Текст книги "Сапфир"

Глава 12

Несмотря на все старания, Брайан никак не мог отделаться от мыслей о Регине. Хотя он все еще был зол на нее, он думал о ней по нескольку раз на дню. Конечно, он не собирался менять свое решение и становиться ее партнером в ювелирной фирме, но почему бы им и не остаться друзьями?

С огорчением он обнаружил, что она съехала со своей квартиры, и хозяин дома либо не знал ее нового адреса, либо не захотел дать его Брайану.

И Слострум ничем ему не помог. Эндрю Слострум коротко сообщил Брайану, что его не интересует местонахождение Регины.

– Я понял, что она намерена начать свое собственное дело. Вот уж действительно! Она не только глупая, но еще и нечистоплотная особа! Сманила у меня ювелира-дизайнера, Петера Мондрэна. После всего, что я сделал для этой девчонки, так поступить со мной!

Выходя из магазина, Брайан услышал, что кто-то окликает его по имени:

– Мистер Макбрайд!

Он обернулся и увидел долговязого молодого человека, догоняющего его.

– Мистер Макбрайд, я слышал, что вы спрашивали о Регине.

– Да, спрашивал. Вы знаете, где она?

– Знаю, сэр. Она отплыла в Нью-Йорк на прошлой неделе. Хочет открыть там свою фирму. – Молодой человек горделиво выпрямился. – Меня зовут Юджин Ликок, я учусь на огранщика драгоценных камней. Как только она начнет там свое дело, я поеду к ней работать.

– В Нью-Йорк? Вот как? – сказал Брайан, ошарашенный этим сообщением. – Спасибо, братец.

И, не прибавив больше ни слова, повернулся и двинулся дальше по улице. Его охватило ощущение большой потери, и он почувствовал одиночество и тоску.

Но по мере того как он шел, все добрые чувства к Регине вытеснил гнев. Она оказалась еще глупее, чем он думал. Уехать в чужую страну, надеясь начать там дело! Да она в два счета разорится и встанет к прилавку в каком-нибудь ювелирном магазине – если, конечно, в Америке найдется какой-нибудь добросердечный человек вроде Эндрю Слострума, который захочет взять ее на работу.

Он постепенно замедлил шаг, размышляя, с чего это она решила начать дело в Нью-Йорке, а не здесь, в Лондоне. Может, потому, что он здесь, а ей хотелось, чтобы их разделяло большое расстояние?

Что ж, если это так, то и черт с ней! Он прожил без Регины Пэкстон почти тридцать лет и готов поклясться всеми святыми, что и дальше прекрасно проживет!

Твердо решив выбросить Регину из головы, он зашагал быстрее. И есть у него, в конце концов, женщина, которая поможет ему забыть Регину.

Когда Регина решала, на каком ей плыть пароходе, она прочла в какой-то брошюре следующее: «Путешествие на «Кунарде» – это изящно».

Пароход, на котором она сейчас находилась, был на порядок ниже тех, что принадлежат компании Кунарда. Но тем не менее роскошь, которую она там увидела, не могла пригрезиться ей даже во сне.

Путешествие на «Галатее» ей очень понравилось, но оно не шло ни в какое сравнение с этим! Жизнь на борту большого лайнера походила на жизнь в мире мечты; все страхи и тревоги были позабыты или по крайней мере на время отодвинуты в сторону. Разрыв с Брайаном, беременность, новая жизнь, ожидавшая ее, – все это реальная жизнь, а здесь ничего реального и будничного не существовало. И целую неделю она, миссис Регина Пэкстон, вдова, будет брать от нее все, что возможно.

Корабельная прислуга была в ее распоряжении. Днем и ночью любое ее желание могло быть удовлетворено. Лайнер шел на паровой тяге, на нем имелся водопровод – роскошь, которой могли похвалиться не многие жилые дома того времени, – снабженный устройством, качающим соленую воду из океана. Интерьеры отделаны под дуб, розовым и атласным деревом. В гостиных – роскошные ковры, удобные плюшевые кресла и диваны. Потолки сплошь покрыты резьбой и позолотой. Окна в гостиных и в большом салоне украшены витражами, рассказывающими об истории Америки. Кругом – прекрасно отполированные зеркала. А электричество, вырабатываемое пароходными турбинами, круглые сутки заливало корабль ярким светом.

На борту имелся ледник, в котором хранилось сорок тонн льда, и потому качество и разнообразие блюд в меню потрясало воображение: зеленый суп из черепахи, индюшатина в устричном соусе, окунь, жаренный в голландском соусе, гусь в соусе из шампанского. На всем протяжении путешествия фрукты и овощи оставались свежими. А какие десерты!

Эти блюда, как рассказал Регине Мондрэн, соответствовали меню, которое предлагали в известном нью-йоркском ресторане «Дельмонико», где он, Мондрэн, обедал, живя в Штатах.

Регина, привыкшая к нелегкому труду и простому образу жизни, обнаружила, что ее тянет к роскоши, точно кошку к сливкам. Все здесь было внове, все удивляло. Какое это удовольствие – нежиться на палубе в кресле, если знаешь, что достаточно жестом подозвать стюарда и он тут же явится, когда тебе захочется выпить чего-то освежающего, или укрыться пледом от прохлады, или положить под голову подушку. Ей очень нравилось это бездельное существование, хотя она знала: от такой жизни, продлись она долго, у нее на душе станет серо и муторно. Но пока она с наслаждением предавалась отдыху, укрепляла свои силы и дух в ожидании жизни, полной забот и трудностей, которая ей предстоит в Нью-Йорке.

Единственное, что беспокоило ее во время путешествия, – это толпа эмигрантов, едущих самыми дешевыми классами. Ни при каких обстоятельствах им не разрешалось подниматься на верхние палубы. У лестниц, ведущих вниз, стояли на страже матросы, вооруженные дубинками. И хотя Регина ни разу не видела этого, она знала, что дубинки будут пущены в ход, как только кто-то из пассажиров снизу попытается проникнуть на территорию первого и второго класса.

С некоторых мест на верхних палубах можно было видеть, что делается внизу. Эмигрантов перевозили в тесноте, как животных, и они бродили по своей палубе – если была хорошая погода – как стадо без пастуха. В холодные дни они жались друг к другу, чтобы согреться. При определенном направлении ветра с нижней палубы долетал наверх даже неприятный запах. Регина поняла, что санитарные условия для различных классов неодинаковы, а уж ванны для эмигрантов точно не предусмотрены. Единственный способ помыться, которым они располагали, – ведро с водой.

Регина, глядя на все, чем она наслаждалась как пассажир первого класса, почувствовала себя виноватой перед этими людьми.

Когда она попробовала объяснить это Мондрэну, он просто-напросто пожал плечами:

– Моя дорогая Регина, с какой стати вы должны чувствовать себя виноватой? Конечно, их участь вызывает сострадание, но вы отнюдь не отвечаете за это.

– Но ведь это неправильно, Петер! Почему они должны выносить такие трудности?

Он опять пожал плечами:

– Я бы сказал, по двум причинам. Во-первых, владельцам парохода нет до них никакого дела. Во-вторых, они платят менее пятидесяти долларов за билет до Америки. Если бы билеты стали дороже из-за большего количества удобств, они оказались бы им вовсе не по карману. В конце концов… – он улыбнулся своей холодной улыбкой и добавил цинично: – они едут в Америку, страну богатых возможностей, едут искать лучшей жизни, разве не так? Только я очень сомневаюсь, что успех ждет хотя бы одного из пятидесяти. Но это не должно нас тревожить.

Большая часть пассажиров первого и второго класса были американцами, приезжавшими в Европу либо по делам, либо в отпуск. Шестеро соседей Регины и Мондрэна по столу были американцами. В первый вечер одно из мест осталось незанятым, и Регине сказали, что человек, который должен был занимать его, страдает от морской болезни и вынужден оставаться в своей каюте. Среди остальных были две супружеские пары, возвращающиеся из отпусков, проведенных в Европе, и джентльмен, ездивший в деловую поездку.

Регине страшно хотелось разузнать побольше о Нью-Йорке, но, к сожалению, никто из ее соседей по столу не жил в этом городе. Тем не менее ей сообщили, что Соединенные Штаты переживают период процветания и подъема. Узнав, что Регина и Мондрэн эмигрируют в Америку и намереваются бросить якорь в Нью-Йорке, занявшись ювелирным бизнесом, все согласились, что драгоценности в их стране становятся все популярнее.

– Ах, эти нувориши, – с презрением проговорила одна из дам. – Нью-Йорк просто кишит ими. Они грубы, вульгарны и предприимчивы, но они действительно покупают драгоценности буквально возами. Наверное, думают, что это расположит к ним общество.

Регина ничего на это не ответила, но про себя подумала: весьма странное замечание для особы, одетой по последней моде и увешанной драгоценностями. Если даму и ее мужа, производящего сельскохозяйственные орудия на Среднем Западе, можно считать типичными представителями Америки, то сомнительно, что ей понравятся американцы. Впрочем, муж дамы был все же человеком спокойным и сдержанным, зато вторая пара, люди пожилые и весьма богатые, была куда приятнее в общении – приветливы и, очевидно, очень привязаны друг к другу.

На следующий вечер отсутствовавший пассажир пришел к обеду и занял пустующее место подле Регины. Это был стройный человек лет тридцати пяти, с густыми каштановыми волосами, карими глазами и выразительным лицом. Он держался спокойно, говорил мягко и был учтив, как житель Старого Света. Звали его Уильям Лоуген.

После того как он представился, Регина обратилась к нему:

– У вас, говорят, была морская болезнь, мистер Лоуген, и я вам очень сочувствую, поскольку не так давно сама испытала ее. Но то было во время сильного шторма, а сейчас погода спокойная.

Он криво улыбнулся:

– Я принадлежу к тем несчастным, которые заболевают, едва ступив на борт. Я, наверное, могу заболеть морской болезнью даже в ванной. Честно говоря, это отравляет мне жизнь, потому что мне приходится совершать поездки в Европу по меньшей мере дважды в год.

– А чем вы занимаетесь, мистер Лоуген? – спросил один из соседей по столу.

– Я работаю в ювелирном деле – закупаю камни для нью-йоркской фирмы «Тиффани». Я обязан два раза в год посещать аукционы алмазов и, пользуясь возможностью, закупаю и другие камни в Лондоне и Амстердаме.

– Вы работаете в ювелирной фирме? – Регина радостно всплеснула руками. – И я тоже! По крайней мере собираюсь этим заняться.

Лоуген с любопытством посмотрел на нее:

– Как это так, миссис Пэкстон? Вы ведь англичанка, не так ли?

– Да, англичанка. И еду в Нью-Йорк, чтобы открыть там свою фирму.

Его глаза широко раскрылись от удивления, хотя он не был так потрясен, услышав ее заявление, как большинство мужчин.

– Как мы говорим в Штатах, миссис Пэкстон, простите, вам придется хорошенько попахать.

– Я не уверена, что понимаю, о чем речь, но могу предположить. Мне придется преодолеть множество препятствий, я прекрасно это понимаю.

– У вас есть какой-нибудь опыт в ювелирном деле?

– Да, я получила его в фирме Слострума в Лондоне.

– Я знаю эту фирму и слегка знаком с Эндрю Слострумом.

Регина кивком головы указала на Мондрэна.

– Мистер Мондрэн работал у Слострума. Он настоящий художник.

– Я слышал о вашей работе, сэр, и по тем изделиям, которые я видел, могу сказать, что ваша репутация вполне заслуженна, – проговорил он.

– Благодарю вас, мистер Лоуген, – холодно ответил тот.

– Теперь Петер намеревается работать у меня, – сказала Регина.

– По крайней мере у вас есть возможность, – Лоуген вновь обратился к Регине, – начать, имея на руках такие козыри.

– Какое замечательное совпадение, что я встретила вас, мистер Лоуген! – воскликнула Регина. – Мне бы очень хотелось поговорить с вами, пока мы путешествуем. То есть если вы не против. Но, может быть, вам не захочется снабжать сведениями возможного конкурента?

Лоуген мягко улыбнулся.

– Вы, конечно, слышали это наше словечко? Конкуренция – американский образ жизни. Большая конкуренция вынуждает фирмы работать весьма плодотворно.

– Может ли мистер Тиффани подписаться под этим заявлением?

– Процветание Чарльза Тиффани основано на конкуренции, и он, судя по всему, навсегда останется примером. Но Чарльз Тиффани не так давно умер.

– Я знаю, читала о его смерти. Полагаю, его очень не хватает фирме, – проговорила Регина сдержанно.

– Ну, его репутация и престиж позволяют его фирме крепко стоять на ногах. Его сын Луис – почти полная противоположность отцу. Чарльз Тиффани вел скромный образ жизни, а его сын… типичный кутила. Разумеется, образ жизни Чарльза Тиффани более способствовал созданию атмосферы респектабельности, необходимой для торговли предметами роскоши, чем раскованный, скажем так, образ жизни его сына. Всегда ведь есть люди, которые считают, что торговля предметами роскоши, в особенности бриллиантами, – отвратительное дело, поскольку бедняки живут впроголодь. И если у торговца репутация достойного человека, это как-то облагораживает его дело.

Регина посмотрела на него с интересом.

– В ваших словах я улавливаю нотку неодобрения по адресу молодого Тиффани.

– Луис еще действительно молод и не так долго руководит фирмой, чтобы я мог прийти к каким-либо определенным выводам. Хотя Чарльзу, естественно, хотелось, чтобы сын работал в его фирме, Луис в юношестве почти не выказывал серьезного интереса к делу отца. Он терпеть не мог школу, но любил возиться с цветными камешками и кусочками битого стекла. Отец разрешил ему бросить колледж и уехать в Париж, где он занялся изучением живописи. Кое-какой талант художника у него был, – продолжал американец, – но он бросил живопись, решив, что его истинная сфера – декор. Он вернулся в Штаты и открыл «Студию Тиффани». Под его руководством эта студия оформляла интерьеры многих известных особняков и клубов, в основном в восточном или мавританском стиле, роскошном и впечатляющем. Сам он работал не совсем в стиле ар нуво,[2]2
  Ар нуво – модерн, стилевое направление в европейском и американском искусстве конца XIX – нач. XX в.в.


[Закрыть] но довольно близко к нему. Самые лучшие свои вещи он создал в цветном стекле. Его достижения в этой области часто сравнивают с живописью постимпрессионистов.

Его фирма, – рассказывал Лоуген, – была независима от «Тиффани и K°», но Луис использовал магазин компании для торговли своими изделиями, особенно стеклом. Видите ли, Чарльзу не удалось до своей кончины полностью подключить сына к делам фирмы, но все же он удерживал его в семейном бизнесе.

– Значит, теперь Луис возглавляет фирму?

– Да, и, как я уже сказал, еще рано говорить, как в дальнейшем пойдут у фирмы дела под его руководством. Но уже и сейчас ясно: кое-какие изменения в общем направлении неизбежны…

Рассказ Лоугена прервал официант, который подошел, чтобы забрать у него тарелку из-под десерта, и Регина воспользовалась возможностью оглядеться по сторонам. К своему удивлению, она обнаружила, что за столом остались только они двое, даже Петер Мондрэн уже ушел. Она была так захвачена рассказом скупщика камней, что не заметила окончания обеда.

– Кажется, мы с вами проболтали весь вечер, миссис Пэкстон, – улыбнувшись, сказал Уильям Лоуген.

– Похоже, что так. Но все это очень интересно, и мне хотелось бы услышать от вас еще больше.

– Что ж, у нас есть еще несколько дней. – Он отодвинул свой стул, поднялся и подал ей руку. – Наверное, в зале сейчас танцуют. Могу ли я пригласить вас?

– Ноя… – Регина растерялась, вдруг заметив, что Уильям Лоуген не только интересный собеседник, но и очень привлекательный мужчина, спокойный и сдержанный. – Должна признаться, что мне не часто доводилось танцевать в бальных залах, да и вообще где бы то ни было. В Лондоне у меня очень мало времени для светской жизни.

– Вашего мужа светская жизнь не интересует? Регина заколебалась:

– Я вдова, мистер Лоуген.

– Сочувствую вам. Терять кого-то, кого вы любите, это так печально.

Солгав, Регина почувствовала неловкость и потому старалась не смотреть ему в глаза.

– Да, конечно, это верно.

– Поэтому вы и уехали одна, если не считать мистера Мондрэна. Уехали в другую страну, чтобы начать там новую жизнь. Очень смелый шаг с вашей стороны, должен вам сказать.

Регина улыбнулась, радуясь, что разговор перешел на другое. Внезапно ей пришло в голову: вдруг кто-то спросит, сколько же времени она вдовеет? Это поставит ее в затруднительное положение. Если муж умер давно, он не может быть отцом ее еще не родившегося ребенка, если же умер недавно, ей следовало бы носить траур! Правильно говорит старая пословица: «Ложь на лжи едет, ложью погоняет». Вот, не продумала заранее во всех деталях, а как теперь? Как правдоподобно подать всю ее историю?

Но, кажется, Уильям Лоуген на время оставил опасную тему.

– Хотя сам я танцую плохо, полагаю, что во время увеселительной поездки нельзя не танцевать, – рассуждал он.

– В таком случае мы просто обязаны попробовать. Когда они вошли в танцевальный зал, танцы уже начались. На маленьких подмостках, расположенных в конце зала, оркестр из семерых человек играл медленный вальс. Свет, льющийся сверху, освещал напудренные плечи женщин и сверкал, как огонь, отражаясь в многочисленных драгоценных камнях.

Мужчины, одетые в строгие вечерние костюмы с белыми жесткими воротничками, выглядели джентльменами – людьми состоятельными и весьма достойными. Женщины, в свободных, развевающихся платьях, с высокими прическами, казались изящными и несколько изнеженными.

И Регина, оглядев свое платье из бледно-голубого шелка, отделанное кружевами, порадовалась, что перед поездкой решила расширить свой гардероб. Платье оставляло открытыми плечи, облегало ее туго зашнурованную в корсет талию, мягко расширялось книзу колоколом; сзади же оно было скроено так, чтобы придать фигуре модный силуэт в виде буквы S. Нижняя юбка, покрытая богатой вышивкой, издавала при каждом движении волнующее «фру-фру»; вышитые чулки и замшевые туфли удачно дополняли ее наряд. На шею Регина надела простой золотой медальон своей покойной матери, а на палец – обручальное кольцо, которое она купила в доказательство своего вдовьего положения.

Уильям Лоуген вопреки его утверждениям оказался прекрасным танцором, и очень скоро Регина забыла о своей скованности и с легкостью подчинилась ему.

Когда оркестр заиграл быструю польку, Регина остановилась.

– Мистер Лоуген, я не смогу танцевать польку. Я никогда ее не танцевала.

– Чепуха. Сейчас научитесь. – Он опять обнял ее и закружил по паркету. Она, смеясь, подчинилась.

Они танцевали, и Регина утратила всякое чувство времени. Когда они пропускали танец, Лоуген то и дело приносил бокалы с шампанским. У Регины совсем закружилась голова от танцев, вина – и от его близости. При всей своей сдержанности Уильям Лоуген был настоящим мужчиной, и теперь, когда они не говорили о делах, он сыпал остротами и вовсю развлекал ее.

Оркестр вновь перешел на новую мелодию и заиграл, как догадалась Регина, регтайм – музыка этого танца родилась в Америке. Появилась она всего несколько лет назад и только недавно перелетела через Атлантический океан.

Регина опять запротестовала – эта музыка показалась ей слишком неистовой, слишком чужой. Но Лоуген не слушал молодую женщину. Он вывел ее на паркет и показал основные па, и вскоре Регина кружилась в танце, смеясь от восторга. Но при этом она заметила, что по крайней мере половина присутствующих стояла в сторонке, неодобрительно хмурясь.

– Хотя регтайм изобрели мы, американцы, многие не совсем одобряют его, считая, что это не слишком приличный и чересчур быстрый танец, – сказал Лоуген.

– А мне кажется, что музыка просто замечательная, – отозвалась Регина. – Такая веселая! Не понимаю, как можно слышать ее и не пуститься в пляс. Хотя, боюсь, у меня не совсем получается.

– У вас получается прекрасно, миссис Пэкстон, просто прекрасно.

Они танцевали, что называется, до упаду, танцевали, пока не пробило двенадцать и оркестр не заиграл, как полагается, танец, закрывающий бал, – «Доброй ночи, леди».

Когда они вышли из зала, Лоуген остановился и посмотрел на нее.

– А теперь, как я понимаю, по обычаю джентльмену полагается немного прогуляться с дамой по палубе. Вы не против?

– Я с удовольствием. Но, мне кажется, вы слишком хорошо осведомлены об обычаях, которых придерживаются во время плавания.

– Если вы хотите сказать, что я часто танцую, то я отвечу вам: «нет». Пересекая Атлантику в обоих направлениях дважды в году, я всего лишь раза три бывал на танцевальных вечерах.

– А почему это, сэр?

– Потому что я встретил именно трех женщин, с которыми мне захотелось провести вечер подобным образом.

– Уверена, что их было гораздо больше! Лоуген улыбнулся:

– Возможно, я слишком разборчив. Большинство женщин, которые мне нравились, были либо замужем, либо уже сговорены. А вы не сговорены, Регина? Можно ли называть вас просто по имени? У меня такое чувство, будто мы с вами старые друзья. А вы должны звать меня Уиллом.

Регина вспыхнула от удовольствия. Как это хорошо – плыть на таком пароходе, общаться с человеком, который ей нравится, с которым можно поговорить, с человеком внимательным, явно ею интересующимся.

– Нет, я не сговорена, Уилл, и, конечно, – да, вы можете звать меня по имени.

На палубе было прохладно, и Регина невольно вздрогнула. Уильям встревожился:

– Вам холодно? Может быть, спустимся к вам в каюту за накидкой?

– Я думаю, это неплохая идея.

Они спустились на следующую палубу и пошли по коридору к каюте Регины. Подойдя к двери, Уильям протянул руку:

– Ключ, сударыня.

Она засмеялась и подала ему ключ. Когда ключ звякнул в замке, открылась дверь соседней каюты и появился Петер Мондрэн. Он застыл в дверях, словно в раме, – свет падал на него изнутри каюты. Увидев Уильяма, отпирающего дверь в каюту Регины, он широко раскрыл глаза, а потом гневно сжал губы.

– Мы хотим погулять по палубе, Петер, – поспешно проговорила Регина, слишком поспешно, как ей показалось, – там очень холодно, вот мы и спустились за накидкой.

– Понятно, – отозвался Мондрэн ледяным тоном. И, не сказав больше ни слова, повернулся на каблуках и вошел к себе, громко хлопнув дверью.

Регина порывисто шагнула к его двери, но тут же одумалась. В ней тоже пробудился гнев. Мондрэн не имеет никакого права руководить ее поступками! Заметив испытующий взгляд Уильяма, она слегка покраснела, а потом вошла в свою комнату. Пока она искала накидку и набрасывала ее себе на плечи, Уильям ждал ее в каюте.

– Мистер Мондрэн, кажется, чем-то недоволен, – осторожно проговорил Уильям, когда они шли обратно.

– Ну, никаких прав быть недовольным у него нет. Он всего лишь наемный служащий, или, точнее, будет им, – напряженным голосом ответила Регина. Потом добавила мягче: – Кажется, я выразилась чересчур резко. Петер – мой близкий друг, но не более.

– Может быть, вы считаете его таковым, но, судя по тому, как он на меня посмотрел, я бы скорее сказал, что он влюблен в вас.

Она молчала, пока они не вышли на место, отведенное для променада, и все размышляла, насколько можно быть откровенной с Уильямом.

– Он просил меня выйти за него замуж, – все же сказала она.

– И вы, полагаю, отказали ему? Вероятно, из-за его возраста.

– Да, отчасти из-за этого, но я не люблю его. Это настоящая причина.

– Ну конечно! – Уильям вздохнул, драматически приподняв брови. – Мне нужно было сразу понять, что такая красивая женщина, как вы, получает много подобных предложений. Я удивлен, что вы снова не вступили в брак.

Регина вновь умолкла, испугавшись, что он спросит, как давно она овдовела. Ей хотелось говорить с Уильямом, видеться с ним, но что он подумает, когда узнает, что она в положении? И должна ли она сказать правду этому почти незнакомому человеку? Уильям слегка сжал ее руку.

– Лондонские мужчины, должно быть, слепы. Попомните мое слово, Регина, в Нью-Йорке за вами будет ходить целый хвост поклонников.

– Вы льстец, Уильям Лоуген, – сказала она с нервическим смешком. – Лучше расскажите мне побольше о фирме Тиффани.

– Что вы хотите знать?

– Все, что возможно.

Они направились к носу корабля. Уильям молчал, собираясь с мыслями. Было уже поздно, на палубе почти никого не оставалось. Воздух был резкий, бодрящий. На носу они остановились, опираясь о поручни. До них долетали соленые брызги. Регина оглянулась через плечо. На фоне ночного неба вырисовывались огромные пароходные трубы; зрелище было впечатляющее.

– Я нахожу весьма интересным один факт, – начал Уильям. – Время, в течение которого Чарльз Тиффани возглавлял свою компанию, почти в точности совпадает со временем царствования вашей королевы Виктории. Начало у того и другого – 1837 год. Ваша королева умерла в девятьсот первом. Чарльз Тиффани умер в девятьсот втором.

– И что это значит?

Он едва заметно пожал плечами:

– Наверное, ничего особенного, но все-таки мне это кажется довольно странным.

– А Тиффани действительно начал с того, что открыл магазин канцелярских товаров, как я читала?

– Совершенно верно. Чарльз и его партнер, Джон Янг, открыли магазин канцелярских и галантерейных товаров 21 сентября 1837 года. Дом № 259 по Бродвею, напротив «Нью-Йорк Сити-холл». Чтобы открыть торговлю, Чарльз занял у отца тысячу долларов, и в день открытия их выручка составила потрясающую сумму – пять долларов плюс-минус несколько центов, как утверждает история, которую вы уже слышали.

– Но если Тиффани сумел преуспеть, начав таким образом, к тому же на взятую в долг тысячу, я, конечно же, смогу сделать куда больше, – усмехнулась Регина.

– Разумеется, вы должны учесть, что он к тому же начинал с торговли не ювелирными изделиями, а канцелярскими товарами и подарками. К ювелирному делу он подбирался постепенно, в течение нескольких лет. До недавнего времени у него не было конкурентов. Теперь в Нью-Йорке несколько ювелирных фирм. – Он вопросительно посмотрел на Регину. – Надеюсь, что я не очень нескромен, Регина, но сколько вы собираетесь вложить в дело?

Она крепко задумалась. Насколько можно быть откровенной с этим, по сути дела, незнакомым ей человеком? Она уже и так слишком много рассказала ему о себе.

И Уилл поспешно добавил:

– Простите, мне не следовало спрашивать об этом. Это, конечно, не мое дело.

– Нет, почему бы мне и не ответить? Я могу вложить в дело более тридцати тысяч английских фунтов.

Он тихонько свистнул:

– Почти двести тысяч долларов! У вас добротная финансовая опора, но не забывайте, что вы можете потерять все ваше наследство.

– А почему вы думаете, что я унаследовала эти деньги?

– Ну, я просто решил, что они достались вам от мужа, – ответил он удивленно. – Вы хотите сказать, что это не так?

Регина покачала головой:

– Эти деньги я заработала сама. Я действительно унаследовала несколько тысяч фунтов, когда умерла моя мать, и эти деньги я вложила, чтобы заработать то, что имею сейчас.

– Это, вероятно, было надежное дело.

– Ну… многие этого не сказали бы, но в конце концов все обернулось хорошо.

– Могу ли я спросить, во что вы их вложили?

Регина колебалась. Опять-таки насколько можно быть откровенной с попутчиком? Шампанское, весь этот вечер и легкость, которую она испытывала в обществе Уилла, перевесили ее природную осторожность. И пока они шли до кормы, она рассказала ему о Брайане Макбрайде, о кашмирской экспедиции и о хорошей добыче, с которой они вернулись.

Уилл покачал головой:

– Рискованное предприятие, но, как говорится, все хорошо, что хорошо кончается. А этот Макбрайд мне кажется большим оригиналом.

– Он и есть такой! – И, заметив, что в ее голосе прозвучала восторженная нотка, она тут же добавила: – Он дикий, необузданный человек, но прекрасный охотник за драгоценными камнями.

Уилл пристально посмотрел на нее:

– Он хорошо поступил по отношению к вам, это очевидно. Я замечаю, что вы питаете к нему романтические чувства.

Регина отпрянула:

– Вы говорите дерзости, Уилл!

– Да, вы правы. Это, конечно же, меня не касается.

Она позволила ему снова взять себя под руку.

– По-видимому, я становлюсь излишне чувствительной, когда речь заходит о мистере Макбрайде. Мы расстались не лучшим образом. – Вдруг она почувствовала себя усталой. – Уилл, вы не будете возражать, если я пойду к себе? Я совершенно без сил.

– Конечно, Регина, – отозвался он заботливо. – Уже поздно.

Он проводил ее вниз, до каюты. Задержавшись в дверях, он поднес к губам ее руку; жест был настолько романтичен, что Регина вспыхнула от восторга.

– Я провел чудеснейший вечер, Регина. И надеюсь, что мы будем видеться до конца нашего путешествия.

– Я очень надеюсь, Уилл. Я твердо решила вытянуть из вас все сведения, какие только возможно.

– К вашим услугам, миледи. – Отпустив ее руку, он отступил на шаг. – А теперь – доброй ночи, Регина. Увижу ли я вас за завтраком?

– Непременно. Доброй ночи, Уилл.

Она на миг задержалась в дверях, провожая глазами его стройную фигуру. Он держался прямо и изящно.

Регина тихо вошла в каюту и закрыла дверь. Заперла замок и постояла, прислонившись к двери спиной. Она получила большое удовольствие от общения с Уиллом и к тому же была благодарна ему за щедрость, с которой он делился с ней своими познаниями в интересующих ее делах. Каковы-то будут их будущие встречи?

Она вздрогнула, услышав стук в дверь. Наверное, подумала Регина, вернулся Уилл, и отперла.

В дверях стоял Петер Мондрэн, вид у него был холодный и даже грозный.

– Петер! Что случилось?

– Вы провели целый вечер с этим американцем!

– Да, мы с ним танцевали, потом подышали свежим воздухом на палубе.

– Сейчас уже три часа ночи, – проговорил он тоном обвинителя.

– Мы говорили о делах. Уилл работает в ювелирной компании, и я засыпала его вопросами, что вы и услышали бы, если бы не ушли из-за стола.

– Уилл, вот как? Вы думаете, что я глупец, Регина? По тому, как вы смотрели на него, я понял, что вы уже питаете романтическую привязанность к этому молодцу.

– Если вы так думаете, вы действительно глупец, Петер! Я встретила этого человека только сегодня вечером.

– И за один вечер, кажется, очень сблизились с ним. Насколько я припоминаю, этого Макбрайда вы тоже едва знали, когда решились поехать с ним в экспедицию.

– Вряд ли это одно и то же, Петер. – Гнев быстро разгорался в ней. – Кроме того, какое вам до этого дело? Я не обязана объяснять вам, почему я подружилась с кем бы то ни было.

– Я предлагал вам свою руку, Регина, и вы отвергли меня. Потому что я слишком стар для вас. А теперь вы ищете молодого, чтобы прикрыть ваш позор.

– Вы просто смешны, Петер. Я не желаю продолжать этот разговор. Спокойной ночи.

Она хотела было захлопнуть дверь перед его лицом, но он уперся в дверь ладонью. Его тонкие губы презрительно изогнулись.

– А каково ему будет узнать, что вы носите ребенка от другого человека? А?

И, отступив, он позволил ей закрыть дверь. Регина дрожала от гнева и унижения. Петер охвачен ревностью, это очевидно. Кажется, она совершила ошибку, взяв его с собой в Америку. Неужели он будет вести себя таким образом всякий раз, когда ей вздумается бросить взгляд на другого мужчину? Может быть, по прибытии в Нью-Йорк отправить его обратно в Англию? Но ведь он страшно нужен ей; даже Уилл признает его талант и понимает, как он будет полезен в ее фирме.