Текст книги "Бумажный тигр"

Глава 33

По мере своего продвижения к центру города и к благополучным кварталам шествие привлекало к себе все больше внимания. Дженис и Одри весело поприветствовали знакомых клерков из магазина «Маллони», расходившихся по домам по окончании рабочего дня. Другие участники демонстрации здоровались с друзьями или родственниками, выходившими из лавок в центре города. Экипажи вынуждены были жаться к тротуарам, чтобы пропустить процессию, которая освободилась наконец из тесных тисков трущобных улочек и широким потоком вылилась на главный проспект.

Джорджина заметила в сторонке одного из младших братьев Питера и весело его окликнула. Сидевший на лошади молодой человек был явно удивлен, но улыбнулся в ответ, и его улыбка сделала его настолько похожим на Дэниела, что Джорджина тут же прониклась к нему теплым чувством.

Подтолкнув мужа локтем, она сказала:

– Вон видишь? Это твой самый младший брат Джон. Помаши ему.

Дэниел неохотно посмотрел туда, куда она показывала, и брови его полезли на лоб. Он увидел самого себя, каким был в восемнадцать лет. Не хватало лишь очков и растрепанных волос. Самый младший сын в семье Маллони, как и он, очевидно, не унаследовал внешность от своих красивых ирландских предков. Дэниел неуверенно улыбнулся и помахал рукой.

Мальчик смутился, но кивнул в ответ, а потом протиснулся сквозь толпу на лошади и исчез в переулке. Дэниел с некоторым сожалением проводил его глазами, подумав о том, что ему никогда не представится возможность познакомиться с Джоном поближе. Раньше это его не беспокоило. Впрочем, нет смысла размышлять над этим сейчас, когда уже слишком поздно и ничего не поправишь. Дэниел отвернулся в сторону.

Нестройная процессия, состоявшая из телег и бедно одетых граждан, постепенно росла. К соседям присоединялись на улицах соседи, к знакомым знакомые, к родственникам родственники. Мимо магазина «Маллони» проходили с развевающимися лентами, шумно и вызывающе. Заметив в одном из окон верхнего этажа своего отца, Дэниел торжествующе поднял кулак с оттопыренным большим пальцем. На короткое мгновение они встретились глазами. Еще несколько недель назад Дэниел не мог предполагать, что их знакомство произойдет при подобных обстоятельствах, но, пожалуй, старик Маллони ничего другого не заслуживал.

По мере углубления в богатые кварталы толпа вела себя все тише. Многие из собравшихся прежде никогда не бывали в этой части города и теперь восхищенно вертели головами по сторонам. Вдоль широкой прямой улицы тянулись красивые особняки с садами, полускрытые от глаз зеленью и оградами с резными решетками. Толпа растеклась в стороны, беспрепятственно пропустив через себя элегантный экипаж с какой-то пожилой леди, которая даже не повернула головы, чтобы взглянуть на этих людей.

Дженис пробежала в голову колонны и пошла рядом с Джорджиной.

– Мне кажется, запал начинает иссякать, – пробормотала она. – И чем дальше, тем будет хуже. Мы нелепо смотримся, в таком окружении.

– Так же нелепо, как я смотрюсь в вашей части города? – возразила Джорджина. – Так же нелепо, как Бетси будет смотреться в «Маллони», когда подрастет?

– Бетси станет тем, кем захочет, когда подрастет. Я позабочусь об этом, – с вызовом отозвалась Дженис.

– В таком случае тебе пора постепенно приучать ее к этой части города. Здесь такие же люди, как и у вас, только одеты лучше и почти все говорят по-английски, – сказала Джорджина и весело помахала рукой Лойоле Бэнкс, вышедшей на крыльцо своего дома, чтобы выяснить, что произошло и откуда шум.

Лойола была настолько потрясена, что лишь молча проводила Джорджину глазами.

Твой отец всех нас арестует за незаконное проникновение на территорию его владений.

В этот момент между ними вдруг вклинился Дэниел, незаметно подобравшийся сзади. Он взял обеих женщин под руки.

В настоящую минуту ее отец в Чикаго, где пытается занять денег.

Джорджина бросила на него подозрительный взгляд: – Откуда ты знаешь?

– Птичка напела.

– Какая еще птичка?

– Та самая, которая работает на телеграфе, – рассмеялся Дэниел и повел колонну в сторону уже показавшегося впереди дома Хановеров.

Телеги и тачки рассыпались по безупречно ухоженной лужайке. Участники шествия, задрав головы, зачарованно разглядывали роскошный особняк с множеством окон, поблескивавших на вечернем солнце. Визжащие от восторга дети тут же забрались на росшие в саду величественные клены, другие перебежали в тот участок сада, где темнели хвойные деревья, и стали бросаться друг в друга сосновыми шишками. Женщины не могли оторвать глаз от разноцветных розовых кустов, высаженных вдоль стен дома, а мужчины мысленно подсчитывали, сколько столетий нужно работать при их жалованье, чтобы построить себе дом, хотя бы отдаленно напоминающий этот.

Джорджина смахнула слезинку и поднялась по крыльцу. Подергав дверь и обнаружив, что та заперта, она вынула из кармана ключи и открыла ее. Обернувшись, она сделала своим друзьям приглашающий жест.

Но толпа, напротив, отхлынула от крыльца. Заметив, как задрожали губы жены, Дэниел решительно взял Одри и Дженис за руки и завел их в дом. За ними порог осторожно переступили их бабушка, Дуглас и Бетси.

Нам всем надо подкрепиться, – шепнул Дэниел Джорджине. – Как ты думаешь, у вас на кухне что-нибудь найдется?

Джорджина тут же оживилась:

У нас полно пунша! А о еде я сама позабочусь.

Харрисоны, затаив дыхание, замерли посередине роскошного вестибюля, разглядывая окружавшее их великолепие: хрустальные газовые бра на стенах, изящный ковер, покрывающий полированный дубовый пол. Дэниел привык к хорошей жизни в Сент-Луисе, где он вырос, но даже на него богатство дома Джорджины произвело большое впечатление. А он-то поселил ее в пустой коробке бывшего склада… Вот болван!

Испуганные слуги, выслушав распоряжения молодой хозяйки, забегали вокруг с ведрами пунша и хрустальными бокалами. Дэниел представил себе всю эту богатую посуду в руках детей, которые всю свою жизнь пили только из жестяных кружек, и содрогнулся. Но слуг останавливать не стал, понимая, что в доме Хановеров жестяных кружек все равно нет. Вместо этого он стал мысленно подсчитывать степень возможных потерь, раздумывая, как будет их потом возмещать отцу Джорджины.

Одри! Идите с Дугласом на лужайку и проследите, чтобы слуги никого не обнесли, а мы с Дженис пойдем поможем Джорджине. Нашим гостям необходимо восстановить силы, они это заслужили.

Эта просьба вывела их из состояния восторженного оцепенения, и Харрисоны тут же принялись за дело. Через полчаса бесцельные шатания по лужайке закончились. Всем были розданы маленькие сандвичи и фруктовый пунш. Женщины, расправив юбки, опустились прямо на траву. Рядом с ними, скрестив ноги, сидели их мужья. Только дети продолжали носиться взад-вперед по красивому саду.

– Только представь, сколько народу мы могли бы разместить на лужайке перед домом моего папаши, – проговорил Дэниел, сидя на ступеньке крыльца и разглядывая аппетитный сандвич, у которого был совершенно незнакомый вкус. Заглянув под хлеб и обнаружив паштетную начинку, он наморщил нос и почти с опаской откусил еще кусочек.

– Ни дать ни взять – праздничное шествие на Четвертое июля, – отозвалась Джорджина, боясь встретиться глазами с Дженис. Сказать честно, в ее голове сейчас рождались такие безумные мысли, что она боялась смотреть даже на саму себя.

– Нам все равно ничего не изменить, – мрачно заметила Дженис. – Оставаться здесь этой толпе нельзя. Рано или поздно кто-нибудь вызовет полицию. Скоро все разойдутся по домам. Только нам некуда идти…

– Когда мистер Маллони прознает о том, что мы здесь, он, конечно, постарается тотчас забрать дом моего отца себе за долги, но по крайней мере ничто не помешает нам провести здесь эту ночь. Жаль, что мы не сможем разместить всех. Попробовал бы тогда мистер Маллони сюда сунуться!

Тем временем кое-кто уже потянулся к воротам. Люди хотели добраться до дому до сумерек. Праздник удался на славу, но пора было спускаться с небес на землю и возвращаться к реальной жизни. Завтра утром наступит новый день, и надо будет снова искать средства для того, чтобы как-то поесть самим и накормить детей.

Пожитки Харрисонов аккуратно сложили на крыльце, под козырьком, где их не мог промочить дождь. От еще недавно пышной и многочисленной процессии вскоре не осталось почти ничего. Люди расходились тихо, ободряюще кивая Харрисонам на прощание.

Я положу Бетси и вашу бабушку в детской, – сказала Джорджина, вернувшись на крыльцо. Она уходила в дом распорядиться о ночлеге. – Служанка сейчас готовит комнату для тебя и Одри. Дуглас сказал, что он хочет спать на конюшне вместе с конюхами. Я не знаю…

– Там, наверно, не очень удобно. Может быть, ему все-таки постелить в одной из комнат?

Дженис смахнула благодарную слезу и украдкой бросила взгляд на миниатюрную женщину, которая сидела рядом на ступеньке крыльца и нервно ломала руки. Элегантные наряды Джорджины всегда словно поднимали ее над обычной жизнью обычных людей в глазах Дженис. На ее лице всегда играла уверенная улыбка, она неизменно демонстрировала изящные манеры, что отличает только богатых людей, хозяев мира сего. Но сейчас она ссутулилась от усталости, золотистые волосы ее были растрепаны, взгляд погас. Дженис поняла, что перед ней сидит такая же, как и она, простая женщина.

На конюшне ему будет хорошо. Он всегда мечтал об этом. Да и мы еще недавно и предположить не могли, что проведем хоть одну ночь в таком доме. Я вообще не понимаю, как мы потом сможем вернуться к нашей убогой жизни и забыть об этом великолепии? – Они как раз вошли в вестибюль, и Дженис повела вокруг рукой.

Точно так же, как я вернусь, – отозвалась Джорджина и взяла Дэниела под руку. – Человек всегда тянется к своей семье, к близким. Это главное, а не те условия, в каких они живут.

Дженис скептически покачала головой:

Любовь сама по себе не даст тебе крыши над головой и куска хлеба на ужин. Вам еще многому придется научиться в этой жизни, миссис Маллони. Но я все равно благодарна вам за ваше великодушие. У вас доброе сердце. Утром мы подыщем себе меблированные комнаты.

При упоминании меблированных комнат Джорджина как-то странно хмыкнула и с деловитым видом стала осматриваться по сторонам. Подождав, пока Дженис уйдет в поисках своих, Дэниел толкнул жену под локоть, возвращая ее на землю.

Даже если вы попытаетесь снять каждую комнату всего за пятьдесят долларов в месяц, вам никогда в жизни не удастся оплатить всю эту громадину, так что выкиньте эту бредовую идею из вашей очаровательной головки, миссис Маллони!

Джорджина состроила кислую мину:

– Господи, когда ты поменяешь фамилию? Честное слово, я не смогу привыкнуть, чтобы ко мне так обращались.

– Может быть, тебе больше понравится «миссис Мартин»? – ухмыльнулся Дэниел и обнял жену. – Иди к себе, а я пока попытаюсь успокоить прислугу, иначе к утру они все разбегутся со страху.

Дэниел ушел, а Джорджина, проводив его взглядом, стала медленно подниматься по лестнице, думая про себя: «Надеюсь, он знает, как меня найти. Может, стоит приколоть на дверях таблички, чтобы люди не запутались?»

Ее комната, казалось, уменьшилась в размерах и выглядела аляповатой и кричащей. Джорджина успела отвыкнуть от нее. Розовые занавески и покрывало на постели со смешными оборочками – это была мамина идея, но Джорджина не возражала. Туалетный столик ломился от всевозможной парфюмерии и лосьонов. Господи, и зачем все это? Сейчас Джорджина мечтала только о горячей ванне, и в родительском доме, слава Богу, с этим проблем не должно возникнуть.

Пустив воду, Джорджина плеснула немного своего любимого мыла и стала раздеваться. Неужели она сейчас ляжет в мыльную воду? Прямо не верится!

Когда спустя несколько минут ее наконец нашел Дэниел, Джорджина блаженствовала, откинув голову на край ванны. Она, кажется, даже задремала. Дэниел замер на пороге, невольно залюбовавшись роскошью окружающей обстановки. Для его жены все это привычно с детства, в этом богатстве она появилась на свет и выросла. Величественный родительский особняк, красивые экипажи, холеные лошади, нарядные люди, светский этикет, манеры – все это ее родная стихия.

Каким же надо было быть идиотом, чтобы хоть на мгновение допустить мысль о том, что она приспособится к иной жизни с такой же легкостью, с какой в свое время приспособился он!

Глава 34

Джорджина вздрогнула и открыла глаза, когда Дэниел опустился в ванну рядом с ней. Увидев обнаженного мужчину, она не сразу поняла, что проснулась. Но сильные и длинные ноги Дэниела коснулись ее под водой, и она поняла, что это не сон.

У него было поистине удивительное лицо. Тонкое, узкое, с очень живым ртом и постоянно меняющимися глазами. То это было лицо рассеянного ученого мужа, то оно вдруг преображалось в яростную физиономию свирепого ковбоя, готового убить всякого, кто притронется к тому, что принадлежит только ему. Однако в настоящий момент на Джорджину смотрел нежный обольститель, внимательный взгляд которого порождал во всем ее теле сладкую дрожь.

– Ну как, подавил мятеж в зародыше? – прошептала она, не доверяя своему голосу.

– Они успокоились, когда я сказал, что хозяин в Чикаго, что мы здесь лишь временно и что шумных сборищ больше не будет. Когда надеешься расположить к себе человека, говори только то, что ему хочется слышать. Действует безотказно.

О, в этом деле ты большой мастер, Дэниел! Но скажи, что нам делать с типографским станком? Они тоже заберут его себе?

Джорджина нарочно заговорила о прозаических вещах, хотя чувствовала, что это ее уже не спасет. Дэниел неторопливо намыливал свою поросшую легкой растительностью широкую грудь, и она не могла оторвать от него глаз, как ни старалась. Джорджина никогда прежде не замечала, что волосы, которые росли у него на груди, сужаются книзу, но сейчас взгляд ее невольно скользнул по этой темнеющей дорожке. О Господи…

Дэниел перехватил ее взгляд, и в глазах его заплясали веселые чертики.

Пусть только попробуют. Потом горько пожалеют об этом. В конце концов, есть закон, Джорджина. Артемис может мнить себя богом сколько угодно. Все местные адвокаты, конечно, пляшут под его дудку, но в случае чего я могу нанять других, лучше и опытнее. Типографский станок – частная собственность. Да, городские власти забрали у нас само здание, но это означает только то, что теперь они несут полную ответственность за станок, и не дай Бог, если с ним что-нибудь приключится. Впрочем, завтра я займусь этим.

Джорджине показалось, что Дэниел отнюдь не так уверен в душе, как на словах, и лишь успокаивает ее. Она и рада была успокоиться, только у нее не получалось. И дело было вовсе не в станке.

Скажите, мисс Ягодка, вы когда-нибудь занимались любовью в ванне?

Перемена темы разговора была столь неожиданна, что Джорджина растерялась. Она пораженно взглянула на мужа и почувствовала, что даже кончики пальцев на ногах трепещут в предвкушении того, что он только что предложил таким небрежным тоном. Не смея открыть рот, она лишь отрицательно покачала головой.

Я тоже, но всегда хотел попробовать.

И прежде чем она успела как-нибудь возразить, Дэниел обхватил ее за талию, приподнял и заставил сесть на себя.

Целуя ее в губы и лаская мыльными руками грудь, он шепнул:

Я все сделаю как надо, мисс Ягодка. Ни о чем не беспокойтесь.

И она поверила ему, потому что отчаянно хотела поверить. Да и разве могла она не поверить, если от его ласк у нее кружилась голова? Она прижалась к нему и отдалась ему душой и телом со всей страстью, на которую только была способна.

Потому что любила его.

За окном стоял душный июньский вечер. Дэниел разбирал на части типографский станок и уже почти закончил с этим, когда в комнату вдруг вошел Эган. Вытерев руки о грязную ветошь, Дэниел чертыхнулся, проклиная себя за то, что не захватил доску, которую он отодрал от одного из окон на первом этаже, когда влезал в дом. Она вполне сгодилась бы как средство защиты.

В руках у него была тяжелая железная часть от станка, но это было скорее оружие ближнего боя. Поигрывая ею, Дэниел небрежно кивнул громиле. Котелок и клетчатый жилет придавали Эгану сходство с классическим жуликом.

«Ни один нормальный человек не сядет играть за покерный столик вместе с таким субъектом», – подумал Дэниел.

– Так и думал, что найду тебя здесь, – проговорил Эган. Быстро зыркнув во все стороны и обнаружив, что они одни в комнате, он расслабился и потер свои большие руки. – Нам с тобой есть о чем потолковать.

– Не думаю. И разве тебе не известно, что папочка не хочет моей смерти? Ему всего лишь нужно, чтобы я убрался из города.

Эган уставился на него, а Дэниел, наслаждаясь произведенным эффектом, продолжал перекидывать из руки в руку железную часть от станка. Интересно, отчего такие болваны, как Эган, всегда считают, что им известно все, а остальным ничего? Воистину загадочна человеческая натура.

– Я отведу тебя к нему на свидание, но перед этим маленько подправлю твою рожу. Он не возражает. – С этими словами Эган стал надвигаться на Дэниела, и тот невольно отступил, прижавшись спиной к станку.

– Я и сам могу сходить к нему. Надеюсь, он не будет возражать, если я немного подправлю рожу его посреднику.

Прежде чем Эган успел понять, к чему он клонит, Дэниел резко засадил ему ногой в пах. Громила пропустил удар, как и в первую их встречу. Какой неповоротливый! Уж, кажется, должен был бы сообразить на этот раз!

Он взревел от боли, но не отступил, а бросился на Дэниела головой вперед, целясь в живот. Тот ловко отошел в сторону, и этот идиот врезался лбом в железный кожух станка. Нет, с таким даже драться неинтересно.

Эган бездыханной тушей съехал на пол, а Дэниел захватил инструменты, кое-какие части станка и вышел из комнаты. Спускаясь по лестнице, он вспомнил, что Эган собирался отвести его к старику Маллони. Что ж, прекрасно, это Дэниела вполне устраивало, так как он и сам давно хотел перемолвиться с папочкой парой слов.

Дэниел быстро шел по городу. Детская обида на неизвестных родителей давно переросла во взрослую ярость на отца, который упрямо отказывался признавать своего старшего сына. Может быть, у него и имелись веские основания и серьезные причины для этого, но та жестокая тактика, которую он избрал, была непростительна. И будь он не так стар, Дэниел с большим удовольствием избил бы его. Но ничего, хватит и слов.

Не доходя до магазина «Маллони», он вдруг остановился, заметив собравшуюся толпу перед киоском, который он арендовал для фотографий Джорджины. Камеру у нее отняли, и теперь там вроде нечего было выставлять. Ярость тут же уступила место любопытству, и он стал проталкиваться к киоску. Что ни говори, а зрителей собралось порядочно, и они все прибывали.

Внимательным взглядом опытного газетчика Дэниел окинул выставку черно-белых фотографий. Снимал явно начинающий любитель. Некоторые из карточек были передержаны, в других оставляла желать много лучшего композиция. Джорджина не имела к этому никакого отношения.

Выставка привлекла к себе большое внимание. Леди в элегантных шелковых нарядах с турнюрами и в шляпках с перьями, надувая губки, рассматривали эти плохие снимки, на которых были изображены полуголые грязные детишки, сидевшие на продавленном убогом крылечке, комнаты с проваливающимися потолками, крысы на кучах мусора. С одной фотографии на зрителей глядела целая семья – на муже, жене и детях были воскресные нарядные костюмы, – снятая на фоне полуразвалившейся лачуги.

Чего-чего, а цинизма фотографу было не занимать. Дэниел удивился, ибо считал, что в Катлервилле самым циничным является он. Он обошел киоск со всех сторон, пристально вглядываясь в снимки и пытаясь определить личность фотографа. Но тщетно. Ясно, что не Джорджина. Она остро чувствовала, что люди вроде Харрисонов заслуживают того, чтобы жить в нормальных человеческих условиях, но невольно всегда пыталась замаскировать убожество ленточками и бантами, как было в случае с тем шествием. Этот же фотограф ничего не ретушировал, и его снимки били не в бровь, а в глаз.

Тут Дэниел вспомнил о том, что камера и фотопринадлежности забрал себе Питер… Он покачал головой, отходя от киоска. Артемис снял бы со своего сына скальп, если бы прознал о том, что тот сделал эти фотографии. Чопорность и благонадежность Питера никак не вязались с этой обличительной выставкой. Тем более устраивать ее было не в его интересах. Ведь рано или поздно именно он станет хозяином «Эй-би-си ренталс», а значит, и трущоб.

Не зная что и подумать, Дэниел пересек улицу к магазину «Маллони». У него должно было состояться свидание с отцом. Свидание, которого он ждал двадцать восемь лет. А фотографии никуда не убегут, с ними и потом можно разобраться.

Едва переступив порог магазина, он понял, что смотрится довольно нелепо. На белой рубашке темнели масляные пятна от смазки станка, о галстуке и жилете в такую жару он как-то не подумал. Волосы были как всегда растрепаны, руки испачканы в черной краске.

«Еще хорошо, что не пришлось разбить костяшки пальцев об Этана, – с кривой усмешкой подумал он, игнорируя служащих магазина, которые испуганно пялились на него. Дэниел сразу направился в контору. – Папочка обидится, если я опоздаю».

Секретарша открыла рот, чтобы остановить его, но Дэниел прошел мимо, не обращая внимания, бесцеремонно открыл дверь в кабинет и скрылся за ней. Бедная женщина только вздрогнула, когда он хлопнул за собой дверью, и бессильно откинулась на спинку стула.

Питера в комнате не было. За большим бюро у окна сидел только старик. Дэниел, как ни силился, так и не смог найти между ним и собой внешнего сходства. Старший Маллони был крупным красивым мужчиной, но у Дэниела, в конце концов, была та же фамилия, записанная в его свидетельстве о рождении, и пришла пора получить объяснения.

Усевшись в кресло напротив, Дэниел нагло водрузил ноги на журнальный столик и сложил руки на груди.

Итак, отец, Этан передал, что ты хочешь меня видеть.

Седовласый старик несколько мгновений изумленно смотрел на высокого и худого гостя. Он уже видел его раньше, когда тот проходил в голове шумной толпы под окнами магазина. Тогда он еще нахально поприветствовал его, и старик воспринял это как оскорбление. Его сын никогда бы не посмел его оскорбить.

Но как Маллони ни пытался закрывать глаза на правду, он не мог не видеть явного сходства между этим молодым мерзавцем и своим младшим сыном Джоном.

Скрипнув зубами, он вцепился руками в край стола.

Если бы я хотел тебя видеть, я оплатил бы тебе транспортные расходы. Не знаю, чего ты хотел добиться своим приездом в Катлервилл, но я уже дал тебе все, что собирался дать. Ты еще должен сказать мне спасибо за то, что я заботился о тебе все эти годы. Большего ты от меня не дождешься.

Дэниел продолжал улыбаться.

А мне от тебя больше ничего и не нужно. Я сам зарабатываю себе на жизнь. Делать деньги просто. Гораздо труднее делать другие вещи, ты не находишь?

Артемис нахмурился:

Я уже сказал: больше ты от меня ничего не получишь. Если бы ты проявил должное уважение ко мне, я еще, возможно, дал бы тебе какую-то долю. Но ты с самого своего приезда только тем и занимался, что вредил мне. Поэтому я хочу, чтобы ты убрался из города, с глаз моих долой, и я не остановлюсь ни перед чем, чтобы добиться этого.

Дэниел пожал плечами.

Я приехал сюда не просить, а просто поглядеть: что же это за люди такие, которые могут позволить себе швыряться собственными детьми? Теперь я увидел все, что мне было нужно, и понял, что не хочу иметь с вами ничего общего. Более того, я всерьез подумываю о том, чтобы сменить фамилию. Она напоминает моей жене о вашем гадюшнике, к которому мы с ней не хотим иметь отношения.

Лицо Маллони покрылось красными пятнами. Было видно, что ему стоит больших трудов сдерживаться.

– Я оплачивал твое образование, рассчитывая на то, что тебя научат уважать людей, которые стоят выше тебя в жизни. Но тебя ничему не научили, и теперь я думаю, что, может быть, стоит потребовать деньги назад!

– О, если бы это было возможно! Если бы… Впрочем, полагаю, воспитательница научила меня уважению к людям. Такому уважению, о котором ты и представления не имеешь. Например, я с уважением отношусь к людям, которые, экономя на себе, изо всех сил бьются, чтобы заработать на прокормление своих детей. В то время как ты, как алчная пиявка, отнимаешь у них последнее! Прости, но я не могу уважать тебя за это.

Старик не взорвался, как ожидал Дэниел, и в этом было нечто зловещее. Отодвинув стул, он поднялся из-за стола, не сводя глаз со своего посетителя. За окном шумела улица, но он не обращал на это внимания. Сложив руки на груди, совсем как сын, он проговорил:

Я научу тебя уважать меня. В эту самую минуту адвокаты готовят документы о передаче на мой баланс «Хановер индастриз» и того уродливого особняка, который твоя жена называет своим домом. Уже вечером вы оба окажетесь на улице. Ты думаешь, что поступил очень хитро, отняв у нас Джорджину Хановер? Скоро ты узнаешь, как непросто содержать в нищете такую женщину. Она превратит твою жизнь в сущий ад, но в конце концов я смилуюсь над ее страданиями и помогу ей устроить развод, дабы исправить последствия той ребяческой выходки, которую она совершила, выскочив за тебя замуж. Что же касается «Хановер индастриз», то, пока я жив, не видать тебе мануфактуры как своих ушей.

Дэниел вздохнул и покачал головой:

Так ты, оказывается, ничего не понял? Впрочем, я должен был это предвидеть… Но, согласись, трудно априори считать родного отца бесчеловечной скотиной. Я шел сюда, надеясь, что ты объяснишь мне, что такого отвратительного вы нашли во мне, чтобы выгнать меня из вашего царства в самом начале жизни. Но теперь и спрашивать не стану.

Темные глаза на мгновение сверкнули на угрюмой маске лица Маллони.

Я избавился от тебя, потому что ты не сын мне Ты носишь мою фамилию, но в тебе нет ни капли моей крови. Это тебе понятно?

Дэниел равнодушно повел плечами, но поза его выдавала внутреннее напряжение.

Поскольку я совсем не знаю свою мать, мне трудно как-то защищать ее. Но твои слова я запомнил.

Он снял ноги с журнального столика, поднялся и направился к выходу из кабинета.

Ты не уйдешь отсюда до тех пор, пока я тебе не разрешу! – рявкнул Артемис, угрожающе поднимаясь из-за стола.

Дэниел продолжал идти.

Я предлагаю тебе сделку! – Старший сын все удалялся. – Это касается твоей жены, черт возьми, так что советую тебе выслушать мои условия!

Дэниел остановился и обернулся.

– Я хочу, чтобы ты уехал из города, И не приближайся к моей супруге. Она больна. Я не допущу… – Артемис сжал кулаки и упер их в стол. Дэниел молчал, поэтому он продолжил: – Я готов переписать закладные документы на дом на имя твоей жены, так что фактически она станет его владелицей. От тебя же требуется одно: убраться из города и больше не возвращаться сюда.

– А «Хановер индастриз»? – быстро спросил Дэниел.

– Это мое. Отныне я волен делать с фабрикой что мне угодно. Если твоей женушке не хочется, чтобы она закрылась, пусть разведется с тобой и выйдет замуж за моего сына, как это и было запланировано раньше. Тогда судьба фабрики будет в руках Питера.

Допускаю, что эти условия кажутся тебе вполне разумными, но это потому, что у тебя нет сердца. Логика твоих рассуждений недоступна моему пониманию, но я подумаю над твоим предложением. Что же касается Питера, то боюсь, теперь тебе будет несколько труднее управлять им. А с тобой мы еще сочтемся.

С этими словами Дэниел уверенным шагом вышел из кабинета.

Когда он ушел, из-за потайной боковой двери в стене показался высокий человек, смотревшийся довольно нелепо в костюме, какие носят на Диком Западе. Он задумчиво поскреб заросший двухдневной щетиной подбородок.

Ну? Ты слышал? – буркнул Маллони.

Человек кивнул. Он снял с себя широкополую ковбойскую шляпу и принялся внимательно изучать в ней дырку от пули.

Теперь ты понял, почему я хочу убрать его из города? Ты говорил, что сам за ним гоняешься. Что ж, тебе представился прекрасный шанс наконец встретиться с мерзавцем.

Человек вновь надел шляпу, надвинув ее на самые глаза, и заложил большие пальцы рук за пояс.

Я рисовал его себе немного другим. Все эти писаки обычно похожи на жалких креветок и начинают пищать, стоит только посмотреть на них. Этот не запищит.

Маллони поморщился:

Черт возьми, я думал, ты настоящий ковбой! Неужели испугался юнца, у которого еще молоко на губах не обсохло?

Человек пожал плечами и качнулся на каблуках своих сапог.

Я никого не боюсь, ни его, ни тебя. Но я хочу сказать, что этот парень мне понравился. Он не даст себя в обиду. Я-то думал, что он окажется мышью, которая боится каждого шороха. А теперь даже не знаю, стоит ли знакомиться с ним ближе…

Маллони буркнул:

– Уходи, Мартин. Нынче ты уже не тот, что был раньше. Черт возьми, вообще не понимаю, зачем я с тобой связался.

– Затем, что я хотел подстрелить пацана, и тебя это устраивало, – хмыкнув, сказал ковбой и, повернувшись на каблуках, вышел.