Текст книги "Исполнитель"

Коротко пропела тетива, и Варавва вывалился из седла, не издав ни звука. Из самого носа у него торчала стрела. Вообще-то Первей метил в глаз, но так тоже неплохо вышло. С почином…

Разбойник ещё падал, а следующая стрела со свистом ушла к новой цели. Попасть в лицо купчины оказалось значительно проще, из-за выдающихся размеров мишени, и единственное, чего опасался рыцарь – одолеет ли стрела толщу рыхлого войлока, играющего роль бороды. Опасения оказались напрасны, купчина утробно хрюкнул и стал крениться, как выкорчёвываемый дуб, опрокидывая заодно и коня.

В ствол ели с тупым звуком вонзилась стрела самострела, вторая вообще прошла мимо в двух шагах – стреляли наугад, в явной панике. Что ж, теперь шансов у разбойничков нет – перезарядить самострел дело не мгновенное…

Однако он недооценил своих противников. Возможно, ребята побывали когда-то в сходных переделках, а может быть, грань близкой смерти обострила их разум, но только они не стали слепо метаться, и не пустились наутёк, как можно было ожидать. Они ринулись в атаку, и один походя выдернул из налучи погибшего предводителя тяжёлый прямой лук – из тех русских луков, против которых устоит далеко не каждая броня.

Они выстрелили одновременно, разбойник и Исполнитель Предначертанного Свыше. И шансы были примерно равны. Время будто растянулось, Первей отчётливо видел, как уходит его стрела к цели, и как к нему самому подплывает, словно снулая щука, едва шевеля оперением, ответная стрела…

Скользящий удар по голове восстановил нормальный ход времени, и рыцарь обнаружил, что разбойников всё ещё четверо. И разделяло их уже каких-то полста шагов.

Ещё никогда ему не приходилось стрелять в таком темпе. Один из нападавших упал в сугроб в тридцати пяти шагах, второй не одолел каких-то двадцать. Третий рухнул совсем рядом. Четвёртого поразить Первей не успел – разбойник дотянулся до него шестопёром, и лук вылетел из руки вместе с оружием врага. В следующий миг головорез с рёвом обрушился на рыцаря прямо с седла, и они покатились по земле, барахтаясь в снегу.

Двое крепких мужчин хрипели, рычали и давили друг друга, как медведи. Меч, притороченный за спиной, сильно мешал Первею, и ещё больше мешал колчан. Наконец ему удалось нашарить пряжку-застёжку, освобождаясь от помехи. В этот момент душегуб ослабил хватку, пытаясь нашарить засапожный нож, чего оказалось достаточно. Локтем в лицо – коленом в пах – рука, неестественно вывернутая, роняет нож…

Некоторое время рыцарь хрипло дышал, лёжа на трупе последнего противника. Сил нет никаких…

«Сил нет, Родная. Укатали Сивку…»

Шелестящий бесплотный плач.

«Ну во-от… Ну не надо, прошу тебя… Ну чего ты? Ну всё же кончилось хорошо»

«Что кончилось?! Где кончилось?! Сколько ещё оно будет вот так вот «кончаться»?!»

Отвечать на это он не стал, поскольку с полным правом счёл вопрос риторическим.

«Ладно, родной мой… прости» – плач наконец утих. – «Посмотри… там… среди этих»

Первей вздохнул, поднимаясь. Вновь надел ножны с мечом, вынул клинок, крутанул в руке.

«Зря он так, купец-то… Ну спросил бы сто, пусть двести даже – я б отдал, нашёл бы… Чудо что за меч»

«Иди уже… чудо»

Обиженный купчина был мёртв – лежал навзничь, как упал, изумлённо тараща остекленевшие глаза на торчавшую из переносицы стрелу. А вот Варавва был ещё жив, и даже в сознании.

– Не минула… стало быть… рука палача…

Первей неловко улыбнулся.

– Я не палач, Варавва. Я Исполнитель.

* * *

Санные обозы тянулись сплошной вереницей, так что в хвост одного уже дышали паром кони следующего. Таким же потоком шли и встречные, так что обгонять обозников приходилось по глубокому снегу обочины, а то и по целине. Гнедко потел на совесть.

Издалека по воздуху вдруг поплыл колокольный звон, смягчённый расстоянием, обозники начали креститься, скидывали шапки. Первей тоже перекрестился по-православному, он твёрдо усвоил одну важную заповедь – в чужой монастырь со своим уставом не лезут, и ни к чему навлекать на себя косые взгляды там, где этого можно легко избежать.

А впереди из-за деревьев уже отсверкивал золотом купол собора Святой Софии, главного новгородского храма. По сторонам торной дороги уже появились заборы, какие-то избушки, они становились всё крупнее, обрастали хозяйственными постройками, и сама дорога постепенно превращалась в улицу, с двух сторон зажатую заборами и постройками – это уже пошли новгородские предместья. Теперь Гнедку приходилось пробираться между санями, текущими сплошь в обе стороны, но умный конь уже завидел надвратную башню, в разверстый зев которой и стремились все, и пешие и конные, и прибавил ходу, не обращая внимания на тех несомненных придурков, которые валом валили из этих же ворот навстречу. Глупцы! Ну что может быть лучше конца дороги?

Ну разве что её начало…

* * *

– Ну, не знаю, не знаю. Слушай, как тебя по-батюшке…

– Первей Северинович.

– Да, так вот, Первей Северинович. С обозом санным ты, положим, до Колывани дойдёшь. Ну, до Ревеля, то есть. А вот дальше… Зимой морем никто не ходит. Так что придётся тебе в Колывани весны дожидаться где-нибудь на постое. Так уж не лучше ли тут, в Новгороде Великом? Тут и люди свои, и земля своя, и вера опять же… Ты православный, вроде?

– Православный.

– Ну вот. А что там, у немцев – и поговорить-то толком не с кем, душу отвести. Ты в Колывани-то раньше бывал?

– Не доводилось.

– Мерзкий городишко. Зимой особенно. Слякотно, сыро, как северный ветер с моря – хоть из дому носа не кажи, ей-богу. И дома все каменные, серые, мрачные, улицы сплошь камнем вымощены, узкие, что сточные канавы. И немецкие рожи кругом. Одно и хорошо у них – пиво наловчились варить, это да. Бывало, по торговым делам в Колывань попадёшь, так вот сидишь у камина, с кружкой в руке, а ветер в трубе завывает, так тоскливо… Нет, право слово, зимуй в Новгороде, Первей Северинович. Рождество вот на носу, а там и масленица – весело! А весной, как лёд сойдёт на Волхово, немцы сами сюда приплывут, с ними и уйдёшь, ног не натруждая.

Первей усмехнулся.

– Нет, Савелий Петрович. Не могу я столько ждать. Мне сейчас надобно.

Купец развёл руками, вздохнул тяжко.

– Ну, тебе решать. Только попомни моё слово – не уйдёшь ты из Колывани морем, до весны не уйдёшь. Мой обоз только после Крещения Господня дотуда доберётся, гавань колываньска вся подо льдом будет, да и сейчас уже там, наверное, ни одна ихняя когга в море не выходит – большинство ушли в Ганзу, а которые зимовать остались – те на приколе.

– Но есть ещё люггеры.

Купец разом помрачнел.

– Отчаянный ты парень, как я погляжу. Жизнь не дорога?

Первей снова усмехнулся, подлил купцу горячего глинтвейна, плеснул себе.

– Ты, по всему видать, опытный купец, Савелий Петрович. Расскажи мне про люггеров-то, что они за люди, а то я больше понаслышке.

– Да чего про них рассказывать. Разбойники морские, и весь сказ. До них, говорят, на море всё варяги озоровали, сладу с ними не было, так эти самые люггеры немецкие тех варягов разбойных извели под корень. Сам суди, что за люди.

Купец сделал глоток, другой, крякнул.

– Вкусно! Аж нутро всё прогревает. Научи, Первей Северинович, как такой добрый напиток у тебя выходит.

– Научу, чего там, – Первей снова подлил купцу. – только дорогонько выходит напиток сей, тут и имбирь, и корица… Зато от зимней стужи, а особо немецкой слякоти для здоровья самое первое дело.

– Ну, мы, чай, люди не бедные, для свово здоровья чего не жаль.

– Так когда обоз твой уходит?

Купец поскрёб в бороде.

– Да вот послезавтра и выйдем, пожалуй. Так что ежели дела какие остались тут у тебя, поспешай.

Купец снова отхлебнул из кружки, почмокал, смакуя.

– Позволь спросить тебя, Первей Северинович. Коня куда девать думаешь?

Рыцарь задумался. Действительно, это проблема из проблем. Гнедко… Возможно, на пузатой ганзейской когге ему ещё нашлось бы место, но на маленькой пиратской люгге, где и трюма-то толком нет…

«Родная, ты слышишь?»

«Да, рыцарь»

«Посоветуй, как быть. Ты же у меня умница»

Короткий бесплотный смешок.

«Чего тут думать. Купец-то тебе вопрос задал неспроста. Спит и видит купчина, как твоего Гнедка заполучить. Вот и продай ему»

«Как продай?» – рыцарь опешил. Ему даже в мыслях не приходило – как это так, продать друга…

«А вот так и продай. Купец его холить будет, лелеять, и зимует твой Гнедко в тёплой конюшне, как сыр в масле. А как вернёшься из-за моря, выкупишь его у купчины этого»

Первей задумался. Маневр был неплох, чего там…

«А ну как не захочет назад продать такого коня этот Савелий Петрович? Я бы сроду не отдал на его месте»

Короткий смешок.

«А не захочет продать – подарит, или обменяет на пуговицу. Пуговицы-то есть у тебя, или все растранжирил?»

Первей уже еле сдерживал смех.

– А и правда, купи-ка у меня коня, Савелий Петрович. Конь – цены ему нету!

Купец разом оживился, отставил кружку. Базар пошёл, базар! Настоящая жизнь!

Первей улыбался. Да, не забыть бы прикупить в здешнем торгу пуговиц десятка три. Мало ли какой народ повстречается – ростовщики, купцы, банкиры… Всем пуговицы до зарезу надобны.

* * *

Сосны буквально толпились вдоль дороги, раскачиваясь и поскрипывая, норовя кронами своими закрыть небо над узкой просекой. Сани скользили по укатанному глубокому снегу мягко, без толчков, плюс толстая подстилка из сена. Если прибавить к этому медвежью шубу да овчинную полость, которой были укрыты ноги рыцаря, то езда в санях превращалась в сплошную негу. Это же надо – теперь на ходу Первей высыпался так, как ни в одной корчме или гостинице! Это вам не немецкие колымаги на громоздких деревянных колёсах, скрипящих и визжащих порой так, что хоть уши затыкай. И чувствуешь себя в такой повозке, как в некоем пыточном устройстве, придуманном извращённым злобным разумом папских инквизиторов.

Всё тихо-мирно вокруг. Глухо топочут копыта коней, шелестят сани по снегу, вполголоса матерится возчик, чтобы не уснуть. Первей вновь почувствовал, как погружается, погружается…

«Ну здравствуй, мой рыцарь»

«Привет, Родная»

«Завтра обоз прибывает в Нарву, это уже немецкий город. Ты в курсе, что на землях Ордена Святая инквизиция имеет полную силу?»

«Я понимаю»

«А раз понимаешь, веди себя тише мыши. От купцов ни на шаг, всё время в их компании, подальше от немецких соглядатаев. Учти, за голову твою награда назначена, а охотников подзаработать везде немало»

«Напомни, Родная, как делается «раззява»?»

Короткий смешок.

«Ты опять придуриваешься. Учти, всех на своём пути тебе «раззявами» не сделать»

«Зачем всех. Только желающих подзаработать»

Пауза.

«Не надо. Я тебя уверяю, слух пойдёт впереди тебя, и в Ревеле тебя уже будут поджидать»

«Хорошо, моя Родная. Я полагаю, тебе виднее. В конце концов, в твоих интересах, чтобы я дожил до нашей свадьбы»

Шелестящий бесплотный смех.

«Да, уж ты постарайся, мой милый»

* * *

Нарвский замок торчал над берегом, словно перстом грозя своей сторожевой башней, нависающей над самой рекой. Река Нарова, или Нарва, как её звали немецкие захватчики, уже крепко была скована льдом, и только под стеной замка тут и там чернели промоины.

– Вот она, Нарова-крепость, – Савелий Петрович мрачно разглядывал замок. – Как заяли её немцы, так и не вылазят отсюда, уж, почитай, лет двести. Не отдают, едрить их в дышло! Таможню поставили, ишь…

– Много берут? – Первей тоже разглядывал замок. Для пешего штурма – куда как трудно, а вот если поставить на этом берегу пару-тройку хороших бомбард… И с той стороны, напротив ворот. Башня эта похоронит под собой всю крепость, когда рухнет…

– Много… – купец вздохнул. – Не скажу, что догола грабят, но где-то около того.

Первей раздумывал. А, была не была…

«Не делай этого»

«Родная, русские люди должны помогать друг другу, иначе немцы нас совсем заедят»

«Не делай этого!»

Рыцарь уже удобно устроился в санях в «позе лотоса», сосредотачиваясь. Вовремя – к обозу подходил немец-таможенник в сопровождении двух окованных железом верзил.

– Што фесёмм, коспотин купец?

– Да ни хрена не везём, герр рыцарь, – встрял Первей. – Откуда на дикой Руси доброму товару взяться? Весь путний товар нынче у вас, у немцев.

– Я, я, это так, – покачал головой немец, откидывая с возов дерюги и безразличным взглядом скользя по осетровым тушам, бочонкам с мёдом и икрой, восковым брускам… – Сопсем оскутель русский земля!

– Вот, примите, герр рыцарь, наш скромный дар, – Первей протянул таможеннику связку сушёных карасей, неизвестно откуда затесавшихся и валявшихся на дне саней, в сене. – Как говорится, чем богаты, тем и рады. С пивом очень даже хорошо.

Немец пронзительно глянул в глаза рыцаря, и Первей встретил его взгляд, до предела усиливая нажим. Глаза немца остекленели.

– Только это надо очень долго сосать, герр рыцарь.

– Я, я. Рас нато, путем сосать, – согласился таможенник. – Проесшайте…

Возы уже втягивались в лес, оставив за спиной грозящий палец Нарвского замка, когда Первей наконец вздохнул, расслабляясь.

«Родная, отзовись»

Шелестящий бесплотный плач.

«Нет, мой милый. Никогда нам не быть вместе»

Вот те на…

«Почему?»

«Да потому что ты мальчишка. Желторотик, взявшийся за непосильное дело. Ты погибнешь, и я ничего не смогу сделать»

Первей уже и сам клял себя. Действительно, что ему этот купчина? Ну обобрали бы его немцы, подумаешь… Дома на своих, русских мужиках наверстал бы.

«Родная, прости. Ну правда, я больше не буду»

«Будешь, мой родной, уж я-то тебя насквозь вижу. Ты на костёр пойдёшь за справедливость, как ты её понимаешь. Знаешь что, откажись-ка ты от этой затеи»

«Не понял»

«Чего ты не понял? Откажись от меня, хватит»

Рыцарь почувствовал, как внутри холодеет.

«И что же дальше?»

«А ничего. Я уйду на следующий круг, и избавлюсь от этой муки. А ты будешь заканчивать этот. Между прочим, Яна тебя пока не забыла, и боярыня всё ещё свободна. Все твои способности останутся при тебе, как и деньги, впрочем. Так что проживёшь»

Молчание.

«Я не думал, что ты так легко откажешься от своей любви. Из-за какой-то дурацкой шутки…»

«При чём тут эта твоя шутка. Тебе не справиться, и ты погибнешь. Если только тебя не ждёт кое-что похуже смерти. Я этого не хочу. Из двух зол выбирают меньшее. В Раквере тебе надо пересесть на встречный обоз»

Первей молчал, катая желваки.

«Я не привык выбирать из зол. Я всегда выбирал добро. И знаешь, Родная – за такие слова я, пожалуй, ударил бы тебя по лицу. Благодари Бога, что пока не по чему»

Долгая, долгая пауза. Ответа не будет?

«Послушай, рыцарь…»

«Мы продолжаем наш путь. Всё, я сказал. И я женюсь на тебе, неужели не ясно?»

Пауза.

«Как ты уверен…»

«Я уверен. А от тебя не ожидал. Правда, не ожидал»

– … Тпрру-у! – возчик натянул поводья, сани встали. Купец объезжал свой обоз, смотрел товары, щупал, хмурился.

– Пропало чего, Савелий Петрович? – Первей вылез из мехов, размять ноги.

– Да вот… Никогда ещё со мной такого не было – не упомню, где что лежит, хоть убей! Чего везём… Это ты, что ли, с немцем гутарил?

– Я.

– Ловко ты его отвадил. Чую, без волшбы тут не обошлось. Чтобы немец виру не взял – отродясь такого не было!

– Ну, малость всё же взял, – улыбнулся Первей. – Рыбки к пиву.

– В долгу я перед тобой… – купец как будто пытался что-то вспомнить, ему явно было неловко. – Не обессудь, сегодня у меня с головой неладно чего-то… В общем, как твоё имя-отчество?

Рыцарь ругнулся про себя. Надо же, забыл снять заклятье… А крепкое получилось…

* * *

Снег под полозьями не скрипел, а шуршал и чавкал, брызгая грязной водой. С моря тянуло промозглой сыростью, от которой даже под медвежьей шубой то тут, то там пробегали по телу холодные щекочущие ручейки. В Ревеле даже в январе оттепель – обычное дело.

После того эпизода Первей ни разу не слышал Голос. Правда, он не спрашивал, а Голос не навязывал своё общение. Да и опасность вроде пока не грозила. Позади остался сильно укреплённый городок Раквере, который купец Савелий Петрович упорно называл Раковором, так же как Дерпт он величал Юрьевым, а Ревель – Колыванью. В Раковоре купец неплохо расторговался, а если ещё учесть отсутствие таможенной виры… В общем, Савелий Петрович пребывал в отличном состоянии духа.

Обоз уже втягивался в ворота Ревеля, медленно, рывками. Кругом слышались отрывистые немецкие фразы, перемежаемые русским матом и тягучей чухонской речью. Первей закрыл глаза.

«Родная, отзовись»

«Да, мой милый»

«Не сердись, пожалуйста»

Бесплотный шелестящий вздох.

«Я не сержусь. Я плачу»

«Ну что такое, Родная моя?»

«Ты полагаешь, всё хорошо?»

«Я полагаю, шутка удалась. В смысле, никто не знает»

«Это ты так думаешь. Тот немец действительно колебался, но в конце концов сообразил, что к чему. Гонец в Медвежью Голову уже убыл, и послезавтра следует ждать неприятностей. У тебя всего один день, чтобы всё устроить. Как, я не знаю»

«Ну если даже ты не знаешь…»

«Именно. Тебе нужен знакомый пират-люггер, но ты таких не знаешь. А с незнакомцем они не свяжутся. И заморочить их нельзя – в зимнем море и в ясном уме ой как не просто, да и маны у тебя на всё время не хватит. И бежать назад, в Новгородчину, сейчас… Я не знаю, что делать»

– Слушай, Первей Северинович, – купец подсел к рыцарю, понизив голос. – Я у тебя в долгу, ты знаешь. Так вот… В общем, нашёл я тебе нужных людей. Только кольчугу надень, без кольчуги с этими ребятами разговаривать трудно…

«Ну вот, Родная. А ты – «что делать, что делать»…»

«Слышу. Неужели ты опять прав?»

* * *

– Ну, в общем, дальше вы сами… – Савелий Петрович отвалил в сторонку, отсел в угол, прихватив кружку, и принялся отхлёбывать пиво, полузакрыв глаза – наслаждался купчина.

– Так куда желает попасть благородный рыцарь? – просипел оставшийся с глазу на глаз с Первеем долговязый немец с рожей, которую явно не стоило брить – один косой шрам от глаза до подбородка чего стоил…

– Почему ты решил, что я рыцарь? – поинтересовался Первей. По-немецки он говорил с запинкой, не то, что на славянских языках.

– Ха… А то я не понимаю в людях, – засипел-забулькал долговязый. – Твой прикид может обмануть кого угодно, только не меня. Ты русский, да, но ты рыцарь, и не спорь. Я повидал на своём веку странствующих рыцарей…

– Ладно, я и не спорю. Мне надо в Англию.

Долговязый шкипер смотрел поверх кружки, его глаз зажёгся жёлтым огоньком.

– Господин имеет себе представление, где это?

– Да. И мне именно туда.

– Господин не понял. Между Англией и этой дырой не только бескрайнее зимнее море, даже два моря. Между ними ещё находится Дания – господину рыцарю это известно?

– Ну и что?

– А то, что в Дании нас повесят, если не убьют при абордаже. Мы кой-чего должны датскому королю, а он злопамятен. И тебя повесят, господин рыцарь, не разбираясь – пассажир ты или кто там. Для датчан ты будешь люггер.

– Сто золотых.

– Покойнику деньги ни к чему.

– Сто пятьдесят.

– Да говорю тебе…

– Двести.

Пират поперхнулся, забулькал. Первей смотрел, как он жадно глотает пиво, и не встревал – очевидно, глотание пива облегчало этому люггеру мыслительный процесс.

– Триста. Я доставлю тебя до Дании, так и быть.

– В Дании же тебя повесят, и зачем покойнику деньги?

Шкипер захрипел, забулькал.

– Это смотря какие деньги. Триста золотых – такая сумма, что и покойнику сгодится.

* * *

– Ну что ж, жив будь да здрав будь, Первей Северинович. Удачи тебе!

– И тебе здоровья да прибытка, Савелий Петрович.

Купец чуть поколебался. А… Облапил рыцаря, как медведь.

– По русскому обычаю, значит. К нехристям ведь едешь…

– Везде люди, Савелий Петрович. Не поминай лихом!

Первей повернулся и полез в люггу, ошвартованную прямо у обколотого волнами края ледового припая, мерно покачивающуюся в ледяном крошеве. Шкипер махнул рукой, и матросы-люггеры разом навалились, отталкивая вёслами обледенелую посудину. Вертлюги вёсел с лязгом легли в уключины, и люгга, неуклюже разворачиваясь в колотом льду, начала свой путь…

* * *

Волны вздымались и опадали, подбрасывая и опуская корабль, они лезли на борта, как пираты на абордаж, стремясь во что бы то ни стало ворваться внутрь, люгга раскачивалась и рыскала из стороны в сторону, сбиваемая порывами неустойчивого северо-восточного ветра, мачта скрипела и потрескивала. Но всё это было уже не так страшно, как в первый день.

Погода благоприятствовала им, насколько это вообще возможно для зимней Балтики. Северо-восточный ветер, довольно сильный, но всё-таки не штормовой, не утихал с момента их выхода из Финского залива. Остров Готланд они обогнули с севера, ночью, избежав встречи с кем бы то ни было – море в это время вообще пустынно, таких отчаянных дураков, как Первей и этот шкипер, на свете не так уж много. Морская болезнь не пристала к рыцарю, и он лежал, закутавшись в отсыревшую медвежью шубу, прямо на палубе, ближе к корме.

Тридцать золотых Первей отдал шкиперу сразу, как задаток, а с остальным они условились так – сто двадцать рыцарь отдаёт люггеру на берегу, ещё сто пятьдесят они получают у Савелия, после получения от Первея известия, что тот в порядке – новгородский купец, которого они знали, поручился своими деньгами и честью.

«Родная, отзовись»

«Я здесь, рыцарь»

«Знаешь, я тут подумал… Пока я доберусь до Ирландии, да пока найду тот артефакт – это ж сколько времени уйдёт! За это время я мог бы сделать кучу работы, верно?»

Короткий шелестящий смешок.

«Какой ты стал практичный. Ты и делаешь»

«Что делаю?»

«Исполняешь очередной Приговор»

Первей помедлил, соображая…

«Почему я об этом ничего не знаю?»

«А смысл? Тебе и делать-то ничего не надо. Всё, что нужно, ты уже сделал – соблазнил этих пиратов выйти в зимнее море»

«Мне это не нравится. Раньше ты была со мной откровеннее»

«Не сердись и не обижайся. Вспомни, я и раньше давала тебе разъяснения, необходимые для исполнения Приговора – и только»

«Нет, не только»

«Не будем спорить. Между прочим, это только такие, как ты, Исполнители, прямо осознают свою задачу. Большинство людей в этом мире, по сути, делают ту же самую работу вслепую, не задумываясь ни о своей роли в этой жизни, ни о судьбах других, тех, в отношении которых они играют эту роль Орудия Рока. Слепого орудия»

Первей думал, переваривая.

«Вот как. И что же будет с этими люггерами?»

«Ничего особенного. Завтра на рассвете они закончат этот круг. Поверь, утопленник – это не страшно, бывают судьбы куда как хуже»

– Жив, господин рыцарь? – рядом с Первеем присел на скамью шкипер, щурясь от ветра. Из-за завывания ветра приходилось орать. – Ты везучий, рус. Похоже, дойдём. Ночью пройдём южнее Эланда, и к утру я выброшу тебя возле самого Треллеборга. Там можно сесть на датский корабль, – он осклабился, – если у тебя в карманах ещё звенит. Как, рыцарь? Звенит?

– Деньги – дело наживное, – прокричал в ответ Первей, – сегодня пусто, завтра густо. Я найду, где взять.

Рожа шкипера перекосилась, и рыцарь догадался, что тот смеётся – только по роже, ибо сипение и бульканье заглушал дикий рёв моря.

– Я так и понял, ты малый не промах.

Шкипер вдруг вскочил, заорав по-немецки какие то невнятные ругательства, кинулся к двоим рулевым, орудовавшим на корме короткими широкими вёслами-рулями.

– Куда правишь, доннерветтер?!

* * *

Буря, настоящая буря. Похоже, морю таки надоели всякие-разные клопы-водомерки, ползающие по поверхности с тёмными намерениями, и море решило от них избавиться. Невидимые во мраке облака, наверное, рвались в клочья под неистовым напором ветра. Но облака – это ерунда, облака не представляют для людей ни малейшей опасности. А вот волны…

Шкипер орал, подобно морскому чудовищу, но его слова Первею разобрать никак не удавалось. Тем не менее люггеры как-то понимали своего капитана, действуя слаженно и решительно, орудовали вёслами, не позволяя урагану развернуть судно поперёк волн – тогда конец их путешествию наступил бы мгновенно. И корабль, и люди отчаянно боролись за свою жизнь.

С тяжёлым грохотом рухнула мачта, вместе с обрывками такелажа исчезла за бортом, в свистящем и воющем ледяном мраке. Люгга выпрямилась, но только на секунду – новые удары волн уже валили её на борт.

– Помогай! На вёсла!! – заорал шкипер в самое ухо рыцаря. Первей нырнул под обрушившуюся волну, но в следующий миг уже сидел рядом со здоровенным немцем, на ходу включаясь в работу.

Люгга отчаянно пробивалась к берегу, на каждом из шестнадцати вёсел теперь сидело по двое гребцов, ещё трое или четверо вычерпывали воду, сам же шкипер вместе со старым бородатым кормщиком встал на рулевые вёсла. Ветер крепчал и крепчал, но хуже всего – ветер на глазах менял направление, из северо-восточного становясь откровенно восточным, так что волны теперь били почти в борт. Наверное, именно так должен выглядеть ад, подумал вдруг рыцарь. Не сковородки и котлы со смолой, эти бесстыжие выдумки бесстыжих попов – воющий ледяной мрак, хаос без начала и конца, хаос навсегда…

– А-а-а! – заорал шкипер, указывая рукой на север. Там, среди тёмного кипящего хаоса неясно выплывало что-то белое, окаймлённое ещё большим мраком. Берег, сообразил Первей, кипящая полоса прибоя и за ней – стена леса. До берега было не больше четверти мили.

– А-а-а!! – снова надсадно заорал капитан. Произносить какие-либо слова он и не пытался – теперь сквозь рёв ветра мог пробиться только такой вот истошный вопль. Но люди поняли и без команды, что следует делать, разом навалившись на вёсла. Люгга косо пошла к берегу, стараясь не подставлять волнам борт. К берегу! К берегу!! К берегу!!!

Ледяной поток обрушился на Первея, перехлестнув люггу, разом осевшую в воду. Под ногами пенилась, бурлила всё та же вода, доставая почти до колен. Ещё двое люггеров бросили вёсла, лихорадочно пытаясь вычерпать воду кожаными вёдрами. Впрочем, всю картину рыцарь уже не видел – пот заливал глаза, весло рвалось из рук под бешеными ударами волн…

«Раздевайся!!!»

Как ни измучен был Первей, на какой-то миг он опешил – такого Голоса Свыше он ещё не слыхал.

«Что?!»

«Снимай с себя всё, сейчас, слышишь?!!»

Рыцарь бросил весло, рывком сорвал с себя плащ, стянул кольчугу…

Сильный удар в ухо. Оскаленная рожа, перекошенная дьявольской злобой и ужасом.

– А ну на вёсла, проклятый рус!!

Фраза ещё звучала, а Первей уже погрузил в немца свой кинжал. Меч он воткнул, как в копну сена, в люггера сзади, одновременно скидывая сапоги.

«За борт!!!»

Уже выскакивая из штанов, Первей перемахнул через борт, слыша сзади ужасный треск дерева. Ледяная вода обожгла так, что перехватило дыхание, но рыцарь всё-таки вынырнул, и ещё успел увидеть, как тяжёлая люгга, встав торчмя, будто поплавок, рухнула обратно в море вверх килем, прихлопнув всех люггеров разом, словно ладонью мух.

Бешеный прибой завертел и понёс рыцаря, не давая нащупать дно, обдирая о камни. Из последних сил Первей рванулся на берег, и случилось чудо – волна с рёвом выкинула его и отхлынула, оставив вокруг шипящую тающую пену.

Последнее, что он увидел – переступающие конские копыта, и затем навалилась тьма…

* * *

Мутный жёлтый свет пробивался сквозь веки, споря с зелёными фосфоресцирующими пятнами, плавно перетекающими под веками. И голоса… Нет, не Голос Свыше, шелестящий и бесплотный – грубые человечьи голоса, как из бочки.

–… А я вам говорю, ни черта этому молодцу не сделается. Уж я знаю этих люггеров – их успокоит только хорошая верёвка, живучи, как кошки.

– Стоило вытаскивать его из воды, господин капитан…

– Ну, во-первых, он сам выполз, а во-вторых, решать не мне и не вам, доктор. Доложим господину фогту, это его дело.

Чьи-то пальцы пощупали Первея.

– Крепкий малый. Его не повесят?

– Не думаю. Сейчас как раз идёт большой набор на королевские галеры. Самая работёнка для люггера!

Грубый смех. Первей сделал над собой усилие и открыл глаза. Масляный светильник чадил и вонял, почти не давая света, и всё, что удалось увидеть – два расплывчатых светлых пятна…

– Ого, наш молодец открыл глаза. А вы сомневались…

И снова тьма навалилась на рыцаря своим мягким щекочущим брюхом…

* * *

«Родная, отзовись»

«Да, мой милый»

«Я чуть не утоп, слушай»

Шелестящий вздох.

«Прости меня. Простишь?»

«Уже простил. Скажи только, за что»

«Я плохо веду тебя. Да, я тебя то и дело подставляю»

«Пустяки. Сама подставляешь, сама и вытаскиваешь»

Пауза.

«Теперь тебе будет трудно. Тебя направят на галеру»

«Так я и пошёл»

Снова шелестящий вздох.

«Ты пойдёшь. Так надо, мой родной. Эта галера пойдёт в Эдинбург, имея на борту важного посла. Ты доберёшься почти до места уже через восемь дней, это самый быстрый и надёжный вариант»

Первей помолчал.

«Ты уверена, что мне следует добираться до цели именно в кандалах?»

«Не уверена. Знал бы ты, как мне тяжело!»

Рыцарь вдруг засмеялся.

«Ладно, Родная. В конце концов, восемь дней – не восемь лет. Потерпим!»

* * *

Солнце вставало нехотя, будто бы зябко поёживаясь, и впереди людей тянулись длиннейшие, чуть ли не бесконечные тени. Тени уже почти дотянулись до каменной башни, ворота которой вот-вот со скрежетом отворятся, начиная новый трудовой день.

– Эй, вы, свиное отродье! Шевелите костями! – надсмотрщик угрожающе щёлкнул бичом.

Звеня кандалами, колонна невольников продвигалась к городу Треллеборгу, что означает «город рабов». Да, именно здесь в старину викинги продавали свою двуногую добычу.

«Родная, отзовись»

«Да, мой милый»

«Ага, сразу «милый». Упекла на каторгу…»

«Ну родной мой, ну потерпи, ну я и так себя исказнила»

«Ладно, к делу. Что делать дальше?»

«Значит, так. Сейчас вас накормят… если это можно назвать едой. А потом придёт «покупатель», отбирающий гребцов для галер. Вообще-то туда сейчас берут всех подряд, но как сделать так, чтобы тебя сразу взяли именно на ту галеру… подумать надо»

* * *

– Меня не интересуют их моральные качества, ясно? Мне надо набрать сотню здоровенных парней, причём немедленно!

«Покупатель»-отборщик прохаживался между каторжниками, не стесняясь щупал мускулы, кое-кому заглядывал в рот. За ним следовал надсмотрщик, придавший своей свирепой морде почтительность. Кругом стражники в латах. Тычок пальцем, взмах плетью – и ещё один рекрут-гребец выдернут из строя. Рыцарь вздрогнул, когда отборщик ощупал его руки.

– Ты! Вышел из строя!

Закончив сортировку, «покупатель» обратился к отобранным.

– Почтенные господа! – стражники заржали. – Вам оказана великая честь: вы приняты на службу Его Королевского Величества. Сейчас вас накормят от пуза, а после обеда вы отправитесь в небольшую прогулку до Мальмё, где вас уже ждёт не дождётся флот Его Величества. Стража, загоните почтенных господ в их стойла! – стражники снова заржали.

Оказавшись наконец на грубо отёсанных нарах, Первей вытянулся, насколько это позволяли кандалы (каждого из узников приковали к железному кольцу).

«Родная, ты довольна?»

Шелестящий бесплотный плач.

«Ну ты чего? Родная, я пошутил!»