Текст книги "Цена соли"
Автор книги: Патриция Хайсмит
Жанр: Литература 20 века, Классика
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Затем женщина взяла с прилавка свои перчатки, повернулась и стала медленно удаляться, а Терез смотрела, как расстояние между ними всё расширяется и расширяется. Из-под меха шубы виднелись бледные тонкие щиколотки. На женщине были простые чёрные замшевые туфли на высоком каблуке.
– Это заказ с наложенным платежом?
Терез взглянула в некрасивое, бессмысленное лицо миссис Хендриксон.
– Да, миссис Хендриксон.
– Разве вы не знаете, что должны отдать покупательнице верхнюю часть квитанции? Как, по-вашему, она сможет получить покупку, когда та придёт? Где покупательница? Вы можете её догнать?
– Да.
Она была всего в десятке футов от Терез, по другую сторону прохода, у прилавка кукольной одежды. Терез секунду помедлила с зелёной квитанцией в руке, затем усилием воли заставила себя обогнуть прилавок и двинуться дальше, потому что ей вдруг стало ужасно неловко своего вида, старой синей юбки, хлопчатобумажной блузки (человек, распределявший зелёные рабочие халаты, её пропустил) и унизительных туфель на плоском ходу. И ещё этой жуткой повязки, на которой, наверное, снова проступила кровь.
– Я должна вам это отдать, – сказала она, положив несчастный клочок бумаги на край прилавка, рядом с рукой женщины, и развернулась.
Снова оказавшись на своём рабочем месте, Терез обратилась лицом к коробкам с товаром и стала задумчиво их двигать взад-вперёд, как будто что-то ища. Она ждала, когда женщина закончит у прилавка напротив и уйдёт. Её сознание отсчитывало мгновения, уходящие, как безвозвратное время, безвозвратное счастье, потому что в те самые последние секунды она ещё могла обернуться и увидеть лицо, которого не увидит больше никогда. Также до её сознания доносились – сейчас смутно и вызывая другого рода ужас – прежние, нестихающие голоса покупателей у прилавка, просящие о помощи, взывающие к ней; и негромкое, гудящее «р-р-р-р-р» маленького поезда; всё это собиралось грозой, и подступало, и готово было разлучить её с женщиной.
Но когда она наконец обернулась, она снова взглянула прямо в серые глаза. Женщина шла к ней, и как будто время повернулось вспять, она снова прислонилась к прилавку, жестом указала на куклу и попросила её показать.
Терез достала куклу и с грохотом уронила её на стеклянный прилавок. Женщина бросила на Терез короткий взгляд.
– Эту, похоже, не сломаешь, – сказала она.
Терез улыбнулась.
– Да, возьму её тоже, – проговорила женщина тихим медленным голосом, и облако тишины окутало их посреди окружающего гомона и суматохи. Она снова продиктовала своё имя и адрес, и Терез записала их, медленно считывая с её губ, как будто и так уже не помнила наизусть.
– Оно в самом деле придёт до Рождества?
– Самое позднее – в понедельник. Это два дня до Рождества.
– Хорошо. Я не хочу вас нервировать.
Терез затянула узел на тесёмке, которой обвила коробку с куклой, а он взял и таинственным образом развязался.
– Нет, – сказала она.
В смущении столь глубоком, что было уже не оправдаться, она завязала узел под взглядом женщины.
– Дрянная работа, да?
– Да. – Терез нацепила сложенные вдвое квитанции наложенного платежа на белую тесёмку и сколола их булавкой.
– Так вы уж простите, что я тут жалуюсь.
Терез бросила на неё быстрый взгляд, и к ней вернулось ощущение, что она её откуда-то знает, что женщина вот-вот откроется ей, и они вместе рассмеются и всё поймут.
– Вы не жалуетесь. Но я знаю, что оно придёт.
Терез посмотрела через проход, туда, где женщина стояла раньше, и увидела крошечный зелёный листок, по-прежнему лежащий на прилавке.
– Вам правда следует сохранить эту квитанцию.
Теперь, когда женщина улыбнулась, её глаза изменились – они засияли серым, бесцветным огнём, который Терез почти узнала, почти идентифицировала.
– Я получала посылки и без них. Я их вечно теряю. – Она склонилась, чтобы подписать вторую квитанцию.
Терез смотрела, как она уходит, шагом таким же медленным, каким пришла; проходя мимо другого прилавка, она взглянула на него, раза два или три шлёпнула чёрными перчатками о ладонь. Потом исчезла в лифте.
И Терез повернулась к следующему покупателю. Она работала с неутомимым терпением, но хвостики у цифр на товарных чеках выходили бледными там, где карандаш вдруг судорожно дёргался в руке. Она пошла в кабинет к мистеру Логану, где, как ей показалось, провела несколько часов, но когда посмотрела на циферблат, увидела, что прошло всего пятнадцать минут, и теперь пора было мыть руки и идти на обед. Она стояла, застыв, перед вращающимся полотенцем, вытирала руки и чувствовала себя не привязанной ни к чему и ни к кому, изолированной. Мистер Логан спросил, не желает ли она остаться работать после Рождества. Он мог бы предложить ей место внизу, в отделе косметики. Терез ответила нет.
В середине дня она спустилась на первый этаж и купила открытку в отделе поздравительных открыток. Открытка не отличалась ничем особенно интересным, но по крайней мере она была непретенциозной, просто синее с золотым. Терез стояла с занесённой над открыткой ручкой и думала, что бы написать: «Вы великолепны» или даже «Я люблю Вас», но в конце концов быстро черкнула убийственно сухое и безличное: «Особый привет из "Франкенберга"». Вместо подписи она поставила свой рабочий номер, 645-А. Потом спустилась в почтовое отделение в подвале, помедлила перед ящиком для писем, внезапно охваченная робостью при виде собственной руки с наполовину опущенным в щель письмом. Да что может произойти? Так или иначе, через несколько дней она покинет магазин. А миссис Х. Ф. Эрд, ей-то что? Светлые брови, возможно, чуть приподнимутся, она мельком глянет на открытку, потом забудет о ней. Терез бросила конверт в щель.
По дороге домой ей в голову пришла идея декорации – интерьер дома, больше уходящий вглубь, чем в ширину, с неким завихрением по центру, от которого в обе стороны расходятся комнаты. Она хотела в тот же вечер начать работу над картонным макетом, но в результате сделала лишь подробный эскиз в карандаше. Ей захотелось с кем-нибудь повидаться. Не с Ричардом, не с Джеком и не с Элис Келли с первого этажа. Может быть, со Стеллой, Стеллой Овертон – художником-декоратором, с которой она познакомилась в первые свои недели в Нью-Йорке. Терез вдруг поняла, что не видела Стеллу с той самой коктейльной вечеринки, которую устроила перед выездом из прежней квартиры. Стелла была в числе тех, кто не знал, где она теперь живёт. Терез уже направилась было к телефону в холле, как вдруг услышала быстрые отрывистые звонки в свою дверь – это значило, что кто-то ждёт её на телефоне.
– Спасибо, – крикнула она сверху миссис Осборн.
Это был Ричард – он всегда звонил часов в девять. Ричард хотел знать, не желает ли она завтра вечером сходить в кино. Это был фильм в «Саттоне», который они до сих пор не посмотрели. Терез ответила, что у неё ничего не намечено, но она хочет закончить наволочку. Элис Келли разрешила ей зайти завтра вечером и воспользоваться швейной машинкой. А кроме того, ей нужно вымыть голову.
– Вымой её сегодня, а завтра вечером давай встретимся, – сказал Ричард.
– Сейчас уже поздно. Я не могу спать с мокрой головой.
– Я тебе завтра вечером её вымою. Без ванны, парой вёдер воды обойдёмся.
Она улыбнулась.
– Думаю, лучше не надо. – Однажды, когда Ричард мыл ей голову, она свалилась в ванну. Ричард имитировал сливное отверстие, с бульканьем и хрюканьем, и она так сильно смеялась, что поскользнулась и упала.
– Хорошо, а как насчёт той художественной выставки в субботу? Она открывается после обеда.
– Но в субботу я работаю до девяти. Раньше половины десятого выбраться не смогу.
– Ага… Ну что ж, тогда я останусь в училище, и мы встретимся на углу часов в полдесятого. Сорок четвёртая и Пятая. Идёт?
– Идёт.
– Какие-нибудь новости?
– Нет. У тебя?
– Нет. Завтра иду узнавать о бронировании билетов на корабль. Звякну тебе вечером.
Терез так и не позвонила Стелле.
На следующий день была пятница, последняя пятница перед Рождеством и самый загруженный день за всё время работы Терез во «Франкенберге», хотя все говорили, что завтра будет ещё хуже. Люди напирали на стеклянные прилавки с пугающей силой. Покупателей, которых она начинала обслуживать, подхватывало и уносило вязким потоком, заполнившим проход. Невозможно было представить ещё большее количество народу на этаже, но лифты всё продолжали выпускать людей.
– Не понимаю, почему они не закроют внизу двери! – заметила Терез, обращаясь к мисс Мартуччи, когда они обе стояли наклонившись перед стеллажом с товаром.
– Что? – отозвалась мисс Мартуччи, которая ничего не слышала.
– Мисс Беливет! – прокричал кто-то, и раздался свисток.
Это была миссис Хендриксон. Сегодня она свистела в свисток, когда хотела привлечь чьё-нибудь внимание. Терез стала пробираться к ней через продавщиц и пустые коробки на полу.
– Вас к телефону, – сказала миссис Хендриксон, показывая на аппарат в стороне, где был упаковочный стол.
Терез беспомощно развела руками, но этого миссис Хендриксон уже не увидела. Сейчас расслышать что-либо по телефону было немыслимо. И она знала, что это, наверное, Ричард дурачится. Однажды он ей уже так звонил.
– Аллё? – сказала она.
– Аллё, это сотрудница номер шестьсот сорок пять А Терез Беливет? – раздался голос оператора сквозь щёлканье и треск. – Говорите.
– Аллё? – повторила Терез и едва расслышала ответ. Она стянула телефон со стола и зашла с ним в подсобку рядом. Шнур не совсем дотягивался, и ей пришлось пригнуться к полу. – Аллё?
– Аллё, – произнёс голос. – Что же… я хотела поблагодарить вас за рождественскую открытку.
– Ой. Ой, пож…
– Это миссис Эрд, – сказала она. – Это вы послали открытку? Или не вы?
– Да, – ответила Терез, внезапно оцепеневшая от чувства вины, как будто её поймали на месте преступления. Она закрыла глаза и скрутила в руке телефонный шнур, снова увидев умные, улыбающиеся глаза так, как видела их вчера.
– Простите, пожалуйста, если вам это было неприятно, – проговорила Терез механически, голосом, каким она говорила с покупателями.
Женщина рассмеялась.
– Это очень забавно, – сказала она непринуждённым тоном, и Терез уловила ту же лёгкую манеру смазывать звуки, которую заметила вчера, которая ей так вчера понравилась, и она сама улыбнулась.
– Да? Почему?
– Вы, должно быть, девушка из отдела игрушек.
– Да.
– Это было исключительно любезно с вашей стороны – послать мне открытку, – вежливо сказала женщина.
И тут до Терез дошло. Она думала, что открытка – от мужчины, какого-то другого работника, который её обслуживал.
– Было очень приятно вас обслужить, – ответила Терез.
– Да? Почему? – Она её передразнивает, что ли? – Ладно… поскольку сейчас Рождество, может быть, встретимся и выпьем хотя бы по чашке кофе? Или чего-нибудь крепче.
Терез отпрянула от внезапно распахнувшейся двери. В комнату вошла девушка и встала прямо перед ней.
– Да, с радостью.
– Когда? – спросила женщина. – Я буду в Нью-Йорке завтра утром. Давайте пообедаем вместе? У вас завтра есть хоть сколько-нибудь времени?
– Конечно. У меня есть час, с двенадцати до часу дня, – ответила Терез, неотрывно глядя перед собой на девушкины ступни в плоских мокасинах с отворотами, на заднюю часть её толстых, обтянутых фильдеперсовыми чулками лодыжек и голеней, которые переступали туда-сюда, как ноги слона.
– Встретимся у входа на Тридцать четвёртой улице часов в двенадцать?
– Хорошо. Я… – Сейчас Терез вспомнила, что завтра ей на работу ровно к часу дня. Утро было свободно. Она вскинула руку, чтобы удержать лавину летящих с полки коробок, за которые потянула девушка. Сама девушка спиной качнулась в её сторону.
– Аллё? – прокричала Терез, пытаясь перекрыть шум рухнувших коробок.
– Извини-и-ите, – раздражённо сказала миссис Забриски, снова пихнув дверь так, что она раскрылась нараспашку.
– Аллё? – повторила Терез.
В трубке была тишина.
4
– Здравствуйте, – сказала женщина с улыбкой.
– Здравствуйте!
– Что случилось?
– Ничего.
По крайней мере женщина её узнала, подумала Терез.
– У вас есть какие-нибудь предпочтения в смысле ресторанов? – спросила женщина, когда они пошли по тротуару.
– Нет. Неплохо было бы найти тихий, но таких в этом районе нет.
– На Ист-Сайд у вас нет времени? Нет, раз только час в запасе. Мне кажется, я знаю одно место в паре кварталов отсюда, по этой улице на запад. Как думаете, туда успеем?
– Да, несомненно. – Было уже четверть первого. Терез знала, что ужасно опоздает, и ей это было совершенно неважно.
По пути они даже не пытались разговаривать. Время от времени толпа их разделяла, и один раз женщина взглянула на Терез с улыбкой поверх наполненной платьями тележки. Они зашли в ресторан с деревянными стропилами и белыми скатертями – там чудом оказалось тихо и довольно малолюдно. Они сели в отгороженном закутке с большими деревянными скамьями, женщина заказала коктейль «Олд-фешен» без сахара и предложила Терез его же или херес, а когда Терез в нерешительности замешкалась, услала официанта с заказом.
Она сняла шляпу, провела пальцами по белокурым волосам, по разу с каждой стороны, и посмотрела на Терез.
– И как же вам пришла в голову эта милая идея послать мне рождественскую открытку?
– Я вас запомнила, – ответила Терез. Она посмотрела на маленькие жемчужные серёжки, которые странным образом были не светлее самих волос женщины. Или глаз. Терез находила её красивой, хотя сейчас её лицо выглядело расплывшимся пятном, потому что у Терез не доставало храбрости прямо на него посмотреть. Женщина кое-что вытащила из сумки – это была помада и компактная пудра, – и Терез обратила внимание на пенал для помады: золотистый, как ювелирная вещь, и в форме матросского сундучка. Она хотела посмотреть на губы женщины, но серые глаза, мерцающие, как огонь, так близко, не дали ей этого сделать.
– Вы ведь там не так давно работаете?
– Нет. Всего недели две.
– И надолго не останетесь, наверное. – Она предложила Терез сигарету.
Терез её взяла.
– Нет, у меня будет другая работа. – Она склонилась к протянутой зажигалке, к изящной кисти с овальными красными ногтями и рассыпанными по тыльной стороне веснушками.
– И часто вас посещает вдохновение на рассылку открыток?
– Открыток?
– Рождественских открыток. – Она улыбнулась про себя.
– Нет, конечно, – ответила Терез.
– Что ж, за Рождество! – женщина коснулась своим бокалом бокала Терез и выпила. – Где вы живёте? В Манхэттене?
Терез ответила. На Шестьдесят третьей улице. Родители умерли, сказала она. Она живёт в Нью-Йорке последние два года, а до этого жила в школе в Нью-Джерси. Терез не сказала ей, что школа была полурелигиозной, епископальной. Она ни словом не обмолвилась о сестре Алисии, которую обожала и о которой так часто думала, о сестре Алисии с её бледно-голубыми глазами, некрасивым носом и нежной строгостью. Потому что со вчерашнего утра сестру Алисию отбросило далеко назад, далеко вниз, не разглядеть за женщиной, сидящей напротив.
– А чем вы занимаетесь в свободное время? – От горящей на столе лампы её глаза сделались серебристыми, полными жидкого света. Даже жемчужина на мочке уха казалась живой, как капля воды, которую можно разрушить прикосновением.
– Я… – Сказать, что она обычно работает над сценическими макетами? Иногда рисует эскизы и пишет картины, вырезает всякое вроде кошачьих голов и крошечных фигурок для балетных декораций, но что больше всего любит долгие прогулки практически куда угодно, больше всего любит просто мечтать? Терез чувствовала, что нет нужды рассказывать. Она чувствовала – на что ни посмотрят глаза женщины, они тут же всё до конца понимают. Терез отхлебнула ещё коктейля, он ей нравился, хотя, подумала она, это было всё равно что пить глотками саму женщину – жутко и хмельно.
Женщина кивнула официанту, и перед ними возникли ещё два коктейля.
– Мне это нравится.
– Что? – спросила Терез.
– Мне нравится, что кто-то послал мне открытку, кто-то незнакомый. Так и должно быть в Рождество. А в этом году мне это особенно нравится.
– Я рада. – Терез улыбнулась, пытаясь понять, серьёзно ли она говорит.
– Вы очень хорошенькая, – сказала женщина. – И ещё очень чувствительная, верно?
Точно так же она могла бы говорить о кукле, подумала Терез, настолько непринуждённо женщина назвала её хорошенькой.
– Я считаю, что вы великолепны, – произнесла Терез со всем мужеством второго бокала, не заботясь о том, как это может прозвучать, потому что знала, что женщина и так знает.
Женщина рассмеялась, запрокинув голову. Эти звуки были прекраснее музыки. От смеха в уголках её глаз появилось по морщинке, и красные губы сжались, когда она затягивалась сигаретой. Минуту она смотрела куда-то мимо Терез: локти на столе, подбородок – на держащей сигарету кисти руки. Длинная линия очерчивала её фигуру от талии облегающего чёрного костюма вверх к расширяющемуся плечу и от него – к высоко поднятой белокурой голове с тонкими, непослушными волосами. Ей было лет тридцать – тридцать два, как представлялось Терез, а дочери, для которой она купила чемоданчик и куклу, возможно, лет шесть-восемь. Терез могла себе вообразить этого ребёнка – светловолосая, лицо золотистое от загара и счастливое, тоненькая и ладненькая, и всегда за игрой. Но лицо ребёнка, в отличие от лица женщины с его небольшими скулами и пожалуй что нордической лаконичностью, было размыто и невыразительно. А муж? Его Терез совсем не могла себе нарисовать.
– Вы наверняка подумали, что это мужчина послал вам рождественскую открытку, да? – спросила Терез.
– Да, – ответила она сквозь улыбку. – Я подумала, что это, может быть, мужчина из лыжного отдела.
– Извините.
– Нет, я ужасно рада. – Она откинулась на спинку скамьи. – Очень сомневаюсь, что я пошла бы с ним на обед. Нет, я ужасно рада.
Туманный и чуть сладковатый запах её духов снова донёсся до Терез – запах, от которого веяло тёмно-зелёным шёлком, принадлежащий только ей и больше никому, как запах необыкновенного цветка. Терез потянулась ближе к нему, опустив взгляд на бокал. Ей хотелось оттолкнуть стол и броситься к женщине в объятия, уткнуться носом в туго повязанный вокруг шеи зелёно-золотистый платок. Один раз кисти их рук случайно соприкоснулись тыльными сторонами на столе, и теперь Терез чувствовала, как кожа в этом месте живёт отдельной жизнью и довольно ощутимо горит. Терез не понимала, что происходит, но так оно было. Она взглянула на чуть отвёрнутое от неё лицо женщины и снова испытала этот миг полуузнавания. Но она также знала, что ему не следует верить. Она никогда прежде не видела этой женщины. Если бы она её видела, неужели могла бы забыть? В тишине Терез казалось, что каждая из них ждёт, когда заговорит другая, но при этом тишина не тяготила. Прибыла их еда. Они заказали шпинат со сливками и яйцом. От тарелок исходил пар и аромат сливочного масла.
– Как так случилось, что вы живёте одна? – спросила женщина, и, не успев опомниться, Терез рассказала ей всю историю своей жизни.
Но без утомительных подробностей. В шести предложениях, словно для неё всё это значило меньше, чем вычитанная где-нибудь история. Да и какое, в конце концов, значение имеют факты – была её мать француженкой, англичанкой или венгеркой, был отец ирландским художником или чешским адвокатом, преуспел он или нет; вручила её мать ордену святой Маргариты, когда Терез была трудным, вечно орущим младенцем или трудной, меланхоличной восьмилеткой? И была ли она там счастлива. Потому что она была счастлива сейчас, начиная с сегодняшнего дня. Она не нуждалась в родителях или биографии.
– Что может быть скучнее прошедшей истории! – произнесла Терез с улыбкой.
– Возможно, будущее, у которого нет никакой истории.
Терез не стала это глубоко обдумывать. Всё верно. Она по-прежнему улыбалась, как будто только что научилась это делать и не умела остановиться. Женщина улыбалась вместе с ней, позабавленная, и, возможно, смеялась над ней, подумала Терез.
– Что это за фамилия – Беливет? – спросила она.
– Чешская. Она изменена, – неловко стала объяснять Терез. – В оригинале…
– Она очень оригинальна.
– А ваше имя? – спросила Терез. – Как вас зовут?
– Меня? Кэрол. Пожалуйста, никогда не называйте меня Кароль.
– Пожалуйста, никогда не называйте меня Тереза, – сказала Терез, сделав упор на «а» в конце.
– А как вам нравится, чтобы вас называли? Терез?
– Да, вот так, как вы сказали, – ответила она.
Кэрол произнесла её имя на французский манер – Thérèse. Терез привыкла к дюжине разных вариаций и сама, бывало, произносила своё имя по-разному. Ей нравилось, как выговаривала его Кэрол, и нравились её губы, произносящие имя. Неясное томление, которое она лишь смутно и временами ощущала прежде, теперь превратилось в различимое желание. Желание это было настолько абсурдное, настолько стыдное, что Терез вытолкнула его из своего сознания.
– Чем вы занимаетесь по воскресеньям? – спросила Кэрол.
– Не всегда знаю заранее. Ничем особенным. А вы?
– Ничем… в последнее время. Если как-нибудь захотите приехать в гости, буду рада. По крайней мере, там, где я живу, есть какая-то природа. Хотите в это воскресенье?
Теперь серые глаза откровенно её разглядывали, и Терез впервые прямо в них посмотрела. Она увидела в них долю юмора. А ещё что? Любопытство, и ещё вызов.
– Да, – ответила Терез.
– Какая же вы странная девушка.
– Почему?
– Заброшенная из космоса, – сказала Кэрол.
5
Ричард стоял на углу, поджидая её и от холода переминаясь с ноги на ногу. Терез вдруг поняла, что ей сейчас совсем не холодно, и это при том, что другие люди на улице зябко жались в своих пальто. Она взяла Ричарда под руку, ласково и крепко её сжала.
– Ты не заходил внутрь? – спросила она. Она опоздала на десять минут.
– Нет, конечно. Я ждал. – Он прижался холодными губами и носом к её щеке. – Тяжёлый день?
– Нет.
Вечер был чернющий, несмотря на рождественские огни, красовавшиеся на некоторых фонарных столбах. Она взглянула на освещённое пламенем спички лицо Ричарда. Лоб гладким срезом нависал над прищуренными глазами, крепкий на вид, как голова кита, подумала она, настолько крепкий, что может и проломить что-нибудь. Его лицо было будто вырезано из дерева, гладко и аскетично выстроганное. Она увидела, как его глаза раскрылись, словно неожиданные лоскутки голубого неба в темноте.
Он ей улыбнулся.
– Ты сегодня в хорошем настроении. Хочешь пройтись по кварталу? Внутри нельзя курить. Дать сигарету?
– Нет, спасибо.
Они пошли. Галерея располагалась в шаге от них: ряд освещённых окон, в каждом по рождественскому венку, на втором этаже большого здания. Завтра она увидит Кэрол, подумала Терез, завтра утром в одиннадцать. Они встретятся всего в десяти кварталах отсюда, через каких-нибудь двенадцать с небольшим часов. Она хотела было снова взять Ричарда под руку, но внезапно смутилась этого. К востоку, дальше над Сорок третьей улицей, она увидела Орион, раскинувшийся точно по центру неба между зданиями. Когда-то она смотрела на него из школьных окон, из окна своей первой нью-йоркской квартиры.
– Я сегодня забронировал билеты, – сказал Ричард. – «Президент Тейлор», отчаливает седьмого марта. Поговорил с кассиром – думаю, он сможет организовать нам наружные каюты, если к нему приставать с напоминаниями.
– Седьмого марта? – Она услышала мгновенную радость в своём голосе, хотя сейчас ей вовсе не хотелось ехать в Европу.
– Примерно через десять недель, – сказал Ричард, беря её за руку.
– Ты сможешь отменить бронь, если мне не удастся поехать? – В сущности, можно было бы уже сейчас сказать, что она не хочет ехать, подумала она, но он только станет спорить, как делал это и раньше, когда она колебалась.
– Само… само собой, Терри! – И он рассмеялся.
Ричард размахивал её рукой в такт шагам. Как будто они влюбленные, подумала Терез. То, что она чувствовала к Кэрол, было бы почти как любовь, с той лишь разницей, что Кэрол – женщина. Это было не вполне безумие, но оно было определённо блаженным. Дурацкое слово, но неужели возможно быть счастливее, чем она была сейчас и с самого четверга?
– Эх, если бы мы могли быть вместе в одной, – сказал Ричард.
– В чём в одной?
– В каюте! – Ричард разразился гулким смехом, и Терез заметила, как двое людей на тротуаре обернулись, чтобы посмотреть на них. – Пойдём куда-нибудь выпьем, просто отпраздновать? Можно зайти в «Мансфильд» за углом.
– Мне не хочется сидеть на месте. Давай потом.
Они попали на выставку за полцены по льготным билетам Ричарда от художественного училища. Галерея представляла собой череду залов с высокими потолками и плюшевыми коврами – финансовое изобилие как фон для рекламных объявлений, рисунков, литографий, иллюстраций и всего остального, что теснилось в ряд на стенах. Ричард внимательно по нескольку минут изучал некоторые из них, но на Терез они производили впечатление несколько гнетущее.
– Ты это видела? – спросил Ричард, показывая на замысловатый рисунок, изображавший линейного монтёра за ремонтом телефонного кабеля. Терез уже где-то раньше видела этот рисунок, и сейчас вообще-то ей больно было на него смотреть.
– Да, – ответила она. Мысли её были заняты другим. Если она перестанет урезать себя во всём, пытаясь скопить денег на Европу – что в любом случае было глупой затеей, так как она не собиралась ехать, – она сможет купить себе новое пальто. Сразу после Рождества будут распродажи. Пальто, в котором она ходила сейчас, было чёрное двубортное с хлястиком, и она всегда чувствовала себя в нём блеклой.
Ричард взял её под руку.
– Нет в тебе достаточного почтения к художественной технике, девчонка.
Она притворно нахмурилась в ответ и сама снова взяла его под руку. Внезапно у неё возникло сильное чувство близости к нему, ей стало с ним так тепло и радостно, как в первый день их знакомства, на вечеринке на Кристофер-стрит, куда привела её Франсес Коттер. Ричард был немножко навеселе – таким она его с тех пор никогда не видела – и отзывался о книгах, политике и людях тоже лучше, чем когда-либо после. Они проговорили весь вечер, и он так понравился ей своей увлечённостью, своими честолюбивыми устремлениями, симпатиями и антипатиями, и ещё тем, что это была её первая настоящая вечеринка, и благодаря ему она удалась.
– Ты не смотришь, – сказал Ричард.
– Это изнурительно. С меня хватит. Скажи, когда тебе тоже надоест.
В дверях они столкнулись со знакомыми Ричарда по Лиге – молодым человеком, девушкой и чернокожим молодым человеком. Ричард представил им Терез. Было очевидно, что они ему не близкие друзья, тем не менее он объявил во всеуслышанье:
– А мы в марте едем в Европу.
И все трое посмотрели на них с завистью.
Снаружи Пятая авеню показалась пустынной и застывшей, как театральная декорация в ожидании некоего драматического действия. Терез шла быстрым шагом рядом с Ричардом, руки в карманах. Где-то она сегодня посеяла перчатки. Она думала о завтрашнем дне, об одиннадцати часах. Интересно, думала она, может ли так случиться, что завтра в это же время она всё ещё будет с Кэрол?
– Что насчёт завтра? – спросил Ричард.
– Завтра?
– Ну, ты знаешь. Мои спрашивали, сможешь ли ты прийти в это воскресенье на обед.
Терез помедлила, припоминая. Она была в гостях у Семко четыре или пять раз по воскресеньям. Там бывал большой обед часа в два, а потом мистер Семко, низенький лысоголовый мужчина, желал танцевать с ней под польки и русскую народную музыку, которую крутили на патефоне.
– Слушай, а ты знаешь, что мама хочет сшить тебе платье? – продолжал Ричард. – У неё уже есть ткань. Она хочет снять с тебя мерки.
– Платье… Но это столько работы. – В памяти у Терез возникли вышитые блузки миссис Семко, белые блузки, простроченные рядами и рядами стежков. Миссис Семко гордилась своим рукоделием. Терез чувствовала, что ей не следует принимать подарок, требующий такого колоссального труда.
– Она это любит, – ответил Ричард. – Ну так как насчёт завтра? Хочешь прийти часов в двенадцать?
– Нет, вряд ли в это воскресенье. Они ведь ничего грандиозного не запланировали, а?
– Нет, – Ричард был разочарован. – Ты просто хочешь завтра поработать или что?
– Да. Надо бы. – Она не хотела, чтобы Ричард знал о Кэрол, равно как и вообще с ней когда-либо познакомился.
– И даже проехаться никуда не хочешь?
– Думаю, нет. Спасибо. – Сейчас Терез не нравилось, что он держит её за руку. Его ладонь была влажной и из-за этого холодной, как ледышка.
– Точно не передумаешь?
Терез помотала головой.
– Нет. – Она могла бы как-то всё смягчить, придумать какую-нибудь отговорку, но ей и лгать о завтрашнем дне тоже не хотелось – сверх того, что она уже солгала. Ричард вздохнул, и некоторое время они шли молча.
– Мама хочет сшить тебе белое платье с кружевной каймой. Она с ума сходит оттого, что в семье нет девушек, кроме Эстер.
Эстер была женой его двоюродного брата, и Терез видела её всего один-два раза.
– Как Эстер?
– Всё так же.
Терез высвободила пальцы из ладони Ричарда. Внезапно она почувствовала голод.
Час, отведённый на ужин, она провела за написанием чего-то вроде письма Кэрол, которое не отослала, да и не думала отсылать. На Третьей авеню они заскочили в автобус, идущий в верхний город, а потом прошлись пешком на восток, к дому Терез. Она не хотела приглашать Ричарда наверх, но всё равно это сделала.
– Нет, спасибо, я потопаю, – ответил Ричард. Он поставил ногу на нижнюю ступеньку. – У тебя сегодня чудное настроение. Ты где-то совсем далеко.
– Нет, – сказала она, чувствуя собственное косноязычие и негодуя на него.
– Да. Я это вижу. В конце концов, разве ты…
– Что? – нетерпеливо произнесла она.
– Мы ведь никуда особенно не продвигаемся, правда? – сказал Ричард, вдруг посерьёзнев. – Если ты даже не хочешь проводить со мной воскресенья, как мы будем вместе несколько месяцев в Европе?
– Что ж… Если ты хочешь всё отменить, Ричард…
– Терри, я люблю тебя. – В крайнем раздражении он провёл ладонью по волосам. – Разумеется, я не хочу всё отменять, но… – Он снова прервал себя на полуслове.
Она знала, что он собирался сказать – что не получает от неё практически ничего в смысле проявлений любви, но он не стал этого говорить, поскольку прекрасно знал, что она в него не влюблена, так с чего бы в самом деле ему ждать проявлений? Вместе с тем, из-за одного простого факта, что она не была в него влюблена, Терез чувствовала себя виноватой, виноватой в том, что принимает от него что бы то ни было – подарок ко дню рождения, приглашение на ужин с родными, даже его время. Терез крепко сдавила каменные перила кончиками пальцев.
– Хорошо, я знаю. Я в тебя не влюблена, – сказала она.
– Я не это имел в виду, Терри.
– Если ты хочешь вообще всё прекратить – я имею в виду перестать со мной встречаться, – так перестань. – И это тоже она не впервые ему говорила.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?