиосходящими силами врага только с боем. Ярвеотсу, пока он перевязывает платком свою рану, приходит в голову счастливая мысль. Он хватает здоровенный кол, лежащий у изгороди, и появляется перед противниками; вид у него такой устрашающий, что кое-кто из врагов, уверовавший было в победу, в испуге останавливается. Крепкие удары по жердям отбивают руки нападающим барчукам, более слабые роняют свое оружие и трясут руками от боли.

Сымер, великолепный стрелок, с пригорка мечет в неприятеля мелкие камешки.

Битва приобретает ожесточенный характер. Кажется, будто военная фортуна начинает отворачиваться от школьников с церковной мызы. Дело в том, что на берегу реки идет другая битва, правда, в меньшем масштабе. Здесь Имелик и Виппер сражаются против четырех неприятелей, и весьма удачно.

Виппер, который в начале битвы был безучастным зрителем и только посмеивался, теперь, увидев, что у приходских мальчиков дела пошли скверно, по настоянию Имелика пришел им на помощь.

Хотя противников здесь вдвое больше, зато они и вдвое слабее, а сейчас еще от всей этой возни бойцы так устали, что приходским мальчикам не стоит особого труда по двое швырять их наземь. Такая «игра» под конец наскучивает Имелику, он находит, что пришло время сбросить неприятелей в реку.

– Бросайте их в реку! Бросайте их в реку! – орет Тоотс с другого берега. – Уж я их тут встречу, покажу им, где раки зимуют.

Но Имелик и Виппер довольствуются тем, что угощают каждого неприятеля на память последним здоровым подзатыльником, после чего барчуки, все вспотешпие, бегут жаловаться арендатору и Либле.

Либле сидит, скорчившись, в лодке, попыхивает папироской и хохочет, как сумасшедший. Арендатор охотно пошел бы и разнял мальчишек, но Либле считает, что это напрасный труд.

– Пусть их! – говорит он. – Пусть знают, как нос задирать. Сами виноваты. Если вмешаемся, выйдет, будто и мы деремся с ними. А спросит кто, почему мы не пошли их разнимать, – скажем: а откуда нам было знать, что они дерутся? Мы думали – они в пятнашки играют.

Имелик и Виппер, покончив с неприятелем, видят, что исход битвы на пригорке далеко еще не решен, и нападают на врага с тыла. Два обессиленных противника летят вверх тормашками, шесты их отброшены в сторону. Ярвеотс, завидев подмогу, творит своей дубинкой подлинные чудеса, а Тоомингас, пришедший в себя после ранения, снова появляется на поле битвы; полученного им удара он не простит врагу никогда. Он должен отомстить хотя бы ценой собственной гибели. Кийр приносит целую охапку палок от городков и сует мальчишкам постарше по здоровенной дубине, точно посылая их на убийство. Малыши из приходской школы тоже смелеют и с криком несутся в гущу боя: даже маленький Леста, и тот хватает противника за ногу и тянет его, тянет, пока он, потеряв равновесие, не падает наконец на землю. Тыниссон схватился с вожаком противников; оба, побагровев от натуги, борются из последних сил. Вначале кажется, что барчук сильнее Тыниссона и тому не помогут никакие уловки, но изнеженный мальчуган постепенно сдает в объятиях закаленного трудом крестьянина; еще несколько минут он отчаянно защищается, а потом валится на землю, даже не пытаясь больше сопротивляться.

Кезамаа вдруг превратился в какого-то почтового чиновника, кажется, будто он ставит штемпель на почтовые марки: каждому поверженному на землю противнику он тотчас же припечатывает лицо куском мокрого дерна, повторяя при этом известную поговорку Тоотса: «Что само не держится, то надо прибить». Неприятели, со своими перемазанными лицами, являют собой жуткое зрелище. Арно Тали, стоя поотдаль, заливается громким смехом. Он, правда, не совсем одобряет такое жестокое обращение с врагами, но что поделаешь – война!

Мальчишки с церковной мызы бегут. Отступает неприятель в беспорядке. Здесь действует один лишь лозунг: спасайся кто может. Многих, кто не успел вовремя убежать, снова сбивают с ног, а Кезамаа уже тут как тут и орудует кусками дерна. Вслед беглецам градом летят палки, камешки, земля и песок. Сейчас здесь налицо все школьники приходского училища, только двое-трое остались на пригорке и оттуда наблюдают необычайное зрелище. Среди них и Тиукс; он стоит, сморщив свое острое личико, и, время от времени подталкивая в бок Визака, говорит:

– Гляди, что Ярвеотс делает! Гляди, что Тыниссон делает!

На берегу разыгрывается ужасающая заключительная сцена сражения. Мальчишки из приходской школы опьянены победой и, не раздумывая, обрушиваются на неприятеля с тыла. Ребята, находящиеся в задних рядах, подталкивают тех, кто впереди, эти, в свою очередь, напирают на противника, и кажется, врагов вот-вот сбросят прямо в реку. Единственное спасение для парней с церковной мызы – это самим прыгнуть в воду.

– Тише, тише, ребята! – кричит арендатор.

– Ур-р-а-а! Битва под Лейпцигом! – вопит Либле, корчась от смеха.

Кийр стоит чуть поодаль и бьет длинной жердью по воде, обрызгивая противников. В азарте он забыл всякую осторожность и проваливается одной ногой в воду. У кого-то из неприятелей течет из носу кровь. Другой пытается прыгнуть в лодку, но, не рассчитав расстояния, шлепается в реку. Либле бросается его спасать, но, вытаскивая этого жалкого человечка, нарочно медлит; уж очень забавно глядеть, как тот кряхтит и фыркает в воде. Тоотс со страшным ревом бросается в реку и плывет на помощь к своим, как будто им еще требуется какая-нибудь помощь. Какой-то веснушчатый малыш с церковной мызы хочет влезть на дерево, но его за ноги стягивают вниз, и Тоотс, как раз выбравшийся на берег, берет его под свою «опеку».

– Чудо будет, если кого-нибудь в этой суматохе не прикончат! – кричит арендатор, обращаясь к Либле.

В это мгновение еще несколько мальчишек, сцепившись, валятся в воду, и река вдруг кажется наполненной огромными рыбами. Визг, брань, стук палок и крики о помощи сотрясают воздух.

Тут арендатору приходит в голову спасительная мысль.

– Пастор идет! – кричит он, указывая в сторону церковного двора. – Пастор идет!

Крик мгновенно стихает, драчуны выпускают друг друга из рук, и, словно по мановению волшебного жезла, мальчишки, только что плававшие в воде, оказываются на берегу. Проходит еще несколько минут, и ученики приходской школы несутся по пригорку вверх, а школьники с церковной мызы мчатся домой через двор бани.

Но – благодарение богу! – пастора нигде не видать. Оба лагеря на этот раз отделались лишь взаимной взбучкой.

Ребята возвращаются в класс и начинают оживленно обсуждать результаты боя. Серьезных ранений, к счастью, нет ни у кого, один лишь Тоомингас, ощупывая бока, говорит, что в груди у него что-то больно колет. Рана на руке у Ярвеотса не так не так опасна, как это казалось в первую минуту. У Кезамаа на голове вскочили шишка, но она скоро пройдет, надо только приложить на минутку кусок холодного железа. Тоотс, Кийриеще несколько ребят основательно промокли, но человек ведь не сахарный, не растает. Легких повреждений, вроде царапин и ушибов, правда, довольно много, но стоит ли о них говорить, а тем более о каких-то оторванных пуговицах. Все это мелочи по сравнению с тем, как досталось противникам; что те сейчас претерпевают – знает только бог да они сами. Ох, этот Кезамаа со своим дерном!

У Тоотса положение незавидное. Хотя парень и пыжится, но он промок насквозь, а долго сидеть в мокрой одежде не годится. Ребята принимаются обсуждать, что делать.

Но Тоотс уже сам знает, что ему делать. Он раздевается, благословляя ту минуту, когда раздарил свои вещи (не то и они вымокли бы) и забирается в постель. Одежду его уносят сушиться на солнце. – А если придет кистер, – наставляет он ребят, – скажите, что я лежу в скарлатине.

Затем он, как и полагается настоящему больному, велит себе принести в постель разные вещи и чувствует себя довольно уютно.

На реке арендатор и Либле, посмеиваясь, продолжают свою работу.