Текст книги "Холодное блюдо"

– Как?

– А я знаю?! Спер его кто-то. Химик вернулся на место, а покойничек отсутствует. И, что характерно, не менты. Мигалок, сирен, машин не было. Тишь и благодать, не накурено, не натоптано. Все на месте, и тесак, типа, остался, а трупа нет. Ребус, твою мать!

– Дела-а… – почесал за ухом Алик. – Кому трупак понадобился, это же не чемодан с баксами?

– Спроси что полегче. Короче, трупа нет. Мусоров, типа, тоже, Химик там осмотрелся, никого. И на эту… инсценировку ментовскую не похоже. Что теперь делать, ума не приложу.

– Дела-а-а… – Повторная реплика получилась более протяжной. Только пятерня за ухо не проследовала, поскольку обе верхние конечности Алик задействовал для того, чтобы обхватить покрывало с телом женщины. – Ее в тачку нести?

– Погоди! А какого… ты ее в тряпку замотал? Еще светлее не мог найти?!

– А че? Нормальная тряпка…

– Она же бежевая, дебил! В глаза, типа, бросаться будет! Я понимаю, за бортом, типа, темно уже, но светлый мешок на твоем горбу какой-нибудь урод из окна разглядит и в мусарню стуканет. Оно тебе надо?! Ищи другую тряпку и сверху заворачивай.

– Ладно, – пожал плечами Алик, отпустил покрывало, развернулся и направился в сторону спальни.

– Стоп!

– Стою. – Ответственный за упаковку и транспортировку груза «двести» замер на пороге.

– Не, ты иди, ищи тряпку, это я себе. – Величев неожиданно осознал, что иного выбора, кроме как отвезти тело женщины на остров Гладышева и оставить его там, нет. Не вместе с супругом, а вместо. Прятать ее за городом, закапывать или топить нельзя. Ежели «сбежавший» труп муженька обнаружится – чудесно. Уложим рядышком, словно голубков. Хрен с ними – с ментовскими непонятками, люди в погонах и не такое переваривали. А не найдется, тогда нужно проткнуть тело милой дамы тем самым меченным пером и предоставить возможность в одиночестве дожидаться прибытия доблестных рыцарей ручки и протокола. Лучше два жмура, чем ни одного. Без трупа нож сыграет вхолостую и комбинация развалится. А искать свежего покойника на ночь глядя малоперспективно.

Если только подписать на это дело Кривого. В качестве мясной нарезки он бы очень пригодился. Плюс головняков больше с ним не будет. Или минус, неважно, в итоге все равно плюс. А ведь неплохая мысль! И то, что некий Никитин Андрей Батькович по оперативным учетам проходит, как его боец, делу не помеха. Мало ли чем бойцы в свободное время занимаются, да и докажите еще, что он в ОПГ состоит, у нас, может, клуб по интересам. Джентльмены в карты играют по вечерам. В субботу тоже играли, если кто не в курсе. В баньке парились и в пульку расписывали. И Химик подтвердит, и Митяй контуженый, и Чалдон укушенный. И пара телок, если понадобится. Алиби – не дай бог, конечно! – железобетонное. Да и мотива нет. Они же с Андрюхой Никитиным друганы – не разлей вода, кореша до гроба. Видимо, его туда придется определить. Поскольку оставлять его художества безнаказанными нельзя. Вчера Кривой на приказы поклал с прибором, сегодня проблемы создал, а завтра чего от него ждать? Очередного фортеля? Одну бабу под тачку загнал, вторую – замочил, того и гляди, на него самого скалиться начнет. Отморозок же конченый. Значит, самодеятельность тоже пора кончать. Вместе с музыкантом. Кстати, можно Кривого покрошить тем же тесаком и уложить рядом с женой сбежавшего покойника. Красивый натюрморт получится. Пусть менты парятся над вопросами: «что?», «откуда?» и «почему?» А для больших непоняток оба тела сжечь. Или одно. Тогда тема вообще нереальная нарисуется. Величев слегка возгордился от того, какой он умный. Одним махом двух убивахом.

Вытащили тело, уже завернутое в темное покрывало, и доехали до острова без приключений. Химик встретил их у автодрома и отрапортовал, что труп не обнаружен, менты не появлялись, все спокойно. Серега поручил ему быть на стреме, чтобы Химик в случае чего сигнализировал об опасности по мобильнику. Времени рассосаться – навалом, особенно с учетом поганой дороги. Кривой остался в машине, а Величев и Алик вышли. Алик для «разгрузки» багажника и извлечения тела из «упаковки», а «бригадир» – осмотреться.

Труп мужика действительно пропал. И следов нет. Остальное – в таком же виде, как и раньше, когда Велик с пацанами покидали остров. Нож именной на месте, палки, окурки, бутылочные осколки и прочий хлам тоже. Только трава примята там, где труп лежал. И следы других машин отсутствуют. Хотя, честно говоря, тут разве поймешь, была тачка или нет, не Чингачгук ведь. Серега в сердцах сплюнул на песок, вернулся к машине и покосился на восседавшего на водительском кресле Никитина. Вот, падаль, даже не поможет Алику, только проблемы создавать горазд. А заставишь, один черт, халтурить будет, ныть, что ребра болят. Да и труд невеликий – Алик уже закончил, положил тело женщины на землю и сворачивал покрывала.

– На всякий пожарный, ты ее трахнул или, типа, не успел?

– Серега, да и в мыслях не было!

– Андрей, сказки не мне пой, а, типа, прокурору с адвокатом…Не жми очко, для дела знать надо, не осталось ли, типа, спермы и все такое.

– В натуре, ничего. Я хотел ее пощупать слегка, за ляжки подержаться. От нее бы не убыло. А она, лярва, давай ерепениться, недотрогу из себя корчить, кусаться, вырываться, по морде, в рот-компот, съездила. А скула и челюсть у меня до сих пор болят. Аж в башке потемнело. Ну, я сдуру по пузу ее и погладил…

– А почему не по лицу?

– Попортить боялся… – Кривой на секунду умолк.

– И дальше? – не выдержал Велик.

– Дальше она с копыт слетела, затряслась, как припадочная, и кровь потекла. Я ее поднял на кровать, измазался, пошел помыться, а когда вернулся, она уже… на полу.

– С одного-то удара по пузу? – усомнился Величев.

– Баба, похоже, беременная была.

– Час от часу не легче. Это ты, получается, типа, двоих, зараз приговорил. Молодца! Чикатило отдыхает. Ладно, свинья не выдаст, бог простит. – Серега сделал вид, что купился на байку Кривого, но на самом деле в то, что женщина загнулась от одного тычка в живот, не поверил ни на йоту. Даже при условии беременности. Слишком много крови. Наверняка Кривой попинал ее от души, все внутренности в паштет превратил, но не расколется ведь, идиот, как ни мытарь. И что трахнул, тоже не сознается. В полной отрицаловке пацан.

«А нам, в принципе, до балды», – подумал Величев. – «Не трогал – хорошо, трахнул – тоже не беда, еще лучше закрутка выйдет. Пусть мусора бегают, пробы с него снимают».

– А собачку за что замочил?

– Лаяла…

– На дядю фраера. Понятно.

– Готово, – захлопнул багажник Алик.

– Тряпки где?

– Здесь обе. – Пятерня опустилась на крышку багажника. – И темная, и пятнистая.

– Хорошо, – буркнул Серега и бросил Кривому: – Выходи, я сам за баранку сяду.

– А че так? – удивился Никитин.

– Твое дело телячье – сказали, выполняй! Может, типа, голосование устроим? Вылезай, кому говорю!

– Ладно, ладно, – примирительно зачастил Кривой и, кряхтя, будто девяностолетний дед, принялся выбираться из-за руля.

Где-то на полпути, когда ноги Никитина уже находились на земле, голова торчала из дверей, а задница только отрывалась от кожаного сиденья, в процесс вылезания вмешался бригадир. Вмешался весьма грубо и бесцеремонно, выхватив заранее спрятанный за спиной пистолет и приложившись рукояткой к теменной области головы Кривого. Движение получилось легким и молниеносным; сказывалась обширная практика – не далее как пару часов назад тренировался. Никитин мешком с картошкой осел на траву. Сзади чертыхнулся Алик.

Величев резко развернулся, передернул затвор и навел ствол на бойца.

– Проблемы?

– Серега, успокойся, никаких проблем! – Алик отдернулся и выставил руки перед собой ладонями вперед, будто стараясь загородиться от возможного выстрела. – Кривой заработал, я понимаю, никаких проблем… никаких проблем, я разве против, никаких проблем…

Бойца, словно старую граммофонную пластинку, заело на одной фразе, и неизвестно сколько раз она бы повторилась, если бы Величев не прервал сбивчивые увещевания новоявленного миротворца.

– Хоккей. Тогда будь другом, нацеди пару литров бензина, а я сейчас тут закончу.

– Ага. – Алик не замедлил исполнить незамысловатый приказ бригадира и снова полез в багажник.

Тяжелый, гад! Серега сначала хотел подтащить Кривого поближе к бабе, но затем, приподняв его за ворот и оценив вес, передумал. Пупок развяжется. Лучше по-другому. Сходил за именным ножом, обмотал ручку тряпкой, прицелился и, широко размахнувшись, воткнул перо Никитину в сердце. Тело вздрогнуло и опало. Возникла ироничная мысль о том, что сегодня слишком часто приходится пером орудовать, навык появился, не дай бог, в привычку перерастет, но Серега отогнал ее прочь. Нож вошел глубоко. Все немалое лезвие – добрых двенадцать-тринадцать сантиметров – прочно засело в никитинском мясе. Точно, навык появляется, того мужика пришлось дважды резать, и то… абы как. А тут с одного раза – быстро и аккуратно. А лежит красиво! Даже кровь еле-еле из-под тесака сочится, не то что у проклятого рукогрыза и мозголома. Хоть на открытку поздравительную фотографируй.

Чистая работа, во всех смыслах. И в прямом, и в переносном. Серега и нож решил не выдергивать, так выразительнее и пикантнее смотрится. Мусорам информация к размышлению. Нож не рядом валяется, а из грудины торчит. Волей-неволей проверят. К тому же затычка неплохая. Вытащишь же перо – хлынет струя, и опять заляпаешься с ног до головы.

– Вот. – Алик щелкнул крышкой бензобака и протянул Величеву пластиковую канистру. – Два литра, как сказал.

– Отлично. Поставь пока рядом. И хватай за ласты нашего бывшего героя, тащи его поближе к бабе. Только аккуратно, на спине волоки, а то красоту, типа, испортишь.

Алик оттащил тело Никитина от автомобиля и уложил рядом с трупом женщины. Серега взял канистру и полил бензином на ладони и голову Кривого, а также окропил конец длинной и сучковатой то ли палки, то ли ветки.

– Из искры возгорится пламя! – процитировал легендарные слова классика марксизма Величев и поднес зажигалку к окропленной части импровизированного факела. Палка не подвела, занялась ровным пламенем. Единственный очевидец огненного священнодействия наблюдал за манипуляциями шефа с несколько обалдевшим видом.

– Зажарим барбекю! – промурлыкал Велик и ткнул факелом в голову Кривого. Облитая бензином кожа вспыхнула небольшим костерком, не пионерским, конечно, но как минимум туристическим. Торопливо стукнув факелом по ладоням Никитина, Величев зашвырнул ветку в воду. Подождал, пока затухающие язычки пламени на голове и руках опадут окончательно, и осмотрел творение рук своих.

Картина – готовый видеоряд для низкопробного фильма ужасов. От увиденного замутило бы и опытного патологоанатома. Голова трупа обуглилась до черноты, кожа слезла бурыми лохмотьями, местами проглядывали обнаженные кости черепа, губы спеклись в невероятный бифштекс, разобрать, где начинается рот и заканчивается нос, было невозможно. Пальцы на ладонях скрючились и напоминали очищенную от изоляции горелую проволоку. На удивление, зрелище не вызывало у Сереги тошнотворного рефлекса.

– Вот теперь, он у нас окривел реально. Родная мама не узнает. И не опознает! – удовлетворенно подытожил Величев и скомандовал: – Забирай канистру и сваливаем.

Когда звук мотора затих вдали, из-за тонкой пелены облаков выглянуло круглое лицо луны и посеребрило одежду и кожу валяющихся параллельно друг другу тел – скрюченного женского и частично обугленного мужского. Легкий дымок, поднимающийся над более крупным телом, в холодном лунном свете казался призрачным и зловещим.

Глава 6

Почти на средине реки, чуть ближе к левому – пологому и поросшему травой – берегу на мелких волнах колыбелью покачивалась дюралевая моторная лодка. Покачивалась настолько ровно и спокойно, что поневоле слипались глаза. Между тем в лодке не спали, а предавались исконно мужскому занятию – рыбачили. Об этом свидетельствовали нависающие над водой удочки, покоящиеся на носовой скамье стеклянная банка с дождевыми червями и коробка с прикормкой и, главное, торчащее из кармана «куртки-энцефалитки» одного из рыбаков горлышко початой поллитровки.

– Степаныч, как ты свою мегеру уломал-то? Она ж тебя отпускать не хотела? – Рыбак с початой бутылкой в кармане – мелкий худощавый мужичок лет сорока с растрепанной шевелюрой и лисьими чертами лица – донимал второго. Напарник растрепанного обладателя стеклотары – пожилой пузатый дядька в дождевике – нахмурился. Помимо пуза рыбак в дождевике мог еще похвастать роскошными черными с проседью усами и не менее роскошной лысиной.

– Отстань, окаянный.

– Это почему отстань? – обиделся мелкий. – Поделись, чем жену купил. Опытом, так сказать. Задобрил? Или сбежал? Точно, по роже вижу, сбежал! Теперь она тебе задаст!

– Тьфу на тебя! Что ты, Федька, за помело, всякую ересь собираешь! Ничего я не сбежал, а это… урегулировал конфликт. Понял?!

– Не совсем.

– Тогда наливай, а то уйду.

– Куда ты денешься с подводной… с моторной лодки! – проворчал Федор, но за бутылкой и спрятанными под сиденьем железными кружками, которые на природе перманентно выполняли роль стопок, все же полез.

– Вообще, отстань ты от моей личной жизни, давай лучше за политику поговорим.

– Ну, ее к лешему, эту политику! Я лучше тебе тост скажу. Мы хоть и не грузины, но без тоста… – Федор прервал священный для каждого понимающего процесс разлива сорокоградусной амброзии и воскликнул: – Ба! Погляди, у нас по реке бесхозные лодки плавают.

Повернувшись в направлении вытянутой напарником руки с указателем в виде кружки, Степаныч увидел несомую течением мимо дальнего берега деревянную лодку. Без весел и гребцов.

– Точно. Наверное, веревка отвязалась. Интересно, откуда ее несет, с Березовки, что ли?

– Какая разница, хоть с самого Белореченска, не пропадать же добру! Заводи мотор, догоним. Будет ценный приз.

– Уймись, – отогнал суетливого товарища основательный Степаныч и взялся за ручку стартера.

Мотор недовольно взревел и вспенил воду лопастями. Лодку догнали быстро. Минута – и дюралька стукнулся о борт деревянной «сестры». Встреча оказалась не такой радостной, как представлялась рыбакам. На дне деревянного судна, согнувшись вытащенным из бревна гвоздем, лежал полуголый человек.

– Федька, гляди-ка, тут хозяин прикорнул. Пьяный, что ли?

– Может, нехорошо человеку?

– Может. Или поддатый, или больной, но скорее пьяный. Валяется, как убитый. И что больной в лодке будет делать? Больные по домам сидят или по поликлиникам бегают, – высказал суждение опытный Степаныч.

– Эй, товарищ! – Младший из рыбаков, обнаружив в лодке постороннего субъекта, обратился к нему по старинке. С другой стороны, не господином же его называть – господа, известно, в Париже, и не гражданином, чай, не в суде и не в прокуратуре. Человеком – тоже не с руки. Имелось еще универсальное «мужик», но о нем Федор почему-то забыл.

– Ты живой или нет?!

Парадоксальность, содержащаяся в вопросе, от рыбаков ускользнула. Словно оба ждали, что человек приподнимется и бодро отрапортует. В духе того, что проходит он по ведомству господина Аида и числится в трупах первой категории. Однако, как и следовало ожидать, ответа рыбаки не дождались. Если Федор растерялся, то Степаныч, ввиду того, что лодка оказалась небесхозной, испытывал умеренное разочарование и острое желание сбросить отрицательный эмоциональный заряд посредством разбития чьей-либо морды, разводить политесы не стал, а попросту ткнул веслом предположительно пьяного «товарища»… в область копчика. Легонько ткнул, ласково, практически погладил. Тут любой бы среагировал, будь хоть по самые брови залит самогонкой, выразил бы возмущение. Словом или жестом. А мужик в лодке даже не шелохнулся, что Степанычу совсем не понравилось. В душе заскребли кошки. Численностью не менее взвода.

– Мертвяк это, Федя, как есть, мертвяк.

– Да ну! Что он тогда в лодке делает?

– А что, по-твоему, мертвецы делают? Пироги пекут?

– Давай посмотрим…

– Может, лучше бросим, от греха. Пусть плывет лодка дальше. Кому надо, тот ее выловит. А нам лишние хлопоты на кой ляд? Милиция понаедет, начнут расспрашивать, выпытывать, крутить, что делали, зачем?

– Ты даешь, Степаныч! Это же классно. Столько понарассказываем, все обзавидуются.

– Тьфу на тебя! Лишь бы языком молоть. Сам лезь тогда, я на мертвецов глядеть не собираюсь. Приснятся еще потом… – Степаныч уселся на скамью и демонстративно отвернулся.

Федор перескочил в деревянную лодку и нагнулся над лежащим «товарищем».

– О, ексель-моксель, крови-то сколько.

– Крови? Мертвяк? – не сумел соблюсти самим же декларированную отстраненность Степаныч. – А я тебе что говорил!

– Не, кажись, дышит… живой. И сердце бьется.

– А кровь откуда?

– Порезал его кто-то, Степаныч. Весь живот в крови.

– Етить твою мать! И что нам с ним теперь делать?

– В больницу везти, ясен пень.

– Вот и порыбачили!

– Ладно тебе. Зато будет о чем вспомнить. И мужика, глядишь, спасем. Вдруг нам медаль дадут за спасение… утопающего?

– Пинка тебе дадут. А потом догонят и еще раз дадут. Или тюрьмы годика два.

– Ну, не медаль, но все же… мужик, глядишь, поправится и деньжат подкинет. Материально, так сказать, поспособствует. Помоги перетащить его.

– Кто бы ему самому поспособствовал. Дурак ты, Федька. Посмотри, на нем одни штаны, даже рубашки нет. Ни шиша он тебе не подкинет. Кроме проблем. Помянешь мое слово, когда по милициям затаскают. – Лысый рыбак ворчал, но переместить тело в моторку помог.

– Значит, выполним гражданский долг, – обратился к высоким материям Федор и повторил запавший в душу аргумент: – И будет о чем вспомнить.

Степаныч лишь тяжело вздохнул и смиренным голосом поинтересовался:

– К нам или в Березовку?

– К нам поближе.

– Ага, а потом переть на горбу. Бегу и тапочки теряю! В Березовку, как ни крути, по воде быстрее. И больница рядом с рекой. А наша где? Во-во…

– Да, далековато, ексель-моксель. Ты на когда с Витькой договорился?

– На десять. А в пять утра – попробуй поймай попутку. Хочешь тащить его два километра? Нет? Тогда в Березовку.

* * *

Плазменное колесо солнца еще не выкатилось на постоянный маршрут, но редкие облака уже окрасились оранжево-алыми сполохами, а на горизонте наливался силой рассвет. Рождался новый день. Новый и прекрасный, наполненный радостным пересвистом птиц и бодрящей утренней свежестью. В отличие от зарождающегося дня, настроение старшего следователя прокуратуры Центрального района города Белореченка Игоря Юрьевича Данильца нельзя было назвать прекрасным. То ли потому, что пересвист воробьев и синиц ему не был слышен из-за гула автомобильного мотора, то ли ввиду невозможности вдыхать утреннюю свежесть в прокуренном до «топорной» стадии старом уазике – когда топор внутрь бросаешь, а он повисает в субстанции, некогда именовавшейся воздухом. Или, возможно, из-за того, что ему предстояло заниматься весьма неприятным делом – осматривать место происшествия. Вместо того чтобы наслаждаться положенным по закону выходным, отдыхать и нежиться в постели.

Данилец вообще работать не очень любил, а спозаранку в уик-энд – просто ненавидел. Да и какой нормальный человек, переваливший тридцатилетний возрастной рубеж, не склонный к мазохизму, обрадуется, если его ни свет ни заря вырвут из объятий сна телефонным звонком вкупе с сообщением о необходимости заняться исполнением трудовых обязанностей? Особенно сильное впечатление производит подобное известие, сваливаясь на похмельную голову. А та часть тела Игоря Юрьевича, на котором отдельные куртуазные джентльмены носят шляпы, отвечала необходимым требованиям, чтобы называться похмельной. И трещала, и раскалывалась, и кружилась. Немудрено после вчерашнего, плавно перетекшего в сегодняшнее. Дернул же лукавый согласиться на замену дежурства. Не поддайся Данилец на уговоры Коваленко, посапывал бы себе под одеялом, седьмой сон досматривал. Крайний вариант – сосал пиво или рассол перед телевизором.

И осмотр не сулил ничего хорошего. Со слов дежурного: два трупа, один наполовину сожжен, второй в крови. Явный криминал, осматривать придется тщательно, следы искать, личности пострадавших устанавливать. Коротеньким – на пол-листа – опусом, как по «парашютистам» или «висельникам», не отделаешься. Придется попотеть.

Если верить тому же дежурному, очевидцы отсутствуют. Очередная «темнуха» наклевывается. Что, на первый взгляд, нехорошо, поскольку дает очередной повод начальству на заслушиваниях глотку подрать по поводу низкой раскрываемости, но об этом пусть оперативники печалятся. А следователь загрустит, если фигуранты быстро найдутся. Тогда ему точно до вечера домой не попасть. Нет, Игорь Юрьевич принципиально не против обнаружения злодеев, но завтра, послезавтра и так далее… не в его дежурство. На сегодняшний день «темнухи» для него ближе и милее. Лишь бы погибшие не оказались какими-нибудь значимыми персонами. Или родственниками подобных персон. Тогда возникнет общественный резонанс, обрушатся высочайшие громы и молнии. Не хотелось бы.

Такая позиция плохо соотносилась с общечеловеческими представлениями о гражданственности и долге, но о них Игорь Юрьевич вспоминал не чаще раза в год, во время очередных выборов. И небезосновательно полагал, что этого достаточно. А рвать жилы на работе во имя столь смутных понятий – для таких глупостей в мире полно энтузиастов, романтиков и прочих активистов. Опытные, зрелые мужчины, пусть звучит цинично, в большинстве своем предпочитают не эфемерные, а реальные, приземленные ценности. Желательно, в материальном выражении. В данном вопросе Данилец исключением не являлся и примыкал к большинству. Имейся у Игоря Юрьевича перспектива значительного роста жалованья за качественную работу, он бы, вероятно, более трепетно к службе относился, но такого ожидать не приходилось.

Нет, специальные надбавки за сложность и напряженность работы в прокуратуре существовали, как в виде графы в расчетных ведомостях, так и в денежном выражении. И на общий размер зарплаты влияли. Вот только начальство определяло тех, кто трудился напряженно, а кто не очень, весьма специфично. Не наобум, естественно, но и не сказать, что беспристрастно – исходя из собственных предпочтений и репутации соответствующего сотрудника.

К сожалению или к счастью, объективных критериев качества работы следователя почти не было. Если не считать наиболее примитивного – количества уголовных дел. Впрочем, количество, как известно из философских учений, редко позволяет судить о качестве, поэтому прокурорские начальники головы не забивали и распределяли надбавки соответственно вышеописанным правилам. С учетом которых становилось понятно, почему Игорь Юрьевич отнюдь не рвался проявлять чудеса дотошности и трудолюбия.

Справедливости ради, он не всегда являлся закоренелым циником и социально незрелым типом. Профессия отпечаток наложила. По молодости лет, сразу после окончания университета, Данильца переполняли оптимизм и энтузиазм. На работе он готов был своротить дюжину горных массивов и осушить пару-тройку океанов. Лишнее дежурство закрыть – пожалуйста. В выходной потрудиться – без проблем, вечерком домой документы прихватить – нет вопросов. И оставался вечером, и по субботам-воскресеньям пахал, словно проклятый, и бесчисленные методические указания и справочники следователя пролистывал и не требовал дополнительного материального вознаграждения. Однако в те годы Игорь тешил себя надеждами, строил планы, мечтал о карьерном росте. И будущее казалось огромной лестницей, устремленной вверх к заоблачным высотам. Данилец не верил, а точно знал, что через несколько лет уйдет на повышение, затем станет прокурором района, потом заместителем прокурора области, а дальше… насколько фантазии хватало. Иногда в особо сладких грезах он примерял белый мундир с огромными звездами на погонах и представлял себя в должности Генерального прокурора.

Конечно, в реальности столь далеко планы Игоря не простирались. Будучи человеком трезвомыслящим, он отдавал себе отчет, что до таких кресел ему не добраться; стартовая площадка подкачала. И папа в командармы не выбился, и дядя до министра не дослужился, и сестра в любовницах полпреда не состоит. А полагаться на слепую удачу наивно. Ведь и в анекдотах сын полковника не надеялся на генеральские лампасы ввиду того, что у генерала свое чадо имелось. Вместе с тем Данилец считал, что его рвение, способности, профессиональные качества, растущую квалификацию, честность и преданность делу заметят и надлежащим образом оценят. Не в Антарктиде же он работает, вон, целый отдел кадров в областной прокуратуре штаны просиживает. Оценят и поощрят – иными словами, предложат повышение. Необязательно сейчас, но через год-другой должны.

Увы, повышение не предложили. Ни через год, ни через два, ни через пять. Как начинал Игорь Юрьевич трудовую деятельность следователем прокуратуры Центрального района, так им и остался. Разве что малозначимая добавка «старший» перед словом «следователь» появилась. Заработная плата от этого изменения увеличилась микроскопически, а круг обязанностей сохранился в полном объеме.

Для амбициозного молодого человека подобная стагнация печальна. Особенно если учесть, что его ровесники-однокурсники давно выросли из следовательских штанишек и занимали солидные должности: кто ходил в заместителях прокурора района, кто надзирал за исполнением законов в областной прокуратуре, а двое уже успели влезть в прокурорские кресла. Кое-кто еще трудился следователем, но не в районе, а в области, занимаясь расследованием особо важных дел. Поначалу Данилец переживал, мучился и старался больше времени и сил отдавать работе, дневал и ночевал в прокуратуре, потом страшно завидовал удачливым коллегам, затем обижался на вышестоящее начальство, которое не желало замечать его успехов, и топил обиду в спиртосодержащих жидкостях. А позже ему стало все равно. И работа из любимого дела превратилась в обузу. К службе Игорь Юрьевич теперь относился, образно выражаясь, как к приему лекарств: не очень хочется, но надо.

Предложение о повышении подоспело на девятом году его следовательской эпопеи. И вызвало лишь кривую ухмылку у соискателя. Данилец уже перегорел. Он холил и лелеял свою обиду, находя в этом некоторое утешение. Понимая, что карьера не задалась и нагонять вырвавшихся далеко вперед однокашников бесполезно, Игорь Юрьевич отказался от выгодного предложения. К тому времени он прекрасно освоил законы бюрократической системы и знал, что быстрому карьерному росту способствуют родственные связи, а при их отсутствии – умение правильно выгнуть спинку и умело подлизать определенное место на начальствующем теле. Знать бы данные правила восемь лет назад, глядишь, и судьба сложилась бы иначе. А сейчас гнуть хребет и лизать высокие… хм… афедроны поздно. Да и умения нет. А служить вечной прослойкой между выше– и нижестоящими, куском железа между молотом и наковальней, при отсутствии перспективы превратиться в указанный молот… извините.

Данилец предпочел остаться простым следаком «на земле», благо опыта не занимать и работу мог выполнять одной левой пяткой. Вдобавок здесь имелись свои бонусы. Важнейшие из них – многочисленные полезные знакомства, тесные контакты с оперативниками, экспертами и адвокатами. С высокой степенью вероятности эти связи должны пригодиться в дальнейшем. Игорь Юрьевич не собирался век в прокуратуре корячиться, пенсию заработает – и на вольные хлеба. Тут и приятели-адвокаты подсобят. А что такое «правильное» заключение судебно-медицинского эксперта или криминалиста для уголовного дела, профессионалу объяснять не надо. Вне зависимости от того, на какой стороне баррикад – обвинения или защиты – ты находишься. Например, причина смерти потерпевшего или определение пригодности огнестрельного оружия, обнаруженного у подозреваемого, для производства выстрелов прямо и непосредственно влияют на судьбу уголовного дела. Или дело направляется в суд, или прекращается со всеми вытекающими.

К тому же имелась в указанном положении определенная пикантность. Хороший работник, грамотный, исполнительный, дюжину лет оттрубил в прокуратуре, не имея серьезных залетов и взысканий, и все еще простой следак. Тем самым словно подчеркивалась его особенность, незаурядность. Хотя бы таким образом, коль по-иному не срослось. Кстати, недавно добрые люди раскрыли глаза, нашептали, в чем крылась причина карьерного застоя Игоря Юрьевича. Причина оказалась донельзя банальной и примитивной; прежний начальник отдела кадров областной прокуратуры, в прошлом году спроваженный на заслуженную пенсию по возрасту, почему-то невзлюбил Данильца и ангажировал его перед руководством как запойного пьяницу и человека поверхностного. Надо полагать, объясняя тем самым его высокие показатели в работе. Чем Игорь Юрьевич насолил кадровику, добрые люди не поведали, то ли нагрубил когда, то ли физиономия не приглянулась.

Прокурор района Кондратьев репутацию подчиненного отстоять не соизволил, считают его работника пьяницей в областной прокуратуре, и ладно. Сотрудник неплохой, самому пригодится. А на то, что карьера Данильца полетела коту под хвост, прокурору наплевать. Правда, последние два года он порой умасливает, уговаривает уйти на повышение, благо есть повод – едва ли не каждый квартал из «кадров» звонят, сватают на разные должности, словно восполняя былое молчание. Настойчиво уговаривают, и кадровики, и Кондратьев. Прокурор особенно. Боится, наверное, за собственное теплое местечко, думает, что Данилец его подсиживает. Зря боится, лучше бы заместителей своих опасался, те прокурорское кресло с радостью занять готовы.

Игорь Юревич начальника не разубеждал, пусть думает, что хочет, параноик несчастный, а от предложений гордо отказывался, чем изрядно огорчал непосредственного начальника. Что касается подлого кадровика, то судьба предоставила шанс свести с ним счеты. На сто процентов оправдались многочисленные поговорки и пословицы в духе: «земля круглая…» и «не рой яму другому…» Едва кадровик приобщился к могучему племени пенсионеров, как его племянничек угодил в криминальный переплет, поучаствовав с товарищами в нанесении тяжких телесных повреждений одному несчастному гражданину. Повреждения повлекли летальный исход, и возбужденное уголовное дело – немыслимый зигзаг удачи – передали для расследования Данильцу.

И надо же такое стечение обстоятельств: буквально за неделю до означенного процессуального действа добрые люди как раз и нашептали про злого кадровика. Попади уголовное дело Игорю Юрьевичу на стол полгода спустя, глядишь, и остыл бы, не простил, но подзабыл. В холодной земле семя плохо приживается, в том числе и семя возмездия. И отделался бы тогда племянник легким испугом, пошел бы по делу свидетелем или, в худшем случае, на более легкую статью соскочил. Ведь за него уважаемые люди просили, высокопоставленные, видимо, бывший кадровик активную деятельность развил. И Кондратьев то ли просил, то ли приказывал. Однако семя попало на удобренную почву, ложка нашлась к обеду, и разъяренный Данилец уперся. Кто бы ни просил, всем отказывал, даже друзьям, через которых пробовали на него воздействовать. А когда прокурор района стал на него давить и намекнул, что передаст дело другому – сговорчивому – следователю, Игорь Юрьевич чуть с катушек не сорвался. Нахамил Кондратьеву и клятвенно пообещал, что, если начнутся какие-то шевеления с делом, он немедленно строчит жалобы в Генеральную прокуратуру и ФСБ о том, что прокурор района имеет корыстную заинтересованность в указанном расследовании и склоняет своего подчиненного к противоправному деянию, то есть к сокрытию преступления. Если уважаемый прокурор района не в курсе, то ныне идет кампания по борьбе с укрытыми преступлениями, и еще один оборотень в погонах для фээсбэшников и Генеральной – просто лакомый кусочек.