Текст книги "Странные приключения Ионы Шекета. Часть 4"

Планета-магнит

– Я уверен, что мой Амиркан вам непременно понравится! – без тени сомнения заявил господин изобретатель планет Игнас Бурбакис. – Во всяком случае, ваш психологический комфорт не будет нарушен. Амиркан – мир, о котором вы мечтали с детства!

– Будь моя воля, господин Бурбакис, – заявил я, – я не стал бы больше рассматривать ни одного вашего предложения, сославшись на прецедентное право, но, к сожалению, правила института требуют, чтобы эксперт давал независимое заключение отдельно по каждому предлагаемому случаю.

– К счастью! – воскликнул господин Бурбакис. – Оказывается, даже в вашем институте есть умные люди. К сожалению, они не входят в число экспертов.

Я пропустил оскорбление мимо ушей, но клиент не оценил глубины моего благородства.

– В путь! – сказал он.

Амиркан оказался землеподобной планетой в системе Дзеты Большого Пирата. Мы приземлились, и я увидел за бортом небольшой лес. Кроны будто кто-то сделал из стальных прутьев, на которые насадил сверкавшие на солнце иголки размером со шпагу мушкетера времен короля Людовика XIV. Небо было, как и положено, синим, и я принялся стягивать скафандр, полагая, что изобретатель не забыл насытить воздух достаточным количеством кислорода.

– Эй, вы что? – воскликнул господин Бурбакис, вернув меня к действительности. – За бортом нет воздуха!

– Да? – удивился я. – Почему же синее небо? И чем дышат деревья?

– Деревья металлические, – объяснил изобретатель, – а небо синее потому, что на высоте ста километров висит облако купороса – это от космических тараканов, уж очень сильно они мне надоели за последнее время.

– Не понял, – нахмурился я. – Какие еще космические тараканы?

– Э… – смутился Бурбакис. – Вы же знаете, даже у гениального изобретения есть не одни только плюсы.

– Покажите хоть один плюс, – заявил я, – и я соглашусь с тем, что ваше изобретение действительно гениально.

– Ловлю на слове! – воскликнул изобретатель и потащил меня к люку.

Сказать, что, оказавшись на поверхности планеты, я ощутил некоторое неудобство, значит не сказать ничего. Странная сила неожиданно потащила меня к лесу, и я, к собственному стыду, покатился по полю подобно мячу, запущенному крученым ударом в сторону ворот противника. Все мои попытки ухватиться за торчавшие из земли травинки успехом не увенчались, что было очень странно, поскольку каждая травинка была размером с небольшой куст. Но едва я протягивал руку, что-то меня отталкивало, будто местная флора не желала иметь со мной ничего общего.

Успокаивало лишь то, что бедняга-изобретатель чувствовал себя не лучше – его несло следом за мной, и он что-то бормотал себе под нос. Наконец мы докатились до леса, и меня ударило о дерево с такой силой, что, не будь на мне скафандра, я непременно сломал бы себе одно-два ребра.

– Что это значит? – воскликнул я, пытаясь встать на ноги. Ничего из этого не вышло: та же сила, что тащила нас через поле, не позволяла мне теперь отлепить ноги от ствола дерева, похожего на металлическую скульптуру, стоявшую на площади под зданием Парламента Соединенных Штатов Земли.

– Н-не знаю… – пробормотал изобретатель, барахтаясь рядом со мной. – Сейчас разберусь. Кажется, я начинаю понимать…

– Тогда извольте объяснить! – потребовал я, но изобретатель не успел сказать ни слова: одна из ветвей, похожая больше на вилку, чем на добропорядочную ветку нормального дерева, странным образом изогнулась и наподдала Бурбакису с такой силой, что он, кувыркаясь, полетел в небо, вереща, как поросенок, которому только что сообщили, что завтра из него приготовят холодец.

Я остался один – под синим небом, зеленым солнцем и блестевшим, как зеркало, металлическим деревом, в чьем гнусном характере я уже успел убедиться на примере бедняги– изобретателя. И что самое плохое: связь не работала, в наушниках я не слышал ничего, кроме поросячьего визга. Вряд ли Бурбакис обладал способностью визжать так долго на одной ноте – ясно было, что приемник попросту вышел из строя.

И тут пошел дождь. Небо оставалось ясным и синим, как глаза младенца, но что-то шлепнулось мне на голову и растеклось по пластику скафандра – это оказалась огромная капля, жидкости в ней было не меньше литра. Еще одна капля шлепнулась мне на руку, и я заметил, что капли, каждая из которых способна была напоить верблюда, летели в мою сторону не с неба, а со стороны другой группы деревьев, находившейся на расстоянии около километра.

Очередная капля ударила меня в затылок с такой силой, что я наконец отлепился от приютившего меня дерева и, оттолкнувшись от земли, подобно упругому мячику, взлетел вверх. Я летел, кувыркаясь, все выше и выше, со страхом представляя себе, удар какой силы ожидает меня, когда траектория изменится и я упаду на острые иглы, заменявшие металлическим деревьям листья.

Поросячий визг продолжал буравить мне уши, и я отключил связь. Сразу стало тихо, и возможно, было бы даже уютно, если бы не металлический блеск, от которого у меня слезились глаза. Я поднимался и поднимался – неизвестная сила несла меня в открытый космос. У меня закружилась голова, земля и небо менялись местами с такой скоростью, что слились в сплошной серый поток, на секунду прервавшийся ярко-голубой вспышкой. Я понял, что пронесся сквозь то самое облако купороса, о котором говорил чертов изобретатель.

Любой другой на моем месте давно потерял бы самообладание, но я только крепче стиснул зубы, которые почему-то заныли так, будто я никогда в жизни не ходил к дантисту, и принялся обдумывать сложившуюся ситуацию. В голову уже пришли кое– какие идеи, но для проверки у меня недоставало подручных средств. Я принялся обшаривать скафандр в поисках нужной детали, и ладонь в перчатке наткнулась на штырек антенны.

Без тени сомнения я вырвал антенну из гнезда и почувствовал, как неведомая сила пытается выдернуть металлический стерженек из моей руки. Поскольку именно этого я ожидал, то сумел справиться с невидимым противником.

Теперь я знал, что делать. Конечно, я мог спастись – для этого мне достаточно было включить расположенные в скафандре магнитные ловушки. Но меня интересовало другое: до какой низости способно дойти человеческое существо ради того, чтобы доказать другому свою гениальность?

Я сложил руки на груди и принялся рассматривать окружавший меня пейзаж в ожидании развития событий. С высоты примерно сотни километров я видел, как река, которая текла спокойно между крутыми берегами, неожиданно выгнулась подобно тигру, готовившемуся к прыжку, и превратилась в водяной мост, протянувшийся от горизонта до горизонта. Река висела над собственным руслом и, по-моему, даже капли влаги не проливалось на поверхность планеты!

А сверху на меня падали то ли животные, то ли растения – на фоне солнца я плохо видел, что происходит, но зато прекрасно понимал, что мне ни к чему сталкиваться с этими созданиями, возможно, теми космическими тараканами, о которых упоминал Бурбакис.

Пришлось все-таки включить магнитные ловушки, и я сразу ощутил, как мои руки обрели силу и подвижность, а скафандр стал слушаться меня, как в прежние добрые времена. Я включил ранцевые двигатели и понесся к планете, надеясь, что Бурбакис сумеет сам позаботиться о себе. В конце концов, это его изобретение, пусть выпутывается, как может. Если он настолько беспечен, что не удосужился поставить здесь станцию по исследованию магнитной активности звезды…

Я опустился неподалеку от звездолета и забрался в кабину, очень надеясь на то, что хотя бы в корабле Бурбакис установил надежную магнитную защиту. В конце концов, всякой беспечности есть предел! Я запустил к звезде, сиявшей в зените, бомбы с глушителями магнитных бурь и немедленно стартовал.

Спустя пару часов я сидел на своем рабочем месте и дожидался появления гениального изобретателя. Бурбакис оправдал мои надежды и возник в дверях именно тогда, когда я закончил писать отрицательное заключение по делу о планете Амиркан.

– Вы бросили меня на произвол судьбы, Шекет! – сурово заявил Бурбакис, плюхнувшись на стул. Было похоже, что он еще не оправился от пережитого потрясения.

– Следовало бы это сделать, – кивнул я. – В другой раз, конструируя планеты, будете просчитывать последствия.

– Так это вы запустили в звезду Амиркана бомбы с магнитными глушителями? – подозрительно спросил изобретатель.

– Конечно, – пожал я плечами. – Иначе ваша планета до сих пор показывала бы свой характер!

– Значит, вы поняли, в чем там загадка? – Бурбакис был обескуражен моей догадливостью.

– Ха! – сказал я. – Загадка для первоклассника. Вы создали планету с колоссальным магнитным полем. И намагнитили все горные породы, жидкости, в общем, все материалы, в том числе те, из которых состоит живая материя. В результате ваших преступных действий на Амиркане передвигаться можно только вдоль силовых линий магнитного поля планеты! У вас там даже река выгибается в воздухе дугой – точно по магнитным линиям!

– Вам не нравится такое решение? – хмуро спросил Бурбакис. – Это рай для техники!

– Но не для человека, – отрезал я. – К тому же, магнитная буря на вашем солнце сделала жизнь на Амиркане попросту невыносимой, в чем вы могли убедиться на собственной шкуре. Если бы я не догадался, в чем дело, и не запустил к звезде ракеты с гасителем магнитного поля…

– Я еще должен быть вам благодарен за спасение? – возмутился изобретатель. – Да я… Вам известно, что на Амиркане даже автомобили не нужны и самолеты тоже – вы можете летать вдоль силовых линий подобно птице!

– Спасибо, налетался, – сухо сказал я и протянул Бурбакису дискет с экспертным решением. – В регистрации патента отказано. А планету придется уничтожить – этим займется Галактическая служба спасения.

Думаете, Бурбакис начал возмущаться? Вы плохо знаете изобретателей!

– Могу предложить другую планету, – деловито сказал он. – Это гениальное изобретение, отличающееся тем, что…

– В следующий раз, – поспешно сказал я. – Посмотрите, какая очередь в коридоре!

Бурбакис выглянул за дверь, а я поспешил включить табло: «Закрыто на обед».

Молчаливая планета

– О Господи, опять вы! – вскричал я, увидев в дверях кабинета знакомую сутулую фигуру горе-изобретателя господина Бурбакиса. – Что еще вы изобрели на мою голову?

– Вы нарушаете служебную этику, Шекет, – сухо сказал Бурбакис, усаживаясь в кресло с таким видом, будто собирался просидеть в нем всю оставшуюся жизнь. – Служащий должен встречать посетителей улыбкой и предлагать кофе.

– Не дождетесь! – воскликнул я. – Я всегда говорю прямо и честно все что думаю.

– То-то вы молчали, когда прогуливались по моей планете А Амиркан, – пробурчал изобретатель.

– Прогуливался! – возмутился я. – Если мне не изменяет память…

– Забудем старое, – поспешно сказал Бурбакис. – Я принес описание нового изобретения и уверен, что вы не сможете найти в нем никаких изъянов.

– Опять планета? – нахмурился я.

– Планеты – моя специализация, – гордо заявил Бурбакис.

– Не обременительно ли для вашего кошелька? – задал я мучивший меня вопрос. – Ведь каждый опытный образец вы должны оплачивать из своего кармана. А это как-никак миллиарды миллиардов тонн породы, плюс обустройство, плюс накладные расходы по доставке на орбиту…

– Не хотите ли вы сказать, Шекет, что мои деньги добыты неправедным путем? – возмутился изобретатель.

– Нет, – смутился я. – Просто мне интересно, как некоторым удается… в то время, как другие едва-едва сводят…

– Другие – это, конечно, вы, – хмыкнул Бурбакис. – Знаю, знаю: в Патруле времени вы даже на приличную пенсию не заработали, я уж не говорю о вашем увлечении оккультными науками – это был чистый убыток!

– Вы неплохо осведомлены о состоянии моих дел, – язвительно сказал я. – Откуда информация, если не секрет?

– Из Мировой сети, разумеется, – пожал плечами Бурбакис. – Кстати, о величине моего состояния вы тоже могли бы узнать из Сети, если бы удосужились навести справки.

Мысленно себя обругав, я немедленно вывел на пространственный экран информацию о финансовых делах господина Игнаса Бурбакиса. И что я увидел? Родился будущий изобретатель в бедной семье переселенцев, прибывших в 2057 году на планету Бирумборак в системе НД 87377: в годы моей юности это была планета для бедных. Тот, у кого были деньги для приобретения земли на планетах Веги или Альтаира, конечно, даже левым глазом не смотрел в сторону таких миров, как Бирумборак, пустых, плоских, без малейшего признака полезных ископаемых. Земли на Бирумбораке правительство раздавало, как социальное жилье в конце ХХ века. В общем, могу себе представить, как прошло детство моего клиента – врагу не пожелаю.

Однако в 2081 году все изменилось. Совершенно неожиданно в недрах Бирумборака обнаружили залежи никому до того времени не нужного минерала исраскина. И практически одновременно Иосиф Кандель открыл свой принцип межзвездного скачка, для которого исраскин необходим так же, как бетон – для возведения качественных палаток на ураганных планетах. И все жители Бирумборака в одночасье стали очень богатыми людьми. А семья моего клиента Бурбакиса оказалась едва ли не самой богатой из всех, потому что именно под ее домом проходила главная жила исраскина – что такое золото по сравнению с этим суперблагородным металлом!

Впрочем, будь у юного Бурбакиса мой коммерческий талант, он живо промотал бы родительское наследство. Однако Игнас оказался парень не промах – он даже и не подумал продавать свою недвижимость. Напротив, он укрепил дом, поставил перед дверью ракетную установку типа «земля-космос» и заявил:

– Собью всякого, кто посягнет на право собственности, даже если это будет крейсер самого президента Соединенных Штатов Земли.

Бурбакис стал лично добывать исраскин и продавать его космическим агентствам, назначая такие цены, что всем было понятно – в Бога этот господин не верит и верить не собирается.

Тогда же у Бурбакиса и появилось странное хобби – изобретать планеты. Должно быть, абсолютная бездарность того, кто конструировал его родной Бирумборак, подвигла молодого человека на создание миров, более интересных с точки зрения технического творчества.

– Ну что, Шекет? – ехидно спросил Бурбакис, когда я свернул изображение и вышел из мировой информсети. – Убедились?

– С таким состоянием, – пробормотал я, – вы могли бы придумать себе более приятное занятие, чем конструирование планет. Возиться в пыли и лаве, когда можно…

– А сами вы, Шекет, хотели бы жить в Тель-Авиве и все дни просиживать штаны в офисе на набережной Яркон?

– Ни за что! – воскликнул я.

– Почему же вы думаете, что мне это должно нравиться? – огорченно спросил изобретатель. – Вы романтик? Я тоже. И мы могли бы неплохо сработаться. Жаль, что вы занялись такой… гм… нехорошей деятельностью, как экспертиза безумных изобретений. Будучи по одну сторону баррикады, мы могли бы…

– Изложите формулу вашего изобретения, – перебил я Бурбакиса, не желая обсуждать тему нашего предполагаемого сотрудничества.

– И не подумаю, – буркнул клиент. – Вы эксперт или нет? Сами и определите, чем моя новая планета отличается от всех прочих. Засиделись мы, пора в дорогу.

Мог ли я не принять вызова, брошенного моей проницательности?

Сутки спустя мы опустились на поверхность небольшой планеты, при виде которой у меня захватило дух: это была если не копия Земли, то ее улучшенный вариант. Леса, реки, облака, горы, водопады, моря, и главное – ни одного хищника, включая людей. Так, по крайней мере, утверждал каталог живых существ, врученный мне Бурбакисом перед посадкой. Я попытался обнаружить в каталоге хоть какой-то намек на то, в чем же состоит суть изобретения Бурбакиса, но не нашел – этот тип умел скрывать свои секреты!

– Скафандр? – сказал я, когда мы встали с кресел и приготовились к выходу на поверхность планеты.

– Еще чего! – возмутился изобретатель. – Здесь чистейший воздух. Дыши – не хочу.

– Почему не хотите? – с подозрением спросил я. – Почему я должен дышать, а вы – нет?

Бурбакис не удостоил меня ответом, и мы вышли на залитый солнцем луг. Я услышал пение птиц и – вот странное дело! – жуткое завывание ветра, хотя царил полный штиль. Я повертел головой, чтобы найти источник странного звука, но ничего подозрительного не обнаружил и спросил у стоявшего неподалеку изобретателя:

– Куда вы спрятали шумовую установку?

Ответа я не расслышал.

– Что? – переспросил я, и Бурбакис произнес длинную фразу. Я видел, как шевелились его губы, но не слышал ни слова.

– Вы можете говорить громче? – раздраженно сказал я и увидел, как Бурбакис буквально зашелся в крике. Увидел – да, но не услышал. По-прежнему завывал ветер, и к этим пронзительным звукам добавился грохот упавшего дерева – треск переломившегося ствола, шорох сминаемой листвы, писк какой-то птицы, лишившейся гнезда.

У границы леса действительно лежало поваленное дерево, но упало оно явно не секунду назад: крона была примята прошедшим дождем, но успела подсохнуть и зеленела на солнце.

Бурбакис тронул меня за плечо, я обернулся и увидел, что он говорит что-то, тщательно артикулируя каждое слово. К сожалению, я не умею читать по губам, о чем и сообщил своему спутнику в самой вежливой форме. Впрочем, одно слово, беззвучно произнесенное Бурбакисом, как мне кажется, я все-таки понял. Это было слово «изобретение». Собственно, я уже и сам догадался, какой именно особенностью решил наградить Бурбакис свою планету. Разговаривать с этим типом было бессмысленно, и я знаками пригласил Бурбакиса подняться в звездолет. Он замотал было головой, предлагая совершить пешую прогулку по прекрасному лугу, но, честно говоря, вивисекция, какой изобретатель подверг бедную планету, мне так не понравилась, что я решительно шагнул к люку.

Когда Бурбакис ввалился следом за мной в капитанскую рубку, я сказал сурово:

– Послушайте, неужели ваша фантазия способна только на такие варварские идеи?

– Какие? – напустил на себя удивленный вид Бурбакис. – И почему варварские?

– Насколько я понял, – сказал я, – в состав атмосферы введены вещества, замедляющие скорость звука. Вы слышите сейчас то, что произошло несколько часов назад. Если я встану от вас на расстоянии десяти метров и крикну во весь голос, то вы услышите мой крик завтра утром!

– Нет, – смутился Бурбакис, – скорее сегодня к вечеру.

– Небольшая разница, – отмахнулся я. – Неужели вы не понимаете, что жить на такой планете невозможно? Я не могу выдать вам патент на это бесполезное изобретение.

– Бесполезное? – возмутился Бурбакис. – Полезнее моего изобретения нет ничего на свете! Эволюцию не остановить, Шекет. Вы правы – общаться с помощью звуков местные живые существа не могут и не смогут. Здесь возникнет разумная жизнь, куда более совершенная, чем наша! Не имея возможности кричать, живые существа научатся другому способу общения – телепатическому. Разве это не прекрасно?

– Может быть, – согласился я. – Сколько времени им для этого понадобится?

– Ну… сотни миллионов лет, думаю, достаточно.

– Вот именно, – злорадно сказал я, – приходите ко мне через сто миллионов лет, и я зарегистрирую ваше изобретение. А пока извините…

И я решительно надавил клавишу старта.

Планета счастья

– Пришел господин Бурбакис, – доложил киберсекретарь, и мне пришлось оторваться от составления договора на аренду астероида Паллада. Я уже третьи сутки пытался продраться сквозь юридические тонкости этого документа, составленного в режиме реального отождествления – обе стороны, подписывавшие договор, на время становились астероидом, ощущали его недра, как свои собственные, а поверхность – как собственную кожу, опаляемую лучами Солнца. Я человек консервативный, и новомодные штучки мне не очень нравились – зачем изображать из себя астероид, если нужно всего-навсего понять, велика ли предлагаемая арендная плата?

Бурбакис ввалился в кабинет, будто в собственную спальню, и повел себя соответственно: скинул башмаки, в которых перемещался в космосе от одного астероида к другому, и уселся не на стул, а на диван, предназначавшийся для особо опасных посетителей.

– Сюда, пожалуйста, – сухо сказал я, указывая на стул, прикрепленный к полу скобами: предосторожность была не лишней не только из-за малой силы тяжести на астероиде, но и потому, что некоторые клиенты норовили использовать этот предмет мебели для покушения на личность эксперта.

– А, – махнул рукой Бурбакис, – этот стул приносит посетителям одни разочарования. Когда я на нем сидел, вы не дали положительного решения ни по одному из моих предложений.

– Думаете, сменив позицию, вы смените и судьбу? – ехидно спросил я.

– Надеюсь, – заявил Бурбакис. – Что такое судьба человека? Всего лишь смена его диспозиции по отношению к базовым пространственным определителям.

– Я уже отклонил три ваши заявки, – напомнил я, – и готов продолжить традицию. Что у вас сейчас – опять какая-нибудь гадкая планета?

– Планета, – подтвердил изобретатель, – но почему гадкая? Планета, на которой все счастливы, может быть только прекрасной. Кстати, я назвал ее Бурбакида.

– Замечательное название! – воскликнул я. – А как вам удается сделать счастливыми всех жителей планеты? Надеюсь, вы не используете запрещенные способы – например, концлагеря для инакомыслящих?

– Господь с вами, Шекет! – возмутился Бурбакис. – Коммунисты, да будет вам известно, потерпели фиаско, вообразив, что счастье может быть коллективным. На Бурбакиде каждый приобретает свое личное, индивидуальное, приватное, точечное счастье.

– Какая-нибудь гадость вроде стимулятора наслаждений? – с подозрением спросил я. – Имитация счастья, между прочим, запрещена конвенцией ООН, поскольку нарушает право личности на свободу выбора.

– Шекет, – кротко сказал изобретатель, – может, вместо того, чтобы предаваться праздным рассуждениям, вы изволите провести экспертизу заявки?

– Давайте, – вздохнул я и протянул руку, чтобы взять диск с описанием изобретения. Бурбакис привстал, но, вместо стандартного компьютерного бионосителя, протянул мне небольшой приборчик с единственной красной кнопкой на верхней панели. Не успев ни о чем подумать, я чисто механически на эту кнопку нажал – очень уж она удобно располагалась под большим пальцем. В следующее мгновение я оказался на борту звездолета, только что совершившего посадку на планете землеподобного типа. В кресле пилота я увидел Бурбакиса, а за иллюминатором – нечто вроде дачного поселка: виллы, деревья, пляж и парусные лодки на голубой поверхности лагуны.

– Иллюзия? – деловито спросил я. – Для проецирования иллюзий в мозг индивидуума необходимо его письменное согласие. Вы нарушили уголовный кодекс, статья три тысячи двести семнадцать…

– Глупости, – отрезал Бурбакис. – Никаких иллюзий, я вам не шарлатан какой-нибудь.

Я обратился к собственным ощущениям и обнаружил, что все мои органы восприятия свидетельствовали однозначно: мир Бурбакиды был вовсе не иллюзорен, мы действительно прибыли на планету, где каждый должен быть счастлив, согласно прогнозу изобретателя.

Никаких признаков счастья – учащенного дыхания, скажем, или, на худой конец, пустоты в мыслях я не испытывал. Не было и тех внешних признаков, с какими у меня ассоциируется понятие простого человеческого счастья: мягкое кресло, например, в котором приятно пораскинуть мозгами, или любимая женщина, приносящая кофе в постель и сопровождающая это простое действие словами: «Любимый, я так по тебе соскучилась»…

Планета как планета. Красиво, ничего не скажешь. Может, Бурбакис и чувствовал себя здесь счастливым, но на меня Бурбакида с первых минут пребывания навеяла скуку.

Изобретатель увидел выражение кислого разочарования на моем лице и потому сказал:

– Терпение, Шекет, планете нужно некоторое время, чтобы перестроиться от стандартного режима на индивидуальный.

Что-то щелкнуло то ли в небе Бурбакиды, то ли в моем сознании, и мир изменился, как по мановению волшебной палочки.

Я сидел в моем любимом кресле, на мне была моя любимая пижама, на коленях лежала моя любимая книга «Создатель Акела», компьютеризованное издание 2068 года, по стерео показывали мой любимый фильм «Космос, дорога в бесконечность», а моя любимая женщина стояла рядом и держала поднос, на котором я увидел чашку с ароматным кофе – моим любимым, приготовленным так, как могу готовить только я и как никому пока еще приготовить не удавалось. А на противоположной стене висел забранный в рамочку диплом о присвоении мне почетного звания Академика Главной Галактической Академии Наук и Технологий.

Мою любимую женщину звали Ингой, и она родилась в моем любимом городе Иерусалиме в самый любимый мой день в году – 18 мая, день, когда родился я сам.

Неужели Бурбакис все-таки использовал гипнотические методики, запрещенные законом? Впрочем, все мои органы чувств утверждали: гипноза нет, ничего нет, кроме реальности, данной нам в ощущениях.

Но не стал же Бурбакис ради моего счастья создавать целый мир! Если он сконструировал только одну планету счастья – Бурбакиаду, – то как намерен справиться с наплывом клиентов? Если я дам положительное заключение по изобретению, то желающих жить здесь, только здесь и нигде больше, окажется так много, что не хватит не только Бурбакиады, но и сотен аналогичных планет!

Между тем Инга присела на подлокотник кресла, поставила поднос мне на колени и прижалась ко мне своим жарким, упругим и желанным телом. Мое счастье перешло на еще более высокую ступень, и тут, в дополнение ко всему, раскрылся потолок, я увидел в черном небе сверкавшую звездами спираль галактики Андромеды – я давно стремился попасть туда, но все не получалось, – и вот я мчался, сидя в любимом кресле и с любимой женщиной в объятиях к давней своей мечте, которая неожиданно стала доступной, как полет на Луну в каботажном челноке.

Очарование пропало в тот же момент. Пропало ощущение счастья. Пропал вкус романтики на губах, оставленный поцелуем моей дорогой Инги. И сама Инга неожиданно показалась мне такой же женщиной, как миллиарды других. И кофе – обычная бурда, напиток для укрепления духа, не более того. И фильм, что шел по стерео – подумаешь, нормальная бодяга. Что мне могло нравиться в этой банальной истории о путешествии дервиша Махмуда на край Вселенной?

Все убило единственное слово: доступность.

Я не знал пока, что именно использовал господин изобретатель, чтобы доставить жителям своей планеты ощущение полного счастья – скорее всего, все-таки не гипноз, не стал бы Бурбакис грубо нарушать закон! Конечно, это была филигранная работа, надо отдать должное изобретателю. Но – доступность…

Даже если он станет продавать дома на Бурбакиде за миллиард монет, это ничего не изменит в сути изобретения. Чтобы стать счастливым, раньше нужно было прожить жизнь во всем ее многообразии: счастье любить и быть любимым отличается от счастья создания нового романа, а счастье сидения в любимом кресле – это не то счастье, которое испытываешь, катаясь на доске в пене прибоя. Нет у человека одного-единственного счастья, когда все желания исполняются разом. Нет и быть не может. А если случается такое, то это уже не счастье, а обыденность, вызывающая лишь раздражение от своей доступности.

– Нет, – сказал я, сбросил с подлокотника Ингу, а с колен – поднос с чашкой кофе. Книгу я запустил в передатчик стерео, обвел внутренним взглядом стены комнаты, увешанные картинами моих любимых художников-экспрессионистов, обнаружил под одной из картин панель управления всем этим великолепием и задействовал сенсорный отключатель, поскольку Бурбакис предусмотрел, конечно, аварийную ситуацию – что ни говори, а изобретателем он был опытным и привыкшим к ошибкам и неудачам.

В следующий момент я понял, что все еще (или уже?) сижу за собственным (вовсе не любимым) столом на Церере, а господин Бурбакис восседает на диване, тоже не очень любимом, но, во всяком случае, привычном, как привычен рассвет.

– Ну что? – нетерпеливо спросил изобретатель. – Надеюсь, сейчас вы не сможете сказать, что мое изобретение непрактично или не нужно человечеству?

– Разумеется, скажу, – буркнул я. – Кстати, как вам удалось преуспеть в создании столь великолепной виртуальной реальности? Сначала я подумал, что это гипноз…

– Да вы что, Шекет? – возмутился Бурбакис. – Я изобретаю планеты, и вы это знаете! Иные реальности – не мой профиль!

– Вы хотите сказать…

– Я хочу сказать, что Бурбакида распознает желания живых существ и создает их – в недрах планеты для этого достаточно необходимых веществ.

– Нет, – с сожалением сказал я. – Не могу дать положительного решения по вашему изобретению. Во-первых, создав счастье для всех и разом, вы убьете стремление человечества к прогрессу. Во-вторых, вы что, будете продавать дома на своей планете за деньги? Если да, то именно деньги заменят человечеству счастье – они станут единственной целью существования. И в-третьих, счастье, поставленное на конвейер, тут же перестанет быть счастьем, надеюсь, вы это понимаете? Нет, господин Бурбакис, я вынужден…

– Шекет, – удивился Бурбакис, – вы действительно не хотите счастья? Не говорю о других – хотя бы для себя?

– Это взятка? – осведомился я.

– Ни в коем случае, – пошел на попятную Бурбакис. – Мне бы и в голову не пришло…

– Вам многое в голову не приходит, – сухо сказал я. – Вы, изобретатели, ограниченный народ. Кроме идеи, пришедшей вам в голову, не видите ничего. О последствиях пусть думают другие. Я не только вас лично имею в виду. Думал ли о последствиях Маркони, изобретая радио? Или Даймлер, изобретая проницатель пространства?

– Это называется разделением труда, – попытался объяснить Бурбакис.

– Так я подумал вместо вас и решил не давать патента на планету счастья, – заявил я.

– Вы ретроград! – воскликнул изобретатель. – Я буду жаловаться!

– Желаю вам счастья в этом начинании, – любезно сказал я и вернулся к составлению договора, предоставив Бурбакиса его судьбе.