Текст книги "Братья Sisters"

Глава 35

Покинув город, мы поехали вдоль реки. На встречу с Моррисом мы уже несколько дней как опоздали, однако ни меня, ни Чарли задержка нисколько не волновала. Я перебирал в памяти, сортируя, события прошедших дней, и в это время Чарли вдруг захихикал. Я на Жбане успел отъехать вперед и, не оборачиваясь, поинтересовался, что так насмешило братца.

– Я вспомнил день, когда наш папаня преставился, – ответил Чарли.

– Да? И что?

– Мы с тобой сидели в поле за домом, поедали свой обед, и тут закричала матушка. Помнишь, кстати, что мы ели?

– Не понимаю, к чему ты.

– Мы грызли яблоки. Матушка завернула их в тряпицу и отослала нас прочь из дому. Похоже, знала заранее, что будет ссора.

– Тряпица та была красная, линялая.

– Точно, а яблоки зеленые и недоспелые. Ты грыз их и морщился. Такой малявка был, а разбирался!

– Я и сейчас помню эту кислятину. Скулы свело, и рот сию же секунду наполнился слюной.

– Стоял самый жаркий день самой жаркой летней поры. Мы с тобой засели в высокой траве, ели яблоки и слушали, как матушка бранится с папаней. Ну, или я слушал. Не помню, заметил ли ты…

Чарли рассказывал, и события того дня словно оживали у меня перед глазами.

– Кажется, заметил. – Да, точно, я начал вспоминать. – Потом что-то разбилось, так?

– Верно, ты и правда все помнишь.

– В доме что-то разбилось, и матушка закричала.

Горло мне сдавило, и я с трудом удержал слезы.

– Папаня разбил окно, обухом топора сломал матушке руку. Он свихнулся, по-моему. Пару дней до того еще держался… Я сразу заметил: что-то не так. Сразу, как вошел в дом помочь матушке. Папаня увидел меня с винтовкой и не признал.

– Как получается, что люди сходят с ума?

– Сходят и все тут. Такое бывает.

– Представь, ты спятишь на время и опомнишься.

– Я-то? Не, совсем с ума я не сойду.

– Говорят, безумие от отца к сыну передается.

– Не знаю, не думал. А что, ты потихоньку с ума сходишь?

– Я, бывает, ощущаю беспомощность.

– Ну, это не одно и то же.

– Будем надеяться.

Чарли сказал:

– Помнишь мою первую винтовку? Ту, которую папаня называл игрушечной пукалкой? Стоило мне спустить курок, как ему стало не до шуток. – Братец помолчал. – Я выстрелил дважды: в руку и в грудь. Пуля, что угодила в грудь, отшвырнула папаню на пол. Он лежал и плевался в меня, лежал и плевался. Смотрел на меня, брызжа кровью и сквернословя. Матушка лежала там же, без сознания. От боли в сломанной руке она упала в обморок. И хорошо, что упала. Ей не пришлось смотреть, как сын убивает отца. Папаня мало-помалу уронил голову на пол да помер. Я оттащил его на конюшню, а когда вернулся, матушка уже очнулась. От боли и страха она ничего не соображала, только спрашивала: «Чья это кровь на полу? Чья это кровь на полу?» Я сказал: кровь моя. Больше ничего придумать не смог. Потом вывел матушку на улицу и посадил в повозку. Мы поехали в город. Долго ехали, и матушка всякий раз, как наезжали на кочку, вскрикивала от боли. Рука у нее переломилась, как ружье для зарядки или как шеврон.

Что было дальше, я вспомнить не мог и спросил:

– Что потом?

– Ей только после обеда дали лекарство и наложили шину. И уже на полпути к дому я вспомнил про тебя. – Чарли откашлялся. – Надеюсь, братишка, ты не в обиде?

– Нет, я не в обиде.

– Я тогда думать ни о чем не мог, а ты у нас всегда был тихий, сидел себе в углу, как будто тебя и нет. Но говорю же: в тот день стояла страшная жара, настоящее пекло. И разумеется, стоило тебя покинуть, как ты сразу же стянул с головки чепчик. Часа четыре, если не все пять, солнце жарило твою нежную макушку, твои жиденькие волосенки… Матушку я оставил в повозке – она заснула от лекарств – и бросился за тобой. Помыслить не мог, что ты обгоришь. Больше испугался, что либо койот тебя утащит, либо ты сам уползешь к реке и там утонешь. Но вот я заметил тебя с вершины холмика и побежал вниз. Ты сгорел, покраснев без меры. И белки твоих глаз густо налились кровью. Две недели ты был слеп и кожа с твоей головенки сходила, как кожура с луковицы. Тогда-то, Эли, братишка, ты и обзавелся веснушками.

Часть третья
Герман Керм Варм

Глава 36

Поначалу я и не понял, что перед нами порт. На приколе стояло множество кораблей. Их мачты, казалось, переплетаются между собой. Глядя на них, я видел отнюдь не сотни поставленных, как сельди в бочке, судов. Я видел лес голых деревьев, идущий мерными волнами.

Вдоль набережной мы с Чарли ехали через свое море хаоса: люди со всего мира и всех возрастов сновали туда-сюда, перекрикивались, ругались, дрались; кто-то вел скот; вверх по раскисшему склону холма лошади тянули телеги с бревнами и кирпичами. По всему городу и до самого моря разносился шум стройки и стук молотков. Кто-то захохотал, однако веселости я в этом смехе не слышал, напротив, уловил оттенок коварного, недоброго умысла. Жбан подо мной нервничал. Беспокоился и я. Никогда прежде не доводилось мне видеть ничего, хотя бы отдаленно похожего на Сан-Франциско. Как найти человека в лабиринте его улиц и переулков, где все сумрачно, смутно и непонятно?!

– Пора уже навестить Морриса, – сказал я.

– Он ждет нас несколько недель, – заметил Чарли. – Еще один час ничего не изменит.

Ну конечно же, братцу город пришелся по душе. Чарли нисколько не тяготился его духом.

Много кораблей, загруженных добром, с виду простояло на приколе довольно давно. Я спросил у проходившего мимо мужичка: отчего так. Босой, он нес под мышкой цыпленка, которого в течение всей нашей беседы любовно поглаживал по головке.

– Команды сбежали на берег, – отвечал мужичок. – Стоит подцепить золотую лихорадку, и все, ни момента впустую тратить не можешь. Кому охота таскать ящики с мукой за доллар в день, когда рядом – только руку протяни – журчит река? – Он, сощурившись, посмотрел на горизонт. – Я частенько гляжу на эти корабли и представляю, как в Бостоне или Нью-Йорке беснуются владельцы грузов. Разрешите же поинтересоваться, господа, как вам, новоприбывшим, наш город? Как вам Сан-Франциско?

– Мне уже не терпится узнать его получше, – сказал Чарли.

– Мои же чувства к нему всегда разнятся. Все зависит от расположения духа… или же город сам меняет мои настроения? Сегодня он – мой лучший друг, а послезавтра – злейший враг.

– И как у вас с настроением в это утро? – спросил я.

– Сейчас мой дух на перепутье, но в целом, благодарю, я чувствую себя неплохо.

Чарли спросил:

– И как так вышло, что брошенные корабли до сих пор не ограбили?

– О, многие как раз и ограбили, – ответил мужичок. – Прочие либо охраняются упрямыми капитанами, либо несут не особо ценный груз. Пшеница и хлопок, даже задаром, мало кого привлекают. Можно сказать, вообще никого не привлекают. – Он указал на ялик в бухте. В хлипкой лодчонке за тюками и ящиками едва виднелся гребец. Веслами он работал с превеликой осторожностью, стараясь не задеть больших судов. – Этого человека зовут Смит, и я его прекрасно знаю. Что он сделает, когда достигнет берега? Нагрузит этими тяжеленными ящиками тощего мула и погонит доходягу в лавку Миллера. Тот даст за груз грабительскую цену, и вся плата за убийственный труд пропадет вмиг. Смиту едва хватит сыграть партейку в карты или хотя бы пообедать. Позвольте спросить: вы двое уже имели честь позавтракать в заведениях нашего славного города? Нет-нет, вижу: не имели, ибо лица ваши полнокровны и вы не хулите почем зря Создателя.

Чарли сказал:

– У Мейфилда я шлюхам отвалил четверть сотни долларов.

Мужичок ему на это ответил:

– В местном салуне ту же сумму вы заплатите только за то, чтобы девка присела к вам на колени. За прочие услуги, самое меньшее, готовьте сотню.

– Да кто согласится на такие цены?!

– О, наши мужики выстаивают длиннющие очереди, а сами шлюхи работают по пятнадцать часов в сутки. За смену, говорят, они зарабатывают тысячи долларов. Поймите, господа: в Сан-Франциско давно забыли о бережливости и умеренных тратах. Здесь таких слов-то не знают! Вот, например, в прошлый раз я с прииска вернулся в город и принес увесистый мешок золотой пыли. Отыскал самый дорогой ресторан и заказал сытный обед. Да, безумие, но я три месяца кряду прожил в холоде, спал на земле и питался только форелью, свиным салом и снова форелью. В конце дня спина моя не разгибалась, и я почти забыл, что такое тепло и роскошь, забыл, какой на ощупь бархат… В общем, начхав на дороговизну, заказал не то чтобы деликатесы, так, большую тарелку мяса и картошку, кружку эля и на десерт мороженое. В родном городе за подобное пиршество я выложил бы всего полдоллара. Здесь с меня содрали целых тридцать!

– Вас, как дебила, обобрали, – скривился Чарли.

– Согласен! На сто процентов с вами согласен и потому приветствую вас в городе, все население которого одни дебилы. Более того, смею надеяться, что собственное обращение в дебилов придется вам по вкусу.

Дальше вдоль линии берега мы заметили конструкцию из блоков, высоких опор и толстой веревки, уходящей к морю – таким мудреным способом вытягивали из воды парусно-колесный пароход. Лебедку вращало несколько лошадей, которых стегал мужчина в широкополой черной шляпе и пошитом на заказ костюме в масть. Я спросил у цыплятника: в чем цель этих трудов.

– Считайте, что перед вами Смит, только наделенный мозгами. Шляпа объявил брошенный корабль своим и теперь хочет вытащить его на сушу. Он заблаговременно прикупил участок земли – туда пароход и поставит. Будет сдавать кают-компанию постояльцам и лавочникам. Думает так по-быстрому сколотить состояние. Вот вам урок, господа: возможно, золото стоит добывать не столько из реки, сколько из карманов тех, кто на реках гнет спины. Способов извлечь золото из земли множество. Тут нужны удача, отвага и выносливость вьючного мула. Зачем самому марать руки, когда в город ломятся толпы тех, кто хочет потратить добытое? По головам сюда лезут, лишь бы скорее сбыть все до последней крупинки.

– Почему бы вам не открыть лавку? – предложил я.

Цыплятник удивился вопросу и на какое-то время крепко задумался, не найдя, что сразу ответить. Когда же он заговорил, в глазах его читалась грусть.

– Боюсь, мне поздно менять место в городе, – покачал он головой.

Я уже хотел спросить, что за место у него такое, как вдруг по ветру разнесся звук (не то приглушенный треск, не то щелчок), вслед за которым вдали что-то со свистом рассекло густой прибрежный воздух. Лопнула одна из веревок тяглового устройства. Мужчина в черной шляпе стоял над упавшей лошадью – та повалилась в песок. Он не сек ее, не хлестал, а значит, животное либо умерло, либо готовилось умереть.

– Городок у вас страшный, – заметил я.

– Страшный, страшный, – ответил цыплятник. – И он, похоже, сломал меня. Сломал многих, кто осмелился приехать в Сан-Франциско. – Он кивнул сам себе и произнес: – Да, этот город определенно сломал меня.

– В каком же месте он поломал вас?

– Спросите лучше, в каком не поломал.

– Так, может, вам вернуться домой и начать все заново?

Мужичок покачал головой.

– Вчера один человек спрыгнул с крыши гостиницы «Ориент». Падая, он хохотал, а ударившись о землю, лопнул. Говорят, он здорово нализался, но я-то видел его трезвым почти перед самым прыжком. В воздухе Сан-Франциско витает особенный дух, что в силах отравить вас до глубины души. Имя ему – головокружение от широты возможностей. Я понял, понял, что прыгун тот – воплощение духа Сан-Франциско. По правде говоря, увидев, как человек сиганул с крыши, я был готов аплодировать ему.

– И зачем вы рассказали о нем? – спросил я.

– Можно, конечно, покинуть Сан-Франциско и вернуться домой, но это буду уже не я. Я никого не узна´ю, и меня не узнает никто.

Обернувшись, он посмотрел на город. Потрепал по голове цыпленка и хихикнул. Вдруг вдалеке прогремел выстрел, раздался топот копыт и женский крик, перешедший в похожий на кудахтанье смех.

– Большое сердце, полное жадности! – воскликнул мужичок и побрел в сторону города, исчезая в толпе.

Тем временем на берегу мужчина с кнутом снял шляпу и отошел в сторонку от мертвой лошади. Он смотрел на бесчисленные мачты, и в позе его угадывалась полнейшая неопределенность. Как я ему не завидовал.

Глава 37

Мы постучались в номер к Моррису, но нам никто не ответил. Тогда Чарли вскрыл замок, и мы проникли в комнату.

У двери были сложены в кучу туалетные принадлежности, воск и одеколон. Больше признаков того, что Моррис жил здесь, – сумок, одежды – мы не заметили. Окна были плотно закрыты, постель убрана. Такое чувство, что Моррис не ночевал в номере несколько дней. Странно, если не сказать подозрительно или страшно. Да, мы с Чарли опоздали с приездом, но ведь и Моррису дали четкие указания: ждать нас, как бы долго мы ни задерживались в пути. И не в обычае Морриса нарушать приказы Командора.

Я предложил спросить у хозяина, не оставил ли Моррис какой-нибудь записки для нас. На что братец ответил: дескать, иди, сам спрашивай. Я уже взялся за ручку двери, когда заметил торчащий из стены, возле которой стояла кровать, большой рожок черного цвета. В его нутре висел начищенный до блеска медный колокольчик. Табличка под рожком сообщала:

ПОЗВОНИТЕ В КОЛОКОЛЬЧИК И ГОВОРИТЕ В РАСТРУБ

Делать нечего, я последовал инструкции – звон колокольчика наполнил комнату. Перепуганный, Чарли выгнул шею и уставился на рожок.

– Ты что делаешь? – спросил братец.

– Говорят, на востоке в гостиницах эта система давно работает.

– Система? Какая система?

– Потерпи.

Прошло мгновение, и из глубин гостиницы раздался далекий хриплый женский голос:

– Да, слушаю, мистер Моррис!

Чарли начал озираться по сторонам.

– Гд е оно? В стене? Кто говорит?

– Я слушаю! – повторил голосок. – Что вам угодно?

– Ответь, – поторопил меня Чарли, но я вдруг ощутил такую робость, что сделал братцу жест – говори, мол, сам. Чарли произнес: – Эй! Вы меня слышите?

– Слышу, но плохо. Говорите, пожалуйста, в раструб.

Чарли вошел в раж, ситуация начинала его забавлять. Встав с кровати, братец подошел к рожку и уткнулся в него лицом.

– Так лучше? – спросил он.

– Намного, – ответил голос. – Чем могу служить, мистер Моррис? Хорошо, что вы наконец вернулись. Мы забеспокоились, увидев, как вы уходите с тем странным бородатым коротышкой.

Тут мы с Чарли переглянулись, и братец снова произнес в рожок:

– Я не мистер Моррис, мэм. Я приехал его навестить. Мы с мистером Моррисом оба из Орегона, работаем на одного человека.

Последовало молчание.

– А где мистер Моррис? – спросил голос.

– Этого я не знаю.

– Мы только что сами приехали, – не утерпев, вклинился я.

– Кто это? – спросил голос.

– Это мой брат, – сказал Чарли.

– Так вас уже двое?

– Нас всегда было двое, – ответил я. – Сколько себя помню, у меня всегда был брат.

Ни Чарли, ни женщина юмора не поняли. Я будто и не шутил вовсе. Женщина тем временем сварливо поинтересовалась:

– Кто пустил вас в номер мистера Морриса?

– Дверь была не заперта, – соврал Чарли.

– И что с того? Нельзя просто так входить в комнату, которую снимает другой человек, и пользоваться его переговорным устройством!

– Примите наши извинения, мэм. Нам была назначена встреча с мистером Моррисом несколько дней назад, но мы порядочно задержались в дороге. Так торопились увидеть его, что напрочь позабыли о приличиях.

– Мистер Моррис не упоминал ни о каких встречах.

– А с чего ему о них упоминуть?

– Гм… – промычал голос.

Чарли продолжил:

– Вы сказали, что он ушел вместе с бородатым коротышкой. Этого коротышку зовут Варм? Герман Варм?

– Я не спрашивала, как его зовут, и он сам не представился.

– Какого цвета у него борода? – спросил я.

– Это снова ваш брат?

– Борода у коротышки рыжая? – надавил я.

– Рыжая, рыжая.

– И давно мистер Моррис отсутствует? – спросил Чарли.

– Сегодня четвертый день как. Он оплатил проживание в номере до завтрашнего утра. Когда я узнала, что его какое-то время не будет, то предложила возместить плату за пропущенные дни, однако мистер Моррис отказался. Вот истинный джентльмен.

– И он не оставил для нас ничего?

– Не оставил.

– И не сказал, куда направляется?

– На Светящуюся реку. Сказав это, он рассмеялся, а вместе с ним и тот коротышка с рыжей бородой. Почему, я так и не поняла.

– Так они вместе смеялись?

– Рассмеялись они одновременно и, я так полагаю, над одним и тем же. Я поискала реку на карте и не нашла.

– Мистер Моррис сам уходил? По своей воле? Его не принудили?

– Вроде бы сам.

Поразмыслив, Чарли сказал:

– Занятная вещь – дружба.

– Как по мне, тоже, – согласился голос. – Поначалу мне казалось, что мистер Моррис этого коротышку на дух не выносит, а потом вдруг они сделались неразлучны. Часами просиживали, запершись в номере.

– Он точно не оставил нам никаких указаний?

– Оставил бы – я бы знала, – надменно ответила женщина.

– То есть мистер Моррис вообще ничего не просил передать?

– Я такого не говорила.

Пристально посмотрев в раструб рожка, Чарли произнес:

– Мэм, будьте столь любезны, скажите, что оставил мистер Моррис?

Я слышал, как она пыхтит по ту сторону рожка.

– Книжку, – ответила наконец женщина.

– Что за книжку?

– Такую, в которой он делал заметки.

– Какие же?

– Не знаю. Знала бы – не сказала.

– То есть это личные записи, верно?

– Вот именно. Едва поняв это, я тотчас закрыла ее.

– Но что-то вы успели прочесть, а?

– Узнала, что в начале пути до Сан-Франциско погода выдалась не слишком приятная. Я смущаюсь читать подобные приватности, и тайны постояльцев уважаю.

– Да, да, конечно.

– Я не смею подводить клиентов и храню их личные дела в секрете.

– Понимаю, понимаю. Впрочем, где сейчас эта книга?

– У меня. В комнате.

– Буду премного благодарен, если вы нам ее покажете.

Женщина помолчала.

– Думаю, я не имею права исполнить вашу просьбу.

– Говорю вам: мы друзья мистера Морриса.

– Что же он для друзей записочку не оставил?

– Так, может, он им оставил книгу?

– Книгу он забыл. В спешке. Я нашла ее в простынях, в изножье кровати мистера Морриса. Он явно убегал и сильно торопился, постоянно оглядываясь через плечо. Если я все правильно поняла, то убегал он от вас двоих.

– То есть книгу вы не покажете?

– Я сохраню верность своему гостю.

– Что ж, ладно, – ответил Чарли. – Тогда принесите нам, пожалуйста, обед в номер. И по кружке эля.

– Вы остановитесь у нас?

– На ночь точно. Этот номер сойдет.

– Что, если мистер Моррис вернется?

– Если он и впрямь ушел с Вармом, то нет, не вернется.

– И все же вдруг возвратится?

– Тогда прилично заработаете на шампанском, ибо мы намерены как следует отметить встречу.

– Вам обед горячий или холодный?

– Горячий. И две кружки эля.

– Значит, два полных горячих обеда?

– И две кружки эля.

Женщина позвонила в колокольчик, давая знак, что разговор окончен. Чарли же снова прилег на кровать. Я спросил, что он думает о случившемся.

– Что думать, я и не знаю. Надо для начала взглянуть на записи Морриса.

– Вряд ли хозяйка нам их покажет.

– Не торопи события, братец.

Открыв окно, я выглянул наружу и вдохнул соленый воздух. Гостиница стояла на крутом холме, и видно было, как толпа китайцев – с косичками, в шелках и замызганных тапочках – толкает вверх по склону быка. Животное в гору идти не желало, и косоглазые лупили его ладонями по крупу. При этом они перекрикивались, и голоса их напоминали птичий хор, странный и совершенно чужой. Своей чуждостью китайский язык и показался мне очаровательным, хотя, наверное, сами косоглазые просто отчаянно матерились.

В этот момент постучали. В номер вошла дородная женщина, очень плотно поджимающая губы. Она принесла нам обед, горячий, если не сказать обжигающий. Прохладный эль был очень вкусный – я залпом опорожнил половину бокала. Потом поинтересовался у хозяйки, во что мне встал этот большой глоток. Женщина, присмотревшись к бокалу, ответила:

– Три доллара. Целиком обе ваши порции – семнадцать.

При этом она взглянула на нас так, словно ждала немедленного расчета. Чарли поднялся и вручил ей двойного орла. Когда же хозяйка полезла в карман за сдачей, братец перехватил ее руку и заверил, что сдачи не надо, пусть это послужит компенсацией за нашу грубость и проникновение в комнату без хозяйского ведома. Сдачу женщина приберегла, однако спасибо не сказала. Напротив, мы ее как будто обидели. Стоило Чарли протянуть вторую двадцатку, и лицо женщины сделалось каменным.

– Это что еще такое? – спросила она.

– Плата за книжку.

– Сказано было: вам ее не заполучить.

– И не надо, мэм. Оставьте книгу при себе. Мы лишь взглянем на записи одним глазком.

– Не видать вам их, как своих ушей!

Пальцы ее сжатых в кулаки рук покраснели от напряжения. Здорово мы эту бабу разозлили. Громко топая, она чуть не выбежала из комнаты.

Торопится, поди, собрать если не всех, то хотя бы половину работников и похвастаться: мол, смотрите, какого стойкого и морального духа ваша хозяйка! Мы же с Чарли присели обедать. Мне стало жаль хозяйку, ибо судьба ее ждала незавидная. Чарли, заметив мое озабоченное выражение на лице, произнес:

– Я честно пытался обстряпать дело по-доброму.

Что ж, не поспоришь. Ничем особенным – кроме цены, разумеется – обед от прочих съеденных нами прежде не отличался. Когда же пришла хозяйка, чтобы забрать тарелки, Чарли поднялся ей навстречу. Гордо вскинув голову и посмотрев на моего братца свысока, женщина спросила:

– Ну, чего вам?

Чарли не ответил. Он просто очень сильно ударил ее в живот. Женщина согнулась пополам и рухнула на стул, кашляя и пуская слюни, пытаясь опомниться. Я поднес стакан воды, заодно прося прощения и объясняя, дескать, дневник Морриса нужен нам позарез. Чарли добавил от себя:

– Надеюсь, больше не придется причинять вам вреда, мэм. Но и вы поймите: дневник так или иначе мы заберем.

Вряд ли смысл этих слов дошел до нее. Оскорбленная, возмущенная, хозяйка, поди, не слышала Чарли. Впрочем, когда я сопроводил женщину до ее комнаты, она молча отдала дневник Морриса. Я всучил ей двадцать долларов для очистки совести. Вряд ли женщина так запросто успокоится, все же рука у Чарли тяжелая, но я настаивал, и деньги хозяйка приняла. Ни мне, ни Чарли бить слабых не нравится – это чистейшая подлость. На хозяйку мы напали вынужденно. В этом вы убедитесь, если станете читать дальше.

Ниже привожу дословные цитаты из дневника Генри Морриса: его записи, относящиеся к делу, повествующие о непонятном и неожиданном сговоре с Германом Кермитом Вармом и о том, как Командор потерял верного соглядатая и любимчика.