Текст книги "Грандиозные авантюры. Николай Резанов и мечта о Русской Америке"

1. Человек и природа

 
Стоял он, дум великих полн,
И вдаль глядел…
 

А. С. Пушкин. «Медный всадник», 1833 г.

 
Что может собственных Платонов
И быстрых разумом Невтонов
Российская земля рождать.
 

Михаил Ломоносов. «Ода на день восшествия на Всероссийский престол Ее Величества Государыни Императрицы Елисаветы Петровны 1747 года»

Пожалуй, сложно представить детство, в котором власть человека над природой была бы продемонстрирована ярче, чем детство, проведенное в Санкт-Петербурге через полвека после основания этого города, построенного на болотах. В 1703 году Петр Великий приказал возвести первое здание на берегу Невы. Местность и в самом деле была гнилой. По болотам протекали ручьи и речушки, в воздухе роились полчища комаров. Для строительства набережных, каналов и дворцов под военным конвоем каждый год пригоняли по тридцать – сорок тысяч крепостных крестьян. Несчастных собирали со всей империи – по одному мужику с каждых девяти дворов. За каких-то двадцать лет крепостные превратили эти кошмарные места в великолепную столицу огромной империи.

Николай Петрович Резанов родился 28 марта 1764 года в доме, расположенном около Адмиралтейства. К тому времени Санкт-Петербург стал городом, по красоте и богатству сравнимым с крупнейшими европейским столицами. «Этот город можно назвать новым чудом света, – писал пораженный его величием посол Ганновера, – учитывая то, как быстро он был построен»¹. План города разрабатывался на основе последних достижений современного градостроительства лучшими архитекторами Европы.

Северная столица Российской империи была создана по воле Петра и, конечно же, ему и только ему обязана своим рождением. Санкт-Петербург тех времен – это в высшей степени то, что немцы называют Rezidentzstadt – город, возведенный вокруг императорского дворца, построенный на деньги государственной казны и представителей знати. «Санкт-Петербург – это императорский двор, это весьма странное нагромождение дворцов и лачуг по соседству, это великие князья, окруженные парвеню и крестьянами», – писал французский энциклопедист Дени Дидро в 1774 году, после того как приехал в Россию по приглашению Екатерины II². Во времена детства Резанова в городе было всего три полностью оформленные улицы: Миллионная, Лиговский проспект (тогда он назывался Набережной Лиговского канала) и «Английская линия», которую с начала 1800-х годов стали величать Английской набережной. За красивыми парадными улицами начинались ряды «деревянных бараков самого неприятного вида, который только можно себе представить», как писала сама императрица³. Среди этих бараков тут и там высились дворцы вельмож, которым по долгу службы полагалось находиться рядом с императором.

Урожденная София Августа Фредерика Ангальт-Цербстская взошла на Российский престол под именем Екатерины II в июне 1762 года. Этому знаковому событию предшествовал дворцовый переворот, в результате которого свергли ее слабовольного мужа Петра III. Екатерина Алексеевна получила в наследство недостроенный Петербург и с присущей ей энергией взялась за его благоустройство. «Мне Санкт-Петербург достался практически весь сделанный из дерева, а я оставлю город, покрытый мрамором⁴», – писала императрица хорошей знакомой в июле 1770 года. В то время в Петербурге даже лучшие из домов оставляли желать лучшего. «Стены дворца потрескались и вот-вот упадут», – писал путешественник из Венеции по имени Франческо Алгаротти и добавлял, что это, вероятно, можно объяснить тем, что дворцы строились «не по собственному выбору, а из-под кнута». Он также не без иронии отметил, что в Италии «руины создаются сами по себе, но в Петербурге их сознательно строят с нуля»⁵.

Как бы там ни было, Петербург детских лет Николая Резанова выглядел как большая стройка. Мальчик наверняка вместе с важными господами в камзолах из английского сукна и простыми рыбаками наблюдал, как с баржей на Неве сгружают огромные пятитонные глыбы гранита для строительства набережных, которое началось после 1762 года и затянулось почти на столетие. В 1781 году Елизавета, жена английского доктора Томаса Димсдейла, приглашенного в Санкт-Петербург для того, чтобы сделать Екатерине и ее детям прививку от оспы, писала, что она сильно сомневается в том, что строительство набережных вообще когда-либо закончится: «Русские обычно начинают любое дело с большим задором. Некоторое время они трудятся, не жалея сил и с довольно большой скоростью, но потом оставляют начатое и начинают заниматься другими проектами»⁶.

В молодости Резанов наверняка посещал театральные представления, которые обычно шли на французском языке. Мы знаем, что Резанов говорил на немецком и французском, а так как он получил домашнее образование, можно предположить, что учителями его были иностранцы, носители языка. В то время в Петербург приезжало огромное количество иностранцев, которые работали в частных домах гувернерами, преподавали танцы, но были также и капитанами флота, служили в русской армии. Большинство из них привлекало только одно – деньги.

В 1766 году, получив приглашение от Екатерины II, в Россию приехал французский скульптор Этьен Морис Фальконе. Двенадцать лет своей жизни он отдал созданию конного памятника Петру I, благодаря поэме А. С. Пушкина получившего название «Медный всадник». Это не просто дань основателю города и реформатору российской государственности, но и подтверждение того, что Екатерина II унаследовала его величие. Памятник стоит на огромной глыбе карельского гранита весом 1200 тонн. Четыреста крестьян волоком тащили эту глыбу – Гром-камень – шесть километров через лес до реки, где он был погружен на баржу, которую буксировали два военных корабля; после путешествия по реке камень был доставлен на Сенатскую площадь⁷. В юные годы Резанова весь город говорил о том, как трудно было установить этот камень, как трудно было придать ему задуманную форму морской волны и как много усилий приложил скульптор, чтобы отлить статую (было предпринято несколько неудачных попыток, прежде чем Петр предстал в том виде, в каком его задумал мастер).

Памятник был открыт в 1782 году. Вполне вероятно, что восемнадцатилетний Резанов находился в толпе тех, кто пришел на открытие, предвкушая, помимо прочего, обещанный фейерверк. Всадник был скрыт от глаз дощатым коробом, и этот короб под барабанную дробь эффектно был взорван пороховыми зарядами⁸. Памятник Петру, как и город, который он украсил, стал еще одним доказательством власти человека над природой.

Современному читателю, конечно же, нужно понимать, что недостроенный Петербург, в котором рос Резанов, существенно отличался от других городов страны. «Столица на краю империи похожа на животное, сердце которого находится на кончике одного из его пальцев⁹», – писал один из приближенных к императрице сановников Лев Нарышкин. Петр хотел создать новую Россию, и Петербург, по сути, стал первым морским портом страны, запертой внутри континента. Всего сто лет до этих событий Россия мало напоминала европейское государство.

Судьба семьи Резанова во многом отражала судьбу России. Точно так же, как и многие другие русские аристократы, Резановы не были чистокровными русскими, а происходили от татар, которые поклялись в верности московским князьям. «Поскреби любого русского – и найдешь татарина»¹⁰, – говорил посол короля Савойского в Петербурге Жозеф де Местр Наполеону. Это утверждение совершенно справедливо для четвертой части тогдашних российских аристократов.

Московское, Киевское, Тверское княжества, Псков и Новгород находились под властью татаро-монголов с 1237 по 1480 год. В 1480 году московский князь Иван III Васильевич перестал платить дань Золотой орде. Его внук Иван IV, или Иван Грозный, в 1552 году взял татарскую столицу Казань. Стрельцы захватили и Астрахань – столицу татар на Нижней Волге. Около 1566 года татарский бек Мурат Демир Реза (положивший начало роду Резановых) поклялся в верности московскому государю и стал дворянином¹¹. В те времена традиции и способы поддержания дипломатических отношений были далеки от европейских, поэтому переход от одного господина к другому дался Мурату Демиру Резе легко¹². Его дети приняли крещение, заговорили на русском и стали верными слугами России.

В 1697 году Петр I в составе Великого посольства отправился на полтора года в Европу. Не раскрывая своей личности, инкогнито, он научился вырывать зубы, строить корабли и обрабатывать дерево на токарном станке. Царю было 25 лет, и он не сторонился черной работы. В Англии вместе со своими друзьями он снимал дом у некоего Джона Эвелина. Дом находился в Детфорде, который в те времена считался пригородом Большого Лондона. Бывало, что после попоек Петра привозили на тачке, и этой тачкой таранили ограду из остролиста вокруг дома. Хозяин терпеливо сносил все это, но, когда эти «невозможные русские» наконец съехали, потребовал у городских властей возмещения ущерба. Говорят, Вильгельму Оранскому, королю Англии и Шотландии, пришлось заплатить немалую компенсацию в сумме 350 фунтов стерлингов¹³. Впрочем, для нас важно только то, что Петр не прожигал свою жизнь впустую, а всерьез интересовался западными технологиями и твердо был намерен вводить их в России.

Вернувшись на родину, Петр взялся за реформы, причем начал с малого – запретил боярам носить старомодные кафтаны и облагал налогом тех, кто не захотел сбривать бороду. Шутки шутками, но в том, что касается политических основ построения государства, Петр был тверд: дворянство должно верно служить своей стране.

К концу правления Петра, в 1722 году, в России был разработан универсальный документ – Табель о рангах, – устанавливающий соотношение чинов по старшинству и последовательность чинопроизводства. Все чины делились на четырнадцать классов и подразделялись на воинские, гражданские (статские) и придворные. Петр хотел создать образованный класс бюрократов, которые со знанием дела могли бы управлять страной. Лица недворянского происхождения после производства в низший, 14-й класс Табели о рангах получали личное дворянское звание, а когда поднимались до 8-го класса, на дворянство могли уже рассчитывать их дети. Но еще до появления Табели о рангах у инициативных людей была возможность выдвинуться, чем воспользовались как русские, так и многочисленные иностранцы, верой и правдой (и за деньги) служившие Российской империи. Разумеется, были и те, кто не принимал нововведения, но большинство, включая семью Резановых, поддерживали политику Петра.

Дед нашего героя, Гавриил Андреевич Резанов, родился в 1699 году, и его карьера тесно связана с изменениями, происходившими в Петровскую эпоху. При Петре активно развивалось военное и инженерное дело, в приоритете было кораблестроение. Молодой Гавриил освоил геометрию и математику, научился строить суда и, когда в этом возникла необходимость, не колеблясь переехал жить в новый город на Неве. Известно, что Гавриил Резанов трудился над проектом по строительству Староладожского (Петровского) канала, который соединял реки Волхов и Неву. Канал был открыт для судоходства уже после смерти Петра, к весне 1731 года, и на тот момент это было крупнейшее гидротехническое сооружение Европы со шлюзами и укрепленными берегами. Но глубина канала была всего два метра, а значит, суда с большой осадкой по нему проходить не могли, и уже в середине XIX века началось строительство заменившего его Новоладожского канала. В наши дни от прежнего канала осталась неширокая канава, заросшая осокой, на берегу которой стоят дачные участки.

Руководителем строительства Староладожского (Петровского) канала и, соответственно, шефом Гавриила Резанова был уроженец Дании инженер Бурхард Кристоф фон Миних (Мюнних), позже, в 1732 году, то есть уже при Анне Иоанновне, получивший звание генерал-фельдмаршала. Миних открыл первый в России Шляхетский кадетский корпус, где молодых дворян и офицерских детей обучали в том числе и инженерным наукам. Также он создал два новых гвардейских полка – Конной гвардии и Измайловский. Проявил себя Миних и на военном поприще, и если опыт осады Данцига в 1734 году для него был неудачен (его обвинили в медлительности), то за Русско-турецкую войну 1735–1739 годов он как главнокомандующий получил орден Святого Андрея Первозванного и золотую шпагу, осыпанную бриллиантами¹⁴.

Походы Миниха по сути были репетицией масштабных военных кампаний, которые Россия начнет вести при Екатерине II. Осада Данцига, кстати, закончилась тем, что русские посадили на польский трон своего и австрийского ставленника курфюрста Августа Саксонского. А в Русско-турецкой войне участвовал майор Гавриил Резанов, воюя против близких ему по крови татар. Об этой войне немного говорится в книге «Удивительные приключения барона Мюнхгаузена», написанной Рудольфом Эрихом Распе и опубликованной в 1785 году.

Успехи русского оружия и Гавриила Резанова стали еще более впечатляющими после начала в 1756 году Семилетней войны. Эта война началась со стычек французских и английских войск в Канаде, вследствие которых Великобритания поспешила объявить войну Франции. В какой-то мере эту войну можно назвать первой мировой войной в истории, так как в ней участвовали пятнадцать европейских государств и княжеств, а военные действия велись не только в Европе, но и в Америке (Канаде), Индии и на Филиппинах. Считается, что в ходе Семилетней войны во всем мире погибли 1 400 000 человек¹⁵.

Россия не принимала активного участия в Семилетней войне, но использовала военные действия для расширения своей территории. Дочь Петра Великого императрица Елизавета I, захватившая власть в 1741 году, поместив в тюрьму малолетнего Ивана VI Антоновича, племянника почившей императрицы Анны Иоанновны[1]1
   В тюрьме этот человек провел 24 года и был убит стражей при попытке освободить его и провозгласить императором вместо Екатерины II.


[Закрыть], приказала захватить прибалтийские провинции Восточной Пруссии, пока Фридрих II Прусский воевал в Богемии. В сентябре 1760 года русские войска вошли в Берлин[2]2
   Это был первый захват русскими немецкой столицы. Затем русские войска побывали в Германии в 1814 году и заняли Берлин в 1945-м.


[Закрыть], но вскоре оставили город, так как к нему приближалась многотысячная армия Фридриха Великого. Однако за русскими оставался Кёнигсберг, город, в котором короновались прусские короли. Кёнигсберг сдался в январе 1758 года, когда русская армия вступила в Восточную Пруссию. Капитуляция Кёнигсберга ознаменовала появление на политической карте мира нового сильного и непредсказуемого игрока – России. Первым русским комендантом города стал Гавриил Резанов, к тому времени получивший несколько орденов и вскоре ставший генерал-лейтенантом.

Далее в нашей истории появится еще один персонаж – Гавриил Окунев. Скорее всего Гавриил Резанов и Гавриил Окунев повстречались в здании Адмиралтейства на южном берегу Невы, рядом с недавно построенным Зимним дворцом. Тогда, впрочем, как и сейчас, Адмиралтейство представляло собой огромный комплекс, в котором были расположены не только офисы, но также сухие доки, лесопилки и мастерские по производству канатов. В 1746 году генерал-майора Окунева, дворянина из Пскова, назначили начальником корабельного строительства на Балтике. После захвата Кёнигсберга суда начали строить в старом немецком порту Пиллау (теперь это Балтийск). Так что у двух Гавриилов было много общих дел. Кроме того, они были ровесниками, а особых карьерных успехов достигли в годы Семилетней войны. Их семьи получили дворянство во время правления Ивана Грозного (Окуневы стали дворянами на девять лет раньше Резановых)¹⁶. Их дома в Петербурге располагались близко друг от друга: Окуневы жили на Дворянской улице, в доме номер 2, а Резановы – за углом, на набережной Невы. По Табели о рангах Резанов занимал более высокое положение (он относился к третьему классу), однако Окунев, имевший обширные владения под Псковом, был богаче. Так или иначе, их социальное, да и финансовое положение было приблизительно одинаковым, генералы подружились и в конце концов поженили своих детей – сын Гавриила Резанова Петр, офицер Измайловского полка, предложил руку и сердце дочери Окунева Александре. Их первенец, которого назвали Николаем, родился в марте 1764 года в Петербурге.

К большому сожалению отца и, вероятно, тестя, военная карьера Петра Резанова не сложилась. Он был слишком молод, чтобы серьезно продвинуться по службе во время Семилетней войны, а после заключения мира между Пруссией и Россией его шансы на успех и вовсе сократились. Но, в отличие от своего отца, он вовсе не обязан был служить в армии. Император Петр III, сторонник союза с Пруссией, заключивший в 1762 году мир с Фридрихом II, правил всего 186 дней. Его свергла энергичная жена-немка, короновавшаяся в сентябре 1762 года под именем Екатерины II. За время своего короткого правления Петр успел подписать Манифест о вольности дворянской, согласно которому дворяне освобождались от обязательной гражданской и военной службы, могли по своему желанию выходить в отставку и беспрепятственно выезжать за границу. Однако дворянам по-прежнему запрещено было заниматься предпринимательством. В этой ситуации выбор был невелик – либо все-таки служить, либо бездельничать в своем поместье. Но Петр Резанов был не настолько богат, чтобы позволить себе сибаритствовать. Наиболее амбициозные из дворян могли попытать счастья и сделать карьеру при дворе. Был и другой вариант – проявить себя в бюрократическом аппарате: в Сенате или в одной из десяти существовавших тогда коллегий (из которых позже возникли министерства). На гражданской службе состоял брат Петра – Иван Резанов. В 1762–1766 годах он был прокурором Московской конторы Святейшего Синода, затем одиннадцать лет проработал в Саратове, в Опекунской конторе в Канцелярии Опекунства иностранного, стал вице-президентом этой Канцелярии; за ретивость был замечен и приглашен на должность обер-прокурора 1-го департамента Сената, стал сенатором; в 1780 году он получил чин тайного советника. В 1781 году Иван Резанов возглавил Берг-коллегию, также был директором Конторы разделения золота и серебра, а с 1785 года руководил работой Монетных департаментов в Санкт-Петербурге и Москве. В масштабах России – головокружительная карьера и пример для брата, однако тот все чаще задумывался о другом пути – попытать счастья в колониях или на мало освоенных территориях. Путь этот был рискованный, но, если повезет, очень прибыльный.

Точно так же, как и многие молодые люди по всей Европе, покидавшие родину в поисках себя и своего дела, Петр Резанов решил покинуть родные края и отправиться в Сибирь.

2. На границах империи

В Европе мы были приживальщики и рабы, а в Азию явимся господами. В Европе мы были татарами, а в Азии и мы европейцы.

Ф. М. Достоевский, 1881 г.¹

…Жизнь, полная кипучего брожения и пылкой и бесцельной деятельности, которой отличается юность всех народов.

А.С. Пушкин – П. Я. Чаадаеву, 19 октября 1836 г.

Испания и Россия в Средневековье играли роль буферов, сдерживающих внешнюю агрессию. Испания противостояла маврам из Северной Африки, Россия сдерживала орды монголов, а потом и татар². Благодаря постоянной военной угрозе обе страны оставались более авторитарными и, пожалуй, более патриархальными, чем их соседи, над которыми не нависала постоянная опасность. У Испании и России было меньше возможностей для развития, но за свои усилия в борьбе с неверными они получили хорошие дивиденды в виде огромных неисследованных территорий и богатств, которые там находились. Божий промысел послал Испании Новый Свет – именно так думали испанские католические короли. Ортодоксальные русские цари были убеждены, что в награду от Господа они получили Сибирь с ее несметными сокровищами. Подчинив себе Сибирь, Московия смогла заявить о себе не просто как страна, но как держава, которая и по сей день во многом поддерживается продажей природных богатств.

Московские князья стали помышлять о создании империи примерно с 1472 года, когда государь всея Руси Иван III женился на Софье (Зое) Палеолог, племяннице последнего императора Византии Константина XI, погибшего в 1453 году при взятии Константинополя турками. С царевной в Московию пришел двуглавый орел и представление о том, что Москва станет наследником Константинополя, то есть третьим избранным городом после Рима (Москва – третий Рим). Однако в конце XV и в первой половине XVI столетия расширение границ России на Запад сдерживали Польско-Литовское княжество и балтийские прибрежные города, объединенные в Ганзейский союз.

Внук Софьи – Иван Грозный – сумел изменить баланс сил в спарринге носителей двух вероисповеданий – мусульманства и православия, взяв в 1552 году столицу татар Казань. В 1556 году он повел свое войско на юг, вниз по Волге, и разбил татар под Астраханью. Грозный сделал Волгу исключительно русской рекой, дающей, ко всему прочему, выход на Каспий и в Персию.

После того как русские взяли Казань, они получили доступ к реке Кама, ее притокам, а значит, к Уралу и Сибири. Сибирь не принадлежала России – это была территория Сибирского ханства, или Сибирского юрта, державшего в подчинении местные племена. О Сибири знали в Европе – европейские торговцы в поисках мехов, и возможно, еще одного пути в Китай, пусть и не часто, но все-таки появлялись в этих краях. Бывал здесь и Ричард Ченслер, английский мореплаватель, в 1553 году достигший устья Северной Двины. Весть о прибытии иноземцев «с торговой целью» достигла Ивана IV, и он пригласил Ченслера в Москву. Встреча состоялась в марте 1554 года, и результатами ее были довольны обе стороны – Ченслер получил грамоту на право свободной торговли с Московским государством, а русский царь, возможно, уже просчитывал будущие бырыши и, конечно же, надеялся на расширение не только торговых, но и политических связей с Европой. Собственно, речь идет о поддержке Московской компании, которая, вопреки названию, была компанией английской и ранее именовалась Mystery and Company of Merchant Adventurers for the Discovery of Regions, Dominions, Islands and Places unknown, что в свободном переводе означает «Предприятие торговцев – искателей приключений, готовых к открытию новых территорий», и Ричард Ченслер был одним из ее основателей.

Забегая вперед, скажем, что надежды Ивана IV на политическое сотрудничество не оправдались, и в 1570 году, после отказа Елизаветы I вести какие-либо переговоры с посланниками русского царя, кроме торговых, компания временно была лишена почти всех привилегий. А вообще она просуществовала до 1649 года, когда все ее иностранные агенты были высланы из России.

В середине XVI века экономики европейских стран претерпевали большие изменения, связанные с появлением на континенте огромного количества испанского золота. А в Северной Европе (в первую очередь в Англии) был экономический бум, связанный с производством и торговлей шерстяными тканями. У людей появились деньги, а вместе с ними и желание иметь доступ к товарам категории люкс, привезенных с Востока. Виш-лист богатых был очень прост: меха и специи. Португальские и английские моряки искали доступ к черному перцу, мускатному ореху и гвоздике, чтобы сделать пищу знати немного вкуснее. А русские предприниматели отправлялись в Сибирь за мехом лисы, соболя и куницы, который ценился на вес золота. И это не преувеличение. В 1623 году один сибирский чиновник зафиксировал в официальном протоколе «исчезновение двух шкурок черной лисы, одна за 30 рублей, другая за 80»³. За эти деньги в то время можно было купить 50 акров сибирской земли, дом, пять хороших лошадей, десять коров и двадцать овец, и еще бы осталось на всякие приятные мелочи. При таких ценах вполне понятно, почему Ян Ван Дейк из Нидерландов и Себастьяно дель Пьомбо, его итальянский коллега, с такой любовью расписывали каждый волосок меховых изделий заказчиков портретов. Эти меха стоили больше, чем художники могли заработать за несколько лет.

Именно мех превратил Московию из мелкого княжества на задворках Европы в великую державу⁴. В 1595 году боярин Борис Годунов, доверенное лицо царя Федора Иоанновича, наделенный правом самостоятельных дипломатических сношений, отправил императору Священной Римской империи Рудольфу II щедрый «бакшиш» за помощь в войне против «ненавистных турок». Подношение свидетельствовало о богатстве Москвы: 337 235 беличьих шкурок, а также 40 360 шкурок соболя, куницы, бобра и волка. Все это добро заняло двадцать комнат пражского дворца. В начале XVII века треть доходов Русского государства приходилась на продажу «мягкого золота». Без сибирских мехов и денег, которые они принесли, невозможно было бы накопление капиталов, позволивших проводить экспансию и расширять границы, и было бы сложно представить, чем бы финансировал свои войны Петр I.

Точно так же, как и испанские конквистадоры в Новом Свете, как и английские пираты на службе Елизаветы I Тюдор, те, кто осваивал бескрайние просторы Сибири, были, по сути, разбойниками, которым покровительствовала Российская корона. Династия купцов Строгановых из города-республики Новгорода (Новгород в свое время активно участвовал в торговых сделках Ганзейского союза, хотя формально и не входил в него; в состав Централизованного русского государства вошел при Иване III, в 1478 году) финансировала первые экспедиции за мехом на Урал и использовала для этого наемников. В апреле 1558 года Иван Грозный выделил Аникею Строганову в безвозмездное пользование пять миллионов акров (1 акр = 40,5 сотки) уральских лесов, превратив тем самым купца в наместника, ответственного за развитие и защиту края⁵. За Уралом начинались земли татарского каганата, который стоял на пути охотников и торговцев мехом и, разумеется, препятствовал дальнейшему расширению России на восток.

В 1577 году Строгановы заключили договор с молодым казачьим атаманом по имени Ермак Тимофеевич. Ермак происходил из семьи «лихих людей», промышлявших на Средней Волге. После того как все течение Волги оказалось на территории России, разбойники остались не у дел. Получив предложение Строгановых, Ермак собрал отряд и двинулся на восток, в глубь владений хана Кучума. Считается, что Ермак подчинил Сибирь в 1582 году. В октябре этого года он разбил татар на берегу Иртыша, у мыса Подчуваш, а затем занял столицу ханства – Кашлык (она находилась недалеко от современного Тобольска). Самому Кучуму удалось бежать, и он вынашивал планы вернуть свои владения. В ночь на 6 августа 1585 года он напал на отряд Ермака и сумел его разбить. Раненый атаман пытался переплыть реку Вагай, приток Иртыша, но тяжелая кольчуга утянула его на дно. Из Кашлыка пришлось уйти, но это было временное поражение. После 1598 года Кучум бежал в Ногайскую орду, где был убит.

Ермак понимал, что взял Сибирь без разрешения государя, и, чтобы умилостивить его, отправил в Москву 2500 шкурок соболя. Подарок был высоко оценен: Ермак стал «сибирским воеводой», то есть «хозяином» этих земель, как Строгановы на Урале. Кстати, та самая кольчуга, из-за которой погиб Ермак, – царский подарок.

По своему социальному статусу Ермак Тимофеевич был «вольным казаком», то есть из тех крестьян, которые бежали от крепостного права в Польшу, Литву, на Дон или, как в случае с семьей Ермака, в низовьях Волги. Казаки не принадлежат к какой-либо этнической группе и не имеют общей национальности. Жизнь на границах империи была не самой простой. Татары, регулярно совершавшие набеги, уводили в рабство десятки тысяч людей, которых продавали на рынках Оттоманской Порты. Крымские татары сожгли и разграбили Москву в 1571 году, и ликвидировать крымский каганат удалось только при Екатерине II, в 1783 году⁶.

Иван Грозный был первым из правителей, кто, по примеру купца Строганова, использовал для расширения территорий силы казаков. Он предложил казакам выгодную сделку: за охрану восточных и южных рубежей империи – свобода от крепостного рабства и право эксплуатировать проживающие на окраинах империи народы.

Казаки жили на земле, занимались крестьянским трудом, но в любой момент были готовы взяться за оружие и начать воевать. Существовало несколько территориальных казачеств: донское, кубанское, терекское, астраханское, уральское, оренбургское, сибирское, туркестанское, трансбайкальское, амурское и уссурийское. По сути, эти названия отражают постепенное продвижение империи на восток и юг. Внутри казачества со временем сложилась четкая градация. Полки (обычно при городах) делились на сотни, пятидесятки и десятки. Во главе полков стояли полковники, сотни управлялись атаманами и сотниками. Казачьи поселения назывались станицами, отсюда – казаки-станичники. Сторожевые казаки несли службу при пограничных крепостях, были также казаки-вожи (проводники). Когда казаки не вели боевых действий, связанных с защитой границ, они ненаказуемо могли захватывать новые земли и грабить население⁷. «Этих людей не пугает ни жаркое солнце, ни холодная зима, – писал Ричард Ченслер о казаках, с которыми столкнулся на Северной Двине в 1553 году. – Они в состоянии простоять два месяца зимой в чистом поле, там, где обычный солдат не найдет ни крова, ни пропитания»⁸.

Можно говорить о трех условиях, способствующих расширению границ империи на восток: осознание роли Московии как наследницы Византии, необходимость обезопасить границы от набегов татар и наличие на границах казаков. Из этих трех факторов наличие казаков было, как представляется, решающим.

Казаки двигались на восток не как купцы, а как завоеватели, и это было осенено властью. Московские государи по отношению к коренному населению захватываемых земель придерживались точно такой же политики, как в свое время с русскими обходились татары. Все крестьяне становились собственностью царя и привязывались к земле, а местная знать переходила в разряд вассалов. «Когда бедный мужик встречает на улице [царя или знать], он должен пасть ниц и не смотреть на господина <…> словно тот идол, которому поклоняются»⁹, – писал английский путешественник Жиль Флетчер, посетивший Москву времен Ивана Грозного.

Казаков можно сравнить с ордой, которая двигалась на восток, а не на запад. Покоренные ими народы должны были платить ясак (это, кстати, татарское слово) – натуральный налог, который в Сибири и на Севере главным образом взимался пушниной. Очень часто казаки брали в плен женщин¹⁰. Формально исправно платившие дань жители попадали под защиту царя, что, если вдуматься, не имело смысла, так как царь был далеко, а казаки – близко. И все же надо отметить, что в случае принятия выставленных условий казаки местное население не истребляли¹¹.

В Новом Свете (на реке Св. Лаврентия и в Гудзоновом заливе) торговля пушниной осуществлялась в виде бартера с местными племенами, и очень часто на обмен шли земли. Покорение Сибири проходило по той же схеме, которую использовали испанцы: путем «безвозмездной конфискации».