Текст книги "Шаг на пути к небу. Роман"

Глава 11

– Разрешите войти, товарищ подполковник? – заходя в кабинет комбата, доложил Арсений.

– Входите, – не вставая из-за стола, ответил Стрельников.

– Старший сержант Бандурин по вашему приказанию прибыл. – Сенька козырнул, и вытянулся перед командиром по стойке смирно.

– Вольно казак, вольно, проходи, присаживайся. – Комбат показал ему на стоящий рядом со столом стул. Не смотря на скорый дембель, и практически дружеские отношения с командиром, Арсений всегда вёл себя по уставу, не допуская панибратства. Долгие три года службы, и две военные компании на озере Хасан в тридцать восьмом, и Халхин-Гол в тридцать девятом, очень сблизили их. Стрельников по-особенному относился к Бандурину, ценя его храбрость и самоотверженность в бою, и спокойный, отзывчивый характер в быту. Именно поэтому он подал ходатайство командиру дивизии, о направлении Бандурина на учёбу в военное училище, и получил на него положительный ответ. Хотя конечно, это было не так просто. Не смотря на то, что с казачества были сняты ограничения по службе, всё же на офицерские должности казаков старались не ставить, и возможности учиться в военных учебных заведениях не давали. Не последнюю роль сыграли авторитет Стрельникова, ну и конечно, заслуги Арсения. К этому времени он был кавалером Орденов красной звезды и боевого красного знамени, имел ранение, и числился на хорошем счету у командования.

– Ну что, Арсений Матвеевич, спешу тебя обрадовать. Моё ходатайство удовлетворено, тебя направляют в Ленинград, в высшее военное училище. Поздравляю тебя, казак! – Стрельников всегда, в дружеском общении называл его «казак», стараясь быть накоротке.

– Благодарю, товарищ командир, вот это радость, спасибо вам большое. Сенька встал, и, козырнув, протянул комбату руку. Тот пожал её.

– Ну ладно тебе благодарить, моё дело маленькое, написал бумажку и всё, – поскромничал Стрельников. – Ты давай, учись хорошо, может еще и послужим вместе.

– Буду прилагать все силы, товарищ командир.

– Что с дома пишут? Как жена, дочка?

– Да, слава Богу, всё хорошо, дочке в позапрошлом месяце годик был, растёт. Жинка говорит, на меня шибко походит.

– Ну и хорошо, пускай растёт на радость родителям. – Стрельников взял со стола бумажку.

– Вот Арсений Матвеевич, направление. Думал я, может тебе отпуск перед Ленинградом получится, да видно не выйдет. Тебе предписано прибыть в расположение училища 25.08.1940 года, а сегодня у нас восемнадцатое. Итого у тебя неделя, чтобы собраться и выдвинуться. До туда дорога не близкая, почитай, через всю страну добираться придётся.

– Да ничего страшного, товарищ командир, три года ждали и ещё подождут, чай не на гулянке я.

– Конечно, и я так думаю. Зато выучишься, станешь лейтенантом, направят в гарнизон, потом и семью заберёшь, будут всегда рядышком.

– Так точно, товарищ командир. – Сенька сиял от мысли, что у него появилась возможность стать офицером. Он мечтал об этом всю службу.

– Ну всё, казак, больше мне тебе сказать нечего, иди, готовься, собирайся, у тебя мало времени.

– Есть. Разрешите идти?

– Иди.

Сенька в письме известил родных о своём направлении на учёбу. Когда оно дошло до дома, он уже сидел за партой и грыз гранит военной науки. Его частенько посещали мысли о том, что пока у него идёт служба, дочка растёт, и он её даже ни разу не видел. От этих мыслей на душе становилось скверно, но он успокаивал себя тем, что совсем скоро он станет офицером, забёрёт семью и всё будет хорошо.

Дома известие о том, что Арсений направлен на учёбу, восприняли с радостью, особенно ликовал дед. Дарья же, конечно, не ожидала такого поворота событий. Она уже деньки считала до его возвращения, а тут оно откладывалось на неопределённый срок. Но всё же, Даша вскоре смирилась с выбором мужа, и продолжала ждать. Всю свою любовь и нежность молодая солдатка изливала в многочисленных письмах. Сенька тоже не скупился на них. Они оба любили друг друга, и никакие расстояния и расставания не могли повлиять на эту любовь. Из рассказов родных Даша знала, что в былые времена казаки служили по двадцать пять лет, а казачки верно и преданно ждали их со службы, видясь лишь в период коротких отпусков. При этом рожали и воспитывали детей, не пеняя на судьбу. Это, конечно же, придавало ей сил. И где-то в глубине души, она испытывала чувство гордости, за то, что тоже могла приобщиться к своему народу и испить эту чашу до дна.

Глава 12

– Товарищи колхозники, в прошлом, 1940 году, ваш колхоз перевыполнил план по поставкам молока и мяса. Партия и Советская власть по достоинству оценивает ваш труд, и выражает уверенность в том, что и впредь вы будете усердно и беззаветно трудиться на благо нашей родины, укрепляя её экономическую независимость.

В станичном клубе яблоку некуда было упасть. Народу набилось полно, кто не вместился, стояли на улице, и слушали выступающего со сцены представителя обкома. В честь празднования первого мая по передовым колхозам, перевыполнившим планы производства и поставки продовольствия, были инициированы награждения и праздничные концерты. Полуторка с концертной бригадой ездила по району, в сопровождении полномочного представителя, поздравляя отличившихся передовиков. Небольшого ростика человек, в строгом костюме, продолжал своё выступление.

– Разрешите мне, от лица верховного совета, вручить правительственные награды вашим землякам. – Он достал из портфеля список и начал зачитывать.

– Попрошу тех, кого я буду называть, подниматься ко мне. Итак, к правительственной награде, ордену трудового красного знамени, представляются: Председатель колхоза Светлый путь, товарищ Пустовал Тимофей Аркадьевич. Прошу. – Он сделал призывный жест рукой. Председатель поднялся на сцену, встав со своего места в первом ряду, под звуки торжественного марша, исполняемого трубачом из концертной бригады. Представитель, под аплодисменты присутствующих, прикрепил орден к отвороту его пиджака.

– Благодарю Вас, Тимофей Аркадьевич, за добросовестный труд на благо советского народа. – Он пожал ему руку, и под звуки того же марша, Пустовал спустился и занял своё место. Выступающий продолжил.

– Бригадир молочной фермы, товарищ Бандурин Семён Евсеевич. Тот также встал с места, занимаемого рядом с председателем и поднялся на сцену, под звуки наградного марша. Из зала донеслось несколько восторженных криков «Любо», заглушённые овациями. На грудь старого казака был прикреплён такой же орден.

– Доярка, товарищ Матюшина Пелагея Лаврентьевна, которая установила рекорд по выдойке. Её надои за смену, как вы все знаете, составили более пятисот литров. Это пример для подражания, и показатель того, как может работать советский человек. – Женщина вышла на сцену. Получив награду, она заняла своё место. Ещё несколько станичников были награждены трудовыми орденами. По завершению награждений был показан запланированный концерт, и вскоре после него, бригада, погрузившись в свою полуторку, убыла.

Семён Евсеевич крутился перед зеркалом, то так, то этак перецепляя орден.

– Да что ты всё никак не накрасуешься, – смеялась над ним жена, – уж борода бела как снег, а всё туда же.

– Ты старая, мне тут не смейся, не украл, поди, а выслужил, посему имею полное право. Верно, сынки?

– Верно бать, конечно верно, – ответили Матвей с Андреем в один голос.

– Ты ж у нас настоящий герой. Вон сынки, смотрите, какой у вас дед, лихой казак. – Матвей посадил себе на колени двоих своих сыновей, и они вместе смотрели на деда. Настя сидела рядом, держа на руках маленькую дочурку. Андрей с Варей расположились по другую сторону стола, в окружении своих мальцов. Вся семья собралась праздновать первое мая, и награду деда. Ждали только сватов и Дашу с дочкой. Мария Тимофеевна начала накрывать на стол, Настя с Варварой взялись ей помогать.

– Настя садись, мы сами, – остановила её Варя, – тебе уж рожать не сегодня – завтра, отдыхай.

– Варька, кто бы говорил, сама на сносях и всё туда же, – улыбнулась Настя.

– Так мне ещё до осени ждать, а ты уж вот-вот.

– Да я себя хорошо чувствую, я ж не больна кака. Она посадила годовалую дочку на пол и начала резать хлеб. Вскоре стол закрасовался разносолами. За восемь лет, с того, голодного тридцать третьего года, экономическая обстановка в станице более – менее нормализовалась, и трудящиеся передового колхоза, смогли немного вздохнуть. Некоторые колхозники получили возможность заиметь в личное подсобное хозяйство, немного скота. Так, Семён Евсеевич забрал выбракованную корову, которую из-за мастита хотели списать на убой. Мария Тимофеевна с Варей выходили её. Несмотря на то, что одно вымя всё-таки спасти не удалось, три других давали молоко исправно. Да и зимой она уже успела отелиться, принеся заботливым хозяевам тёлочку. Теперь на столе Бандуриных всегда были молоко, сметана, творог, масло и сыр. Также, в сарайке, поселилось десятка два курочек, и три поросёнка. В общем, как говорил Семён Евсеевич, жизнь, мало-помалу налаживалась.

Вскоре пришли Григорий с женой и Даша с маленькой дочкой на руках.

– О, проходите, сваты дорогие, ждём вас. – Семён Евсеевич подошёл к Даше.

– А ну, айда, моя дорогая, к прадеду. Он взял ребёнка из её рук. Девочка с удовольствием пошла на ручки к деду. Даша часто бывала в их доме, и дед по-особенному относился к своей первой правнучке. Она отвечала ему взаимностью.

– Евдокиюшка моя девочка сладенькая, ай ты моя краса ненаглядная, ай вылитый Сенька, ну надо ж так уродилась. Чем старше становится, тем больше на отца походит, – приговаривал он, обнимая и целуя свою правнучку.

Арсений, когда узнал, что у него родилась дочка, в письме велел назвать её Евдокией, в память о своей матери.

Матвей подошёл к отцу.

– Ну, будет тебе дед уже, нацеловывать дитё, дай-ка старый дед, внучку молодому деду. – Он, улыбаясь, взял девочку у отца, по-доброму подшучивая над ним. Маленькая Евдокия, будучи ручным ребёнком, восприняла эту передислокацию, как должное. Матвей подошёл, и взял во вторую руку свою дочку.

– Во как жизнь поворачивается, – целуя по очереди детей, продолжил он восхищения маленькими девчонками.

– Дочка и внучка одного возраста, да ещё и племяшка вон, такая же. Вот нынча год на женский пол у нас богатый. Дал Бог дочерей, внучек, да правнучек, да корова вон у деда, тёлочкой разродилась. Знать быть добру. К нему подбежал младшой сынишка и обнял за ногу.

– А меня бать, на лутьки?

– Да тебе-то, куда на ручки, сын, ты ж казак, тебе уже на коня скоро, а не на ручки. Это девочек нужно на ручках носить, а казаки должны на ногах стоять, и стоять твёрдо. Усёк?

– Усёк. – Малец подбежал к своей двоюродной сестрёнке, дочке Андрея, сидящей на лавке, ничего не подозревая, и начал пытаться её поднять, чуть не падая вместе с ней.

– Трофимушка, да что ж ты делаешь? – подхватила их обоих Варя.

– Я хотю как батя, девотек на лутьках носить.

– Ну, ты ж ещё маленький, вот подрастешь ещё чуть-чуть, посадят тебя казаки на коня, станешь уже взрослым казаком, тогда и будешь девочек на ручках носить. Хорошо?

– Холосо. А когда меня на коня посадят?

– Скоро, как три годика тебе будет, так сразу. – Малец подбежал к мамке.

– Мам, а когда мне тли годика будет? – Настя заулыбалась, и, посадив его к себе на колени, погладила по волосам.

– Скоро сынок, когда лето будет, тогда тебе и три годика будет.

Все сидели, глядя на детей, и умилялись.

– Ну всё, садитесь все за стол, – скомандовала Мария Тимофеевна. – Хватит уже деды детей нализывать, а то у нас дедов нынче не меньше детей развелось. – Все засмеялись.

– Эт точно, – подтвердил, смеясь, её слова Григорий. – Евдокиюшка родилась, и сразу три деда образовалось, и прадед в придачу.

– Ага, у нас прям клан дедов, – подхватил шутку Андрей. Дом наполнился смехом.

– Накладывай, дочка. – Мария Тимофеевна подала Насте черпак. – А то эти деды теперь до утра ржать будуть, аки кони.

Настя разложила по тарелкам картошечку тушеную на курочке. Дед по-молодецки нырнул в погреб и достал бутыль, с самодельным вином.

– Вот, трёхлетней выдержки, по старому казачьему рецепту приготовил. Настоящий эликсир здоровья, – хвастался он своим рукоделием. Семён Евсеевич был не сторонник праздного распития, и детей так воспитал, но как лекарство, и для особых случаев всегда имел запас.

– По пару глотков употребим. Не каждый день казаков орденами жалують.

Вся семья расселась за столом, поздравили деда с наградой. Он, конечно же, приодел штаны с лампасами, и рядом с новеньким орденом, прикрепил свои георгиевские кресты.

– Вот, дослужился, рядом с царёвыми наградами и советский орден появился. – Старый казак не бахвалился перед родными, это был тонкий, воспитательный процесс. Семён Евсеевич чётко чувствовал, что в казачьей среде идёт постепенное, искусственное стирание казачьего самосознания, и поэтому он всячески поддерживал это самосознание в своей семье. Сложно было сохранить его в советской среде, но, тем не менее, старые казаки старались сделать это максимально, и направляли в этом русле свои семьи.

– Мы вон с Сенькой славу добываем по полной. У него уж поди тожа полна грудь орденов, – продолжал он расставлять акценты на том, что казак может, и должен служить своему народу и отечеству, при любой власти и на любом поприще. За столом полились песни. Их сменяли задушевные разговоры, плавно переходящие опять в песни. К вечеру все разошлись по домам, наметив встретиться всей семьёй 21 июня, на дне рождения Трофимушки, чтобы по старинному казачьему обычаю посадить трёхлетнего казака на коня. Так и сделали.

Ближе к вечеру, после короткого субботнего рабочего дня, все начали собираться в доме Матвея и Насти. Буквально две недели назад она родила ещё одну дочку. Двор был завешан стираными пелёнками, которые спешно убирались с глаз долой. Матвей навьючивал коня, приведённого по этому случаю с колхозной конюшни. По двору бегали ребятишки. Вот, все были в сборе. Для них это была стандартная процедура, каждый знал свою роль и своё место в этом казачьем обряде. Всё присутствующие встали в большой круг, растянувшись по двору. Трофимка стоял рядом с матерью и сверкал от счастья, как медный пятак. Дед держал небольшую старенькую иконку Христа Спасителя. Матвей, держа коня под уздцы, ввёл его в круг, подойдя к отцу с матерью, он перекрестился, поклонясь святому образу. Отец благословил его. Он прошёл несколько раз по кругу, ведя за собой коня. Все присутствующие выкрикивали, – «а где же наш казак? Почему конь порожний и седло пустое? Куда же запропал наш бравый воин?». Все говорили это с серьёзностью в голосе, так что Трофимка негодовал. Он смотрел на всех, крутя головой, и не понимал, неужели они его не видят, вот же он, тот бравый казак. Матвей, сделав очередной круг, подвёл коня к сыну, прижавшемуся к материной ноге.

– Ну, всё мать, твоё бабье воспитание закончено, отдавай мальца свово, тепереча казак он ужо.

– Поди сынок к батьке. – Настя подтолкнула сына. Матвей взял его на руки и посадил в седло. Тот, раскрыв рот от восторга, вцепился в него обеими руками. Пройдя круг, они подошли к Андрею, держащему в руках шашку.

– Вот сынку, это оружие твоего прадеда, с ним в руках он побивал всех врагов. И дед твой тоже с ним воевал. На, возьми его. Теперь ты настоящий воин. Помни всегда об этом. Бог даёт тебе своё благословение на то, что бы и ты, как весь твой род, был защитником отечества, народа своего, и веры Христовой. Чтобы, когда вырастешь, всегда защищал мать свою с отцом, бабушку с дедом, сестёр своих, и весь свой народ. – Матвей повесил шашку ему на шею. Одной рукой Трофимка придерживал её, а другой по-прежнему держался за седло. Так они прошли ещё круг, и подошли к деду, стоящему с иконой.

– Вот Трофимушка, внучек ты мой любезный, продолжатель славного казачьего рода. Даём мы тебе святой образ Спаса нашего, Иисуса Христа. Потому как оружие без веры на погибель. Мы казаки, воины Христовы, в первую очередь, должны опираться на веру свою, веру праотцев наших. Тогда, Бог сподобит вынимать оружие из ножен, токмо за правое дело. Сия икона будет храниться в доме твоего отца, до времени. Когда ты вырастишь, и будешь венчаться, она будет с тобой, и войдёт первой в твой дом. Опосля, когда будешь садить на коня своего старшего сына, передашь её ему. А когда сын твой будет венчаться, эта икона пойдёт в его дом. И так до скончания века. – Трофимка хлопал глазами и ничего не понимал, из заумных и глубоких дедовских речей, но как путёвый махал головой, соглашаясь с каждым словом. С этими наставлениями, Семён Евсеевич передал икону внуку. Трофим взял её во вторую руку, первой продолжая придерживать шашку. Матвей тронул коня. Мальчуган, не держась за седло, инстинктивно начал балансировать телом в такт шага.

– Лихой казаче, – закричал ему в след дед. – Любо казаку.

– Любо, – подхватили его все присутствующие. Так, отец провёл сына верхом несколько кругов. Все кричали. – «Любо казаку, добрый казаче, лихой казак народился у нас, славный воин и защитник растёт». Мальчонка был счастлив от всего этого действа. Его распирала гордость.

На этом обряд был завершён. Женщины быстро накрыли на стол, стоявший рядом. Все уселись трапезничать. Детвора бегали по двору, играя в догонялки. Взрослые, подливая чаёк из пузатого самовара, стоящего посреди стола, поздравляли родителей с рождением сына. Все разошлись, когда начало темнеть.

В воскресное утро, Матвей с Настей решили поспать подольше, пользуясь выходным. Детвора, нарезвившись вчера, тоже дрыхли. Летнее солнышко уже начало наполнять своим светом дом. Новорожденная дочурка спала рядом с их кроватью, мило похрюкивая. От внезапного стука в дверь все проснулись. Матвей встал с кровати и открыл засов. В дом вбежал Андрей. Его глаза горели огнём, в тоже время в них виднелась какая-то растерянность. Он тяжело дышал, и то и дело задерживал дыхание, стараясь его восстановить.

– Что случилось, братка? Ты что в выходной день, в такую рань, всех разбулгачил?

Андрей подошёл к ведру с водой, и, зачерпнув ковшом, отпил, окончательно успокоив одышку. Все смотрели на него с удивлением.

– Война, брат, – выговорил он наконец, и допил из ковша.

– Что? Какая война? Ты про что? – Матвей, спросонья не мог сообразить, о чём говорит брат.

– Не знаю точно, по-моему, опять с германцами. Аркадич зараз за батей прислал, рано утром. Батя воротился от него, гутарит, мол, радиограмма пришла с района. Сегодня утром, в четыре часа, наши границы атаковали.

– Да какие границы, объясни толком? Японцы, что ли?

– Нет, не японцы, западные границы. А там только германец может, больше некому.

– Ничего не понимаю. Как германец, писали же, что у нас с ними мирный договор подписан.

Настя сидела на кровати, прижимая к груди проснувшуюся дочку, и не могла поверить своим ушам. Сердце от волнения выпрыгивало из груди.

– Что же это, казачки, опять что ли? Да сколько ж на наш век Господь ещё испытаний определил? Когда же все эти войны закончатся?

– Погодь, Настюш, надо всё точно выяснить. – Матвей поцеловал жену и дочку.

– Андрюха, пойдём до бати, всё разузнаем подробнее.

– Побежали. Он зараз обратно в правление пошёл, к председателю. Нужно туда нам.

Глава 13

В душном, прокуренном вагоне, на полу, разместились молоденькие лейтенанты. Кто-то сидел, прислонившись к стене, кто-то полулежал, оперевшись на свой вещмешок. Для пятидесяти человек вагон был явно маловат. Июльское солнце раскаляло его так, что казалось, он сейчас вспыхнет огнём.

– Да когда же тронемся уже, – вытирая пилоткой пот с лица, с изнурённым видом, пробормотал плечистый, атлетического телосложения парень, высовывая голову в небольшое оконце. – Сейчас точно сваримся уже. Что ж так долго стоим?

– Авдеев, ну сказали же, что к составу вагоны дополнительные прицепляют. Зараз прицепят, и тронемся, – со строгостью в голосе пресёк его страдания голубоглазый, по-девичьи красивый паренёк, с таким же кубиком младшего лейтенанта на петлицах.

– Быстрей бы уж, хоть сквозняком свежий воздух нагонит, – выдохнул Авдеев.

Все сидели молча, потупив взгляды. Казалось, что они экономят силы, не желая растрачивать их на пустую болтовню. Кто-то, сняв гимнастёрку, вытирал ей свой потный торс, кто-то обмахивался пилоткой, как веером. Жара действовала на всех удручающе. И как назло, был полный штиль, ни одно дерево даже не шевелилось от ветра.

Вдруг двери вагона отворились, создав небольшой сквознячок, и в вагон запрыгнул Сенька. Его новенькую гимнастёрку украшали лейтенантские петлички, в отличие от всех присутствующих младших лейтенантов, и три ордена.

– Ну что там командир, когда поедем? – поинтересовался Авдеев.

– Всё, хлопцы, объявлена десятиминутная готовность. Ещё восемь вагонов, до отказа забитых пехотой прицепили. Фрицу несдобровать, зададим ему трёпки по первое число. Правда, Карташов? – обратился он к голубоглазому младшему лейтенанту.

– Так точно, товарищ лейтенант, ещё как зададим.

– А что говорят, куда едем-то? – поинтересовался боец с голым торсом.

– А ты что это, Паршин, разнагишался?

– Так жара, спасу нет, товарищ лейтенант.

– А если сейчас тревогу объявят?

– Так я мигом, хоп и готово. – Он моментально натянул гимнастёрку и застегнул ремень.

– Точно не скажу, братцы, но, по-моему, едем под Смоленск. Я так, краем уха слышал, вроде там наши в окружение попали, будем выручать. – Арсений старался совмещать в своём отношении с подчинёнными и командирскую строгость и простое, дружеское общение. Ведь ещё буквально неделю назад, он сидел с ними за одной партой в училище.

С началом войны Красная армия несла большие потери в младшем командном составе. Фронт требовал кадры. По военным училищам прошла мобилизация. Всем последним курсам были досрочно присвоены офицерские звания и они спешно направлялись в действующую армию. В основном это были восемнадцати – девятнадцатилетние мальчишки. Арсению было двадцать четыре, он имел боевой опыт, и был отличником учёбы. Ему сразу присвоили звание лейтенанта и назначили старшим сводной роты. Рота вчерашних курсантов, а ныне младших лейтенантов Красной армии, под его командованием, погрузилась в эшелон, и следовала на западный фронт, в район Смоленска. В боях под Полоцком, армия понесла большие потери, особенно в танках. Пополнение спешно перебрасывали в районы прорыва, затыкая им образовавшиеся бреши в линии фронта. На двух станциях к их составу прицепили вагоны с пехотой. Счёт шёл на часы. Командование подгоняло. Угроза окружения нависла над передовыми частями, срочно были нужны резервы.

Состав дернулся, стукнув колёсами.

– Ну, слава Богу, – возрадовался Авдеев. Все заметно оживились. В окна и щели стал задувать свежий ветерок, вдохнув жизнь в изморенных жарой бойцов.

– Ну, всё братцы, дальше без остановок до самого фронта. – Сенька присел, прислонившись к стенке вагона. Он достал из нагрудного кармана фотографию жены. Даша прислала её в письме перед самой войной. Сенька в любой свободный момент любовался ей.

– Жена, товарищ лейтенант? – поинтересовался Карташов, присаживаясь рядом.

– Да, жена.

– Красивая.

– С тридцать восьмого года не видел её. Соскучился уже, сил нет. Думал, учёбу закончу, её с дочкой к себе заберу, а оно вон как вышло. Теперь и не знаю, когда свидимся.

– Да мы их зараз махом разобьём, Арсений Матвеевич, не успеешь оглянуться, как жена уже рядом будет.

– Дай-то Бог Валера, дай-то Бог. – Сенька убрал фотографию в карман.

– Везёт тебе, Арсений Матвеевич, жена есть, дочка растёт. А у меня даже девушки нет, не довелось всё как-то. Думал, тоже отучусь, потом жениться буду. А теперь, вместо женитьбы, на войну вон еду.

– Да какие твои годы, успеешь ещё жениться, и детей нарожаешь. Тебе сколько годов-то?

– Девятнадцать.

– Ну вот, девятнадцать. Сейчас немцам всыпим, и поедешь жениться.

– Так чтобы жениться, нужно девушку найти сначала. А у меня-то её нет. Не на ком пока жениться то.

– Да это дело не сложное. Ты откель родом-то?

– Я с Ленинграда.

– А родители твои чем занимаются?

– Так я детдомовский. Нас после школы по распределению учиться отправляли, я и попросился в военное. Хотел, правда, в лётное, но меня в танковое направили. Говорят, ты, мол, в технике шаришь, тебе с танком управляться самое-то будет. Вот так я и стал танкистом.

– Ну вот, сейчас повоюем малость, опосля поедем к нам в Сибирь. У нас там знаешь, какие справные казачки есть. Сосватаю тебе какую-нибудь красавицу казачку, и заживёшь долго и счастливо.

– Смотри Арсений Матвеевич, ловлю на слове, я ж на подъём лёгкий, враз приеду.

– А что меня ловить, сказал, сосватаю, значит, так тому и быть.

Поезд мчался, монотонно стуча колёсами и качаясь, от чего клонило в сон. Арсений, надвинув пилотку на глаза, закемарил, под неспешные рассказы Карташова про свою жизнь. Многие последовали его примеру. Прохладный ветерок обдувал их распаренные тела, и постепенно одолевала дремота.

Все проснулись от того, что поезд, резко затормозив, инерцией толкнул всех в кучу.

– Что случилось? Приехали, что ли? – возмутился Авдеев, отталкивая навалившегося на него товарища.

– Что-то грубоватая остановочка.

– Сейчас узнаю, сидите здесь. – Сенька открыл дверь и выпрыгнул с вагона. Он нашёл коменданта поезда.

– Товарищ майор, разрешите обратиться?

– Что вам, лейтенант? – раздражённо оборвал его тот.

– Разрешите узнать причину остановки?

– А что, если не узнаешь, что-то изменится?

– Никак нет, просто хотел узнать, долго ли стоять будем, успеем ли водичкой разжиться.

– Успеете, лейтенант, успеете. В пяти километрах немцы пути взорвали. Ремонтная бригада уже работает, но ещё не меньше часа уйдёт на восстановление. Так что разживайтесь водичкой, раскрывайте сухпай, харчуйтесь покуда. Вагон никому без команды не покидать, чтобы мне тут бардака не было. Как поняли?

– Всё понял, товарищ майор, разрешите идти?

– Да иди уже, без тебя тошно.

Сенька подбежал к своему вагону.

– Карташов, Авдеев, Паршин, возьмите каждый по десять фляжек и за мной.

– Во це дело, водичка нынче кстати будет, – обрадовался Авдеев.

– Так, давайте братцы фляжки сюда, побыстрее.

Все начали снимать с ремней фляжки. Вагон наполнился алюминиевым бряканьем. Они сняли свои ремни, и как гирлянду, нацепили на них посуду.

– Ну, все за мной, – скомандовал Арсений. Они спрыгнули с вагона, и пошли в сторону вокзального здания. По станции шныряли небольшие группки солдат из пополнения, в сопровождении офицеров. В воздухе стояло какое-то напряжение. Никто толком не понимал, что происходит. Навстречу им вышел немолодой капитан, с двумя бойцами, несшими по два ведра воды.

– Товарищ капитан, подскажите, где водичкой разжиться можно, – обратился Арсений, козырнув и вытянувшись в армейском приветствии перед старшим по званию.

– А вон, справа обходи вокзал, – капитан показал в ту сторону рукой, – метров триста вниз пройдёшь, ещё раз на право, там увидишь поворот. Там колодец.

– Благодарствую.

– Иди, иди, там очередь, нынче у всех водяной запас подъистощился. Брякая котелками, они пошли в указанном направлении. По пути им встретились ещё несколько групп, несущих воду в свои вагоны.

– Пить-то как хочется, сил нету, – простонал Паршин, видя как плюхается вода у проходящих мимо. Он шёл сзади, в расстёгнутой на все пуговицы гимнастёрке и без пилотки.

– Паршин, ты опять полуголый, – сделал ему очередное замечание Сенька.

– Товарищ лейтенант, да у меня от этой жары тепловой удар скоро случится, я ж до фронта не доберусь, погибну смертью храбрых, в неравном противостоянии с природой.

– Николай, ты офицер Красной армии. Тут полно солдат, которые должны глядеть на тебя и пример брать. Тебе совсем скоро предстоит людьми командовать, в бой их вести за собой. Вот представляю, идёт наступление. А кто это там в одних портках в атаку пошёл? Да это взвод Паршина, им нынча жарко. Фрицы вас увидят, и со смеху помрут. – Все засмеялись.

– Так может, оно и хорошо, Арсений Матвеевич, – поддержал его шутку Авдеев, – Паршин их всех смехом заморит до смерти, экономия какая, боеприпасы тратить не надо, патроны целы, да и головы свои под пули подставлять не нужно. Одна выгода. – Все опять прыснули смехом.

– Ну-ну, экономия. Смех смехом, братцы, а устав дан нам не для развлечения, а для порядку. И мы, офицеры, как никто другой, должны этот устав соблюдать. Даже в таких мелочах, как форма одежды. Потому как, сегодня твои подчинённые будут видеть, как их командир нарушает устав в отношении формы одежды, а завтра они за тобой в атаку не пойдут. А что? Если командир нарушает устав, то и мы вполне можем себе это позволить.

– Ну, я так глубоко не мыслил, – буркнул в своё оправдание Паршин, застёгиваясь. – Мне просто шибко жарко.

– Ну, так и мне жарко, Коля. Так я тебе ещё больше скажу. В бою, мало того что жарко, ещё и страшно будет. И получается, по твоей логике, сегодня тебе жарко, ты голый ходишь, завтра тебе страшно, ты в бой не пойдёшь, послезавтра ты не выспался, давай сончас устроим, пока все укрепления строят, потом ты проголодаешься, с позиции уйдёшь харчеваться, а потом по бабе заскучаешь, побежишь в соседнюю деревню предаваться любовным утехам. Так брат, и до трибунала недалече.

– Да понял я всё, товарищ лейтенант, понял. – Паршин шел, виновато опустив голову. – В бою не трухану, и до бабы не побегу. Буду голодным, потным и невыспаным гада бить.

– Ну, вот и хорошо, что понял, надеюсь, к этому вопросу мы больше возвращаться не станем. – За воспитательной беседой они незаметно дошли до колодца. Возле него толпились солдаты, шустро поднимая из него ведро с водой.

– Кто последний? – поинтересовался Арсений.

– За нами будете, товарищи лейтенанты, – ответил ему крупного телосложения старшина, с залихватскими усами и чубом, выбивающимся из-под пилотки. На его гимнастёрке блестел орден боевого красного знамени. Они пристроились рядом, ожидая своей очереди.

– Откель будешь, старшина? – Спросил его Сенька, признав в его внешнем виде своего.

– С Урала.

– Из казаков, чтоль?

– Точно так, из казаков. Станица Сосновская, что под Челябинском.

– А я из сибирцев буду.

– Ну, будем знакомы, брат – казак. – Старшина протянул ему руку, и они обнялись.

– Я Арсений Бандурин.

– А я Василий Конюхов.

– Ну, вот и познакомились. Смотрю, орден у тебя боевой, где воевал? – поинтересовался Сенька.

– Так это, в финскую зимнюю компанию получил, в тридцать девятом.

– А ты где?

– А я в тридцать девятом на Дальнем востоке, с японцами дрался.

– Ну что, лейтенант, теперь вот вместе на Смоленщину едем, глядишь, и повоюем ещё вместе. Финнов да японцев побили малость, теперича и немца побьём.

– Да конечно побьём, старшина, от чего ж не побить, раз так они просятся.