Текст книги "Цена соли"

– Поезд будет минуты через четыре, – сказала Кэрол.

– Я вас ещё увижу? – вдруг выпалила Терез.

Кэрол лишь улыбнулась, немного укоризненно, когда оконное стекло между ними поползло вверх.

– Aurevoir, – сказала она.

Конечно, конечно же, она её ещё увидит, подумала Терез. Идиотский вопрос.

Машина быстро сдала назад и унеслась в темноту.

Терез жаждала магазина, жаждала понедельника, потому что Кэрол могла снова прийти туда в понедельник. Хоть это было и маловероятно. Вторник был кануном Рождества. Она безусловно может ко вторнику позвонить Кэрол, хотя бы для того, чтобы пожелать счастливого Рождества.

Но не было ни секунды, когда бы она мысленно не видела Кэрол, и всё, что попадалось ей на глаза, она, казалось, видела сквозь Кэрол. В тот вечер тёмные прямые улицы Нью-Йорка, завтрашний день на работе, упавшая и разбитая молочная бутылка в раковине – всё стало неважным. Она бросилась на кровать и карандашом провела линию на листе бумаги. И ещё одну, аккуратно, и ещё. Мир рождался вокруг неё, словно залитый солнцем лес с миллионом переливающихся листьев.

7

Мужчина посмотрел на вещицу, небрежно зажав её большим и указательным пальцами. Он был лыс, если не считать длинных чёрных прядей, растущих оттуда, где когда-то пролегала линия лба, прядей, потно прилипших к обнажённому черепу. Нижняя губа его была оттопырена в знак крайней неприязни и отрицания, которые застыли на его лице, как только Терез подошла к прилавку и произнесла первые слова.

– Нет, – в конце концов проговорил он.

– Неужели вы не можете мне дать за неё хоть что-нибудь? – спросила Терез.

Губа выпятилась ещё больше.

– Может быть, пятьдесят центов.

И он швырнул вещицу обратно на прилавок. Пальцы Терез украдкой и ревниво её обхватили.

– Ладно, а это? – Из кармана пальто она вытащила серебряную цепочку с медальоном святого Христофора.

Большой и указательный пальцы вновь согнулись в картинном презрениии и стали вертеть кругляшок медальона, как какую-то гадость.

– Два пятьдесят.

Но она стоит минимум двадцать долларов, хотела было сказать Терез, однако не стала, потому что так говорит каждый.

– Спасибо. – Она подобрала цепочку и вышла.

Кто все эти счастливчики, хотела бы она знать, которые умудряются продать свои старые складные ножи, сломанные наручные часы и рубанки, гроздьями висящие в наружной витрине? Не удержавшись, она обернулась и посмотрела сквозь окно внутрь. Там она снова увидела лицо мужчины под развешанными в ряд охотничьими ножами. Он тоже смотрел на неё и улыбался. Терез казалось, он понимает каждое её движение. Она заторопилась вниз по тротуару.

Через десять минут она вернулась и заложила серебряный медальон за два доллара и пятьдесят центов.

Торопливым шагом она пошла по улице на запад, перебежала Лексингтон-авеню, потом – Парк-авеню и свернула вниз на Мэдисон. Она крепко сжимала в кармане маленькую шкатулочку, пока острые края не стали врезаться в пальцы. Сестра Беатрис подарила ей эту шкатулочку. Она была инкрустирована перламутровой мозаикой в шахматную клетку по бурому дереву. Терез не знала, сколько может стоить шкатулка в денежном выражении, но предполагала, что она довольно дорогая. Что ж, теперь ей было известно, что это не так. Она вошла в магазин кожаных изделий.

– Я бы хотела посмотреть чёрную, ту, что в витрине, с ремешком и золотыми пряжками, – обратилась Терез к продавщице.

Это была сумка, которую она приметила утром в прошлую субботу, когда шла на обед с Кэрол. С первого же взгляда было ясно, что сумка – в стиле Кэрол. Терез тогда подумала, что даже если Кэрол не придёт на встречу, если они никогда больше не увидятся, она всё равно должна купить эту сумку и послать ей.

– Я её возьму, – сказала Терез.

– Семьдесят один восемнадцать, включая налог, – сказала продавщица. – Завернуть вам её в подарочную упаковку?

– Да, пожалуйста. – Терез отсчитала и выложила на прилавок шесть новеньких хрустящих десятидолларовых купюр, остальное – долларовыми банкнотами. – Могу я оставить её здесь примерно до половины седьмого вечера?

Терез вышла из магазина с квитанцией в бумажнике. Не стоило рисковать и нести сумку с собой в магазин. Её могли украсть, даже и в канун Рождества. Терез улыбнулась. Это был её последний рабочий день в магазине. А ещё через четыре дня она начнёт работать в «Чёрном коте». Фил собирался принести ей экземпляр пьесы на следующий после Рождества день.

Она прошла мимо «Брентано». Оконная витрина его была полна атласных лент, книг в кожаных переплётах и изображений рыцарей в доспехах. Терез развернулась и зашла в магазин, не для того, чтобы что-то купить, а просто посмотреть, только на минуточку, проверить, нет ли там чего-нибудь ещё более прекрасного, чем сумка.

В глаза ей бросилась иллюстрация на настольной витрине одного из прилавков. Это был юный рыцарь на белом коне, едущий по пышному, как букет, цветистому лесу, а за ним – строй пажей, и замыкающий несёт золотое кольцо на подушечке. Она взяла переплетённую кожей книгу в руки. Цена, обозначенная на внутренней стороне обложки, была двадцать пять долларов. Если она просто пойдёт сейчас в банк и снимет со счёта ещё двадцать пять долларов, она сможет её купить. Что такое двадцать пять долларов? Не было нужды закладывать серебряный медальон. Она знала, что сделала это лишь потому, что медальон был от Ричарда и она его больше не хотела. Она закрыла книгу и посмотрела на обрез страниц – как вогнутый слиток золота. Но понравится ли она в действительности Кэрол – книга любовной лирики средних веков? Терез не знала. Она не могла припомнить ничего, что дало бы ей хоть малейшую подсказку относительно литературных вкусов Кэрол. Она поскорее вернула книгу на место и вышла.

Наверху, в отделе игрушек, мисс Сантини расхаживала за прилавком, предлагая всем карамель из большой коробки.

– Возьмите две, – обратилась она к Терез. – Это карамельный отдел их сюда прислал.

– Не откажусь. – «Вообразить только, – думала она, надкусывая нугу, – рождественское настроение настигло карамельный отдел». Сегодня в магазине царила странная атмосфера. Прежде всего, было непривычно тихо. Посетителей было множество, но казалось, что они никуда не торопятся, несмотря на канун Рождества. Терез беглым взглядом окинула лифты, в надежде увидеть Кэрол. Если Кэрол не придёт – а она, вероятно, не придёт – Терез решила, что позвонит ей в полседьмого, просто пожелать счастливого Рождества. Терез знала её номер – он был написан на телефонном аппарате в доме Кэрол.

– Мисс Беливет! – раздался голос миссис Хендриксон, и Терез тут же вытянулась по стойке «смирно». Но миссис Хендриксон лишь подала знак рукой посыльному «Вестерн Юнион», и тот положил перед Терез телеграмму.

Терез подписалась небрежным росчерком и вскрыла телеграмму. В ней говорилось:

ЖДУ ТЕБЯ ВНИЗУ В 5 ВЕЧЕРА. КЭРОЛ.

Терез смяла телеграмму в руке. Она с силой вжала её большим пальцем в ладонь и стала смотреть, как мальчик-посыльный, который на самом деле был вовсе не мальчик, а пожилой человек, возвращается к лифтам. Он ступал тяжело, сутулясь, отчего колени оказывались далеко впереди всего тела; краги сидели свободно и болтались на ногах.

– У вас счастливый вид, – проходя мимо, мрачно произнесла миссис Забриски.

Терез улыбнулась.

– Да, я счастлива.

У миссис Забриски, по её рассказам, был двухмесячный ребёнок, а муж сейчас сидел без работы. Терез стало любопытно, влюблены ли друг в друга миссис Забриски и её муж и по-настоящему ли счастливы. Возможно, да, но ничто в невыразительном лице миссис Забриски и её волочащейся походке на это не указывало. Возможно, когда-то миссис Забриски была так же счастлива, как Терез. Возможно, это ушло. Она вспомнила, как где-то прочла – и даже Ричард однажды это сказал, – что любовь обычно умирает после двух лет супружества. Это была жестокость, злая шутка. Она попыталась представить лицо Кэрол, запах её духов, переставшие что-либо для неё значить. Но может ли она вообще сказать, что влюблена в Кэрол? Она пришла к вопросу, на который у неё не было ответа.

Без четверти пять Терез отправилась к миссис Хендриксон и попросила разрешения уйти на полчаса раньше. Возможно, миссис Хендриксон и подумала, что это каким-то образом связано с телеграммой, но она отпустила Терез даже без недовольного взгляда, и это тоже прибавило дню странности.

Кэрол ждала её в фойе, там, где они встречались раньше.

– Здравствуй! – сказала Терез. – Всё, покончено.

– С чем покончено?

– С работой. Здесь.

Но у Кэрол был подавленный вид, и это мгновенно обескуражило Терез. Тем не менее она сказала:

– Я ужасно рада была получить телеграмму.

– Я не знала, будешь ли ты свободна. Ты сегодня свободна?

– Конечно.

И они пошли дальше, медленно, в людской толчее. Кэрол была в своих изящных замшевых туфлях на каблуке, отчего казалась на пару дюймов выше Терез. Примерно за час до того пошёл снег, но сейчас уже почти перестал. Он лежал под ногами плёнкой, как тонкая белая шерсть, расстеленная через всю улицу – по проезжей части и тротуару.

– Я думала, нам вечером удастся встретиться с Абби, но она занята, – сказала Кэрол. – В любом случае мы можем куда-нибудь проехаться, если хочешь. Я рада тебя видеть. Ты ангел, что оказалась сегодня свободна. Ты об этом знаешь?

– Нет, – ответила Терез, по-прежнему счастливая, несмотря ни на что, хоть настроение Кэрол её и беспокоило. Терез чувствовала, что что-то стряслось.

– Как думаешь, здесь где-нибудь можно выпить чашку кофе?

– Да. Чуть дальше на восток.

Терез имела в виду бутербродную между Пятой и Мэдисон, но Кэрол остановила выбор на маленьком баре с козырьком над входом. Официант поначалу не горел желанием их обслуживать и сказал, что сейчас время коктейлей, но когда Кэрол собралась уходить, он удалился и вернулся с кофе. Терез тревожилась из-за сумки, которую нужно было забрать из магазина. Она не хотела этого делать в присутствии Кэрол, хоть сумка и была упакована.

– Что-то случилось? – спросила Терез.

– Долго объяснять. – Кэрол улыбнулась, но улыбка была усталой, и за ней последовала тишина, пустая тишина, словно они двигались в космосе, вдали друг от друга.

Наверное, Кэрол пришлось отменить что-то запланированное, что-то, чего она ждала с нетерпением, подумала Терез. Понятно ведь, что у неё не могло не быть планов на канун Рождества.

– Я тебя сейчас ни от чего не отрываю? – спросила Кэрол.

Терез беспомощно почувствовала, как внутри растёт напряжение.

– Я должна забрать пакет с Мэдисон-авеню. Это недалеко. Я могу это сделать сейчас, если ты меня подождёшь.

– Хорошо.

Терез встала.

– Я смогу обернуться за три минуты на такси. Но ты, наверное, не станешь меня ждать, да?

Кэрол улыбнулась и потянулась к её руке. Безразлично сжала её руку и отпустила.

– Нет, я подожду.

Скучающий голос Кэрол звучал у неё в ушах, пока она нетерпеливо сидела на краешке сиденья в такси. На обратном пути движение было таким медленным, что она выскочила из автомобиля и пробежала последний квартал бегом.

Кэрол была на месте, кофе выпит всего наполовину.

– Я не хочу кофе, – сказала Терез, потому что ей показалось, что Кэрол была бы рада оттуда уйти.

– Моя машина – в даунтауне. Поедем туда на такси.

Они проехали в деловой квартал, недалеко от Бэттери. Машину им подогнали из подземного гаража. Кэрол повела на запад, к Вестсайдскому шоссе.

– Так-то лучше. – Кэрол скинула с себя пальто, не выпуская из рук руля. – Брось его, пожалуйста, назад.

И они снова замолчали. Кэрол прибавила скорость, она меняла полосы, чтобы обгонять другие автомобили, как будто у них был точный пункт назначения. Терез решительно настроилась сказать что-нибудь, что угодно, к моменту, когда они доберутся до моста Джорджа Вашингтона. Внезапно ей в голову пришла мысль, что если Кэрол и её муж разводятся, то она сегодня в даунтауне встречалась с адвокатом. В том районе полно адвокатских контор. И что-то пошло не так. Почему они разводятся? Потому что у Харджа роман с женщиной по имени Синтия? Терез замёрзла. Оконное стекло рядом с Кэрол было опущено, и всякий раз, когда машина разгонялась, ветер врывался внутрь и охватывал Терез своими холодными руками.

– Вот здесь живёт Абби, – сказала Кэрол, кивнув за реку.

Терез не увидела даже никаких особенных огней.

– Кто такая Абби?

– Абби? Моя лучшая подруга. – Тут Кэрол посмотрела на неё. – Тебе не холодно с открытым окном?

– Нет.

– Должно быть холодно.

Они остановились на красный свет, и Кэрол подняла стекло. Кэрол посмотрела на неё так, будто впервые за этот вечер по-настоящему увидела, и под её взглядом, скользнувшим с лица к сложенным на коленях рукам, Терез почувствовала себя щенком, которого Кэрол купила в придорожном питомнике и только сейчас вспомнила, что он едет рядом.

– Что случилось, Кэрол? Ты разводишься?

Кэрол вздохнула.

– Развожусь, – сказала она совсем спокойно, и машина тронулась с места.

– А ребёнок у него?

– Только сегодня.

Терез готова уже была задать следующий вопрос, как Кэрол сказала:

– Давай поговорим о чём-нибудь другом.

Их обогнала машина, в которой по радио звучала рождественская музыка, и все пели.

А они с Кэрол молчали. Они проехали Йонкерс, и Терез казалось, что всякий шанс дальнейшего разговора с Кэрол она оставила где-то позади на дороге. Неожиданно Кэрол настояла на том, что Терез нужно что-нибудь съесть, так как время уже шло к восьми, поэтому они остановились у маленького придорожного ресторанчика, где продавались бутерброды с жареными моллюсками. Они сели за стойку и заказали бутерброды и кофе, но Кэрол есть не стала. Кэрол задавала вопросы о Ричарде, не озабоченно, как в воскресенье, а как будто ради того, чтобы не дать Терез дальше расспрашивать о ней самой. Вопросы были личные, при этом Терез отвечала на них механически и безлично. Тихий голос Кэрол всё звучал и звучал, гораздо тише, чем голос буфетчика, разговаривавшего с кем-то в трёх метрах от них.

– Ты с ним спишь?

– Спала. Пару-тройку раз. – Терез рассказала ей об этих разах, первом и трёх последующих. Она говорила без смущения. Никогда ещё не казалось ей это настолько заурядным и неважным. Она чувствовала, что Кэрол может себе представить те ночи поминутно. Она ощущала на себе беспристрастный, оценивающий взгляд Кэрол и знала: сейчас Кэрол скажет, что она вовсе не производит впечатления холодной или, может быть, лишённой эмоций. Но Кэрол молчала, и Терез от неловкости уставилась на список песен на стоявшем перед ней маленьком музыкальном автомате. Она вспомнила, как кто-то ей однажды сказал, что у неё страстный рот, не могла вспомнить кто.

– Иногда это требует времени, – сказала Кэрол. – Ты не сторонница вторых шансов?

– Но… зачем? Приятного в этом ничего нет. И я в него не влюблена.

– А ты не думаешь, что могла бы влюбиться, если бы тебе удалось разрешить эту проблему?

– Это таким вот образом влюбляются?

Кэрол подняла взгляд на висевшую за стойкой на стене оленью голову.

– Нет, – сказала она с улыбкой. – Что тебе нравится в Ричарде?

– Ну, в нём есть… – Но она не была уверена, искренность ли это на самом деле. Она чувствовала, что он неискренен в своём стремлении стать художником. – Мне нравится его отношение… больше, чем большинства мужчин. Он и правда обращается со мной, как с человеком, а не просто девушкой, с которой можно себе что-то позволить или не позволить. И мне нравится его семья… тот факт, что у него есть семья.

– Семьи много у кого есть.

Терез предприняла ещё одну попытку:

– Он умеет быть гибким. Он меняется. Он не такой, как большинство мужчин, к которым можно прилепить ярлык – доктор или… или страховой агент.

– Мне кажется, ты знаешь его лучше, чем я знала Харджа после долгих месяцев семейной жизни. Во всяком случае, ты не повторишь моей ошибки, выйдя замуж только потому, что так принято в твоём кругу среди двадцатилетних.

– Ты хочешь сказать, что не была влюблена?

– Нет, была, очень даже. И Хардж тоже. И он был из тех мужчин, что за неделю могут упаковать твою жизнь и положить себе в карман. А ты когда-нибудь была влюблена, Терез?

Она помедлила, пока слово – ниоткуда, фальшивое, виноватое – не разомкнуло ей губы:

– Нет.

– Но хотела бы. – Кэрол улыбалась.

– А Хардж и сейчас ещё в тебя влюблён?

Кэрол нетерпеливо опустила взгляд на колени, и возможно, подумала Терез, она шокирована её прямолинейностью, но когда Кэрол заговорила, голос её звучал так же, как и прежде:

– Даже мне это неизвестно. В некотором роде, относительно чувств он тот же, что был всегда. Просто сейчас я вижу его по-настоящему. Он говорил, что я первая на свете женщина, в которую он влюблён. Я полагаю, так оно и есть, но думаю, что влюблён он в меня был – в обычном смысле слова – не дольше нескольких месяцев. Он больше никем не интересовался, это правда. Может быть, как раз более по-человечески было бы, если бы интересовался. Это я могла бы понять и простить.

– А к Ринди он хорошо относится?

– Надышаться не может. – Кэрол взглянула на неё с улыбкой. – Если он в кого и влюблён, так это в Ринди.

– А что это за имя?

– Неринда. Имя дал ей Хардж. Он хотел сына, но мне кажется, ему даже приятнее, что у него дочь. Я хотела девочку. Я хотела двоих или троих детей.

– А… Хардж не захотел?

– Я не захотела. – Она снова посмотрела на Терез. – Это подходящая тема для разговора в сочельник?

Кэрол потянулась за сигаретой, Терез предложила ей «Филип Моррис», и она взяла.

– Мне хочется всё о тебе знать, – сказала Терез.

– Я не хотела больше детей, потому что чувствовала, что наш брак в любом случае движется к краху, даже при наличии Ринди. Так ты хочешь влюбиться? Наверное, скоро влюбишься, и если это случится, наслаждайся, потом будет труднее.

– Любить кого-то?

– Влюбиться. Или даже иметь желание заниматься любовью. Я думаю, сексуальное влечение циркулирует в нас более вяло, чем нам всем хочется верить, особенно мужчинам. Первые приключения – это всего лишь, как правило, удовлетворение любопытства, а после человек всё повторяет и повторяет одни и те же действия в попытках найти… кого?

– Кого? – спросила Терез.

– А есть ли для этого слово? Друга, компаньона или, может быть, просто того, с кем можно делиться. Что толку в словах? То есть, по-моему, люди часто пытаются обрести через секс то, что гораздо проще обрести другими путями.

То, что Кэрол сказала о любопытстве, – правда, Терез это знала.

– Какими другими? – спросила она.

Кэрол смерила её взглядом.

– Я думаю, каждый должен это выяснить сам. Интересно, можно ли здесь выпить чего-нибудь крепкого.

Но в ресторане подавали только пиво и вино, поэтому они ушли. На обратном пути в Нью-Йорк Кэрол так нигде и не остановилась выпить. Она спросила Терез, куда той хочется – домой или на некоторое время заехать к ней. Терез ответила – к Кэрол. Она вспомнила, что Келли звали её сегодня вечером к себе на вечеринку с вином и фруктовым кексом и она обещала заскочить, но сейчас подумала, что они обойдутся и без неё.

– Достаётся же тебе со мной, – вдруг сказала Кэрол. – Воскресенье, теперь это… Плохой из меня сегодня компаньон. Чем бы ты хотела заняться? Хочешь, поедем в Ньюарк, в ресторан – у них там сейчас огни и рождественская музыка. Это не ночной клуб. Мы там сможем и поужинать прилично.

– Ради меня точно никуда не надо ехать.

– Ты весь день провела в этом дрянном магазине, и мы совсем ничего не сделали, чтобы отпраздновать твоё освобождение.

– Мне просто нравится быть здесь с тобой. – И, уловив разъясняющую нотку в своём голосе, Терез улыбнулась.

Кэрол покачала головой, не глядя на неё.

– Дитя, дитя, где ты бродишь – совсем одна?[6]6
  Перефразированная цитата из песни в стиле госпел «Дитя, дитя» (Child, Child): «Дитя, дитя, почему ты бредёшь в темноте…»


[Закрыть]

Потом, минуту спустя, на Нью-Джерсийском шоссе, Кэрол сказала:

– Я знаю! – И свернула с дороги на крытый гравием участок, и остановилась. – Пойдём со мной.

Они оказались перед освещённой площадкой, на которой горой высились сложенные друг на друга рождественские ёлки. Кэрол велела ей выбрать одну, не слишком большую и не слишком маленькую. Они уложили ёлку на заднее сиденье автомобиля, и Терез села впереди рядом с Кэрол, держа в руках громадную охапку еловых лапок и веток падуба. Терез прижалась к ним лицом и вдохнула тёмно-зелёную остроту их аромата, чистую пряность, в которой был дикий лес и вся изобретательная атрибутика Рождества – ёлочные игрушки, подарки, снег, рождественская музыка, каникулы. С магазином было покончено, и она была рядом с Кэрол. Было ровное урчание двигателя и иголки на еловых ветках, которых она могла касаться пальцами. «Я счастлива, я счастлива», – думала Терез.

– Давай ставить ёлку, – сказала Кэрол, как только они вошли в дом.

Она включила в гостиной радио и сделала им обеим по коктейлю. Радио передавало рождественские песни, гулко били колокола – как в огромной церкви. Кэрол принесла белое ватное покрытие, чтобы уложить как снег вокруг ёлки, а Терез посыпала его сахаром для блеска. Потом она вырезала продолговатого ангела из какой-то золотистой ленты и прицепила его к верхушке ёлки, и сложила гармошкой тонкую бумагу, и вырезала цепочку ангелов, чтобы бусами развесить по ветвям.

– У тебя очень здорово получается, – сказала Кэрол, осматривая ёлку со стороны, от камина. – Бесподобно. Есть всё, кроме подарков.

Подарок для Кэрол лежал на диване рядом с пальто Терез. Однако открытка, которую она к нему сделала, осталась дома, а без неё Терез не хотела вручать подарок. Она посмотрела на ёлку.

– Что ещё нам нужно?

– Ничего. Ты знаешь, который час?

Передачи по радио закончились. Терез увидела каминные часы. Был второй час ночи.

– Уже Рождество, – сказала она.

– Тебе лучше остаться переночевать.

– Хорошо.

– Что ты завтра делаешь?

– Ничего.

Кэрол взяла стоявший на радио бокал с коктейлем.

– Ты не должна встречаться с Ричардом?

Да, она должна была встретиться с Ричардом, в двенадцать дня. Они договорились, что она проведёт день у него дома. Но она могла придумать какую-нибудь отговорку.

– Нет. Я сказала, что, возможно, с ним увижусь. Это неважно.

– Я могу отвезти тебя пораньше.

– А ты завтра занята?

Кэрол допила последний глоток.

– Да, – сказала она.

Терез начала устранять беспорядок, который наделала, – обрезки бумаги, лоскутки ленты. Она терпеть не могла убирать после того, как что-то мастерила.

– Твой друг Ричард, судя по всему, из тех мужчин, которым рядом нужна женщина, чтобы её добиваться. Независимо от того, женится он на ней или нет, – проговорила Кэрол. – Он ведь такой, да?

К чему сейчас говорить о Ричарде, раздражённо подумала Терез. Она чувствовала, что Кэрол симпатизирует Ричарду – в чём виновата могла быть только она сама, – и она ощутила отдалённый укол ревности, острый, как булавка.

– На самом деле у меня это вызывает большее уважение, чем когда мужчина живёт один или воображает, что он один, и в конце концов совершает глупейшие промахи в отношении женщин.

Терез уставила взгляд на пачку сигарет Кэрол на кофейном столике. Ей было абсолютно нечего сказать по теме. Она различала запах духов Кэрол, словно тонкую нить в более сильном благоухании хвои, и ей хотелось пойти за этой нитью и обвить Кэрол руками.

– Это никак не связано с тем, женится ли человек, верно?

– Что? – Терез посмотрела на неё и увидела, что она едва заметно улыбается.

– Хардж – из тех мужчин, что не впускают женщину в свою жизнь. И в то же время твой друг Ричард может так никогда и не жениться. Но удовольствие, которое он испытает от одной только мысли о том, что хочет жениться…

Кэрол оглядела Терез с головы до ног.

– На неправильных девушках, – добавила она. – Ты танцуешь, Терез? Любишь танцевать?

Внезапно Кэрол показалась ей холодной и желчной, и Терез чуть не расплакалась.

– Нет, – ответила она. Не надо было ей вообще ничего говорить о Ричарде, подумала Терез, но теперь уж дело было сделано.

– Ты устала. Пойдём спать.

Кэрол привела её в комнату, куда в воскресенье заходил Хардж, и откинула покрывало на одной из двух односпальных кроватей. Возможно, это комната Харджа, подумала Терез. В ней определённо ничего не указывало на то, что это детская. Она подумала о вещах Ринди, которые Хардж забрал отсюда, и представила, как он сначала переселился сюда из их общей с Кэрол спальни, потом позволил Ринди принести свои пожитки, держал их здесь, отсекая себя и Ринди от Кэрол.

Кэрол положила в изножье кровати пижаму.

– Ну спокойной ночи, – сказала она в дверях. – С Рождеством! Что ты хочешь на Рождество?

Терез вдруг улыбнулась.

– Ничего.

В ту ночь ей снились птицы, длинные, ярко-красные птицы, похожие на фламинго; они проносились, мелькая в чаще чёрного леса, рисуя в воздухе волнообразные траектории, красные дуги, которые изгибались вместе с их криками. Потом её глаза открылись, и она услышала это наяву – тихий свист, изгибающийся, устремляющийся вверх и опять ниспадающий, с дополнительной нотой в конце, а за ним – настоящий и более тонкий птичий щебет. Окно было наполнено ярким серым светом. Свист возобновился прямо под ним, и Терез встала с постели. На подъездной аллее расположился длинный автомобиль с открытым верхом, в нём стояла женщина и свистела. Это было как сон, на который она смотрела из окна, сцена без красок, затуманенная по краям.

И тут она услышала шёпот Кэрол, настолько отчётливый, будто они все трое находились в одной комнате:

– Ты собираешься в постель или только что встала?

Женщина в машине – нога на сиденье – так же тихо ответила:

– И то и другое.

И Терез услышала, как её голос дрогнул на этих словах в подавленном смехе, и женщина тут же ей понравилась.

– Прокатимся? – спросила женщина. Она смотрела вверх, на окно Кэрол, с широкой улыбкой, которую Терез только сейчас разглядела.

– Вот бестолочь, – прошептала Кэрол.

– Ты одна?

– Нет.

– Ой-ой.

– Всё в порядке. Хочешь зайти?

Женщина выбралась из машины.

Терез прошла к двери своей комнаты и открыла её. Кэрол как раз выходила в холл, завязывая пояс на халате.

– Извини, что разбудила. Возвращайся в постель.

– Ничего. Можно мне спуститься?

– Ну конечно! – Кэрол вдруг улыбнулась. – Возьми халат в стенном шкафу.

Терез взяла халат, наверное, халат Харджа, подумала она, и спустилась вниз.

– Кто нарядил ёлку? – спросила женщина.

Они были в гостиной.

– Она. – Кэрол повернулась к Терез. – Это Абби. Абби Герхард, Терез Беливет.

– Здравствуйте, – сказала Абби.

– Очень приятно. – Терез так и надеялась, что это Абби. Сейчас Абби смотрела на неё с тем же выражением ясных, несколько вытаращенных в позабавленном удивлении глаз, которое Терез заметила, когда Абби стояла внутри автомобиля.

– Искусная работа, – сказала ей Абби.

– Может быть, все уже перестанут шептать? – спросила Кэрол.

Потирая руки, Абби прошла за ней в кухню.

– Кофе есть, Кэрол?

Терез стояла у кухонного стола, наблюдала за ними, чувствуя себя легко, потому что Абби больше не обращала на неё внимания – она только сняла пальто и стала помогать Кэрол с кофе. Её талия и бёдра под сиреневым трикотажным костюмом были идеальной цилиндрической формы, что спереди, что сзади, откуда ни посмотри. Руки были несколько неуклюжие, отметила Терез, а ступни напрочь лишены той грациозности, какой обладали ступни Кэрол. Она выглядела старше Кэрол, и её лоб пересекали две морщины, которые глубоко врезались, когда она смеялась, вскидывая сильные, изогнутые дугой брови. Вот и сейчас они с Кэрол всё смеялись, готовя кофе, выжимая апельсиновый сок и перебрасываясь короткими фразами ни о чём, ну или ни о чём таком важном, к чему стоило бы прислушаться.

Кроме неожиданного:

– Так что, – которое произнесла Абби, вылавливая косточку из последнего стакана с апельсиновым соком и беспечно вытирая палец о собственную одежду, – как там старина Хардж?

– Всё так же, – ответила Кэрол.

Кэрол что-то искала в холодильнике, и, наблюдая за ней, Терез расслышала не всё, что сказала Абби после, а может быть, это была очередная обрывочная фраза, понятная только Кэрол, но в ответ Кэрол выпрямилась и расхохоталась, неожиданно и громко, и всё её лицо преобразилось, и Терез подумала с неожиданной завистью, что она бы не смогла вот так рассмешить Кэрол, а Абби может.

– Я это ему скажу, – проговорила Кэрол. – Не удержусь.

Это было что-то о бойскаутском карманном приспособлении для Харджа.

– И скажи, кто тебя надоумил, – откликнулась Абби, глядя на Терез с широкой улыбкой, как будто Терез тоже должна была поучаствовать в шутке.

– Откуда вы? – спросила её Абби, когда они уселись за стол в боковой нише кухни.

– Она из Нью-Йорка, – ответила за неё Кэрол, и Терез подумала, что Абби сейчас скажет: «Надо же, как необычно» или что-нибудь ещё дурашливое, но Абби совсем ничего не сказала, только посмотрела на Терез с той же предвкушающей улыбкой, словно ждала от неё следующей реплики.

Столько суеты было вокруг завтрака, а кончилось всё лишь апельсиновым соком, кофе и каким-то гренком без масла, которого никто не пожелал. Абби закурила, прежде чем к чему-либо прикоснуться.

– Вам уже можно курить? – спросила она Терез, протягивая красную пачку с надписью Craven A’s.

Кэрол опустила ложку.

– Абби, что это? – спросила она со смущением, которого Терез прежде у неё никогда не видела.

– Спасибо, с удовольствием, – сказала Терез, беря сигарету.

Абби поставила локти на стол.

– Ну, и что – что? – обратилась она к Кэрол.

– Я подозреваю, что ты слегка навеселе.

– После нескольких часов за рулём на открытом воздухе? Я выехала из Нью-Рошели в два, приехала домой, обнаружила твоё сообщение, и вот я здесь.

У неё, вероятно, уйма времени, подумала Терез, она, наверное, ничего не делает целыми днями кроме того, что ей хочется.

– Ну? – спросила Абби.

– Ну… первый раунд я не выиграла, – ответила Кэрол.

Абби затянулась сигаретой, не выказав никакого удивления.

– На сколько?

– На три месяца.

– Начиная с какого момента?

– Начиная с этого момента. Точнее, со вчерашнего вечера. – Кэрол глянула на Терез, затем опустила взгляд на чашку с кофе, и Терез поняла, что при ней она больше ничего не скажет.

– Но ведь это ещё не окончательно, да?

– Боюсь, окончательно, – небрежно, будто плечами пожала, ответила Кэрол. – Только устно, но оно будет иметь силу. Что ты делаешь сегодня вечером? Поздним вечером.

– Ранним ничего не делаю. Ужин сегодня в два.

– Позвони мне.

– Само собой.

Кэрол не поднимала глаз от стакана с апельсиновым соком в своей руке, и сейчас Терез увидела, что углы её губ печально опущены, и это была печаль не мудрости, а поражения.

– Я бы уехала, – сказала Абби. – Съезди куда-нибудь ненадолго.

И Абби посмотрела на Терез – очередной смышлёный, не к месту, дружелюбный взгляд, будто для того, чтобы вовлечь её во что-то, во что она никак не могла быть вовлечена, и вообще её охватило оцепенение при мысли о том, что Кэрол может куда-то от неё уехать.