Текст книги "Братья Sisters"

Глава 32

Вернувшись в отель, я одним глазком заглянул в гостиную: ни Мейфилда, ни голой шлюхи. Раму для шкуры кто-то успел поставить как надо. В конце коридора, привалившись лбом к двери соседней с моей комнаты, стояла одна из девок. Я спросил: не встречала ли она Чарли?

– Он только что меня спровадил.

Лицо ее имело оттенок совсем уж зеленый. Упилась так упилась, одно слово – вусмерть. Едва сдерживая тошноту, она прижала к губам кулак.

– Боже ж ты мой, – пробормотала девка.

Открыв дверь в свою комнату, я попросил ее передать Чарли, чтоб поторапливался.

– Ни слова ему не скажу, сэр. Сейчас пойду к себе, завалюсь в постель и буду лежать, пока дурнота не пройдет.

Упираясь кулачком в стену, шлюха отправилась восвояси.

Я постучался к Чарли. Из комнаты донесся гортанный крик: дескать, оставьте меня в покое. Тогда я позвал Чарли по имени, и братец открыл. Стоя на пороге в чем мать родила, он жестом велел мне войти.

– Гд е тебя носило? – спросил Чарли.

– Я гулял с девушкой, познакомились вчера вечером.

– С какой еще девушкой? Не припомню…

– Милашка, стройная такая.

– А что, вчера были милашки, да еще и стройные?

– Ржать надо меньше – заметил бы. Ты глянь на себя: морда-то какая красная.

Из гостиной донеслись приглушенные вопли взбешенного Мейфилда. Я сказал Чарли, что шкура пропала, и братец тут же подобрался.

– Как так – пропала?

– Пропала. Нет ее. Я нашел опрокинутую раму, шкуру с нее срезали.

Постояв чуть-чуть и подумав, Чарли принялся одеваться.

– Я поговорю с Мейфилдом, – сказал он, со стоном влезая в брюки. – Мы вчера с ним славно посидели. Как пить дать, шкуру стащили эти вонючие трапперы, которых он прикормил у себя.

Чарли вышел, а я присел на низкий плетеный стульчик и осмотрелся. На полу лежал порезанный ножом и выпотрошенный матрас. И когда уже Чарли угомонится? Когда перестанет беситься почем зря? Я слышал, как они бранятся с Мейфилдом, но слов разобрать не сумел.

Тело мое ныло и пылало жаром от усталости. Я чуть не заснул, однако в этот момент вернулся Чарли: лицо каменное, кулаки сжаты, аж побелели костяшки.

– Ну и гонор, – произнес он. – Здоров мужик поорать.

– Думает, что мы украли шкуру?

– Верно. И знаешь почему? Один из тех трапперов нашептал хозяину, дескать, видел, как ты срезал шкуру, потом хвать ее под мышку и наутек. Я говорю Мейфилду: обыщи наши комнаты, сумки. А он такой: это ниже моего достоинства! Пошептался со шлюхой, и та рванула на улицу. Поди, трапперов ищет.

Братец подошел к окну и выглянул на главную улицу.

– Нет, ну надо же так подставить! Прямо зла не хватает. Если б не похмелье, сам бы их отыскал. – Глянув на меня, он спросил: – Ты как, братишка? Готов к бою?

– Едва ли.

– Что это у тебя? – прищурился Чарли. – Под сюртуком?

– Подарок от девушки.

– На парад собрался, что ли?

– Это всего лишь кусок ткани, на память. Бонбоньерка, как сказала бы наша матушка.

Втянув воздух через зубы, Чарли решительно произнес:

– Снимай.

– Дорогая тряпка-то.

– Баба над тобой подшутила, а ты и рад?

– Она повязала мне эту ленту совершенно серьезно.

– Ты выглядишь, как призовой гусь на ярмарке.

Развязав узелок, я аккуратно сложил бант и убрал его в карман. Буду смотреть на него. Но так, чтобы Чарли не видел.

– Ну, и у кого теперь морда красная? – заметил Чарли. Снова выглянув в окно, он постучал по раме и произнес: – Ку-ку, приятель.

На улице я увидел шлюху Мейфилда: она о чем-то разговаривала с траппером, самым крупным из их компании. Тот слушал, сворачивая самокрутку и кивая головой. Потом ответил, и шлюха поторопилась обратно в гостиницу. Я проследил за девкой, пока она не скрылась из виду, потом взглянул на траппера. Охотник заметил нас с братцем и теперь смотрел в нашу сторону из-под широких полей остроконечной шляпы.

– И где такие шапочки продаются? – вслух подумал Чарли. – Должно быть, эти ребята сами их себе шьют.

Закурив папиросу и выдохнув облачко дыма, траппер пошел прочь. Чарли же, хлопнув себя по бедру, сплюнул.

– Черт, нас обошли. Давай сюда свои сорок долларов, вернем деньги Мейфилду.

– Вернем деньги – признаем вину.

– Иначе никак. Ни стреляться, ни драпать мы не в силах. Давай уже деньги, быстрее.

Братец приблизился ко мне и встал с протянутой ладонью. Я же сделал вид, что шарю по карманам. Жалкое зрелище. Оно-то меня и выдало. Чарли поскреб волос на шее и спросил:

– Отдал новой бабе, да?

– Мои деньги, заработанные. Куда хочу, туда и трачу. Мужик я или нет?

Тут вспомнилась шлюха из коридора, зажимавшая рот кулаком.

– А ты свои что же, совсем не истратил?

– Да как-то и не подумал.

Открыв кошель, Чарли заглянул в него и грустно рассмеялся.

– И потом, Мейфилд сказал: все за счет заведения.

Из гостиной донеслись крики. Зазвенело: сначала колокольчик, потом разбитый стакан.

– Ты же не хочешь платить из своего кошелька? – спросил я у Чарли.

– Нет, дружба дружбой, а деньги врозь. Сейчас я соберу вещички, потом заберем твои. Выйдем через окно твоей комнаты. Авось и удастся сбежать незаметно. Мне и пострелять не жалко, но лучше не сегодня. Сейчас мы не ахти какие воины. – Схватив сумку, он внимательно осмотрелся и спросил: – У тебя все собрано? Да? Вот и славно. Выходим в коридор, только – ша! Чтоб ни пылинки не взметнулось.

Чтоб ни пылинки не взметнулось… Поэтично-то как.

Глава 33

Через окно моей комнаты мы вылезли на карниз, который проходил над тротуаром. Он пришелся очень кстати, ведь Жбан и Шустрик остались в конюшне, а та была расположена у дальнего торца гостиницы. Расстояние до нее мы покрыли никем не замеченные. На полпути Чарли остановился у столба с вывеской и посмотрел вниз. Прямо под нами, облокотившись о коновязь, стоял главный траппер. Вот к нему подошли трое дружков. Встав широким кругом, они забормотали что-то себе в сальные бороды.

– Эти четверо наверняка гроза местных ондатр, – заметил Чарли. – Но людей убивать они не привыкли.

Указав на самого крупного траппера, братец произнес:

– Спорю, это он стащил шкуру. Если схлестнемся с этой компанией, верзилу беру на себя. Вот увидишь, как только грянет первый выстрел – остальные разбегутся.

Трапперы разошлись, и мы с Чарли дошли до конца навеса. Спустились и проникли в конюшню. У денника, в котором мы оставили Шустрика и Жбана, стоял конюх с выпирающими зубами. Он тупо пялился на наших животных, а стоило окликнуть его, как он подпрыгнул. Помочь нам с седлами конюх наотрез отказался. Тут бы нам насторожиться, но мы так увлеклись мыслью о побеге, что подвоха не заметили.

Пока мы возились с седельными сумками, из денника позади нас бесшумно выступили трапперы. Мы заметили их слишком поздно, когда нам в грудь уже нацелились стволы револьверов.

– Покидаете Мейфилда? – спросил верзила.

– Ну, покидаем, – ответил Чарли.

Я не знал, какую уловку он применит, но всякий раз перед тем, как выхватить оружие, мой братец большими пальцами прижимал указательные до хруста в суставах. И этого хруста я всегда ждал.

– Никуда вы не поедете, пока не вернете деньги мистеру Мейфилду.

– Ах, мистеру? Мистеру Мейфилду? Так обожаешь своего нанимателя, что, наверное, и постельку ему стелешь, а? Или ноги ему растираешь холодными зимними ночками?

– Гони сотню или ты труп. Хотя ты и так уже труп. Думаешь, в этих мехах и коже я медленно двигаюсь. Поверь, я быстр. Быстрее, чем ты думаешь. Глазом моргнуть не успеешь, как свинцом тебя нашпигую.

На это Чарли ответил:

– Я вовсе не считаю тебя медлительным, траппер. Но скорость твою снижает не одежда. Ум – вот предатель. Ибо я считаю тебя столь же тупым, как и зверюшек, которых ты подстерегаешь по ноздри в снегу и грязи.

Траппер засмеялся. Или же изобразил смех, притворяясь, будто он весел и в добром расположении духа.

– Вчера я смотрел, как ты напиваешься, и думал: сам ни капли в рот не возьму, чтобы утром проснуться свежим и бодрым. Вдруг придется убить тебя. Так вот, утро наступило, и я спрашиваю последний раз: вернешь деньги или шкуру?

– Кроме пули, ты от меня ничего не дождешься.

Чарли словно бы рассуждал о погоде, и от обыденности, с какой он говорил, волосы у меня на загривке зашевелились. Я ощутил, как пульсирует кровь в ладонях и пальцах. Чарли в таких ситуациях просто великолепен: само спокойствие, ни капли страха. Всякий раз, как я вижу братца таким, а вижу таким его часто, то восхищаюсь.

– Я пристрелю тебя, – произнес траппер.

– Сейчас мой братишка сосчитает до трех, – предложил Чарли. – На счет «три» посмотрим, чей револьвер быстрее.

Кивнув, траппер убрал оружие в кобуру.

– Пусть хоть до сотни считает, если тебе так нравится, – сказал он, разминая пальцы.

– Вот это ты глупость сморозил. – Чарли скорчил кислую мину. – Придумай что-нибудь поумнее. Перед смертью надо говорить достойные вещи.

– Говорить я буду и впредь: весь день, всю ночь, всю жизнь. Еще внукам успею порассказать, как пристрелил знаменитых братьев Систерс.

– Что ж, тогда понятно. Забавненькая выйдет сносочка к твоей эпитафии. – Обернувшись ко мне, Чарли произнес: – Слышь, Эли, он нас обоих положить намерен.

– Я был счастлив работать с тобой, Чарли, – произнес я.

– Разве настало время прощаться? Взгляни на этого мужика, присмотрись: он не готов, у него морда от пота блестит. И голосочек в сердце шепчет: ты совершил ошибку.

– Черт подери, считай уже, – не вытерпел траппер.

– О, вот это мы и высечем на твоем надгробии, – заметил Чарли и хрустнул пальцами. – Считай, братец. Медленно и с чувством.

– Значит, оба готовы? – спросил я.

– Готов, – ответил траппер.

– Готов, – сказал Чарли.

– Раз…

И тут же мы с Чарли выхватили револьверы. Бах, бах, бах, бах! – четыре пули выпущены одновременно, и все в цель.

С пробитыми башками трапперы свалились на пол и больше не встали. Гладко прошло, как по маслу. Такого чистого убийства на нашем счету не припомню. Не успели тела трапперов коснуться земли, как мы с Чарли расхохотались. Я смеялся от облегчения, а Чарли от радости, удовольствия. Одной удачи в жизни мало. Надо уметь сохранять холодный рассудок, чего обычный человек не умеет. Траппер – обладатель иссиня-черной бородени – еще хватал ртом воздух. Я подошел ближе и посмотрел на него сверху вниз. Мужик непонимающе стрелял по сторонам глазами.

– Что за шум? – спросил он.

– Это пуля вошла в тебя.

– В меня? Как в меня?

– В голову, вот как.

– Я… я не заметил. Не почувствовал. Не слышу почти ничего. А где остальные?

– Тут, рядом лежат. Им тоже головы пробило.

– Правда? Они сказали что-нибудь? Не слышу…

– Нет. Они уже умерли.

– Но я пока жив?

– Пока да.

– Тщ, – произнес он и смежил веки. Утих. Я развернулся и хотел пойти прочь, но тут он вздрогнул и распахнул глаза. – Это Джим придумал. Он хотел вас убить, я нет.

– Верю.

– Он же большой, вот и хочет больших подвигов.

– Теперь он просто мертвый.

– Всю ночь о вас трещал. Говорил, что про нас еще книжек насочиняют. Вы посмеялись над нами, нашим видом. Джим разобиделся…

– Теперь-то что за разница? Закрой глаза.

– Эй, – позвал траппер. – Эгей!

Он смотрел прямо на меня, но вряд ли видел.

– Все хорошо, – сказал я. – Закрой глаза.

– Я не хотел, – заныл траппер. – Это Джим, он думал одолеть вас. Чтоб было, чем хвастать.

– Закрой глаза и отдохни.

– Тщ. Тщ, тщ… – произнес траппер и испустил дух.

Я покинул его и отправился седлать Жбана. Притвориться, будто считаешь до трех, и выстрелить на «раз» – старый и проверенный трюк. Мы с Чарли не стыдимся его, но и не горды им. Он хорош, когда зажимают в угол, и не раз спасал нам жизнь.

Мы оседлали коней и уже собирались ехать, как вдруг на чердаке зашуршало. Это конюх. Он спрятался, желая подсмотреть бой, и заодно увидел наш трюк со счетом. Не повезло мальчишке. Мы с Чарли забрались наверх по лестнице. Конюх нашел себе отличное укрытие – за одной из высоких стопок из сенных тюков. Мы поискали некоторое время, потом решили позвать:

– Выходи парень, – произнес я. – Мы закончили и тебе вреда не причиним.

Ответа не последовало, зато в дальнем конце чердака зашебуршало, и я пальнул на звук. Тюк сена задержал свинец. Опять зашебуршало.

– Парень, – позвал Чарли. – Мы убьем тебя. Нет смысла прятаться, не убежишь. Давай, не глупи.

– Ы-хны-хны, – завыл конюх.

– Ты тратишь наше время, а это роскошь непозволительная.

– Ы-хны-хны…

Глава 34

Избавившись от ненужного свидетеля, мы навестили Мейфилда в его же гостинице. Когда мы постучались и вошли, хозяин аж утратил дар речи. Какое-то время он смотрел на нас неподвижно, пока мы не пригласили его переместиться на диванчик. Туда он и сел, ожидая своей участи. Я заметил Чарли:

– А он сегодня другой, не то что вчера.

– Это настоящий Мейфилд. Я еще прошлым вечером его раскусил. – Обращаясь к Мейфилду, братец сказал: – Как видишь, мы избавились от твоих прихвостней и, так уж вышло, от конюха тоже. Спешу заверить: все пять смертей на твоей совести. Мы принесли тебе рыжую шкуру, от всей души и с чистым помыслом, и поэтому в ее пропаже винить нас нельзя. Смерть трапперов и мальчишки-конюха – твой грех, не наш. Заметь: я не жду, что ты согласишься. Я просто говорю как есть. Тебе понятно?

Мейфилд не ответил. Он лишь пялился в точку на стене позади меня. На что смотрел? Да ни на что, просто упер взгляд в стенку. Когда же я вновь посмотрел на Мейфилда, тот тер ладонями лицо, как будто умывался.

– Значит, так, – сказал Чарли. – Теперь вторая часть нашего дела, которая тебе явно не понравится. Однако за поклеп, возведенный на меня и брата, ты должен заплатить, Мейфилд. Слышишь? К тебе обращаюсь. Гд е прячешь золото? Говори!

Долгое время Мейфилд молчал. Я уж начал сомневаться, что он вообще слышит Чарли. Братец тем временем уже раскрыл рот, собираясь повторить, но тут Мейфилд заговорил голосом чуть громче шепота:

– Не скажу.

Чарли приблизился к нему.

– Отвечай: где прячешь сейф, иначе получишь револьвером по башке.

Мейфилд не ответил, и тогда Чарли выхватил оружие. Взялся за ствол, подождал немного и саданул Мейфилда ореховой рукояткой по самой маковке. Хозяин дома повалился на диван. Хватаясь за ушибленное место, он скрежетал зубами и скулил. Противно так, не по-мужски. Из раны засочилась кровь.

Чарли, силой усадив Мейфилда ровно, сунул ему в руку носовой платок. Мейфилд не скомкал тряпку, как сделал бы другой на его месте, а просто положил на голову, как скатерть на стол. Макушка у него была лысая, как колено, и кровь довольно быстро пропитала платок, приклеив его к коже. О чем Мейфилд думал? Может, ни о чем, а может, его кто-то научил так класть платки на голову? Хозяин смотрел на нас угрюмым взглядом. Обуться он успел наполовину, и, глядя на его босую ногу, я заметил, что она распухла, покраснела.

– Обморозил? – спросил я.

– Что обморозил? – не понял Мейфилд.

– У тебя с ногой что-то не так.

– И что же не так с моей ногой?

– По-моему, ты ее обморозил.

Чарли щелкнул пальцами, чтобы я замолчал и заодно чтобы привлечь внимание Мейфилда.

– Спрашиваю еще раз и, если не ответишь, – предупредил братец, – ударю тебя дважды.

– Я не позволю себя ограбить.

– Гд е сейф?

– Я заработал эти деньги. Они не ваши, не отдам.

– Понятно.

Чарли дважды саданул Мейфилда по голове, и тот опять скорчился на диване, скуля и воя. Платок Чарли убирать не стал, и рукоятка, опускаясь на черепушку, неприятно чавкала.

Братец вновь посадил Мейфилда ровно. Стиснув зубы, тот тяжело и быстро дышал. Кровью залило всю голову, и даже с платка текло. Выпятив нижнюю губу, Мейфилд храбрился, однако зрелище вышло донельзя глупым: кровь капала с подбородка, по шее стекала за воротник. Мейфилд смотрелся как свеженький товар на мясницком прилавке.

– Позволь мне кое-что объяснить, – сказал Чарли, – чтобы не осталось ничего непонятного. Денежки твои уже тю-тю. Это правда, это факт, простая истина. И если дальше будешь сопротивляться ей, мы тебя сначала прикончим, а потом сами отыщем сейф. Подумай хорошенько: зачем страдать и унижаться, зачем гибнуть ради того, что уже утрачено? Скумекал? Ты ведешь себя неверно.

– Вы так и так меня убьете.

– А вот это вовсе не обязательно, – заметил я.

– Мой брат дело говорит, – подтвердил Чарли.

– Даете слово? – спросил Мейфилд.

Чарли посмотрел на меня, как бы спрашивая взглядом: «Сохранить ему жизнь?» Я точно так же взглядом ответил: «Мне все равно».

– Отдашь деньги, – заговорил Чарли, – покинем тебя, оставим в покое.

– Поклянитесь.

– Клянусь, – сказал Чарли.

Мейфилд посмотрел на него, будто высматривая признаки коварства. Затем, удовлетворенный, глянул на меня и спросил:

– Вы оба клянетесь?

– Мой брат за нас обоих сказал. Но раз тебе так надо, хорошо: клянусь, что не убью тебя.

Убрав с головы пропитанный кровью, отяжелевший платок, Мейфилд бросил его на пол. Кусок ткани упал со шлепком, и Мейфилд посмотрел на него с некой долей отвращения. Потом оправил на себе жилетку и поднялся. Ноги не выдержали, и он рухнул на диван, чуть не потеряв сознание.

– Мне нужно выпить, – сказал он. – И умыться. По своему отелю я в таком виде расхаживать не стану.

Я налил Мейфилду большой бокал бренди, который он опорожнил в два глотка. Чарли же метнулся в уборную, откуда вынес охапку полотенец, таз с водой и ручное зеркало. Опустив все это на низкий столик перед хозяином гостиницы, он встал рядом со мной, и мы принялись следить за Мейфилдом. Умывался он тихо, спокойно, и, глядя на него, я испытал смутное подобие восхищения. Этот человек потерял все деньги и сбережения, а ведет себя так же обыденно, словно бреется. Любопытно, о чем он думает? Я так и спросил. Мейфилд ответил, дескать, строит планы. Планы? Какие еще планы?

Положив зеркало лицевой стороной на стол, Мейфилд произнес:

– Зависит от того, сколько вы мне оставите.

– Оставим? – Чарли, который рылся в ящиках стола, выгнул брови. – Я думал, мы ясно дали понять: тебе остается кукиш.

Мейфилд тяжело выдохнул.

– То есть совсем ничего? Забираете все без остатка?

Чарли глянул на меня.

– Мы же собирались отнять у него все?

– Если память не изменяет, – ответил я, – то мы вообще не собирались оставлять его в живых. Но раз уж передумали, давай обсудим создавшееся положение. По мне, бессовестно отпустить человека без гроша в кармане.

Чарли тут же сделался мрачный-премрачный.

– Вы спрашивали, что я намерен делать, – напомнил Мейфилд. – Так вот, я расскажу. По здравому размышлению, человек, пережив столь сильный урон, какой нанесли сегодня вы мне, имеет лишь два пути по жизни. Первый – с разбитым сердцем пойти по миру, делясь с каждым встречным своей безумной ненавистью. Второй – начать все сызнова, с пустым сердцем, которое отныне надлежит наполнять лишь гордостью от свершений, изгоняя из разума унылость и подпитывая его свежими, положительными мыслями.

– Он это на ходу придумал? – спросил Чарли.

– Я намерен избрать второй путь, – сказал Мейфилд. – Я человек созидательный и первым делом поработаю над чувством цели. Напомню себе, откуда я родом, а то разнежился от сытой жизни. И лучшее тому доказательство то, как легко вы забираете у меня все самое ценное.

– Хочет сказать, что он не трус и не мямля, а просто лентяй, – заметил Чарли.

– И что убить пятерых и ограбить – это легко, – добавил я.

– Мужик путает зеленое с кислым.

Мейфилд тем временем продолжил:

– Смею надеяться, господа, на вашу помощь и открыто прошу выдать денег на дорожные расходы. Я немедленно отправлюсь в ваш родной город Орегон и там свершу расправу над мерзавцем Джеймсом Робинсоном.

Едва он произнес имя обладателя серповидного ножа, как в голове у меня и брата одновременно родилась одна и та же злая мысль.

– Только не говори, что Робинсону конец, – попросил Чарли.

– Было бы уж чересчур печально, – добавил я.

– Вы защищаете приятеля-грабителя? – возмутился Мейфилд. – После того как обошлись со мной! С вашей стороны было бы справедливо и единственно верно помочь мне. Вы забрали у меня все заработанное богатство, так облегчите душу хотя бы частично, оставив всего лишь малую долю моего состояния.

Только самоуверенная речь и спасла Мейфилда. Мы с Чарли порешили: выдадим сотню долларов – как раз хватит доехать до Орегона. Там Мейфилд и застрянет. Начнет спрашивать о Робинсоне, и первый же встречный ответит ему: Робинсон мертв. И тогда Мейфилд сообразит, как жестоко над ним пошутили. Весь горькой желчью изойдет.

Деньги мы дали Мейфилду в чеканном золоте, изъятом прямиком из его же сейфа, который был укрыт в подвале гостиницы. Глядя в раскрытый зев несгораемого шкафа, хозяин гостиницы произнес:

– Первый раз мне так повезло: набить сейф золотом и облигациями… Ведь никому больше удача так не улыбалась. – Он мрачно и торжественно кивнул. Однако тут же напускная храбрость уступила подлинным чувствам. Мейфилд скуксился, из глаз его брызнули слезы. – Но черт возьми, как тяжело держаться за удачу! – Утирая щеки, он тихо, но искренне и от души ругался. – Я больше не чувствую ее в себе. Совсем-совсем.

Со стороны было жалко смотреть, как Мейфилд затягивает шнурок на кошельке – он будто не мешочек с деньгами в руках держал, а дохлую мышку за хвостик. Мы выпроводили Мейфилда из подвала, и он собрал одежду и седельные сумки. Он явно хотел сказать что-то на прощание, однако слова либо не шли сами по себе, либо Мейфилд счел нас недостойными его речей. Забравшись в седло и коротко кивнув, он посмотрел на нас, словно говоря взглядом: не нравитесь вы мне.

Мы с Чарли вернулись в подвал и перебрали содержимое сейфа. Деля и распихивая по карманам облигации, мы одновременно пересчитывали их. Оказалось, бумажных денег Мейфилд скопил на восемнадцать сотен долларов. Золота же он нахапал столько, что мы не решились брать его с собой: спрятали под пузатой печкой, стоявшей на деревянном поддоне в дальнем углу подвала. Грязная работенка: прежде чем двигать печку, мы сняли металлическую трубу, и нас моментально обсыпало сажей. Однако закончив, я был уверен: ни одна живая душа не догадается искать сокровище так далеко и глубоко. По грубым прикидкам, состояние Мейфилда тянуло на пятнадцать тысяч, и моя доля, самое меньшее, втрое превышала имевшиеся на тот день сбережения. И когда мы с Чарли покидали подвал, поднимаясь по лестнице, меня одновременно посетили два чувства: радость, что я разом обрел такое богатство, и пустота, ведь радость могла быть и посильнее. А то она и вовсе вынужденная, ложная. Так, может, человек и не создан испытывать счастье? Может, его, этого счастья, и на свете-то нет?

Коридоры гостиницы полнились гомонящими шлюхами: девки судачили о том, как Мейфилд весь в крови уехал куда-то, а его трапперы и вовсе пропали. Заметив шлюху, развлекавшую Чарли – зеленушность у нее на лице спала совсем ненамного, – я отвел ее в сторону и спросил, где бухгалтерша.

– Ее к доктору повезли.

– Она жива?

– Скорее всего. Ее постоянно к доктору возят.

– Когда она вернется, передай ей вот это.

Я сунул в ладонь шлюхе сто долларов.

– Господи Иисусе! – уставилась она на деньги.

– Через две недели я вернусь и проверю: если бухгалтерша не получит деньги, то взыщу с тебя. Ясно?

– Мистер, что я вам сделала? Стою себе в коридоре…

– Это тебе.

Я подсунул шлюхе двойной орел.

Положив монету в карман, девка посмотрела вслед уходящему по коридору Чарли.

– Полагаю, ваш брат мне бы сотню не отвалил?

– Нет, не думаю.

– Значит, у вас в крови романтики больше?

– Кровь у нас одна и та же. Просто используем мы ее по-разному.

Развернувшись, я пошел прочь. Не успел сделать и пяти шагов, как шлюха окликнула меня:

– Чем она заслужила этакие деньжищи?

Остановившись и подумав, я ответил:

– Она красива и добра ко мне.

Надо было видеть лицо этой шлюхи: бедняжка не знала, что и подумать. Ничего не сказав, она бросилась к себе в комнату, захлопнула дверь и дважды очень громко вскрикнула.