Текст книги "Прекрасная мука любви"

Но было уже поздно. Едва лошадь почувствовала у себя на спине незнакомого седока, как глаза ее сделались бешеными и она, испуганно заржав, взбрыкнула задними ногами с такой силой, что Глэдни бросило вперед и он почти коснулся лбом лошадиной шеи. Глэдни лихорадочно вцепился в луку седла, но в этот момент задние копыта лошади ударились о землю и его отбросило назад. Шляпа слетела с головы Глэдни и покатилась по земле, что испугало животное еще больше. Присев на задние ноги, оно забило передними в воздухе, и несчастного Глэдни снова отбросило назад.

Издав отчаянный крик, он вцепился в луку седла мертвой хваткой, словно от этого зависела его жизнь, а может, так оно и было. Лошадь опять встала на дыбы, дернувшись всем телом, и Глэдни на секунду вылетел из седла, но уже через мгновение опять опустился в него, да с такой силой, что ему показалось, будто поясница у него сейчас переломится надвое.

Но скоро мучения его кончились. Лошадь вновь взвилась на дыбы, и Глэдни, потеряв равновесие, перелетел через ее голову и тяжело плюхнулся на землю рядом с ограждением.

– Глэдни, вы не ушиблись? – обеспокоено воскликнула Ребекка, подбегая к нему.

Как только лошадь начала взбрыкивать, Стивен захохотал. Но едва Глэдни очутился на земле, как смех его оборвался и он подскочил к другу вне себя от волнения.

– Глэдни, дружище, с тобой все в порядке?

Подняв голову, Глэдни дрожащим голосом произнес:

– Д... да, вроде. Хотя... не знаю.

– Ах ты, чертов идиот! – накинулся на него Стивен. – Зачем ты запрыгнул на лошадь со всего размаха? Разве можно так делать? Ведь животное тебя не знает. Сбросит, да и дело с концом! Любому дураку это известно!

– Глэдни, да у вас кровь идет! – воскликнула Ребекка и, вытащив из кармана платья белоснежный платочек, протянула его Глэдни, чтобы он приложил его к губе, из которой сочилась кровь.

– Наверное, рассек губу, когда ударился о землю, – пожаловался Глэдни и, сев, яростно поглядел на Стивена. – Это ты все подстроил!

– Да ты что! Я вовсе не хотел, чтобы так получилось, приятель. Ты ведь мог еще сильнее удариться, – заметил Стивен.

– Тебе еще многое придется узнать о лошадях, мой мальчик, – сказал Хок, подходя к Глэдни. – Стивен прав: ты не должен был вскакивать на спину этой лошади как разъяренный тигр. И смотрел ты на нее так, словно готов был ее убить. Животное отлично чувствует настроение, а поскольку эта лошадь не знала, чего от тебя ожидать, она тебя сбросила.

– Ладно, – нахмурился Глэдни, – ваша взяла. Признаюсь, я не умею ездить верхом. А теперь смейтесь сколько влезет!

– Мы вовсе не собираемся над вами смеяться, – примиряюще сказала Ребекка.

– А вот ваш друг собирается, – заметил Глэдни, указав на Стивена.

– Глэдни, я до сих пор не знал ни одного человека, который не умел бы ездить верхом, – удивленно проговорил Хок.

– А вот теперь будете знать. – Глэдни встал и начал отряхиваться.

– Как можно вырасти в этой стране и не уметь ездить верхом? – не отставал Хок. – На чем же ты передвигался?

– Ездил в кабриолете. А вырос я в Нью-Йорке. Там на лошадях катались только в Центральном парке, для развлечения. А когда мне нужно было куда-то поехать, в моем распоряжении были поезда, лодки, дилижансы. В детстве у меня не было возможности ездить верхом, а когда я вырос – желания.

Стивен сочувственно покачал головой.

– Знаешь, что нужно делать, если лошадь сбросит тебя с седла?

– Нет. А что? – Глэдни отнял платочек, который дала ему Ребекка, от губы и тщательно осмотрел его. Крови на нем оказалось немного.

– Нужно тотчас же снова вскочить в седло.

– Нет уж, увольте меня от таких экспериментов, – проворчал Глэдни и злобно покосился на лошадь, которая спокойно пошла следом за конюхом. – Безмозглые создания, вот что я вам скажу.

– Если ты еще раз не попробуешь взобраться в седло, то упадешь в моих глазах.

– Я сказал – нет! – отрезал Глэдни. – И предупреждаю: хватит об этом!

– Вот как? Ты меня предупреждаешь? – расхохотался Стивен. – И я должен трепетать от страха?

– Хватит, Лайтфут! – рявкнул Глэдни.

– Знаешь, что я тебе посоветую, приятель, – продолжал насмешничать Стивен. – Попробуй поездить в дамском седле. Может...

Договорить он не успел. Размахнувшись, ирландец ударил его кулаком прямо в челюсть. Стивен кубарем покатился по земле и, докатившись до того места, где только что лежал Глэдни, распластался.

– Ах ты, сволочь! – закричал Стивен вне себя от ярости и попытался подняться, но Глэдни не дал ему встать. Он нанес второй удар, и бедняга Стивен снова упал на землю.

– Прекратите! – попыталась остановить их Ребекка. – Сейчас же прекратите это безобразие!

Но прежде чем Стивен успел отползти в сторону и подняться, Глэдни нанес ему еще один сокрушительный удар и занес было руку для следующего, но наступил на кучу навоза и поскользнулся. Пытаясь удержать равновесие, Глэдни нелепо замахал руками. Воспользовавшись моментом, Стивен подскочил к нему и со всего размаха стукнул. Глэдни отлетел к перекладине, а затем с ревом бросился на Стивена. Разъяренные противники принялись молотить друг друга кулаками.

– Ну прекратите же! Прямо как дети малые! – воскликнула Ребекка, чуть не плача. – А впрочем... деритесь себе сколько влезет! Мне все равно! Пойдем, дедушка.

И, повернувшись, Ребекка пошла прочь, предоставив драчунам самим разбираться друг с другом. Переведя взгляд с удаляющейся спины Ребекки на дерущихся, Хок беспомощно развел руками и похромал следом за внучкой.

Ни Стивен, ни Глэдни не обратили на их уход никакого внимания: слишком были заняты друг другом. Теперь, когда они находились в равном положении, то есть оба стояли на ногах, это были достойные соперники. Примерно одного роста, сильные и ловкие, с мощными кулаками, которые без труда вывели бы из строя любого среднего противника. Так что на их драку стоило посмотреть, что находящиеся в конюшне и сделали: вокруг дерущихся стала быстро собираться толпа. Зеваки с увлечением наблюдали за Стивеном и Глэдни, подбадривая то одного, то другого громкими криками.

Губа Глэдни, которую он рассек при падении с лошади, сильно опухла от кулаков Стивена, а у Стивена заплыл глаз, и под ним начал растекаться кровоподтек. Однако оба противника на ногах пока держались. Они ходили кругами, сжав кулаки, выжидая удобный момент, чтобы напасть. Град ударов, которым они награждали друг друга в самом начале битвы, постепенно утих, пыл противников чуть ослабел, гнев начал понемногу остывать. Теперь никто из них не торопился проявлять инициативу.

По правде говоря, драться Глэдни со Стивеном уже расхотелось, и они без особого энтузиазма кружили на месте боя. Неожиданно противники с удивлением заметили, что вокруг них собралась большая толпа зрителей.

– Она ушла, – вдруг объявил Глэдни.

– Кто? – не понял Стивен.

– Ребекка.

Стивен огляделся по сторонам.

– Черт подери! И правда... – Он отступил на шаг, потеряв всякий интерес к поединку.

– А ведь мы только из-за нее и мутузим друг друга, верно? – заметил Глэдни.

– Верно.

– Давай, Глэдни, стукни его хорошенько! – раздался из толпы чей-то голос. – Врежь ему как следует!

– Неужели мы и вправду дадим этим кровожадным дикарям насладиться бесплатным зрелищем? – спросил Глэдни ухмыльнувшись.

– Нет, – усмехнулся в ответ Стивен. – По крайней мере я этого не хочу. А ты?

– Я тоже, черт подери!

Стивен разжал кулаки и, сделав шаг вперед, протянул Глэдни руку.

– Тогда давай прекратим эту чепуху.

– Эй! – воскликнул кто-то из зевак. – Вы же только начали! Зачем же останавливаться?

Не обратив на любителя бесплатных зрелищ никакого внимания, Глэдни взглянул на протянутую руку приятеля и, улыбнувшись до ушей, схватил ее обеими руками.

– И все-таки я хочу, чтобы ты кое-что понял, – заметил Стивен.

– Что, дружище? – спросил Глэдни.

– Я считаю, что имею на Ребекку столько же прав, сколько и ты, и могу точно так же за ней ухаживать.

– Но ведь я первый с ней познакомился! – возразил Глэдни.

– Ну и что? Если пользоваться спортивной терминологией, ты пока лидер. Но я не впервые участвую в состязаниях и могу тебя обогнать, – заявил Стивен. – Надеюсь, ты не побоишься со мной состязаться?

– Состязаться, говоришь? Что ж, согласен! Пусть победит сильнейший!

– И этим сильнейшим буду я, – рассмеялся Стивен.

– Поживем – увидим. И не забудь еще одну поговорку: в любви и на войне все средства хороши.

– Я буду иметь ее в виду, особенно зная тебя. – Стивен огляделся по сторонам. – Похоже, мы потеряли всю нашу аудиторию, равно как и Хокинсов. Думаю, это означает, что с пикником у нас ничего не выйдет.

– Это верно. Хокинсы уже, должно быть, на полпути к Кейпу, – небрежно бросил Глэдни.

– К Кейпу? – поспешно переспросил Стивен. – Что ты имеешь в виду?

– Ничего. – Глэдни как бы смущенно отвел взгляд.

– Ты хочешь сказать, они уехали в Кейп-Джирардо? Они что, собираются принять там участие в скачках?

– Откуда я знаю, собираются или нет? – отмахнулся Глэдни, изобразив на лице самое невинное выражение. – И даже если бы знал, неужели ты думаешь, я бы тебе сказал? Если мы и заключили перемирие, это еще не означает, что я буду тебе помогать.

– Но ты и так уже проговорился! – радостно воскликнул Стивен. – Они едут в Кейп-Джирардо, вот куда! Там завтра начинается ярмарка, и они наверняка собираются принять участие в скачках. И я тоже. И все благодаря тебе, мой старый друг.

Глэдни покачал головой:

– Нет, ты ошибаешься. Ярмарки в Кейп-Джирардо не будет до следующего месяца. Но если ты мне не веришь, выясняй сам. Скатертью дорожка!

– Простите, мистер Лайтфут... – послышался в этот момент у них за спиной чей-то робкий голос.

Стивен с Глэдни одновременно обернулись. Рядом с ними стоял конюх, тот самый, что одолжил Стивену лошадь.

– Да? В чем дело? – спросил Стивен.

Взглянув на Глэдни, конюх смущенно почесал подбородок.

– Надеюсь, вы не сердитесь на меня, сэр, за то, что вас сбросила лошадь? Но вы ее испугали, сэр. Она не собиралась делать вам ничего плохого, просто отреагировала так бурно...

– Мне уже все об этом талдычат, как сговорились, – перебил его Глэдни. – Не беспокойся, я на тебя не сержусь. И предпочел бы забыть обо всей этой истории.

Конюх кивнул с видимым облегчением.

– Вот и хорошо. А теперь прошу прощения, джентльмены, но я должен идти. Нужно помочь погрузить на пароход лошадей мистера Стаяла. – И конюх поспешил прочь.

– Одну минуточку! – крикнул ему вдогонку Стивен. – Говоришь, тебе нужно погрузить на пароход лошадей мистера Сталла?

– Да, сэр. У него два иноходца и чистокровный жеребец. Мистер Сталл собирается сегодня вечером уезжать.

– А куда?

– Да в Кейп-Джирардо, мистер Лайтфут! Там ведь завтра открывается ярмарка.

– Спасибо, что сказал. Похоже, тут мне некоторые пытались втереть очки.

Глэдни отвернулся и в сердцах стукнул ногой, а конюх снова поспешил прочь.

– Так, значит, говоришь, ярмарки в Кейпе не будет до следующего месяца? – насмешливо бросил Стивен.

– Наверное, я просто ошибся, – пробормотал Глэдни.

– Ну естественно! Вот что, Глэд, лучше тебе не пытаться водить меня за нос. Это у тебя плохо получается.

– Похоже, ты прав. Придется мне менять тактику. – Внезапно Глэдни просиял. – Что ж, – по крайней мере хоть в одном мне сегодня повезло. Поставив на твоего рысака, я отыграл все, что потерял на Пэдди Бое, да еще смогу выкупить свою бриллиантовую булавку для галстука у этого кровопийцы ростовщика.

Стивен расхохотался.

– Ты хочешь сказать, что опять заложил ее? Смотри, будешь так часто ее закладывать, она совсем износится.

– Это мой неприкосновенный запас, которым я пользуюсь в крайнем случае, – заметил Глэдни.

Бриллиантовая булавка для галстука, о которой шла речь, представляла собой прелестную золотую вещицу в виде меча, украшенную крупным, чистой воды бриллиантом в четыре карата. Глэдни обожал ее и всегда покупал такую одежду, на которую эту булавку можно было прицепить. Однако истинной причиной его трепетного чувства к этой вещице было то, что она постоянно выручала его, когда дела шли из рук вон плохо. Стоила булавка пятьсот долларов, и Глэдни очень скоро обнаружил, что ростовщики охотно дают под ее залог половину стоимости. В прошлом Глэдни частенько прибегал к услугам ростовщиков, но ему всегда – как, впрочем, и на этот раз – удавалось вовремя раздобыть достаточно денег, чтобы выкупить милую его сердцу вещицу.

– И где же она? – поинтересовался Стивен.

– В банке Кейро. Там у меня есть один знакомый, который дал мне под залог очень приличную сумму.

– Так-так... – протянул Стивен, поджав губы. – Значит, булавка в банке, а банк закрыт до утра. Это означает, что ты не сможешь отправиться в Кейп до утра, пока банк не откроется.

– То-то и оно, – угрюмо буркнул Глэдни. – Если я, конечно, хочу получить назад свою булавку – а я, черт подери, хочу!

– Значит, у меня перед тобой есть целый день форы. – Теперь Стивен уже не скрывал своего восторга.

– Думаешь, я этого не понимаю? А почему бы тебе не подождать до завтра? Тогда бы мы могли поехать вместе. У меня тут появились кое-какие идеи насчет того, как раздобыть для нас обоих немного денег.

– Можешь оставить свои идеи при себе, Глэд, – сухо сказал Стивен. – У меня-то никакой бриллиантовой булавки нет, так что оставаться мне незачем.

– Будь ты порядочным человеком, ты бы, мерзавец этакий, меня подождал! – разозлился Глэдни.

– Ты же сам говорил несколько минут назад: в любви и на войне все средства хороши.

Глэдни печально вздохнул.

– Тогда, может быть, ты по крайней мере передашь Ребекке кое-что от моего имени?

– Смотря что.

– Передай ей, что я очень сожалею о той шутке, которую с ней сыграл, и скажи, что такого больше никогда не повторится.

– Ты это обещаешь, Глэд? – ухмыльнулся Стивен.

– Просто передай ей то, что я сказал, и нечего издеваться.

– Не беспокойся, передам, – заверил его Стивен благодушно. – А теперь почему бы тебе не проводить меня на пароход, следующей до Кейпа?

– Придется, – кисло буркнул Глэдни.

Жизнь на пристани била ключом. У причала стояли три пакетбота, на палубах которых суетились отъезжающие. Один из пароходов должен был отправиться на юг, в Новый Орлеан, с многочисленными остановками по пути. Другой – вверх по Огайо в Цинциннати, заходя во все порты, расположенные на этой реке. Третий, под названием «Майский цветок», тот самый, на котором Стивен собирался доплыть до Кейп-Джирардо, направлялся в Сент-Луис.

Глэдни стоял в сторонке, а Стивен наблюдал за погрузкой своего чистокровного жеребца.

Когда с этим было покончено, приятели стали прощаться, и в этот момент за спиной у них раздался знакомый, не вызывающий никаких приятных ассоциаций голос:

– Так, значит, вы оба тоже собрались в Кейп?

Стивен с Глэдни обернулись: позади стоял Оскар Сталл, рядом с ним – безмолвный, как обычно, мистер Мерси.

– Нет, – ответил Глэдни. – Я пришел проводить друга.

– А я еду, – сдержанно улыбнувшись, сказал Стивен. – Не могу не воспользоваться возможностью, Сталл, еще раз победить вашу лошадь.

На голых висках Сталла тотчас же вздулись вены, однако он взял себя в руки и попытался улыбнуться.

– Вы начинаете действовать мне на нервы, мистер Лайтфут. – Он потрогал багровый шрам на щеке. – А я не терплю, когда меня раздражают, особенно если это какие-то полукровки. Я не желаю с этим мириться.

Ткнув пальцем в мистера Мерси, Стивен насмешливо проговорил:

– Похоже, ваша любимая крыса проголодалась. Почему бы вам не покормить животное? И предупредите ее: пусть будет поосторожнее. На этих пароходах полным-полно котов. Их специально завезли, чтобы крысам жизнь малиной не казалась.

Выражение лица мистера Мерси абсолютно не изменилось, и от этого по спине Глэдни пробежал холодок. Если бы того от слов Стивена передернуло, или он выкрикнул какую-то угрозу, или по крайней мере проронил хоть слово – все было бы не так страшно.

Оскар Сталл стоял неподвижно, не отрывая взгляда от Стивена и размеренно похлопывая себя по ноге хлыстом. Наконец он выпрямился, бросив:

– Пошли, мистер Мерси.

И зловещая парочка, не оглядываясь, взошла по трапу на борт.

– От этих двоих у меня просто мороз по коже, – заметил Глэдни. – Смотри, Стивен, будь во время плавания повнимательнее, иначе оглянуться не успеешь, как тебя сбросят в Миссисипи головой вниз.

– Постараюсь, – ответил Стивен. – После того как мы с Брайтом Моном сегодня обогнали его лошадь, он одарил меня просто убийственным взглядом. Я аж испугался.

В этот момент прозвучал гудок парохода, призывавший отплывающих занять свои места.

– Что ж, – сказал Стивен, – мне пора. Так что ты просил передать Ребекке? – спросил он, ухмыльнувшись.

– Ничего, – буркнул Глэдни. – Ты все равно все перепутаешь.

– Это уж точно.

За спиной Стивена стали медленно поднимать трап, и «Майский цветок», по-прежнему пронзительно гудя, начал отчаливать от пристани.

– Эй, дружище, – заволновался Глэдни. – Давай садись, а то останешься.

– А тебе бы этого очень хотелось, верно? – расхохотался Стивен. – Ну уж нет, не дождешься!

Гребное колесо парохода вонзалось в воду, образуя пену. Судно отходило от пристани все дальше и дальше. Расстояние между причалом и пароходом увеличивалось. Не переставая смеяться, Стивен сделал несколько прыжков по вымощенной булыжником пристани, затем грациозно перемахнул через уже довольно широкую полосу воды и уверенно приземлился на нижней палубе. Обернувшись, он помахал Глэдни рукой и что-то крикнул ему на прощание, однако слова утонули в разделявшем их расстоянии.

Прозвучал еще один гудок. На сей раз его издал пакетбот, который должен был отправиться до Цинциннати с заходом в Падьюку. Глэдни улыбнулся, потом расхохотался во все горло.

Выудив из кармана брюк бриллиантовую булавку, ирландец прикрепил ее к жилету. Он наврал Стивену про свою любимую булавку все, кроме одного. Он и в самом деле отдал ее под залог, но не в банк, а местному ростовщику, и выкупил ее сразу же после того, как выиграл, поставив на лошадь Стивена.

Вытащив билет до Падьюки, штат Кентукки, Глэдни поспешил по набережной к пароходу. Когда Глэдни взошел на палубу, «Майский цветок» со Стивеном на борту уже плыл по Миссисипи, взяв курс на север.

Помахав шляпой вслед удаляющимся огням, Глэдни произнес:

– Я же вас предупреждал, мистер Лайтфут: в любви и на войне все средства хороши.

Глава 6

Ребекка стояла у окна своего номера в отеле Падьюки и смотрела, как на улице идет дождь. Он начался ночью и все еще не прекратился, словно мягкой вуалью накрыв и без того тусклое утро, так что даже сейчас, после восхода солнца, комната была погружена во мрак.

Раздался стук в дверь. Ребекка открыла, и в комнату вошел Генри.

– Скаковую дорожку всю развезло, – сообщил он. – Я только что с улицы. Похоже, скоро распогодится, но такая грязь, что просто ужас.

– Бедный Пэдди Бой, – заметила Ребекка. – Он ненавидит такую погоду.

– А кто ее любит?

– Только не я.

– И не я, девочка, – хмыкнул Хок и, кряхтя, принялся растирать поясницу. – В такую погоду у меня всегда начинает ныть поясница. И тогда я вспоминаю Лондон.

Ненастье обычно настраивало Ребекку на грустный лад.

– Дедушка, – попросила она, глядя в окно, – расскажи мне еще раз про маму и папу, какими они были, до того как поженились.

– Тебе нравится эта история, правда, Бекки? – Хок ласково улыбнулся. – Ладно уж, так и быть, расскажу тебе еще раз. – Взгляд его стал отрешенным, голос – печальным: Хок окунулся в прошлое. – Твою маму звали тогда Генриетта Стэнфорд. Ее отец был владельцем большой табачной плантации, которая располагалась неподалеку от «Дубовой долины» – фермы по разведению чистокровных лошадей, где я работал тренером и жокеем. И ферма, и лошади принадлежали Оуэну Джонсону. – Хок горделиво улыбнулся. – На триста миль в округе не было лошади, которая могла бы обогнать хоть одну из наших лошадей!

– И дедушка Стэнфорд ни разу не выставил ни одну из своих лошадей против тех, что ты тренировал?

– Ни разу! Твой дедушка Стэнфорд считал скачки греховным времяпрепровождением. «Никчемная глупость», – любил говаривать он. Если он случайно узнавал, что Генриетта убегала посмотреть на наших лошадок, он приходил в ярость.

– И тем не менее она постоянно это делала. Должно быть, так же сходила с ума по лошадям, как и я.

– Лошадей-то она любила, спору нет, но прибегала к нам в основном для того, чтобы повидаться с твоим отцом. Барт был в ту пору красивым парнем и таким же отличным наездником, как я. А как он любил хвастаться своим искусством перед твоей мамой! Черт подери! Я мог быть на конюшне или еще где-то и, даже не видя Генриетту, знал, что она рядом, только по тому, как этот парень скакал верхом!

– Расскажи мне о том, как они сбежали, – попросила Ребекка. Она уже бессчетное число раз слышала эту историю, но готова была слушать ее снова и снова. Что может быть лучше в дождливое утро, чем сидеть в уютном кресле и слушать дедушкины рассказы?

– В общем, мистер Стэнфорд считал, что назначение лошадей – перевозить грузы. А использовать их для конных состязаний или в цирке – неимоверная глупость. Он был невысокого мнения о тех, кто тратит время на тренировку лошадей, считая их людьми недалекими. К таковым он относил всех своих соседей, и особенно меня и твоего отца. И когда он обнаружил, что Генриетта проводит время с Бартом и, хуже того, всерьез увлеклась им, он вышел из себя и приказал бедной девочке держаться от конюшни подальше, грозя всеми мыслимыми и немыслимыми карами.

– Но она все равно приходила, – продолжила Ребекка.

– А как же! Приходила регулярно, ускользая из дома, как только представлялась такая возможность, а мы прилагали все усилия, чтобы ее прикрыть. Если видели ее отца или кого-то с его фермы, тотчас же ее предупреждали, и Генриетта быстренько пряталась где-нибудь и пережидала, пока они не уйдут.

– Какие вы молодцы!

– Но мы недооценили Стэнфорда. Он твердо решил положить конец отношениям своей дочери с неподходящим, по его мнению, парнем. Когда он понял, что ничто другое не поможет, он приобрел ферму Джонсона. Оуэн Джонсон с удовольствием продал ферму за хорошую цену. Но Стэнфорд не только приобрел ее, но и распродал всех скаковых лошадей до единой.

– Должно быть, всем вам пришлось нелегко.

– Нужно отдать Стэнфорду должное: он предложил почти каждому, за исключением меня и Барта, работу. Ведь единственное, для чего он купил у Джонсона эту ферму, – это чтобы избавиться от нас.

– И что вы стали делать дальше?

– Как раз в это время в Англии проходили скачки, и полковник Кларк с другими владельцами скаковых лошадей решили отправить кентуккийских рысаков в Англию для участия в соревнованиях. Они надеялись, что англичане заинтересуются чистокровными кентуккийскими скакунами настолько, что захотят их приобрести. А меня наняли, чтобы я сопровождал этих лошадей.

– А как же мама с папой?

– Барт нашел работу на другой ферме по разведению лошадей. При первой же возможности Генриетта убежала к нему, и они поженились.

Ребекка рассмеялась.

– Представляю себе, как разозлился дедушка Стэнфорд!

– Еще как разозлился! Его чуть удар не хватил, но поделать он ничего не мог. Твоя мама была совершеннолетняя, и они с Бартом уже успели пожениться. Единственное, что он мог сделать, чтобы отравить им жизнь, – это заявить, что твоя мама ему больше не дочь.

– Мама никогда не говорила на эту тему, но по некоторым намекам я догадалась, как тяжело она это переживала, – грустно сказала Ребекка. – А почему дедушка Стэнфорд так никогда ее и не простил, как ты считаешь?

– Кто знает, девочка. – Хок нежно обнял Ребекку и притянул к себе. – Он плохо поступил, заставив твою маму так сильно страдать. Я даже считаю, что его поведение ускорило ее кончину. Но, отказавшись от дочери, старый Стэнфорд лишил себя возможности познакомиться с внучкой, что мне лично только на руку. Ты не представляешь, Бекки, какую даешь мне радость и какой покой! День, когда твоя мама привезла тебя в Лондон, оказался счастливейшим в моей жизни.

– Я очень хорошо помню этот день, – задумчиво сказала Ребекка. – Ты жил в Лондоне уже десять лет, так что я тебя никогда не видела. Но когда во время войны папу убили, мама, чувствуя, что умирает, предпочла отправиться через океан, к тебе в Лондон, а не ехать в Луисвилл, до которого было рукой подать и где жил дедушка Стэнфорд. Впрочем, он наверняка бы нас не принял.

– И я всегда буду благодарен за это судьбе, – заметил Хок. – Не могу передать тебе, Ребекка, как мне было одиноко в Лондоне! Да, у меня были друзья, жокеи, тренеры, агенты по продаже кентуккийских рысаков, но мне всегда хотелось увидеть хоть одно родное лицо. Думаю, я скорее всего уехал бы домой. Но тут началась война. Когда я услышал, что Барт погиб, я был вне себя от отчаяния. Я даже на какое-то время перестал ездить верхом. Пропало желание. А потом приехали вы с мамой и вернули меня к жизни, – продолжал Хок. – Хотя, должен признаться, когда я впервые после долгого перерыва увидел Генриетту, у меня сердце сжалось. Я понятия не имел, что она настолько больна. Видеть, как исхудало ее когда-то прекрасное лицо, как на нем то и дело появляется гримаса боли, было настолько мучительно, что даже не знаю, как я это выдержал.

– Маме стало совсем плохо еще по дороге, – тихонько произнесла Ребекка. – Это чудо, что она прожила несколько дней, после того как мы приехали к тебе. Знаешь, у меня было такое чувство, что она просто заставляла себя жить. Она оставалась в живых только до тех пор, пока не передала меня в надежные руки. А после того как она это сделала, силы оставили ее, и она умерла.

– Я тоже так думал. – Хок крепко стиснул плечо Ребекки.

Он попытался что-то еще сказать, но закашлялся. Прикрыв лицо рукой, Хок поспешно вышел из комнаты. Ребекка была уверена, что в глазах его стоят слезы. Впрочем, в комнате было темно, и сказать наверняка она не могла.

Долго стояла Ребекка у окна, глядя, как моросит дождь, и думала о своей маме. В тот день, когда умерла Генриетта Хокинс, была точно такая же погода...

– Мамочка, я и не знала, что Лондон такой огромный, – задумчиво проговорила Ребекка, глядя в залитое дождем окно.

По приезде они с мамой сняли мансарду, и из ее окна Ребекка могла обозревать раскинувшуюся перед ней панораму города. Насколько хватало глаз, всюду виднелись крыши домов, и ничего более. Для десятилетней девочки зрелище было страшноватое.

– Это большой город, Ребекка, милая, – тихо сказала Генриетта Хокинс, лежавшая на кровати. – Но ты не бойся, здесь живет твой дедушка, он позаботится о тебе.

Слова эти прозвучали так пугающе странно, что, как ни была Ребекка мала, она это заметила. Поспешно отойдя от окна, по которому стучали дождевые капли, она быстро подошла к кровати, где лежала мама. Лицо ее казалось настолько безжизненным и изможденным, что Ребекка ужаснулась. Такой она маму еще никогда не видела. Генриетта сильно исхудала за время пути. Ее тонкая рука была почти прозрачной, и на ней отчетливо просвечивали голубые вены.

– Почему ты говоришь, что обо мне позаботится дедушка, мамочка? А ты?

– Я сделала все, что смогла, все, что в моих силах, – прошептала Генриетта. – А теперь я устала. Ужасно устала...

– Отдохни, мамочка. – Ребекка вложила свою маленькую ручку в мамину ладонь. Генриетта попыталась сжать ее, но сил на это у нее уже не хватило.

– ...устала, – повторила она.

Этой же ночью Генриетта умерла, так и не проснувшись, и для Ребекки началась новая жизнь – жизнь, связанная с лошадьми.

Во второй половине девятнадцатого столетия конные состязания стали в Англии поистине королевским спортом. На скачках обычно собиралось столько титулованных особ, что они получили название «королевских». С приездом внучки Генри Хокинс воспрял духом. Он снова начал ездить верхом и, куда бы ни отправлялся, всюду брал с собой девочку. В то время Генри стал одним из самых популярных наездников. Будучи американцем, он держался несколько особняком, но своим мастерством снискал себе уважение и славу. Кентуккийские фермеры, занимавшиеся разведением лошадей, надеясь с его помощью организовать продажу своих питомцев в Англии, присылали ему из Америки для участия в скачках самых лучших рысаков, в результате чего Генри постоянно выигрывал.

Ребекке нравились и сами скачки, и атмосфера, царившая вокруг них. Она была единственной девочкой, появлявшейся на конюшне, да к тому же внучкой Хока, и все ее очень любили. «Вконец избаловали девчонку», – говаривал Генри, когда сердился на Ребекку.

Ребекка быстро осознала, чем отличается победитель от остальных участников состязаний. Она купалась в лучах славы, окружавшей дедушку, и бережно хранила альбом с газетными вырезками о его победах. Девочкой она была очень впечатлительной, и слава Хока гораздо больше влияла на нее, чем на него самого. Уже вскоре после приезда в Лондон Ребекка решила – втайне, конечно, – что когда-нибудь обязательно станет наездницей и будет такой же знаменитой, как дедушка.

Как-то летом – Ребекке как раз исполнилось шестнадцать лет – ее жизнь во второй раз круто изменилась. Участвуя в скачках с препятствиями, Хок упал с лошади и повредил ногу. На этом его карьера закончилась навсегда.

Хок давно лелеял мечту вернуться в Кентукки и приобрести собственную ферму по разведению лошадей. Если бы не травма, он через несколько лет смог бы эту мечту осуществить. Но в то время, когда с ним произошел несчастный случай, накоплений у него не было, и ему ничего не оставалось делать, как вернуться в Штаты и попытаться добыть необходимые деньги каким-то другим способом.

Когда Ребекка узнала, каким именно способом дедушка собирается их добывать, она пришла в неописуемый восторг. Все оказалось очень просто: Хок решил сделать из внучки жокея. И по возвращении в Кентукки он начал учить ее править двуколкой и ездить верхом. Тренировались они целый год. У Ребекки, которая горела желанием стать первой, имелись все предпосылки для того, чтобы это желание осуществить. Она была девушкой гибкой, подвижной и обладала потрясающей реакцией. К концу года Хок понял, что его внучка способна произвести фурор. Ни один из известных ему жокеев не шел с ней ни в какое сравнение.

Только, к сожалению, Ребекка родилась девочкой, а не мальчиком, но в конце концов Хок примирился и с этим. Ребекка подавала такие большие надежды, что сокрушаться по поводу ее пола было бы просто свинством. И Хок решил, что если Ребекка будет перетягивать грудь перед соревнованиями, то под жокейской курточкой никто ничего не заметит, и вопрос с полом будет таким образом решен. Так оно и вышло.

Ребекка с Хоком участвовали в скачках уже в течение четырех лет. Но кочевая жизнь, которую они вели, съедала все их сбережения, так что вожделенная мечта о покупке фермы оставалась столь же призрачной, что и в самом начале. Правда, в этом году старый друг Хока, М. Льюис Кларк, организовал Луисвиллский жокейский клуб и Ассоциацию конного спорта, а также выдвинул идею устроить Кентуккийское дерби. Идея эта с каждым днем становилась все популярнее среди любителей конного спорта. Посовещавшись, Ребекка с Хоком решили принять участие в дерби и непременно победить. И теперь от того, добьются ли они этой цели, зависело осуществление их заветной мечты и вообще их будущее.